Kitabı oku: «Сила Божия в немощи совершается»
Преподобный Амвросий Оптинский
Святые отцы, говоря о Церкви в земном аспекте её бытия, обращают наше внимание на то, что Церковь есть общество не святых, а освящающихся в ней людей. В лоне Православной Церкви, каждый из нас может приобщиться Святости Божией в той мере, в какой принадлежит единому Телу Христову, неустанно следует избранному пути совершенствования в добродетели и возрастания любви к Богу и своим ближним.
Апостол Пётр, во главу добродетелей, возводящих человека на небо, ставит любовь (2Пет.1,3-8), а апостол Павел (1Кор.13, 4-8), описывая свойства любви, говорит о её простоте, несложности. Настоящая любовь всегда проста. Она не ищет своего, не завидует, не мыслит зла, всё переносит, всё терпит… Настоящая любовь просто есть – и есть не за что-то, а потому что, не ради чего-то, а потому что она – Любовь.
Обрести такую любовь – задача всей нашей жизни. Задача не простая, но вполне реальная. И примером тому для нас является целый сонм святых, явивших эту любовь в своей жизни. Одним из таких великих святых Православной Церкви является преподобный Амвросий Оптинский.
Его любовь к Богу и к людям, независимо от их образования и положения в обществе, привлекала к нему как простых людей, так и образованной интеллигенции. Сердце старца было открыто для всех. К нему обращались Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, философ В. С. Соловьев, писатель и философ К. Н. Леонтьев и многие, многие другие.
Житие
Преподобный Амвросий родился 23 ноября 1812 года в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье Михаила Федоровича и Марфы Николаевны Гренковых. Его отец был пономарем, а дед – священником храма Пресвятой Троицы в Большой Липовице.
Накануне рождения младенца в доме было много гостей, собравшихся на праздник благоверного великого князя Александра Невского, память которого празднуется 23 ноября. Говоря об обстоятельствах своего рождения, отец Амвросий любил пошутить: «Как на людях родился, так все на людях и живу». При крещении новорожденному дано было имя Александр в честь святого благоверного князя.
В детстве Александр был очень бойкий, веселый и смышленый мальчик. По обычаю, того времени, учился он читать по славянскому букварю, Часослову и Псалтири. Каждый праздник он вместе с отцом пел и читал на клиросе. Он никогда не видал и не слышал ничего худого, так как воспитывался в строго церковной и религиозной среде.
Когда мальчику исполнилось 12 лет, родители определили его в первый класс Тамбовского духовного училища, по окончании которого в 1830 году он поступил в Тамбовскую духовную семинарию. И в училище, и в семинарии, Александр Гренков учился очень хорошо. ««Гренков мало занимается», – говорил его товарищ по семинарии, – а придет в класс, станет отвечать, точно, как по писанному, лучше всех».
Обладая от природы веселым и живым нравом, он всегда был душой общества молодых людей. В семинарии любимым занятием Александра было изучение Священного Писания, богословских, исторических и словесных наук. И поэтому, ему, никогда и в голову не приходила мысль о монастыре, хотя некоторые и предрекли ему об этом. За год до окончания семинарии он тяжело заболел.
Вот как рассказывал об этом сам старец: «Надежды на выздоровление было очень мало. Почти все отчаялись в моем выздоровлении; мало надеялся на него и сам я. Послали за духовником. Он долго не ехал. Я сказал: "Прощай, Божий свет!" И тут же дал обещание Господу, что если Он меня воздвигнет здравым от одра болезни, то я непременно пойду в монастырь».
Целый год семинарской жизни, проведенной им в кругу веселого общества молодых товарищей, не мог не ослабить его ревности к монашеству, так что и по окончании семинарского курса он не сразу решился поступить в монастырь.
7 марта 1838 года Александр Михайлович Гренков был утвержден в должности учителя первого класса Липецкого духовного училища. Наставники жили при училище, в здании, расположенном во дворе. Но, часто вспоминая о данном обете идти в монастырь, он всегда чувствовал угрызение совести.
