Kitabı oku: «Ты будешь жить (сборник)»

Yazı tipi:

* * *

Рассказы

Солдатская мать

Посвящается матерям, чьи сыновья никогда не вернутся домой.

Над селом медленно вставало солнце. Хмурый рассвет осторожно выползал из-за линии горизонта, озаряя серые дома пугливым зыбким светом. В сараях завозились петухи, пробуя кукарекать неуверенным фальцетом.

Антонина Петровна Горшкова всегда просыпалась в одно и то же время.

С детства привыкшая вставать с петухами, она и сейчас открыла глаза, как только услышала петушиную возню. В доме с утра было прохладно. Антонина Петровна затопила печь, подоила корову и отправила её в стадо. Приближались холода и скотину пасли уже последние деньки. Выгоняя Зорьку со двора, Антонина Петровна дала ей посыпанную крупной солью горбушку; довольная корова, не торопясь, двинулась к стаду, смешавшись с тремя десятками таких же пятнистых буренок. Антонина Петровна жила одна. Муж несколько лет назад разбился на мотоцикле, а сын Валера уже второй год служил в армии. За домашней работой и хлопотами пролетело утро. В десять часов почтальонша разносила почту.

По устоявшейся привычке Антонина Петровна вышла за калитку, чтобы самой встретить Галку с сумкой на плече. От сына давно уже не было писем и Антонина Петровна начала волноваться, не случилось бы чего с ним. Соседка Валя на все её страхи только махнула рукой: «Брось, Тоня, мой тоже писал каждую неделю, пока не отслужил год. А как только оперился, так сразу писать и забросил, за последний год только три письма и прислал». Антонина Петровна ей верила и не верила. Её Валера был не такой, как соседский шебутной и непутёвый Толик. Он и после армии побыл дома месяц, покуролесил и укатил куда-то на север, присылая матери открытки к Новому году и 8 марта.

Вместо письма почтальонша дала ей жёлтую прямоугольную бумажку. Антонина Петровна повертела её в руках, не понимая:

– Галя, что это за письмо такое? Никак не разберу без очков. Почтальонка охотно пояснила:

– Повестка это, в военкомат. Не иначе с Валеркой что-то случилось, раз вызывают.

У Антонины Петровны захолонуло сердце. Она занималась домашними делами, поминутно поглядывая на часы, чтобы не опоздать на автобус. Потом, не в силах больше ждать, закрыла дом и побежала на остановку. Дребезжащий деревенский автобус подошел без опоздания. Антонина Петровна села у окна, не обратив внимания на бензиновую гарь и всю дорогу просидела молча.

Дежурный прапорщик с красной повязкой на рукаве повертел в руках её повестку, потом позвонил куда-то по телефону. Почти тотчас по лестнице спустился пожилой военный с большими залысинами на лбу и провел её в кабинет на втором этаже. Он долго перебирал на столе какие-то бумаги, не глядя ей в глаза. Антонина Петровна молчала. Военный встал, потом присел рядом с ней на стул:

– Антонина Петровна, я приношу Вам свои извинения за то, что мы вызвали Вас сюда. Молодая сотрудница по ошибке выписала Вам повестку.

У Антонины Петровны в груди шевельнулась надежда. Офицер продолжал:

– Надо было, конечно, мне приехать самому, но вечная нехватка времени. Я вполне разделяю ваши чувства, я сам отец, у меня два сына.

Сыновья майора Полипова учились в Москве: один в театральном училище, другой – в Институте международных отношений. Служить в армии они не собирались. Говорить об этом майор не стал.

– В общем так, подразделение, в котором служил ваш сын, попало в засаду и почти полностью погибло. Вашего сына нет ни среди убитых, ни среди раненых, – майор вытер пот со лба, зачем-то добавил, – вот такая катавасия.

Женщина непонимающе смотрела ему в лицо:

– Но ведь если Валеры нет среди убитых – значит он жив.

