Kitabı oku: «Звезда Саддама», sayfa 4

Облом

Всю дорогу от Таганки через МКАД до элитного посёлка близ Москвы в салоне джипа молчали. «Новые русские» заселяли «нью-дворянские» гнёзда на Рублёвке, устилая участки иноземными долларами. Храмцов грустил, вольготно развалился на переднем пассажирском, но затылок тяжелел, наливался тупой головной болью, будто сзади ему упёрлись дула двух пистолетов охранников Дорошина. На самом деле, оба боевика злобно пялились на Мирона в неукротимом желании реванша и мщения после побоища в квартире. Водитель джипа, невозмутимый лысан зарулил к воротам из железа с кованными узорами в стиле древнерусских теремов, за которыми возвышался шикарный особняк с башенками из жёлтого кирпича. Роскошный замок в три этажа приютился между высоченными соснами.

Один из охранников, по кличке Шкаф, в трактовке Храмцова, вышел отпирать воротины. Джип вкатился на бетонную площадку перед особняком. Окна-витрины высотой и шириной во весь первый этаж таинственно подсвечивались настенными бра и живым пламенем камина. Охранник с заднего кресла дал команду на выход. Храмцов демонстративно дождался, пока Шкаф распахнёт перед ним дверцу машины.

Дорошин вовсе не походил на того чопорного бизнесмена, каковым показался вчера. Теперь это был ханыга с массивной золотой цепюгой на шее, в майке и спортивных бриджах «Рибок». Коммерс выглядел бывалым урканом с двумя ходками на зону. Он выкатил бледное пузо на колени, выделывал веерами скрюченные пальцы, пришепётывал угрожающе выдвинутой нижней челюстью, и так искусно «ботал по фене», хоть записывай в кружок художественного свиста.

– …ты чё, дурила газетная, чаву на папу лепишь?! – примерно так заканчивал свою пламенную речь Дорошин. – Ты на меня зекани! Я те чё – баклан жёваный?! Подкатился! Пургу он тут гонит, быкан губастый! Чмошник! Хайло покромсаю!..

Храмцов тяжело уселся в кресло, спокойный от вялого удивления, будто все сочные псевдо-зэковские угрозы адресовали не ему, а далеко за спину. Но впечатление было такое, что сам Дорошин, если и отсидел, в камере-люкс с телевизором и холодильником, то по экономическим преступлениям и слегка проникся блатной романтикой, теперь использовал её при плохой актёрской игре. Искренне подивился Храмцов устрашающему дешёвому наезду, что устроил коммерс в гостиной своего грандиозного загородного дворца. Дорошинские быки в чёрной коже придерживали Храмцова за плечи.

– Не понял, Палыч, – прогудел гость, когда Дорошин отвлёкся на глоток вина из хрустального бокала, – все твои красотки за ночь сдохли? Или французы «гавкнулись»? С чего базар такой узорчатый?

– Ты чё княвы развесил, козлина?! – в бешенстве завизжал Дорошин. – Типа ты не в курсах?

– В чём дело-то, дрын психованный?!– заорал Храмцов как бешенный.

Дорошин невольно вжал голову от испуга, кивнул своей охране. Храмцова схватили сзади за чуб, опрокинули затылком на мягкую спинку кожаного кресла. Прежде чем прилетел с потолка кулак, Храмцов перехватил на излом волосатую кисть руки, что вцепилась в волосы, рванул в сторону-вниз, как показывал, во время дружеских чаепитий в мультстудии, любитель айкидо Ренат Зимнуров. Из-за кресла всей тушей опрокинулся на спину Лобастый. Шкаф удивлённо отступил на шаг назад, поймал на грудь тяжеленное дубовое кресло, что швырнул в него Храмцов, вместе со стеклянной дверью провалился в коридор особняка.

– Нехило, – промычал удивлённый Дорошин, икнул, тяжело осел на диван, глотнул вино.

– Теперь с-покойно, в двух словах поясни, начальник, – попросил Храмцов, – почему вдруг я стал немил? – на всякий случай, придавил коленом поверженного на пол напарника Шкафа. – Дрыгнешься, балду сверну.