Вот как сам старец рассказывал об этом периоде своей жизни: «После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не оставлять своей словоохотливости… Придешь домой – на душе неспокойно; и думаешь: ну, теперь уже все кончено навсегда – совсем перестану болтать. Смотришь, опять позвали в гости и опять наболтаешь. И так я мучился целых четыре года
Летом 1839 года по дороге на богомолье в Троице-Сергиеву лавру Александр Михайлович вместе с другом своим П. С. Покровским заехали в Троекурово к известному затворнику о. Илариону. Святой подвижник принял молодых людей отечески и дал Александру Михайловичу вполне определенное указание: «Иди в Оптину Пустынь – и будешь опытен. Можно бы пойти и в Саров, но там уже нет теперь никаких опытных старцев, как прежде» (преподобный Серафим незадолго перед этим скончался). И прибавил знаменательные слова: «Ты там нужен».
У гробницы преподобного Сергия, в горячей молитве испрашивал благословение на новую жизнь. Но, вернувшись в Липецк, Александр Михайлович продолжал, по его словам, еще «жаться». Но, после одного вечера в гостях, воображению Александра представился его обет, данный Богу, вспомнилось ему горение духа в Троицкой Лавре, прежние долгие молитвы, воздыхания и слезы, определение Божие, переданное через о. Иллариона…
На утро решимость уйти в Оптину Пустынь на этот раз твердо созрела. Опасаясь, что уговоры родных и знакомых поколеблют его, Александр решил бежать в Оптину тайно от всех, не испросив даже разрешения епархиального начальства. Уже находясь в Оптиной, он доложил о своем намерении Тамбовскому архиерею.
8 октября 1839 года, прибыв в Оптину, Александр Михайлович застал при жизни самый цвет ее монашества – таких ее столпов, как игумена Моисея, старцев Льва (Леонида) и Макария. Начальником скита был равный им по духовной высоте иеросхимонах Антоний, брат о. Моисея, подвижник и прозорливец.
Духовный руководитель Оптинской братии старец схиархимандрит Лев с любовью принял Александра Михайловича и благословил предварительно пожить на монастырском гостином дворе. Живя в гостинице, он ежедневно посещал старца, слушал его наставления, а в свободное время, по его поручению, переводил рукопись «Грешных спасение» с новогреческого языка.
Полгода шла канцелярская переписка с епархиальными властями по поводу его исчезновения. Только 2 апреля 1840 г. последовал указ Калужской духовной консистории об определении Александра Михайловича Гренкова в число братства, и вскоре за тем он был одет в монашеское платье. Работал Александр в монастырской пекарне, варил дрожжи, пек просфоры, хлеб.
Он был некоторое время келейником старца Льва и его чтецом. В ноябре 1840 года послушника Александра перевели в Предтеченский скит, где он прожил около пятидесяти лет. Переход в Предтеченский скит совершился по благословению старцев Леонида и Макария, которые сочли, что молодому послушнику полезно будет жить в более безмолвном месте.
Послушник Александр год пробыл помощником повара на кухне, а потом был назначен главным поваром скита. Он продолжал посещать старца Леонида в монастыре, рядом был и старец Макарий, к нему Александр часто обращался за советом по разным вопросам.
Старец Леонид особенно любил молодого послушника, выделял его среди остальных, ласково называя Сашей. Но из воспитательных побуждений нередко испытывал на людях его смирение: делал вид, что сердится на него, даже дал ему прозвище «химера» (так в народе называют пустоцвет на огурцах).
Как-то старец при всех в гневе обрушился на послушника Александра и даже выгнал его из кельи, но оставшимся посетителям, в недоумении наблюдавшим эту сцену, сказал: «Великий будет человек». Даже в шутках, которыми отец Леонид часто прикрывал свою прозорливость, он предрекал Александру большую будущность.
Однажды старец со смехом надел ему на голову шапку с головы монахини, стоявшей среди посетителей, возможно, этим он предсказал предстоящие заботы отца Амвросия об устроении женских обителей.
В 1841 году, предчувствуя близкую смерть, старец Леонид призвал отца Макария и сказал ему о послушнике Александре: «Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу, владей им, как знаешь». Отец Макарий исполнил волю старца.