Полипов встал, подошёл к окну:

– Да, такая вероятность существует. Может быть, он успел добраться до какого-нибудь села, – помолчал и добавил – а может быть, попал в плен, во всяком случае, мы не исключаем такой возможности. Если он жив, будем стараться его найти и освободить. Поверьте, мы сделаем всё возможное…

Полипов ещё что-то говорил, но Антонина Петровна не слышала его. Майор капал в стакан какие-то капли, потом поил её водой, неловко, проливая на пол. Очнулась Антонина Петровна уже у двери. Полипов провожал её, слегка придерживая под локоть. Она не слышала его голоса, не видела, куда идёт, в ушах стояло только одно: «Валера! Сыночек!»

Не помня себя, на ватных ногах Антонина Петровна добралась до автовокзала. Долго сидела на остановке, дожидаясь автобуса. Рядом сидели односельчане, говорили о погоде, о растущих ценах, о каком-то Ваньке, утащившем из дома телевизор и пропившем его. Раз или два её о чём-то спросили, но она сделала вид, что не слышит, боясь, что не сдержится и закричит в голос, забьется в истерике.

Полипов после того, как проводил Антонину Петровну, чувствовал себя неважно. Проклятая работа, надо идти на пенсию. Военком назначил его ответственным за такие мероприятия, сегодня ещё надо было организовать похороны старшего лейтенанта Миляева, опять будут слёзы, плач, истерика. Из пузырька, стоящего на столе, майор накапал себе корвалол, морщась, выпил. Подумал, что на пенсию уходить ещё рановато: дети учатся, дом не достроен. Мысли его переключились на другое, на стройку нужно было завезти цемент, и через 10–15 минут он уже сидел на телефоне, яростно выбивая в ПАТП грузовую машину.

Добравшись домой, Антонина Петровна прилегла. Болело сердце. Потом с трудом встала, загнала в сарай мычащую корову. Зорька, как бы сочувствуя своей хозяйке, ткнулась лбом ей в живот, шумно и жарко дыша. Прошёл месяц. Антонина Петровна написала несколько писем в часть, где служил сын, командиру. Ответа так и не дождалась. Она решила ехать в Чечню, найти место, где пропал её сын. Может быть, удастся найти людей, которые видели Валеру.

На другой день вечером пришёл школьный учитель Николай Андреевич с женой. В селе уже знали, что Валерка Горшков пропал без вести в Чечне. Николай Андреевич передал ей триста рублей, покашливая, сказал:

– Слышали, Антонина Петровна, что собираетесь ехать, искать сына. Вот возьмите от нас с Валентиной Ивановной на дорожку и не вздумайте отказываться. Сами знаете, Валера у нас был любимым учеником.

Однажды, тоже вечером, приехал участковый Игнатенко, долго вытирал о скребок грязные сапоги, шумно сморкался в носовой платок. В дом проходить не стал. Постояли во дворе, поговорили о том, о сём. Между делом Игнатенко поинтересовался, когда Антонина Петровна собирается ехать, нет ли писем из воинской части или людей, которые, может быть, видели сына. Участковый горестно вздыхал, снимая фуражку и вытирая лысину большим клетчатым платком. Хотел зачем-то заглянуть в сарай к корове и в баньку, но засовестился, засмущался и резко вдруг решил уйти. На прощанье зачем-то сказал:

– Ты извиняй меня, Петровна, начальство, будь оно неладно, требует. Мол, съезди к Горшковым, да съезди, может, солдат твой нашелся, или тебе надо чего. Горько и обречено махнул рукой и, не задерживаясь, уехал. В этот раз он даже не зашел к своему куму Даниле Опанасенко, на чарку.

Антонина Петровна так и не поняла, зачем он приезжал: помощь от властей предложить, что ли? Поднакопив чуть-чуть деньжат, она решила ехать. Однажды пришла соседка, она слышала по телевизору, что наших ребят, срочников, чеченцы отдают за выкуп. Тогда Антонина Петровна решила продать корову. Зорьку увёл армянин с соседней улицы. Корова долго и жалобно мычала во дворе, пока новый хозяин долго и нудно жаловался на жизнь, отсчитывал деньги. Антонина Петровна не стала выходить во двор, боялась, что заплачет. Корова, горестно мотая головой, пошла за новым хозяином.

