Kitabı oku: «Власть подвала», sayfa 4
12
В этот раз нужное настроение достигалось с трудом. Стоило мне сосредоточиться на несколько секунд, как посторонние звуки сбивали настрой. Я закрыл форточку чтобы не слышать детских криков. Но это не помогло: крики стали тише, зато вернее цепляли мое внимание. Я был слишком напряжен из-за событий последних дней. Когда затихли звуки, я вдруг увидел взлетающие у моего окна мыльные пузыри. Не представляю, как они забрались на такую высоту. Сейчас на лотках полно всяких учебников магии; в свое время я читал некоторые и даже завидовал наивным колдунам, которые растирают в порошок жабьи хвосты или что еще они там делают. Достаточно им выполнить определенный алгоритм, как чудо случится. А каждое мое чудо требует либо вдохновения, либо огромных усилий.
Каждый день приходится быть в форме, это тяжело. Кроме того, профессиональный маг вроде меня не имеет права даже выпить чашечку кофе, не говоря уже о более крепких напитках. Рассудок должен быть предельно ясен. Иногда мне мешал даже крепкий чай.
Сейчас вдохновение не приходило.
Чудо, которое я собирался совершить сегодня, было несложным. Я хотел заставить того паренька, которому отдал собаку, прийти ко мне и подробно рассказать о своей жизни. Его, кстати, звали Юрой. Я имею отличную память, но у нее есть один дефект: я забываю имена. Как бы я ни старался, не могу запомнить. Мне приходится записывать. Еще с первых дней моей работы я веду подробный дневник и туда вписываю имена всех людей, с которыми встречался или должен встретиться. Иногда все-таки попадаю впросак. На меня обижаются за невнимание.
Итак, моя записная книжка подсказывала, что его звали Юрой. Сейчас я произнесу заклинание и, если получится, он должен прийти и сообщить те сведения, которые я жду. При этом он не должен догадаться, что им управляют. Он прийдет ко мне по собственной воле, ощутив нечто вроде желания поболтать, и выложит мне максимум информации. Но если он не появится еще минут сорок, то можно считать, что эксперимент пока не удался. У меня уже получалось раньше управлять людьми на расстоянии, но всегда случайно и в малом объеме.
– Размышляете?
Неизвестный появился за моей спиной так неожиданно, что я даже похолодел.
Есть такой мгновенный непреодолимый, атавистический страх при внезапном появлении кого-либо вблизи.
– Работаю. Я вижу, вам уже лучше.
– Сколько времени я отсутствовал?
– Около суток.
– Представляю, что вы думали. Нужно было оставить меня там. Я же сказал, что ничего страшного не случилось.
– Ничего страшного?
– Это последствия ранения. Что-то вроде военного шока или контузии. При сильном кровотечении я сразу отключаюсь. Сдвиг в мозгах, такое никто не лечит.
Жаль, я не успел вас предупредить.
– Вы служили в армии?
– Нет, но так получилось.
Впервые я заметил как много шрамов на его теле. Он выглядел так, как будто десяток рысей играя драли его когтями. Он был довольно красив, но не здоровой, плотной мужской красотой, красотой свободно перетекающей силы, а чем-то иным, трудноопределимым, может быть, болезненным, может быть, извращенным. Если бы он имел сестру или дочь, очень похожую на него, она была бы чрезвычайно красива.
При всем этом он был идеально сложен, жилист и наверняка очень силен физически.
– Понятно. Как ваша нога?
– Можно наступать.
– Несколько дней побудете у меня, пусть заживет окончательно. Кстати, при вас мы не нашли ни документов, ни денег. Есть подозрение, что пока я бегал за врачом, вас ограбили.
– Был кошелек, но в нем только мелочь. Документы я не ношу. Не страшно. Я вам возмещу все убытки.
– Это не обязательно.
Кто-то позвонил в дверь – он вздрогнул, как кошка, но сразу же успокоился.
– Обязательно. Я всегда плачу долги. К вам кто-то пришел, пусть лучше меня не видят.