После смерти старца Леонида брат Александр стал келейником отца Макария и исполнял это послушание около четырех лет. В 1842 году он был пострижен в мантию с именем Амвросий (в честь святителя Амвросия Медиоланского). В 1843 году последовало рукоположение в иеродиаконы, а через три года – в иеромонахи.
Для этой цели (посвящения) о. Амвросий поехал в Калугу. Был сильный холод. О. Амвросий, изнуренный постом, схватил сильную простуду, отразившуюся на внутренних органах. С этих пор уже никогда не мог поправиться по-настоящему.
Вначале, когда о. Амвросий еще как-то держался, приезжал в Оптину преосвященный Николай Калужский. Он сказал ему: «А ты помогай о. Макарию в духовничестве. Он уже стар становится. Ведь это тоже наука, только не семинарская, а монашеская». А о. Амвросию било тогда 34 года.
Ему часто приходилось иметь дело с посетителями, передавать старцу их вопросы и давать от старца ответы. В начале сентября 1846 года отец Амвросий вновь заболел и так серьезно, что уже не надеялись на выздоровление, и он был келейно пострижен в схиму с сохранением имени Амвросия. Эта тяжелая болезнь продолжалась более года и имела очень большое значение для внутренней духовной жизни отца Амвросия.
Чувствуя крайнюю слабость и потеряв надежду на улучшение здоровья, он в декабре 1847 года подал прошение об оставлении его в обители за штатом. На основании заключения уездного врача Калужское епархиальное начальство признало иеромонаха Амвросия неспособным ни к каким монастырским послушаниям и постановило исключить его из штата братии Оптиной Пустыни, оставив его на пропитании и призрении обители.
В это время отцу Амвросию было всего только 36 лет. С тех пор он уже не мог совершать Литургии; еле передвигался, страдал от испарины. Не выносил холода и сквозняков. Пищу употреблял жидкую, перетирал теркой, вкушал очень мало… Но подвижник никогда не унывал и признавался, что телесная немощь благотворно действует на его душу.
Через некоторое время, неожиданно для всех, больной начал потихоньку поправляться и даже выходить на улицу для прогулок. Батюшка вспоминал, как он в первый раз вышел на воздух летом 1848 года: «В летний ясный тихий день вышел я впервые из келлии и побрел, опираясь на палку, едва передвигая ноги, по дорожке за сажелкой. (Это самая уединенная дорожка внутри скита, вдоль восточной стены.)
Первым навстречу мне попался игумен Варлаам (бывший Валаамский настоятель). "Ну, что, – спрашивает, – поправляешься?" – "Да, вот, —отвечаю, – слава Милосердому Богу, оставил на покаяние". Отец игумен остановился и, глядя на меня, начал говорить смиряющим тоном: "А что ж ты думаешь, – лучше что ли будешь? Нет, не будешь лучше: хуже, хуже будешь". Вот теперь и сам вижу, что стал хуже».
В дальнейшем приступы болезни неоднократно повторялись, иногда угрожая жизни подвижника. Это положение сильнее аскетических подвигов способствовало его духовному укреплению, он, можно сказать, привык находиться на грани жизни и смерти, что само по себе освобождает от всяких земных привязанностей, заставляет жить одной надеждой на помощь Божию.
Отец Амвросий переносил болезнь без ропота, с благодарностью Господу. Всё это время незримо происходило возрастание в немощном телесно монахе разнообразных духовных дарований. Несмотря на это, он не только не скорбел о своих болезнях, но даже считал их необходимыми для своего духовного преуспеяния. И другим, поэтому всегда говорил: «Монаху не следует серьезно лечиться, а только подлечиваться», для того, конечно, чтобы не лежать в постели и не быть в тягость другим. Так и сам он постоянно подлечивался.
Зная из учения святых отцов-подвижников, что телесная болезнь выше и крепче поста, трудов и подвигов телесных, он в напоминание себе, в назидание и утешение своим недужным ученикам имел обыкновение говорить: «Бог не требует от больного подвигов телесных, а только терпения со смирением и благодарения».