Перед отъездом Антонина Петровна ещё раз съездила в военкомат, спросить, а вдруг есть какие-либо известия о сыне, ведь не иголка же. Полипов сразу её вспомнил, засуетился, созвонился с Минераловодским военкоматом, долго что-то выяснял и согласовывал. Потом, довольно потирая ладони, сообщил женщине, что через два дня из Минеральных Вод в Чечню пойдёт автоколонна с гуманитарной помощью и её могут взять с собой. В этот же день Антонина Петровна выехала в Минеральные Воды. В поезде было много военных, совсем молодые ребята были пьяны, разговаривали резко, грубо. Офицеры почти совсем не обращали на них внимания. В Минводах она переночевала на вокзале и утром поехала в военкомат. В Чечню должны были ехать два армейских «Камаза» с дровами и автобус с теплыми вещами и продуктами для солдат. Сопровождали колонну казаки с карабинами. Они посадили Антонину Петровну в автобус и вскоре тронулись в путь. Впереди колонны шел зелёный БРДМ с контрактниками.

За рулём автобуса сидел совсем молоденький солдатик с тонкой, почти детской, шейкой. Антонина Петровна обратила внимание на его руки, серые от ссадин и цыпок. Покопавшись у себя в сумке, она достала большое румяное яблоко, протянула его мальчишке-солдату:

– Возьми, сынок, наверное, соскучился по-домашнему.

Не отводя взгляда от дороги, он улыбнулся смущенной детской улыбкой:

– Спасибо, матушка.

У Антонины Петровны защемило сердце, так её называл сын.

Часа через четыре колонна остановилась на блок-посту с огромным транспарантом «Чеченская республика». Водитель, останови машину и заглуши двигатель». Небритые милиционеры о чём-то переговорили со старшим колонны, заглянули в автобус, поочерёдно оглядывая Антонину Петровну. Она уже держала в руках фотографию сына. На её вопрос, не встречали ли они его где-нибудь, оба отрицательно покачали головами. За блок-постом колонна опять остановилась. Солдаты и казаки вышли из машин, по команде старшего зарядили оружие. Водители повесили на стекла дверей машин бронежилеты. К обеду были в станице Наурской. Старший колонны отвёл Антонину Петровну в военкомат, на прощанье пожал ей руку.

– Прощайте, мамаша, желаю Вам успеха.

Военком был на месте. Он вызвал к себе какого-то контрактника, приказал:

– Проводишь женщину к главе администрации, отдашь ему это письмо.

Глава администрации, пожилой чеченец с умным лицом и усталыми глазами, был дома. Прочитав записку, позвал жену:

– Хади, – сказал он ей. Накорми Антонину Петровну обедом, пусть отдохнет с дороги. А я попробую узнать, как ей быть завтра. Посоветуюсь со стариками, как ей попасть на ту сторону.

Пока Хади накрывала на стол, Антонина Петровна, чтобы не быть обузой, напросилась почистить картошку. Женщины разговорились, говорила больше Хади, Антонина Петровна слушала:

– Наша станица считается уже освобожденной от боевиков, хотя по ночам тоже стреляют. Недавно кто-то поджёг школу. У нас жизнь почти мирная, пенсии вот стали давать, хоть какая-то работа появилась. Люди радуются, все уже устали от войны. А в Грозном ещё боевики, горит там всё. Утром посмотрите, до города километров семьдесят и над ним днём и ночью висит облако дыма. Вам, наверное, надо искать там. Говорят, что многих пленных солдат пригнали строить укрепления.

К вечеру появился Магомет Мусаевич, хозяин дома. Переодевшись, он колол дрова, потом долго умывался, ужинал. Всё это время Антонина Петровна сидела, ожидая каких-либо известий. Чтобы хоть как-то унять нервы, она начала вязать сыну тёплый свитер. После ужина Магомет Мусаевич подошел к Антонине Петровне. Она отложила спицы в сторону, Магомет Мусаевич помолчал, вздохнул:

– Завтра утром за Вами заедет машина с моим родственником, поедете с ним по сёлам. Дело ваше очень нелёгкое, но, думаю, что Всевышний вас не оставит, люди помогут.