Угрозу Дорошин принял на себя, злобно набычился.

– Не выёкивайся, конь борзый, – прошипел он. – Ты со мной или против меня?

– А ну, всем спок! Давай разбираться! – прохрипел Храмцов, выдрал из-под руки придавленного охранника оружие вместе с кобурой. – Чего сразу опускать гостей? Брака по красавицам нет. Материал вы даже не глянули. Чего пылить? Просьба пояснить.

С хрустом побитых стёкол в проём двери фойе вырулил второй охранник. Он нервно жевал губы, выцеливался в Храмцова из огромного пистолета, положив его по киношному набок и рычал:

– Разреши, Палыч, замочу урода!

– Стоять! – гаркнул Храмцов. – Стоять до выяснения всех подробностей!

– Ты, падла, стукнул Лаброде, чтоб сваливал? Ты?! – заорал Дорошин. – Ты!.. Я сразу просёк! Ты заранее договорился с лягушатниками! Витюша Брагин, крестник мой, кипишевал, доложил, а ему передали из Парижа, что мужик, русский несколько раз звонил, Жака спрашивал! Из Москвы звонили! После чего Лаброда и свалил к себе на дальнюю хазу к морю-океану! А Витеньку сбросили на смерть!

– Но, дрын, если я один тут мужик русский остался, – возмутился Храмцов, – тогда мочите меня, бандиты!

– А больше некому! – гораздо спокойней возразил Дорошин. – Мы же с тобой побазлали в офисе и отчалили в казино. А часов в… где-то в час ночи звякнул мне на мобилу Витюша. Мы как раз оттягивались в «Драконе»…

– Стоп! Витюша Брагин не мог тебе, Палыч, звякнуть в это время! Дня два назад мне позвонили. Женским голосом сказали, что Витя погиб! Звонок на городской был местным.

– Витя мне позвонил после съёмок!

– Не мог он позвонить! Не мог! Он уже выпал с пятого этажа отеля и разбился!

– А кто?! Кто звонил по его мобильному?

– Надо разбираться!

– Надо! А позорный Жаконя тут же сгрёб барахло в охапку и свалил из Парижа. Мишель подтвердил, что звонили из Москвы! А перед тем дренькал всем по фону мужик, голос с хрипотцой! Прям обыскался Жаконю по румам! Ты это был, быкан ласковый?! Или кто?!

– Или кто, – утвердительно прорычал Мирон, осуждающе покачал головой. Он был возмущён скорым и категоричным выводам нового начальства, отступил спиной к лестнице ведущей на второй этаж. Поверженный охранник перекатился на колени, набычил лобастую голову, собираясь ринуться на Храмцова. Но приказа не последовало.

– Разберёмся. Зачем горячку пороть?! – прогудел Храмцов. – Кто-то чего-то там звонил и что? После съёмок я сразу в монтажку поехал, потом ассистентку закадрил. Ваши и достали меня из постели на Таганке. Никому я не звонил! Тем более, в Париж! Это можно легко проверить через узел связи!

– Кто тогда Жаку стукнул?

– Откуда я знаю?! – прохрипел Храмцов.

– Ты раскрыл мне по смете их воровство, и я решил: урою Лаброду! А ночью он уже смылся! Пол-лимона баксов зачалил, сука! А то и больше! Надо проверять! Полный аудит устроить лягушатникам! У меня же с ними крутой бизнес тока-тока проклюнулся! – прошипел Дорошин. – Кто же тогда стукнул? Кто крыса?!

– Никому не говорили о нашей беседе?

– Я?! – заорал Дорошин, но всхрапнул и успокоился, нахмурил отражение мозговых извилин на лбу. – Навряд. Не-е.