Несмотря на болезнь, послушание отца Амвросия к своему старцу, батюшке отцу Макарию, как и раньше, было беспрекословное. Теперь на него была возложена переводческая работа, приготовление к изданию святоотеческих книг.
Им была переведена на легкий общепонятный славянский язык «Лествица» Иоанна, игумена Синайского. Рядом со старцем монах Амвросий не только возрастал и совершенствовался сам, но и проходил бесценную школу старческого окормления – и на собственном опыте, и на примере того, как старец общался с народом – давал советы, утешал, молился, увещевал. Еще при жизни старца Макария, с его благословения, некоторые из братии приходили к отцу Амвросию для исповеди и за советом.
Отец Амвросий получил благословение на духовное окормление братии в очень молодом по монастырским меркам возрасте – ему не было и 40 лет, но таково было доверие к нему опытных отцов, видевших его редкие дарования. Когда старец Макарий скончался, отец Амвросий постепенно был поставлен на его место, но он не сразу был признан братией преемником старца.
С течением времени слух о духовной опытности и мудрости отца Амвросия все более и более распространялся, число обращающихся к нему за советом и помощью возрастало. Через 40 дней после кончины старца Макария отец Амвросий перешел на жительство в корпус рядом со скитской оградой, с правой стороны от колокольни.
На западной стороне этого корпуса была сделана пристройка, называемая «хибаркой», для приема женщин (в скит их не пускали). Тридцать лет, до отъезда в Шамордино, прожил здесь отец Амвросий, служа своим ближним. Повседневная жизнь старца Амвросия начиналась с келейного правила.
Для слушания утреннего правила он вставал в 4 часа утра, звонил в звонок, на который являлись к нему келейники и прочитывали: утренние молитвы, 12 избранных псалмов и первый час, после чего он наедине пребывал в умной молитве. Затем, после краткого отдыха, старец слушал часы третий, шестой с изобразительными и, смотря по дню, канон с акафистом Спасителю или Божией Матери, которые он выслушивал стоя.
О. Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Как-то раз читали молебный канон Богородице, и один из скитских иеромонахов решился в это время подойти к батюшке.
Глаза о. Амвросия были устремлены на небо, лицо сияло радостью, яркое сияние почило на нем. Такие случаи, когда исполненное дивной доброты лицо старца чудесно преображалось, озаряясь благодатным светом, почти всегда происходили в утренние часы во время или после его молитвенного правила.
После молитвы и чаепития начинался трудовой день с небольшим перерывом в обеденную пору. За едой келейники продолжали задавать вопросы по поручению посетителей. Но иногда, чтобы сколько-нибудь облегчить отуманенную голову, старец приказывал прочесть себе одну или две басни Крылова.
После некоторого отдыха напряженный труд возобновлялся – и так до глубокого вечера. Несмотря на крайнее обессиление и болезненность старца, день всегда заканчивался вечерними молитвенными правилами, состоявшими из малого повечерия, канона Ангелу Хранителю и вечерних молитв.
От целодневных докладов келейники, то и дело приводившие к старцу и выводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам старец временами лежал без чувств. После правила старец испрашивал прощения, если кого обидел делом, словом, помышлением. Келейники принимали благословение и направлялись к выходу.
Через два года старца постигла новая болезнь. Здоровье его, и без того слабое, совсем ослабело. С тех пор он уже не мог ходить в храм Божий и должен был причащаться в келлии. И такие тяжелые ухудшения повторялись не раз.
Трудно представить себе, как он мог, будучи пригвожденным к такому страдальческому кресту, в полном изнеможении сил принимать ежедневно толпы людей и отвечать на десятки писем. На нем сбывались слова: «…сила Моя в немощи совершается»(2 Кор. 12, 9).
Не будь он избранным сосудом Божиим, через который Сам Бог вещал и действовал, такой подвиг, такой гигантский труд не мог быть осуществим никакими человеческими силами. Животворящая Божественная благодать явно присутствовала и содействовала.
С утра и до вечера удрученный недугом старец принимал посетителей. Однажды доктора запретили отцу Амвросию принимать посетителей, но он все равно продолжал принимать народ.