13
Пришел все-таки Юра. Значит, первый импульс сработал. Пусть невежды зовут это телепатией, внушением на расстоянии или еще как-нибудь – я знаю, что природа процесса совсем иная: я связываюсь с некой силой, которая управляет случайностями наших судеб, и случайности складываются так, как нужно мне. Я не знаю, что это за сила, но она абсолютна, она всемогуща, нейтральна по отношению к добру и злу, довольно безразлична к нам. Это никак не бог, и уж тем более не дьявол. Эта субстанция живет в совершенно другой плоскости. Я называю ее Кси.
Просто потому, что нужно ее как-то называть, да еще потому, что греческая буква кси пока еще никем не занята. Не то что, например, пси, альфа, или омега.
– Ну как дела? – я поставил чайник и мы сели за стол.
– Скучно. Я четыре дня живу и ничего не происходит. Вы сказали жить как растение, но это трудно. Я начал фотографировать. Это можно?
– Нормально.
– Принес фотографии, оставлю вам посмотреть.
– Стоп. Сейчас очень важный вопрос: когда ты решил показать мне фотографии?
– Вчера. Или даже тогда, когда купил пленку. Мне захотелось прийти и поболтать. И рассказать. Ведь должен быть какой-то отчет. О работе, если только называть безделье работой. И я купил туфли.
Вот это да.
Я посылал именно такой импульс час назад: прийти поболтать и дать максимально подробный отчет. Но импульс сработал ДО того, как был послан.
Сработал на несколько дней раньше, еще до того, как пришел мне в голову.
Похоже, что Кси свободно расправляется с такими вещами, как прошлое и будущее.
Она проходит поверх них. Она управляет временем как ребенок велосипедом.
Однажды мне приснился сон: человек в спецовке пробует завести бульдозер. С энной попытки бульдозер все же заводится и оглушительно тарахтит. Я просыпаюсь под звон будильника. Ничего необычного, правда? А необычное в том, что бульдозер был подготовлен в моем сне еще ДО того, как зазвенел будильник.
Современная наука утверждает, что это невозможно. Но вспомните свои сны – и вы согласитесь со мной.
– Ты уверен, что эта мысль пришла тебе несколько дней назад?
– Да. Это так важно?
– Сначала покажи, что ты снимал.
Я рассматривал фотографии. Несколько сюрреалистических снимков: случайные предметы скомпонованы в совершенно дикие структуры; дом, окрестности, несколько видов из окна, очень много фотографий облаков, облака на закате, облака как фон для летящих птиц, дождь. Снова дождь. Соседи.
– Кто это? – спросил я.
– Живет в сорок четвертой квартире. У нее мальчик. А это старушка из сорок пятой. Где-то был еще… Вот он.
Вот он, объект моей мести. Собственно говоря, ничем чрезвычайным он предо мной не провинился. Негодяй, конечно, но мало ли негодяев вокруг нас? Что еще?
Мы хорошо знали друг друга, мы с детства жили на одной улице в домах напротив.
Несколько раз он воровал мои деньги, несколько раз втягивал меня в сомнительные дела и сразу же предавал, многое другое – но, вобщем-то, ничего серьезного. Он был обычным тупицей, обычным хулиганом, затем пошел в армию и там ему выбили несколько передних зубов. Затем он завел гитару и орал по ночам злые пьяные песни, затем женился и стал беспробудно пить. Затем ушла жена с детьми, привязав его пьяного к кровати, напоследок. Потом жизнь текла без происшествий, оттеняемая лишь скандалами с соседями, появлениями участкового иногда, запоями и всякой другой мелочью. Потом его дом сгорел и он получил новую квартиру в многоэтажке. И теперь рок, руководимый мной, собирается занести над этим убожеством свой хлыст. За что я его так?
– А вот Дина. Кушает.
Это он сказал с любовью.
– Нашли общий язык?
– Не знаю. Она какая-то странная.
– А по ночам?
– По ночам я сплю. Пробовал ее дрессировать.
– И как она?