– Какой смысл мне идти к вам, – спросил Храмцов, – затем, не зная толком реальных расходов по вашей смете и затрат французов, тут же стучать Жаку? Сваливай, мол, родной… спасайся! Так что ли? На фига мне-то это надо? Добрый, да? Я лишь камермен на проекте! Лягушатники меня, значит, пнули под зад, а я им: тук-тук, ах, простите – извините, возьмите обратно?! Так что ли?! К вам и пришёл, чтоб вместе этим козлам рога обломать! Не понятно?! Ещё надо разобраться с гибелью Витьки Брагина! Классный парнишка. Мне во всём помогал. Не мог он пьяным выпасть из лоджии отеля! Не мог! Витька ни грамма не пил спиртного!

– Что за хрень вокруг? – прогудел, остывая, Дорошин.

– Кому-то вы ещё проговорились, – твёрдо заявил Храмцов. – На конкурсе могли поделиться с друзьями?

– Базар был, да! – возмутился Дорошин, но приутих в сомнениях. – Не, но базар был, типа, об тёлках! Но об Лаброде?! Нет, не был.

Дорошин плеснул в бокал рубиновое вино из графинчика. Шкаф в дверях опустил оружие. Но тут с рёвом ломанулся головой вперёд второй охранник. Лобастый намеревался снести своей тушей Храмцова, для назидания, так сказать. Бывший боксёр увернулся, добавил по затылку неуёмному рукоятью его же оружия. Бык отломил изящные, дубовые перила лестницы, ведущей на второй этаж, рассыпал, как кегли, по мраморному полу гостиной резные балясины, опрокинул тумбу с высокой, фарфоровой вазой. Осколки вазы разлетелись скорлупками под ноги бойцам.

– Ломовые ребята, – криво усмехнулся Храмцов, – ломают всё подряд.

Дорошин разочарованно потряс головой.

– Ув-волю! – зарычал он. – Дуб, Лом, – уволю на хрен, караси!

– О! Знаю, как мы всё поймём и разрулим! – обрадовался своим догадкам Храмцов, что сообразиловка сработала даже после расстройства нервов и долгого запоя. – Я ж всё подряд снимал. Мужики, ваши компаньоны с вами сидели рядом? Так? Сидели. Давайте глянем материал. Вы были в кадре.

– И чё?! – удивился Дорошин.

– Почистим фонограмму от лишнего шума и все слова и фразы разберём.

– Дак там такой музон бахал, – уши вяли! – отмахнулся Дорошин. – Мы орали друг другу в уши! Какой слышать?! А ты где с камерой ходил?! Ого! По другую сторону подиума!

– Спокуха! – остывал Храмцов, – не такое чистили. Документалку как-то в Твери ваяли. Сняли на видео бабку через реку. Речка шумливая, шуршит-шелестит по камням и перекатам. Метров двадцать шириной. Видим, бабка на другом берегу канает с корзинкой. Я взял её в кадр. Вован, ассистент мой, орёт: бабуся, далече Гнильцы будут?! Деревушка такая, где снимали. Заплутали, мол, мы! Та: бур-бур, бур-бур. Слов не разобрать. Потом в монтажке звук почистили: бабуська по-русски матом нас кроет, подумала, чужаки городские на «УАЗе» в лес по грибы собрались.

– Чё, прям все слова было слышно? – изумлённый Дорошин совсем расслабился.

– Слышно, – уверенно заявил Храмцов. – Шепеляво, но – все.

Охранники занялись уборкой гостиной, свирепо посматривали на Храмцова, а тот уже распивал мировую с шефом.

– Не выйдет по звуку, – пошутил Дорошин, – уши тебе отрежу.

– Вот делают, Палыч, к примеру, анализ мочи, – блаженно жмурясь, сказал Храмцов. Первое же возлияние прохладного «Абсолюта» наполнило его большое тело приятным теплом. – Для чего?

– Да. Для чего?

– Чтоб понять, что в мозгах.

– Не понял? – прогудел Дорошин.

– Всё ништяк! Наливай. Не надо торопиться с выводами, шеф.

– Точно, – повеселел Дорошин. Они наехали друг на друга, шутя, стукнулись бокалами с водкой. – Беру в охрану.