Чтобы остановить приходящих, постоянно осаждавших келью отца Амвросия, к двери прикрепили записку: «Врачи запрещают Старцу принимать посетителей», но и это не особенно подействовало на посетителей. Старец с великим смирением переносил свои болезни, никогда не жалуясь, но изредка приоткрывал степень своих страданий.
Однажды на общем благословении он сказал своим посетительницам, что всю ночь не спал. Все начали расспрашивать, от чего, да как же это, на что старец сказал: «Вот все могут говорить о своих болезнях, а я и не говори: начнутся оханья, слезы; потому если и скажу иногда, то только часть; а если бы знали все, что я чувствую… Иногда так прижмет, что думаю, – вот пришел конец».
К нему приходили люди с самыми жгучими вопросами, которые он усваивал себе, которыми в минуту беседы жил. Он всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ.
Для него не существовало тайн: он видел все. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь, и его обстоятельства, и зачем он сюда пришел. Слова его принимались с верой, потому что были с властью, основанной на близости к Богу, давшему ему всезнание. Чтобы понять хоть сколько-нибудь подвижничество о. Амвросия, надо себе представить, какой труд – говорить более 12 часов в день!
Любил старец побеседовать и с мирскими благочестивыми, в особенности образованными, людьми, каковых бывало у него немало. Вследствие общей любви и уважения к старцу приезжали в Оптину лица католического и других неправославных вероисповеданий, которые по его благословению принимали тут же Православие.
Любовь старца не была «отношением» к кому-то, это было состояние, в котором он жил. Ему было свойственно постоянное сердечное сокрушение как о своих собственных грехах, так и о грехах своих ближних. «…Должно знать, говорил старец, что если всякая добродетель приобретается не вдруг, а постепенно и с трудом и понуждением, то кольми паче любовь, как начало и конец всех добродетелей, требует к приобретению своему и времени, и великого понуждения, и внутреннего подвига, и молитвы, и прежде всего требует глубокого смирения пред Богом и пред людьми.
Смирение и искреннее сознание своего недостоинства – во всех добродетелях скорый помощник, равно и в приобретении любви. Итак, начнем каждый с той степени любви, какую кто имеет, и Бог поможет нам.
Кого тяготят грехи, тот да помышляет, что любовь покрывает множество грехов; чья совесть возмущена множеством беззаконий, тот да помышляет, что любовь есть исполнение закона (Рим. 13, 10). Любяй бо ближняго, говорит Апостол, весь закон исполни (Ср.: Рим. 13, 8). Если бы мы не достигли означенной совершенной любви, по крайней мере, позаботимся и постараемся не иметь зависти, и ненависти, и памятозлобия».
Во всем словах и действиях отца Амвросия проявлялось глубокое смирение, из него и рождалась та удивительная любовь, которая не разбирала «плохих» и «хороших». В каждом человеке видел он образ Божий.
Смирение и постоянное очищение сердца искренним покаянием, самоосуждением и молитвой создавали в душе старца светлое, мирное, радостное настроение, которое не оставляло его даже в минуты тяжелых физических страданий.
Даже в болезни он обычно шутил с окружающими, утешал слабых духом или словом, или отечески-ласковым взглядом. Обыкновенно, когда состояние старца ухудшалось, все скитские братия были в унынии. Он старался приободрить их, иногда встречая шутливо-приветливыми словами: «Терпел Елисей, терпел Моисей, терпел Илия, так потерплю ж и я».
Отец Амвросий умел вразумлять нуждающихся словом, понятным лишь тому, к кому оно относилось, ведь чаще всего ему приходилось давать свои советы при большом скоплении людей.
Например, он мог рассказать историю, которая служила ответом на сокровенную мысль кого-либо из присутствовавших. Но каждому он давал столько, сколько тот мог вместить по своему душевному устроению. Старец не имел обыкновения прямо и резко обличать кого-либо перед людьми. И не столько угрозой, сколько любовью умел батюшка вести людей к исправлению, вселяя в души их веру, что не все потеряно, и можно, при помощи Божией, одолеть врага.