– Нормально. Мне говорили, что характер собаки может испортиться, когда она меняет хозяина. Но это не наш случай. У нас все нормально.
– Она тебя любит?
– Не знаю. Слушается. Умная ужасно. Вчера мы как-то не разминулись на улице с этим уродом из сорок шестой квартиры, вот этим, который на фотографии, так Дина так зарычала, что он сразу выпал в осадок. Она меня защищает.
– А если бы она, допустим, напала, ты бы смог ее удержать?
– Она не нападет. Она умная.
– Я имею ввиду чисто физически. Сумел бы удержать или нет?
– Не знаю. А зачем?
– Да так просто.
– Не сумел бы. Она тянет, как танк.
Я продолжал рассматривать фотографию урода из сорок шестой. Да, постарел, бедняжка. Но тот же взгляд, тяжелый и злой и в то же время странно беспечный. Те же сгорбленные плечи, которые я помню с детства. «Я буду сечь его ремнем, чтобы пошел в институт», – помню, так говорила его мать. И действительно секла, а он бегал от нее вокруг стола и орал: «мама, не надо!» Потом он высек ее сам и с тех пор она жила отдельно. Лицом он слегка похож на волка из «Ну, погоди!», с той только разницей, что волк умел улыбаться и удивляться. В его же лице только тяжесть – и ничего светлого.
С самого детства он чувствовал мою необычность, мое превосходство, может быть. Еще тогда, когда я считал себя гадким утенком, а его – Великолепным Старшим Хулиганом, он видел, что я лучше и сильнее его. Всех тех гадостей, которые он мне чинил, не перечесть и не упомнить. Да и какая разница? – ведь дело не в них. Дело в соперничестве двух мировоззрений: мировоззрения личности и мировоззрения злобного дауна. До сих пор во всех бесчисленных, хотя и мелких столкновениях даун брал верх. Именно потому, что он даун. И я обязан доказать, что это неверно, что это не закон, а извращение закона. Доказать эпохе, миру Богу, если таковой существует. Это не личная месть. Просто все мы привыкли жить рядом с торжествующими негодяями. Они не преступники, они всего лишь подонки, их не накажет закон. Закон для них не писан. Но есть более высокий закон – закон совести. И этот закон говорит мне, что зло – в любой его форме – не должно оставаться безнаказанным.
Чем больше я наблюдал за ним, а это длилось почти тридцать лет, тем больше я убеждался в одном и том же и, наконец, я сформулировал это для себя как принцип: негодяев нужно ограничивать – как сорняки, как нефтяные пятна в море, как расплодившихся крыс. Это обязанность каждого порядочного человека. Если видишь негодяя – не проходи мимо.
– Ну как отношения с соседями? – спросил я.
– Никак. В основном не контактируем. Читаю книжки. Смотрю телевизор. Кушаю спагетти с индюшиными крылышками. Но скучно. И ничего не понимаю. Может быть, дадите конкретные указания. Должны же быть конкретные указания.
– Почаще гуляй и поменьше читай. Веди себя попроще и дружи с соседями. Все.
Мы выпили чай и еще немного поговорили. Пока все шло как по маслу. Вот только мне было жаль этого мальчишку. Я не хотел его подставлять. Прийдется повозиться, придумывая окончательный план.
14
Когда я вошел в спальню, мой новый знакомый лежал поверх одеяла и сосредоточенно смотрел в потолок. На его теле были только трусы и бинты. Бинт на животе слегка пропитался кровью.
– Вы когда-нибудь рассматривали бинт со свежей алой кровью так, как рентгеновский снимок, на просвет? – спросил он. – Страшно красиво, красивый цвет, я имею ввиду, исключительный. Я сказал гадость, не обращайте внимания.
– Рассматривал, – ответил я.
– Этот … о котором вы говорили, из сорок шестой квартиры…
– Не надо ругаться.
– Да ради бога, не буду. Извиняюсь, но я слышал ваш разговор. И у меня мелькнула мыслишка, так случайно. Так вот, этот приятный человек из сорок шестой квартиры, тот, на которого зарычала собака вашего знакомого, он живет в доме сто сорок восемь, улица Продольная?