– Благодарствую. Но, извини, не могу. У меня – профессия! Охота через камеру на мир посмотреть, – размечтался Храмцов, невольно проникаясь полублатной романтикой и слогом. – Любо мне такой мир светолепить. Засвет – пересвет, тени – видени, звуки, шорохи, голоса… Жи-ись – живопись. Ляпота!

– Главным пойдёшь на проект, – настаивал захмелевший, раздобревший Дорошин. – Выкинем итальяшку!

– Давно пора! Подлюка, он даже материал с моей камеры выдал за свой! А кассета с его «Аррика» разлетелась вдрызг, когда «Ирокез» грохнулся! Второй дубль каскадёрских сцен угробили.

– Кто грохнулся?

– Вертушка с вьетнамской войны. Белл «Ирокез»!

– А! О-о-о! Прям с вьетнамской? – удивился Дорошин.

– Прям. Специально с Джимми Кларком за это бились. Видал «Апокалипсис» Копполы?!

– Конечно! Там же Марлон Брандо! Крутяк! Фанатею от него!

– Мартин Шин, Деннис Куппер! – поддержал Мирон. – Оператором на фильме, кстати, – был Витторио Стораро! Не чета нашему тупому макароннику!

– Согласен! – прохрипел Дорошин. – Тухло снимает. Зря итальяшку взяли. Хоум-видео. Назначаю тебя оператором-постановщиком на проект!

Храмцов ухарски махнул внутрь бокал «Абсолюта», не закусывая, растопырил пятерни. Пальцы дрожали от переживаний и недосыпу, как у алканавта.

– Не, теперь тока режиссёром – пс-становщиком.

– Тогда исполнительным продюсёром! – шутливо разошёлся Дорошин.

– Тогда ещё по одной! – предложил Храмцов.

С изумлением и завистью охранники наблюдали за дружеской попойкой шефа и толстого битюга, который дважды за день умудрился им навалять.

Второй тур

Материал с конкурса не посмотрели ни на второй день, ни на третий. Дорошин с Храмцовым запили. Охрана подносила стеклянные «заряды» и закуски. Ночью Храмцов забылся в тяжёлом сне часа на три, но его растолкал неуёмный Дорошин, у которого здоровья оказалось на троих, и потребовал поддержать компанию. Пили всё подряд: коньяк, водку, вино, запивали пивом. И спорили, спорили на равных, безо всяких амбиций. Даже за грудки друг друга потаскали.

– Сам жилы тянул, понял?! Сам! Ещё в Союзе две ходки за фарцу чалил, на вольняшку по звонку вышел, потом в гору полез! – орал Дорошин в ухо Храмцова, обернулся в сторону. – Дуб, тащи ещё конины и пивняк! Курева и хавки! – Раздевшись до пояса, он оказался потрясающе живописным: вся грудь и живот в наколках. Храмцов близоруко наклонялся, чтобы рассмотреть витиеватые татуировки на тугом пузе собеседника. Тогда Дорошин мягко отталкивал его кулаком в лоб.

– А ты, жирдяй позорный, сидишь всю жизнь в полном дерьме! – мычал он. – И твои сородичи, и родичи твоих родичей, и…

– Стоп! – потребовал Храмцов. – Пра-адед мой был офицером царской армии.

– О-о как?! Контра?! Недобитая?! – изумился Дорошин. – Ха-а-ха-ха! А правнучек в полном дерьме!

– Все в дерьме – и я, – согласился Храмцов. – Солидарность с народом! За то живу спокойно, дышу ровно. А ты трясёшься на каждый звук, папан дребезжащий. Обложился засовами – запорами, заныкался за спины своих мордоворотов. Думаешь, не достанут? Достанут, если захотят…

– Я?! Трясуся?.. Да. Бывает страшно! И чё? Но я – такой жизнью живачей поживал! Ого-го! А ты, шлюха поносная, подкладаесся подо всех! – возражал Дорошин. – Нашим – вашим. Кто платит – тем и даёшь.