Утром, после окончания комендантского часа, подъехала машина, старенький дребезжащий «Жигуленок».

За рулём сидел небритый мужчина, лет около сорока. Антонина Петровна сердечно попрощалась с хозяевами, Хади положила ей в сумку завёрнутые в полотенце тёплые пирожки, сказала:

– Это Вам на дорожку.

До соседнего села ехали недолго. Здесь было всё то же самое: пустынные улицы, дома без занавесок, женщины в чёрном. Какое-то подобие жизни ощущалось на асфальтированном пятачке перед зданием администрации. Люди торговали всякой всячиной: на табуретках, грубо сколоченных столах лежали шоколадки, жевательная резинка, семечки.

Антонина Петровна зашла на рынок, разговорилась с женщинами, показала им фотографию. Никто никогда не видел её сына. Люди говорили, что искать надо на территории, не подконтрольной федералам. Советовали поговорить со стариками, те каким-то образом имели связь с полевыми командирами и боевиками. У многих в отрядах боевиков были сыновья, внуки, родственники.

В бесплодных поисках прошёл месяц. Антонину Петровну уже знали во многих сёлах, называли – солдатская мать. Несколько раз её задерживали армейские и милицейские патрули, доставляли в комендатуру, потом отпускали. Антонина Петровна решила пробираться в Грозный. По созданным коридорам туда и обратно ещё ходили люди. Выходили из Грозного женщины, старики – те, кого хоть кто-то ждал в России. Пытались выскользнуть и боевики. Однажды на посту задержали красивую девушку, светловолосую, синеглазую, она вела под руку старую, почти беспомощную чеченку, еле передвигающую ноги. Офицер что-то заподозрил – больше эту девушку никто не видел. Люди говорили, что при досмотре у неё на плече обнаружили синяк от приклада винтовки, шептались, что она была снайпером из Прибалтики или Украины. В Грозный шли люди, потерявшие там своих близких. У многих в городе оставались дети, больные или немощные родители. Кто-то также, как и Антонина Петровна, искал своих сыновей, пропавших без вести. Однажды она услышала, как молоденький лейтенант, отдавая паспорт пожилой чеченке, сказал ей с горечью: «После этой войны нам всем придется заново учиться улыбаться».

Город лежал в руинах, лишь кое-где сохранились остовы домов. Грозный готовился к предстоящему штурму российских войск. Чеченцы и подгоняемые автоматами заложники строили укрепления, рыли окопы. Антонина Петровна забыла о еде и отдыхе. Иногда только вечером вспоминала, что сегодня ничего не ела. Однажды, в группе пленных, копающих яму, она увидела молоденького солдатика, почти мальчишку с большим шрамом на лице.

Пленный косил взглядом в ее сторону, будто что-то хотел спросить или сказать, но не решился. Их охранял свирепого вида бородатый чеченец с палкой в руках. Антонина Петровна попробовала подойти к пленным, но чеченец бросил палку и навел на нее автомат, она испугалась, что он будет стрелять и отошла.

Спала Антонина Петровна в подвале разрушенного дома. Его обитатели искали пропитание в брошенных подвалах, там встречались банки с овощами, варенье, иногда попадались даже консервы. Несколько раз заходили пьяные или обкуренные боевики, искали девушек или молодых женщин. На следующий день после того, как ее отогнал страшный чеченец с автоматом, она опять ходила на то место, хотела поговорить с мальчишкой-солдатом, но его нигде не было видно. Наверное, эта группа заложников уже работала в другом месте.

Однажды Антонина Петровна наткнулась на госпиталь, где оперировали боевиков. Робея, она стояла у порога, боясь войти. Врач в забрызганном кровью халате, пробегая мимо, крикнул:

– Чего стоишь, принеси быстро воды!