– Совершенно верно.
– А зачем он вам нужен?
– По личному делу, – ответил я.
– Можно взглянуть на фото? Да, это он. Все та же гадкая сволочь. Вся проблема в том, что и мне он нужен – и тоже по личному делу. Если наши личные дела не пересекаются, то все в порядке. Но если пересекаются, вашему делу прийдется потесниться.
– Или вашему, – ответил я.
– Никогда. Мое дело слишком важное.
– Мое тоже.
– Надеюсь, вы не любовники? – спросил он.
– Нет.
– И он не ваш зять?
– Ничего подобного.
– И вы не собираетесь оставить ему наследство?
– Не собираюсь, – сказал я.
– Тогда все в порядке. Потому что я собираюсь его убить.
Повисла пауза.
– Отлично. Я тоже, – соврал я.
Он даже не взглянул на меня.
– Вы не сможете никого убить, – сказал он. – Это не в вашем характере. Даже если все получится, вы помучаете его и отпустите. Он станет лишь сильнее. А я его прикончу.
События начинали приобретать неожиданный поворот. Совпадение? Но кому как не мне знать, что таких совпадений не бывает? Совпадение это лишь маска, которую надевает судьба, чтобы скрыть свои гримасы.
– А если мы вместе? – попробовал я сделать неожиданный ход.
– Я не связываюсь с новичками. Вы даже не можете стерпеть нормального крепкого слова, а как раз такими словами говорят настоящие мужчины. Я думаю, что вы какой-нибудь иегова, или вроде того. Не желай, не гордись, не улыбайся, не спи с женщинами даже во сне. А с женой целуйся через тряпочку, смоченную нашатырным спиртом. Короче говоря, робот. И ваш бог робот, потому что спасает не людей, а роботов вроде самого себя. Кого не может сделать роботом, того сжигает в огне, как мусор.
– Я не принадлежу ни к какой секте.
– Тогда я буду нормально разговаривать, ……… мать.
– Вот по поводу этой фразы, – сказал я, – раньше первым словом в этой фразе было слово «Я», потом его просто стали пропускать. А второе слово – это глагол в прошедшем времени. Когда-то давно, когда старый мужчина встречал молодого где-нибудь в глухом месте, например, в лесу, он сразу выкрикивал эту фразу про мать – и молодой думал, что встретил своего настоящего отца.
– Ага. И зачем же?
– Затем, что незнакомых стариков обычно убивали и грабили без лишних разговоров. Традиции такие. А родителей почитали даже тогда. Поэтому, когда вы говорите эту фразу о матери мне, она не имеет никакого смысла, ведь мы с вами одного возраста.
– Ага. Значит, вы какой-нибудь профессор изящных слов и каждая моя грамматическая ошибка режет вам ухо. Так?
– Нет. У меня просто жутко прикладная профессия. Я волшебник.
– Не более и не менее. Это бывает. У вас есть ковер-самолет.
– Ковер-самолет это для витающих в облаках. А я прикладник, если так можно выразиться. Я специализируюсь на удаче, особенно на удаче в делах. В каждом деле есть много непредсказуемых случайностей. Я организую их так, чтобы в сумме они приносили удачу. Для этого мне нужны слова, всего лишь слова.
Поэтому каждое слово в этом доме имеет большую силу. Не более и не менее.
– Я думаю, вам за это платят?
– Десять процентов от выручки.
– Получается?
– Практически всегда.
– Блин, тогда я затыкаю свой грязный рот. С волшебниками нужно быть осторожным. Или «блин» тоже запрещен?
– Вы употребили слово «блин» как междометие, а не как существительное.
Проще говоря, как заменитель ругательства. К сожалению, это слово одно из самых опасных. Когда вы говорили про мать, это было просто чепуха, это ничего не означало. Но когда вы произносите «блин» в смысле ругательства, вы называете имя.
– Имя?