– Не всем, – упирался Храмцов, – даю только по любви и за деньги, а трахает меня без любви только правительство. Налогами, поборами, процентами! Законное, что поделать? Сам выбирал. Терплю. А вот ты – шлюха-шлюхой и есть! Рыжуху напялила на шею, харю разъела… Что ты сама есть? Ни-че-го. Зеро! Чёрное зеро! Даже поставить на тебя страшновато! Вдруг спущу последнее. Ты-то всё куда-то дрынь-дрынь, алле-алле… Дозвольте-простите. Лебеза, дрын…

– Я?! Шлюха?! Лебеза?! – задыхался в бешенстве пьяный Дорошин, попытался ухватить за потную, скользкую шею полуголого наглеца. – Урою, быкан позорный!

– Сам? Сам уроешь?! – удивился Храмцов, оттолкнул ладонью Дорошина в лоб. Плотный толстячок завалился с дивана на пол. Увидел под столиком недопитую бутылку водки «Абсолют», обрадовался, лежа, присосался к горлышку.

– Палыч, – прогудел лобастый охранник, нависая над пьянствующими, – разреши мочкануть Жиру? А? Мочкануть?

– Всё ништяк! Я сам! Сам замочу! Надо будет, – замочу! – заорал Дорошин и замер. Раздалась мелодичная трель сотового телефона.

– Понял?! – рявкнул Храмцов в сторону охранника. – Сам замочит!

Минут пять, ползая на коленях по пушистому паласу, искали втроём мобильник. Лобастый охранник тоже оказался в изрядном подпитии, от расстройства.

– Замочу! – В жестокой обиде хрипел и вздыхал он. – Палыч, скажет, – замочу!

– Замочу-замочу. Прачки тупые. Палыч скажет – замочишь, – издевался Храмцов. – Пока хобот подбери, слоняра. Или сопли эт у тя? – усмехнулся он и вытащил из заднего кармана собственных джинсов чужой сотовый телефон, что мешал усесться на пол.

– На, Палыч, забери свою свирюлю.

Обессиленный Дорошин отвалился спиной к дивану, прислонил к уху телефон с помятой кривой антеннкой.

– Дор-рошин! Да, слушаю! – прохрипел он. – Как начало? Уже начало?! Когда? Без меня?! А пресс-хата… М-м-м, эта… пресс-ференция? Уже была?! Скока время, братва?! – изумлённо воскликнул он.

– Семь, Палыч, – пропел Лобастый.

– Сегодня, завтра или вчера? – уточнил Храмцов.

– Вечера, – пояснил охранник.

На втором туре конкурса Мирон Храмцов, разумеется, не работал. Он мучился головной болью, хмурый и небритый, сидел по правую руку от нового шефа. Перед его лицом мельтешили изумительные женские ножки в изящных туфельках, но слезящиеся глаза кинооператора выше девичьих коленок не поднимались. Тупо перекручивало мозги в черепной коробке. Так же дурно было и Дорошину, вдобавок он ещё громко икал, каждый раз хватался за виски.

В перерыве, не сговариваясь, они уединились в баре казино. Опохмелились «Смирновым», молча. Полегчало. Обоим.

– А ну, глянем, что там наснимал вчера, – заявил вдруг Дорошин.

– Позавчера… Или поза-поза?..

– Прям щас? Пошли, – согласился Храмцов. Две видеокассеты «Бетакам» с «его материалом» были у него при себе, до сих пор покоились во внутренних карманах необъятной куртки.

Лобастый охранник проводил их в камерваген телевизионщиков. В фургоне мобильной телестудии на шасси автобуса «Мерседес» было уютно, прохладно и таинственно, как на борту космического корабля. В сумраке, среди мерцания разноцветных лампочек и шкал видеоаппаратуры светились экраны дублирующих мониторов. Свеженазначенный продюсер программы Сиротин, сильно смущаясь, попросил режиссёра уступить кресло генеральному спонсору. Дорошину было наплевать, что идёт запись конкурса. Крутому коммерсу пожелалось сию же минуту просмотреть храмцовский материал с предыдущего тура. Повторного просмотра раздражающего авангарда режиссёр не выдержал бы. Старичок убежал в зал, давать личные указания своим, верным телеоператорам. Следом попыталась юркнуть ассистентка Элла. Храмцов загородил ей проход.