Когда люди входили к старцу со своими скорбями и невзгодами, душам их становилось вдруг легко и свободно. С особенной любовью отец Амвросий относился к детям, любил поговорить с ними, приласкать, для них всегда были у него наготове сладость или небольшой подарочек, и дети тоже очень тянулись к старцу, совсем не боялись его.
Среди духовных благодатных дарований отца Амвросия, привлекавших к нему тысячи людей, следует в первую очередь упомянуть прозорливость старца. Легким, никому не заметным намеком он указывал людям их слабости и заставлял их серьезно задуматься.
Одна дама, часто бывавшая у старца Амвросия, сильно пристрастилась к игре в карты и стеснялась сознаться ему в этом. Однажды, на общем приеме, она стала просить у старца «карточку» – фотографию. Старец внимательно, своим особенным, пристальным взглядом посмотрев на нее, сказал: «Что ты, мать? Разве мы в монастыре играем в карточки?» Она поняла намек и покаялась старцу в своей слабости.
Прозорливость старца Амвросия сочеталась с другим ценнейшим даром, особенно для пастыря – рассудительностью. Старец часто делал наставления в полушутливой форме, но глубокий смысл его речей нисколько от этого не умалялся. Люди невольно задумывались над образными выражениями отца Амвросия и надолго запоминали данный урок.
Часто на общих приемах слышался вопрос: «Как жить?» Старец благодушно отвечал: «Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, чуть одной точкой касается земли, а остальным стремится вверх; а мы, как заляжем, так и встать не можем».
В последние годы жизни, в деревне Шамордино был устроен по благословению отца Амвросия женский монастырь, в который, в отличие от других женских обителей того времени, принимали больше неимущих и больных женщин.
Тогда женщине или девушке, чтобы поступить в монастырь, необходимо было либо купить для себя келью, либо сделать хоть небольшой взнос на обитель и содержать себя своими средствами или трудами, так как женские монастыри не имели возможности обеспечивать полное содержание монашествующим. Поэтому больные и не обладающие средствами женщины практически не могли рассчитывать на поступление в обитель, даже если имели склонность к монашеской жизни.
Вот таких бедных и обездоленных старец Амвросий принимал на свое попечение и старался как-нибудь их пристроить. Старец ежегодно в летнее время приезжал в Шамордино, чтобы лично наблюдать за всеми делами, эти посещения были для сестер большим праздником. Вскоре он задумал воздвигнуть в общине огромный каменный храм в честь Богородицы, сооружение которого было начато в 1889 году. Все эти разнообразные хозяйственные и духовные начинания побудили отца Амвросия в 1890 году переселиться в Шамордино.
Монастырь был посвящен Богородице, Ее Казанской иконе, но батюшка благословил написать и освятил еще одну икону Заступницы Усердной, ставшую благословением обители. Произошло это так.
В 1890 году настоятельница Болховского Всесвятского монастыря игумения Илария прислала старцу икону Богородицы совершенно нового письма: Божия Матерь на ней изображена сидящей на облаках, Ее руки подняты в благословляющем движении, внизу – сжатое поле, среди цветов и травы снопы ржи. Изображение Богородицы было заимствовано с иконы «Всех святых» главного храма Болховского монастыря, а поле со снопами написано по благословению старца.
Он назвал икону «Спорительница хлебов», показав, что Матерь Божия помогает не только в духовных нуждах, но и в земных трудах. Старец очень любил этот образ и заповедал молиться перед ним всем своим духовным чадам. Для акафиста иконе он сам написал припев: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою, подаждь и нам, недостойным, росу благодати Твоея и яви милосердие Твое».
Первым чудом по молитве перед иконой стал прекрасный урожай на шамординских полях и в Калужской губернии в голодный для всей России 1891 год.
Именно в Шамордино суждено было старцу Амвросию встретить час своей кончины. Он неоднократно пытался вернуться в Оптину, но это было невозможно из-за усилившейся болезни. Он уже предчувствовал, что приближается расставание с земной жизнью.