– Мужское имя, которое было проклято на протяжении многих поколений. Имя гнусного предателя. Когда вы говорите, «блин», вы обращаетесь к нему по имени и просите его помощи и защиты. Это все равно что молиться богу, только вместо бога подлый негодяй. Его настоящее имя было Блуд, отсюда пошли слова «заблудиться» и «заблуждаться», то есть, поверить Блуду и пойти за ним.
– Но ведь этот ваш Блуд мертв, какая разница, зову я его или нет? Он меня не услышит.
– Зато вас услышит Кси. Я не могу вам объяснить, что это такое.
По-простому, это такая штука, которая распределяет случайности вашей судьбы.
Она вас услышит и случайности вашей судьбы чуть-чуть сдвинутся. А это все равно, что чуть-чуть сдвинуть межпозвоночные диски: в девяноста девяти случаях из ста ничего не случится, а в одном можно остаться инвалидом.
– Если вы мне расскажете подобные вещи и о других словах, то я вообще не смогу нормально ругаться.
– Нет, не расскажу. Многие слова ничего не значат.
– Ну ладно. Будем считать, что разговор не состоялся.
Он отдал мне фотографию.
– Почему не состоялся? Есть некто, которого вы хотите убить, причем собственноручно, и я вам мешаю это сделать. Но я не знаю ваших мотивов, а вы не знаете моих. Расскажите.
– Рассказать? Можно и рассказать. Смотрите. – он щелкнул пальцами и между пальцами зажегся огонек. – Видите, я тоже волшебник.
– Я бы сказал, фокусник.
– Нет, волшебник – в своей профессии. Волшебник – это ведь высшая степень мастерства. А моя профессия – поджигать. Я могу зажечь все, или почти все.
Раз кто-то тушит пожары, то должен кто-то их и зажигать. Правильно?
– Кстати, – сказал я, – меня всегда интересовало, как может сгореть каменный дом, если камень не горюч.
– А-аа! Каждый дом горит по-своему. Если это старая многоэтажка, то там все просто: их строили так, что между стенами промежутки, а в промежутках деревянный каркас. Если поджечь в нужном месте, то возникает сильная тяга и она сразу же разносит огонь по всем этажам. Дом сгорает целиком и потушить его невозможно. Через какое-то время он оседает и проваливается. Я знаю о пожарах все, я мог бы основать пожарную академию.
– А зачем сжигать дома? Чтобы спрятать улики?
– Ну, это обязательно. Если какой-нибудь директор сельмага разворует и пропьет все запасы продуктов, то он обычно поджигает магазин и так заметает следы. Но у него не получается, потому что он не умеет правильно поджигать.
Зато, если он позовет меня, потом его не разоблачит никакая следственная комиссия. Потому что я работаю хорошо, с гарантией.
– Так вы занимаетесь сельмагами?
– Никогда. Слишком мало платят и слишком простая работа. Иногда помогаю в бизнесе – убираю конкурентов. Если конкурент вдруг решит построить дорогой магазин там, где его не нужно строить, то этот магазин в одну прекрасную ночь возьмет и сгорит. Сгорит так, что не подлежит восстановлению. И последняя категория клиентов это первоочередники на получение квартиры: до тех пор, пока дом стоит, им квартиру не дадут. Не дадут пять лет, десять или даже двадцать.
А если дом сгорел, то каждый получает новую квартиру со всеми удобствами. И квартира стоит обычно от трех до семи тысяч долларов. Чистая прибыль. Я киллер, но убиваю не людей, а недвижимость. Вот в этом-то все и дело.
15
Фамилия моего нового знакомого была Бецкой. История, которую он мне рассказал была примерно такой.
Однажды он получил заказ на уничтожение старого жилого дома. Дом был двухэтажный, более чем столетнего возраста, в аварийном состоянии, на двадцать восемь квартир. И без хорошего пожара никак не обойтись – все остальные способы уже испытаны. Бецкой никогда не разговаривал со всеми жильцами; для переговоров всегда выбирался лишь один представитель. В этот раз представителем оказался примерно сорокалетний мужчина крупного телосложения. У него был грубый голос, лицо пьяницы и отвратительная дырка на месте передних зубов. Был также постоянный напор, которому Бецкой едва мог противостоять. Этот человек просто не слушал возражений и шел вперед как танк. При первой встрече они ни о чем не договорились. При второй представитель попробовал угрожать и Бецкой уже решил про себя, что сделка не состоится. Но была еще и третья встреча, где и удалось найти компромисс.