– Жалобы? – спросил он. – Есть? На здоровье?

– Ку на тебя, Большой! – злобно прошипела в сумраке Элла. – Чуть голову не отломили. Нос распух. Глаза заплыли. Наверное, сотрясение мозга. До сих пор мутит.

– Хорошо, – прогудел Храмцов.

– Что?! – возмутилась шёпотом Элла.

– Есть чему сотрясаться. Жду после съёмок в баре.

– Мне надо в Останкине быть, – упиралась девушка.

– Не надо, – промычал Храмцов.

– Пусти, бегемот! – затрепыхалась ассистентка в объятиях Храмцова.

Дорошин тупо вглядывался в экран монитора, с которого наплывали изумительные женские тела. Сиротин ему прислуживал.

– Тут возможно замедление, Виктор Палыч, – лебезил сутулый. – Тут хорошо прострелы сработали…

– Почему нет в финале «седьмой»? – громко спросил Храмцов. – Заболела? Или сняли?

– Кого? – уточнили одновременно Дорошин и Элла.

– Девушка номер семь! Где она?!

– А я знаю?! – возмутилась Элла. – Сказали, подписала контракт, отказалась от участия.

– Лихо! – восхитился Храмцов. – Какая шустрая девица! А вот и вы, Палыч, с двумя типами, – он ткнул жирным пальцем в экран монитора. В кадре на среднем плане красовался Дорошин. Элла больно прикусила запястье Храмцова, пришлось отпустить рукав девушки. Ассистентка выскользнула из телевагона на улицу и выкрикнула, чтоб услышали все:

– Придурок! Самое большое и толстое Ку на свете!

– Кому это она? – уточнил озабоченный Дорошин.

– Режиссёру, – пояснил Храмцов.

– Так он же худой?!

– На вырост.

– И что, можно понять, о чём я тут базлаю с Газаром и Валей? – спросил Дорошин.

– Почистим звуковую дорожку, – уверенно заявил Храмцов, – запустим саунд в эфир с вашими комментами.

– Если нужно, – угодливо склонился Сиротин.

– Ни в коем случае! Что ты там брякнул про номер «семь»? – буркнул Дорошин.

– Похоже, девушка свалила с конкурса.

– Как? Когда?! Кто позволил?! – зарычал Дорошин.

– Исчезла, – тихо пояснил кроткий Сиротин. – Было общее построение. Она не вернулась в гримёрку. Вещи её забирали люди с запиской. Сказали про контракт с испанской фирмой.

– Узнать кто забрал! Урою красавцев! – бесновался Дорошин. – Урою! Вместе с красоткой!

– Не повезло, – вздохнул Храмцов.

– Кому?! – набычился Дорошин.

– Мне. Думал, подкачусь к симпатюле вместе с генеральным спонсором, поручкаюсь.

Дорошин ухватился за отвисший галстук Сиротина.

– Фамилию и доложить!

– Мил-лютина, – заикался Сиротин, – Св-ветлана.

– Как?! – заорал взбешённый Дорошин. – Моя?! Светка исчезла?! Замочу всех!

– Большая стирка намечается, – прохрипел Храмцов, трагически вздохнул и вывалился следом за Дорошиным из камервагена.

Расследователь

Дорошин ворвался в зал с диким ором, как первобытный охотник на мамонтов или сумасшедший опоздавший спонсор, возмущённый, что начали без него. Конкурсантки в купальниках продолжали водить хоровод под фонограмму, несмотря на ураганный проход Дорошина по подиуму за кулисы. Храмцов проникся полным уважением к могуществу бандитского коммерса, особенно, когда многолюдный зал высветился потолочными светильниками.

Конкурс прервали. Растерянные девушки разошлись было по гримёркам, но взбудораженные, разъярённым видом и ором генерального спонсора, выползли обратно в коридор. Храмцов бродил восхищённый обилием полуголых красавиц, толкался между ними в узких коридорах закулисья. Девчонки не накинули халатов, ожидая продолжения, расхаживали в открытых купальниках, курили по углам, ругали организаторов конкурса.