Антонина Петровна беспрекословно взяла ведро и пошла на колонку. Когда она принесла воду, врач непонимающе глянул на нее, потом протянул:

– А-а, это Вы… Извините, я кажется накричал. Зайдите ко мне в кабинет через два часа, я должен закончить операцию. Врач освободился через четыре часа, всё это время Антонина Петровна простояла у закрытой двери с табличкой «Главный хирург Кориев А.Р.»

Выслушав ее, хирург сказал:

– Если Вы будете просто ходить по городу и искать, то никого не найдёте, хотя запросто можете угодить под обстрел или шальную пулю. Мне как раз нужна санитарка, зарплату я Вам не обещаю, а вот ночлег и еду получите. – Кориев закурил и добавил:

– У нас тут много народа бывает, может, кто-нибудь вашего сына и встречал.

Так Антонина Петровна стала работать в госпитале. Она мыла полы, выносила утки, носила воду, делала всю тяжёлую грязную работу. Ее не обижали, чеченцы называли её – мама Тоня.

Зайдя однажды в подвал, в котором обитала раньше, она принесла хлеб и лекарство трехлетней девочке, живущей с матерью, похоронившей всех своих близких. Заговорившись, она не заметила, как пролетел отпущенный ей час. Случайно глянув в подвальное окошечко, она увидела группу людей, стоящих под охраной боевиков. Один человек, Антонина Петровна не видела его лица, стоял на коленях чуть поодаль. Его голова лежала на большой деревянной колоде, которые обычно используют при рубке мяса. Женщина испуганно вскрикнула:

– Что это?

Мать девочки безучастно ответила, что один из заложников хотел украсть гранату, но его поймали и сейчас судят шариатским судом. Один из чеченцев зачитал бумагу, Антонина Петровна не расслышала слов. Потом здоровенный мужчина взял в руки топор, провел ногтем по лезвию и, размахнувшись, с утробным хеканьем рубанул лезвием по колоде. Сначала женщина не поняла, что произошло. Несколько мгновений тело находилось в прежнем положении, потом оно завалилось в сторону. С глухим стуком голова упала на землю, из окровавленного разрубленного горла хлынула кровь. Тело билось в агонии, казалось, что человек пытается встать. Через некоторое время ногти заскребли по земле, туловище выгнулось и затихло. Притихших и подавленных заложников куда-то увели.

Антонина Петровна, замерев от ужаса, побежала в госпиталь. Всю ночь она вздрагивала и не могла заснуть. Наутро привезли большую партию раненых. Кориев не отходил от операционного стола, ампутированные конечности складывали в полиэтиленовые мешки и сжигали в больничной кочегарке.

Поздно ночью в сопровождении большой свиты боевиков привезли бородатого чеченца лет сорока. Осколком ему разворотило живот, ранение было тяжёлым, и раненый был без сознания. Из разговоров окружающих и по царившему переполоху Антонина Петровна поняла, что привезли какого-то важного полевого командира, чеченского генерала. Кориев немедленно встал за операционный стол. Раненого, его звали генерал Муса, после операции поместили в отдельную палату, рядом посадили одного из охранников. Антонине Петровне Кориев приказал безотлучно находиться рядом. Генерал бредил, скрежетал зубами, пытался сорвать повязки. Антонина Петровна промокала его влажное от пота лицо салфеткой, пытаясь облегчить боль и страдания незнакомого человека. Она была простой деревенской женщиной, никогда не делила мир на русских и нерусских. Помогая сейчас выжить этому человеку, она представляла, что кто-то сейчас возможно помогает её сыну.

Несколько суток раненый находился в забытье, поднимая на Антонину Петровну мутные от боли, ничего не видящие глаза, и тут же их прикрывая. Наконец, среди ночи он неожиданно открыл глаза и что-то хрипло спросил по-чеченски. Антонина Петровна встрепенулась и наклонилась к его лицу:

– Что, сынок?

Он долго смотрел на неё, потом переспросил по-русски:

– Кто ты?

Положив ему на лоб прохладную ладонь Антонина Петровна ответила:

– Я – мама Тоня, солдатская мать. Спи, сынок, всё будет хорошо.