Договорились о дате, о стиле поджога, о сумме гонорара и количестве материального ущерба. После этого началась работа.
Прежде чем сжечь дом, его нужно изучить. Тот двухэтажник оказался не таким уж и простым. На самом деле это была только четвертая часть большого здания, построенного в прошлом веке. Во время войны три четверти здания было разрушено бомбежкой, а оставшееся восстановили потом. Сто лет назад дом был чем-то вроде торгового центра и в его подвалах хранись припасы, в основном пищевые. Подвалы были сложены из толстых дубовых бревен, каждое двадцать пять на двадцать пять в поперечнике. Все эти бревна и подвалы сохранились до сегодняшнего дня.
Сохранились также и подвалы под несуществующей частью здания. Прослеживая эту систему подземных коммуникаций, Бецкой нашел много интересного и неожиданного, в частности, даже семь развалившихся скелетов времен Гражданской войны. Кто-то от кого-то прятался и был убит. Подвалы были сильно испорчены постоянными авариями канализации, проходившей рядом, а также недавним подъемом подземных вод.
Пожар должен был начаться именно из подвала. Главной проблемой в таком случае было обеспечить собственную безопасность. Жильцы сжигаемого дома никогда не хотят платить гонорар за работу и, если поджигатель сгорает вместе с жилищем, это их устраивает. Поэтому, как только ты зажжешь дом из подвала, сам ты из этого подвала уже можешь и не подняться. Тебя или прибьют на месте или позволят сгореть живьем. На войне, как на войне, а дело есть дело. Ничего личного.
На случай нападения Бецкой имел пистолет, о чем он недвусмысленно сообщил представителю. Судя по тому, как представитель расстроился, Бецкой понял, что тревожился не зря. Видимо, их планы рушились. Но договор есть договор. Бецкой подготовил два запасных выхода из подвалов, на что ему потребовался целый месяц.
Один выход был через неработающую систему канализации, а второй – сквозь кирпичную стену, которую Бецкой аккуратно разобрал на камешки и снова сложил, уже без раствора. Стена перекрывала древнее окно, которое снаружи было полузасыпанно мягкой землей.
В день перед поджогом шел дождь, но Бецкого это не волновало.
Профессионал заставит сгореть дом дотла даже под проливным ливнем. Весь день он провел в подвалах и не знал, что творится наверху. А наверху творилось следующее.
Дождь перешел в ливень, а ливень усилился настолько, что коричневые, с белыми бурунчиками, потоки воды сбивали с ног прохожих и сносили с дороги легковые автомобили. Некоторые машины даже переворачивали вверх дном. К счастью, обошлось без жертв. Но очистные сооружения города не выдержали напора воды и канализация прорвалась. Вся грязь была из канализации выброшена в реки; реки понесли грязь в чужие моря и станы, а город и окрестности сразу же объявили зоной экологического бедствия. К вечеру дождь прекратился.
Когда Бецкой закончил поджигать и полюбовался на свою работу, он пошел к выходу из подвалов. Впрочем, он был уверен, что выход уже закрыт. Так и случилось. Простые ребята уже радовались, разделавшись с виновником пожара.
Платить не нужно, а если вдруг милиция что-то заподозрит, то вот, пожалуйста, примите на тарелочке обгорелое тело поджигателя. Мы его знать не знаем, подайте нам наши квартирки.
Убедившись в очередной раз в неблагодарности клиентуры, Бецкой пошел к запасному выходу. Огонь уже начинал припекать. Но выйти через канализацию оказалось невозможным. Колодец был залит мутной и вязкой жижей. Прорвавшаяся при аварии вода затопила старые тоннели. Оставался еще последний выход через разобранную стену. Кирпичная кладка находилась в одном из дальних подвалов.