– Фигня такая! – дулась красотка с пухлыми мокрыми губами. – Из-за одной шлюхи всё тормознуть! Отвал, девочки! Что в ней такого?! Сиськи с фигу! Без причесона! Макияж – дерьмовый…

– Да ей, мочалке, и не светило ничего! Она без породы, – уверенно заявила скуластая брюнетка с чёрными глазами цыганки. – Может, мне выйдет, на шару, запрыгнуть хотя бы на «четвёртое» или на «пятое» место. А тут всё ясно-прекрасно. Всё схвачено-проплачено. Как эта вечная подстава, тётки, надоела.

– За кем толще ха-ха, та и в дамках на хи-хи, – хихикнула худенькая блондиночка.

– Всё туфта, подруги! – решительно буркнула красотка с внушительной грудью. – Места! Призы! Короны! Туфта! Пусть зырят, пусть хавают, но покупают, уроды жалкие. Бабло платят! Баблосы! О-о, купи же меня, мужчинка два на восемь, купи с потрохами! Девушка я гладкая, на всё способная, – обратилась она к Храмцову, но разглядев в сумраке закулисья более чем скромный, джинсовый наряд верзилы, отмахнулась. – А-а, прислуга! Стафонли! (Для персонала, – сленг, примерный перевод с англ.) Ходи прочь, скирда соломенная, лапать он задарма вздумал. Канай отсюда! Или плати за просмотр.

Храмцов словно сдёрнул с глаз туманные фильтры. Перед ним выкобенивались молоденькие, симпатичные девчонки, в тонких эротичных купальниках. Личики красоток передёргивались вымученными, зверскими гримасками, оставляя на камуфляже грима глубокие старушечьи морщины. Глазки щурились, излучали ненависть и презрение. Зубки не сверкали больше в лучезарных улыбках, щерились похотливым оскалом, исторгали со свистом такие матерные словечки, с таким смаком, что грубияна Храмцова перекосило в изумлении. Синеватое освещение закулисья обратило красавиц в синюшные манекены. Шикарные, точёные ляжки, обнажённые он бёдер и талии, выставленные напоказ в проход, окаймляли сеточки синих жилок, пигментных пятен и синяков.

– Бр-р, – зарычал Храмцов, – сос-сульки писанные. По порядку номеров рас-считайсь! – рявкнул он неожиданно громко.

Вульгарные девицы притихли.

– А ну, кобылки, по стойлам р-разойдись! – продолжал куражиться Храмцов. – Ща устрою проверку на целостность. К финалу допускаются только девственницы!..

Выводили буйного Храмцова вежливо, под руки, двое громил из охраны казино. Только потому, что рядом шагал сам генспонсор Дорошин, здоровью Храмцова урона не нанесли. Буйный кинооператор упорно намеревался вернуться, выкрикивал в адрес конкурсанток обидные слова.

– Не дают, что ли? – проворчал Дорошин, когда уселся на заднее сидение «Мерседеса», а Храмцов остался на тротуаре. – Чё такой злой на девок?

– Я? Злой? – удивился Храмцов. Не. Добрый. Не дают? Да я спрашивать не стану. Возьму, если захочу. Не уважаю шлюх.

– Не уважай, чего орать?

– Обидно. Обидно, Палыч, за нормальных советских баб. Чего они мучаются с дедовой моралью за ткацкими станками в Иванове?

– Нормальные? Где они? – проворчал Дорошин. – Все на продажу. Не сбагрили за бугор – в утиль, в подстилки.

– Что с девчонкой номер семь?

– Разберёмся.

– Материал чистить по звуку? – спросил Храмцов.

– Не надо, – устало отмахнулся Дорошин, – похоже, это зараза Валин французам настучал. У него свои интересы к лягушатникам. В субботу катишь в Грецию с Сиротиным, будешь заканчивать съёмки. Визу на год сделают!