Он обессилено закрыл глаза и вновь задремал.

Шло время, раненый чеченец шёл на поправку. Ему сбрили бороду и он оказался совсем молодым мужчиной, лет тридцати с небольшим. До войны он работал преподавателем Грозненского нефтяного института; когда пришёл к власти Дудаев, молодые учёные-экономисты, увлечённые чеченским лидером вошли в его команду. Потом началась война, полилась кровь. Всю территорию Чечни перепахали осколками мин и снарядов. Всю нормальную экономику парализовала война. Народ, лишённый источников существования, стал мародёрствовать, грабить, убивать. Во всех бедах были обвинены русские. Десятки и сотни тысяч нечеченцев лишились своего имущества, а кто-то и жизни. Буйным цветом расцвела работорговля. Чеченская революция, как и все революции в мире, превратилась в бойню. Всё это генерал Муса рассказывал Антонине Петровне долгами ночами, когда его немного отпускала боль и набегающие мысли не давали покоя. Казалось, что он просто размышляет вслух, пытаясь выплеснуть свою боль. Простая деревенская женщина, сама глубоко несчастная и обездоленная, слушала его молча, хорошо зная, что ничем не сможет ему помочь.

Однако, когда раненому уже стало легче, он всё равно просил Антонину Петровну, чтобы она посидела рядом с его кроватью. В ответ на его душевные терзания женщина рассказывала ему о своей немудрящей и незатейливой жизни: как вышла замуж, как родила сына. Как он первый раз произнес: «мама». Как его, маленького, поддела рогами корова, как он плакал от жалости, когда отец за это ударил корову палкой. Генерал засыпал под её неторопливый размеренный голос, и впервые за последнее время на его лице появился покой.

Однажды Антонине Петровне принесли адресованную ей записку. Писал ей тот самый солдат со шрамом, которого она видела на рытье окопов: «Тетя Тоня, я Вас сразу узнал. Я видел Вас на фотографии с вашим сыном Валерой. Меня держат в подвале полевого командира Исы Газилова и, наверное, скоро убьют. Меня зовут Андрей Клевцов».

С трепещущим сердцем и дрожащими руками Антонина Петровна бросилась на поиски Кориева. Не найдя его в госпитале, забежала в палату, где лежал Муса. Чеченский генерал не спал; лежа на спине, он читал какую-то толстую книгу. Увидев её заплаканное лицо, отложил в сторону книгу, строго спросил:

– Что случилось? Кто Вас обидел?

Трясясь от рыданий, Антонина Петровна, протянула ему записку, сбиваясь и захлёбываясь слезами стала рассказывать о том, как искала своего сына. Выслушав её, Муса что-то крикнул в коридор по-чеченски. Прибежал охранник с автоматом, дежуривший в коридоре. Бросив ему несколько фраз, Муса сказал Антонине Петровне:

– Вас проводят к Газилову и обратно. Желаю Вам успеха.

Резиденция полевого командира Исы располагалась в кирпичном трёхэтажном доме, не разрушенном войной. Во дворе дома стояло несколько джипов, толпились боевики. Подвал дома был перегорожен металлической решёткой, на сваленных в кучу матрацах сидело и лежало с десяток пленных солдат. Сопровождающий Антонину Петровну чеченец о чём-то коротко переговорил с караульным, и Антонину Петровну провели в беседку во дворе. Она пояснила, что ей нужен Андрей Клевцов, солдат со шрамом на щеке. Через несколько минут привели Андрея, он был худ и измождён. Ветхая одежда была порвана и местами лоснилась от грязи. Антонина Петровна присела рядом с ним на скамейку, боевики встали поодаль.

– Ну, рассказывай, сынок, всё рассказывай.