Подсвечивая себе фонариком, Бецкой двинулся туда – и убедился, что дыру залили снаружи бетоном. Толстый язык полузастывшего бетона развалил кирпичи и вывалился внутрь. Вот поэтому весь день была неправильная тяга: кто-то намертво перекрыл отверстие.
К сожалению, бетон еще не вполне застыл. К сожалению – потому что Бецкой потратил драгоценные полчаса, пытаясь пробить каменеющий кляп. Но клиенты постарались: было вылито не меньше машины раствора.
Выхода не было. Времени не было тоже. Погибнуть в огне Бецкой не боялся.
Конечно, разгоревшийся пожар остановить нельзя, но можно уйти от него в дальние влажные подвалы, куда он не достанет. Но, раз пространство закупорено почти герметически, огонь начинает сжирать весь оставшийся кислород. Еще до того, как умереть от нехватки воздуха, любой человек умрет от отравления угарным газом.
Бецкой бросился в дальние подвалы, в те кельи, которые он исследовал не до конца. Иногда случается, что подвалы двух соседних домов связаны или перегородка между ними такая тонкая, что ее можно разрушить. Люди ведь борются за пространство не только на земле и на воде, но и под землей тоже. Они строят подвалы вплотную.
Отравление угарным газом это одно из отвратительнейших ощущений. Это хуже чем просто боль и хуже чем просто агония. Еще хуже, если тебе при этом приходится работать на пределе физических сил. Или за этим пределом. Дубовые бревна местами сгнили и в одном из таких мест Белкой обнаружил старые тряпки, залитые алебастром. Дырку наверняка закрывали снаружи. Ему удалось проделать отверстие и просунуть в него вначале руку с фонариком, затем голову. Это был старый подвал соседнего дома, полный всякого гнилого хлама. Хлам был навален кучей до самого потолка. Вот под всей этой кучей оказалась щель. Пролезть в эту щель целиком Белкой не мог, потому что бревно было всего лишь двадцать пять сантиметров в поперечнике, зато сумел полностью просунуть голову. Это могло оказаться таким же смертельным трюком, как засунуть голову в пасть тигру: в этих подвалах полно голодных крыс. Если ты потеряешь сознание, то голову тебе просто отгрызут. Нужно не потерять сознание до тех пор, пока прекратится пожар – а это еще часов десять. Если же ты отравлен угаром, то ты отключаешься обязательно.
Вобщем, ему удалось спастись. Остальное было делом профессиональной чести.
Нужно было забрать деньги и убить предателя. Если этого не сделать, никто из правильных людей уже не закажет ему хороший поджог. А тот, кто закажет, будет мелкой сошкой и сам попробует повторить трюк с бетоном. От безнаказанности наглеют. В этом деле, если ты не отвечаешь на пощечину, а подставляешь другую щеку, ты мертвый человек. Это правило профессии.
– Как вы узнали его адрес? – спросил я.
– Их же всех переселили в одну новостройку. Это единственная новостройка на весь город.
– Вы ее тоже сожжете?
– Нет. Можно мне фотографии еще раз?
Я отдал ему все фотографии. Он просмотрел их молча, дважды.
– Откуда у вас эта собака? – спросил он.
– Дина? Купил на базаре. Я предполагал, что она будет мотором этой трагедии.
– Какой трагедии?
– Той, которую собирался поставить я. Но, кажется, мне прийдется забыть об этом.
– Тогда не нужно мне рассказывать, что вы ее купили на базаре.
– Почему нет?
– Ее зовут не Дина, а Диана. Эта собака имеет особенную подготовку. Это собака-людоед.
– Вы уверены?
– Я помню ее еще щенком. Конечно, она состарилась, сейчас ей, наверное, уже четырнадцать или пятнадцать лет. Но я не ошибаюсь. Ее держали специально, чтобы натравливать на людей. Она загрызла моего товарища. Ну, это я так говорю – в нашем деле товарищей не бывает.