На Страстной неделе 1891 года одна близкая духовная дочь отца Амвросия привезла ему образ Спасителя в терновом венце, приобретенный по его указанию. Батюшка с великой радостью принял икону и сказал: «На что же лучше этого тернового венца!» – и поцеловал образ. 3атем прибавил: «Хорошо быть у Христа Спасителя, но еще много лучше пострадать за Него на этом кресте».
В сентябре болезнь усилилась так, что отец Амвросий потерял и слух, и голос, начались его предсмертные страдания – столь тяжелые, что подобных им, как признавался сам старец, он во всю жизнь не испытывал. 8/21 октября его соборовали, а на следующий день причастили.
Этой ночью одна из близких учениц старца несколько раз входила вместе с другой монахиней в комнату батюшки посмотреть на больного, и их обеих поразило необыкновенно светлое выражение его лица: глаза были пристально устремлены вдаль, он как будто бы беседовал с кем-то невидимым.
Узнав о крайне тяжелом состоянии старца Амвросия, в Шамордино приехал настоятель Оптиной пустыни архимандрит Исаакий. На следующий день, 10/23 октября 1891 года, в половине двенадцатого, старец, три раза вздохнув и с трудом перекрестившись, скончался.
Шамординская обитель и Оптина пустынь погрузились в глубокую скорбь, вскоре о кончине старца стало известно по всей России. Гроб с телом почившего был установлен в Шамординском храме, здесь совершались заупокойные службы. В монастырь прибыл Преосвященный Виталий, епископ Калужский. Похоронить старца решено было в Оптиной пустыни.
Погребение старца Амвросия было назначено на 15/28 октября, накануне гроб с его телом должны были перенести из Шамордино в Оптину пустынь. По окончании заупокойной литургии и панихиды, в 11-м часу дня, гроб был поднят руками сестер, поставлен на носилки и, в сопровождении икон и хоругвей, сначала обнесен вокруг церкви, а затем через весь монастырь, мимо настоятельского корпуса и заложенного при старце каменного собора, направился в Оптину пустынь.
Погода в этот день была ненастная. Холодный осенний ветер пронизывал насквозь, шел непрерывный дождь. Гроб несли попеременно то сестры общины, то оптинские монахи, то мирские духовные чада батюшки. Тысячи людей шли и ехали за гробом.
Шествие было медленное. Когда подходили к лежащим на пути селам, в храмах начинался погребальный колокольный перезвон, священники в облачениях, с хоругвями и иконами, выходили навстречу. Местные жители присоединялись к погребальному шествию. Это торжественное перенесение тела почившего старца, по замечанию очевидцев, скорее напоминало перенесение мощей.
Чин отпевания был совершен во Введенском соборе. На погребение съехалось около 8 тысяч человек. 15 октября тело старца было предано земле с юго-восточной стороны Введенского собора, рядом с его учителем иеросхимонахом Макарием. Примечательно, что именно в этот день, 15 октября, всего за год до кончины, старец Амвросий установил праздник в честь чудотворной иконы Божией Матери «Спорительница хлебов».
Над могилой старца со временем была возведена небольшая часовня, внутри которой с левой стороны помещался белый мраморный надгробный памятник с надписью, точно определяющей значение старца: «Для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных». (1 Кор. 9, 22).
Сразу же после кончины отца Амвросия начали совершаться чудеса по молитвам к нему, старец, как и при жизни, исцелял, наставлял, посылал утешение. Часовня над его могилой стала местом паломничества со всех концов России.
6 июня 1988 года на Поместном Соборе Русской Православной Церкви Амвросий был причислен к лику святых с установлением всероссийского почитания. 16 октября 1988 г. при раскопках в Оптиной пустыни были обретены честные останки одного из оптинских старцев, ошибочно принятые за останки Амвросия и впоследсвие опознанные как останки преподобного Иосифа (Литовкина).
Мощи Амвросия были обретены 10 июля 1998 г. вместе с мощами еще 6 оптинских преподобных и в настоящее время почивают в приделе во имя Амвросия, Введенского собора обители.
Память преподобного Амвросия Оптинского празднуется Православной Церковью 27 июня/10 июля, 10/23 октября, в день Собора преподобных Оптинских старцев (11/24 октября), в день Собора Тамбовских святых (28 июля/10 августа)