– Я служил с вашим Валерой в одном взводе, даже кровати стояли рядом. У него я и увидел вашу фотографию. В Чечню нас отправили вместе, опять были в одном отделении. Когда колонна попала в засаду, и наш БТР подорвался на мине, Валерку контузило, мне осколок попал в лицо, – он показал на свой шрам. «Чехи» расстреляли нашу колонну, а когда уходили, заметили, что мы живы, прихватили с собой. Валерка был очень плох, почти не мог идти, я, сколько мог, тащил его на себе. Потом «чехи» нагрузили на меня цинки с патронами, а Валерку пристрелили, чтобы не задерживал отход.

Антонина Петровна слушала молча, в отчаянии закрыв лицо руками.

Андрей всхлипнул:

– Это было под Ножай-Юртом, я просил, чтобы Валерку не убивали, говорил, что он мой брат. Мне только разрешили присыпать его землей, чтобы не сожрали собаки. Я отнес вашего сына в воронку и похоронил под тополем.

Он расстегнул рубашку и снял с шеи медный крестик: – Вот, это его. Валера просил отдать крестик Вам, он знал, что Вы его найдёте.

Закрыв лицо ладонями, Антонина Петровна зарыдала. Боль утраты, горечь одиночества сотрясали её тело. Она кусала сжатые кулаки, чтобы не закричать в голос.

– Скоро, наши пойдут на Грозный, и нас, скорее всего, расстреляют. «Чехи» звали к себе, агитировали воевать за свой ислам, но я – русский и в русских стрелять не буду, – он сплюнул на землю, растер плевок подошвой. – Это хорошо, что я Вас встретил. У меня никого нет, детдомовский. Очень обидно умирать, зная, что никто даже не узнает, как ты умер, и где тебя закопали.

Антонина Петровна прижала к себе его голову, сказала сквозь слёзы:

– Спасибо, сынок, что нашёл меня. Держись, ты будешь жить. Господь не оставит тебя в беде.

Пошатываясь, она пошла к воротам, сопровождающий пошёл следом. Андрея опять отвели в подвал.

В госпитале она сразу пошла к генералу.

– Муса, – сказала она, – Я – мать. Мне нет разницы, кто передо мной, мне одинаково близки русские и чеченские дети. Я недавно спасала тебя и сейчас прошу как мать. Спаси моего сына! Он у Исы Газилова и пока ещё жив.

Муса долго думал, молча смотря в окно. Может быть, он вспоминал свою мать или думал о людях, которых убили по его приказу и которых никогда не дождутся их матери.

– Ахмет, – крикнул он негромко, тут же рядом с ним появился охранник. – Принеси мне ручку и бумагу.

Написанную записку он свернул вчетверо и отдал Ахмету.

– Срочно отнеси это Исе и забери у него этого солдата. Как его зовут? – спросил он у Антонины Петровны.

– Клевцов, Андрей Клевцов, – торопливо ответила она.

Приведёшь этого Андрея Клевцова сюда и отдашь матери. Исе скажи, пусть подберет для него одежду и какой-нибудь документ. А то его или наши пристрелят или федералы, они это делают очень быстро.

Обессилев, генерал Муса откинулся на подушки. Антонина Петровна промокнула его влажный лоб полотенцем и села ждать.

Через час привели Андрея. Она нагрела ему ведро с водой, и пока он мылся, собрала на стол нехитрую снедь. На следующий день мать и сын покинули город. Боевики из отряда генерала Мусы вывели их по своему коридору из осажденного города. Смешавшись с толпой беженцев, они прошли контроль на блок-посту. Дежуривший лейтенант узнал Антонину Петровну и по-свойски ей улыбнулся:

– Ну, что, мать, нашла всё-таки воина?

Антонина Петровна чуть улыбнулась в ответ. Андрей держал её под руку, помогая идти. Когда электричка от Ищерской подходила к Минводам, она, внезапно вспомнив, достала из сумки незапечатанный конверт, который ей вручил перед отъездом генерал Муса. На тетрадном листке было всего несколько слов: «Чтобы доказать свою силу, не обязательно встречаться на поле брани».

Ни Антонина Петровна, ни Андрей больше никогда не встречались с генералом Мусой. Война продолжалась ещё долго, но никто так и не сказал правду, за что и почему одни люди так ожесточённо убивали других.