– О как?! Другое дело! Творчество! Есть! Готов! – браво взял под козырёк Храмцов и сморщился от ломоты в висках, но продолжал куражиться. – Усё будет у порядке, шеф!

– То-то, – снисходительно усмехнулся Дорошин. – А я здесь разберусь кое с кем.

– И замочу, – подсказал Храмцов.

– Кого надо.

Храмцов надеялся, что и его пригласят покататься на кожаных креслах машины класса «люкс», но Дорошин захлопнул дверцу прямо перед носом. Полированный пузырь гигантского «Мерседеса» плавно откатил со стоянки.

– И разо-гнусь! – приказал сам себе Храмцов, сообразив, что стоит в лакейской позе глубокого прогиба. Но его тут же потянуло к продолжению куража. Наглый Храмцов вернулся в казино, решительно заявил охране, что Дорошин лично поручил ему расследование исчезновения девушки номер «семь». Пропустили.

До полуночи он приставал ко всем подряд с расспросами, раздавал направо-налево свои визитки камермена российско-французского проекта. Взял «интервью» у всех конкурсанток, убедился и возмутился примитивности, амбициям и гонору красивых животных. Конкурс отменили. Девицы обозлились. Создалось впечатление, для этого их и собрали в кучу, чтоб красивые самки перегрызлись, разодрали кровавым маникюром друг дружке лица, а то и плеснули на ближайшую конкурентку серной кислотой, чтобы дальше карабкаться по головам к славе и деньгам. На шатенистую симпатюлю – «девушку номер семь», разумеется, вылили ушат помоев. Все девицы «вспоминали», как шастали к «седьмой» в комнату отеля и гримерку кто ни попадя, в основном, цивильные мужики, и находились там подолгу. Из бессвязных рассказов конкурсанток Храмцов прочно отложил в памяти приметы трёх «цивильных», кои посещали Светлану Милютину перед исчезновением: в серых плащах, на гэбешный манер, двое – в шляпах. У «безшляпного» – кучерявые густые волосы и пухлая румяная «физия». Один с усами пижона, второй с тонким изящным носом, третий с круглым подбородком с ямочкой. Рост не ниже ста восьмидесяти. Особые приметы: у одной из Шляп – наколка в виде перстня с четырёхлучевой звездой на пальце левой руки, у другой – бело-коричневые пятна на тыльной стороне ладони, то ли от ожога, то ли пигментная болезнь такая.

Храмцов протрезвел от обилия информации, занёс показания красавиц в блокнотик, где записывались, до этого случая, номера телефонов друзей и подруг. Обслуживающий персонал конкурса разговорчивостью не отличался. Все уклонялись от назойливых расспросов неуёмного верзилы. Часам к одиннадцати вечера, когда всех конкурсанток увезли в гостиницу, охрана казино начала вытеснять Храмцова из помещений, но он ещё умудрился побеседовать в гардеробе с ведущим конкурса – актёром Шелестом, с двумя «звуковиками», что обеспечивали музыкальное сопровождение, и самое главное, набрёл в туалете на прыщавого юношу, из художников-оформителей. Под свирепыми взглядами громил из охраны разговорился с художником ещё минут на двадцать перед писсуарами. Юноша оказался самым ценным свидетелем. Со своим другом-визажистом он не вылезал из-за кулис, перезнакомился со всеми девчонками и пообещал Храмцову, за сто баксов, изобразить в карикатуре всех посетителей и охрану, которую приставили к девушке номер «семь», Светлане Милютиной. Образ и окружение исчезнувшей шатенки набирали визуальные очертания. Храмцов вдохновился на поиски, как ему теперь казалось, похищенной претендентки на корону.

Далеко за полночь, Храмцов поймал такси на проспекте и покатил в Останкино с намерениями услышать голос Дорошина на кадрах с конкурса, тем самым показать новому покровителю совершенство чудо-техники, а заодно и самому понять, кто мог так оперативно сообщить в Париж Жаку Лабродо, что к нему могут нагрянуть с жёсткой аудиторской проверкой партнёры из России.