Kitabı oku: «Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…»
Светлой памяти А. Плаксина
27 лет переписки ручками по бумаге
сделали нас другом, товарищем, братом друг другу
Свидимся, Саша,
сам знайиш
предисловие, на всякий
1. Пояснения + Извинения
Да, пробовал, не скрою, раскрылиться и пари́ть вольным лётом фантазии, но всякий раз—хрясь! – вынужденная посадка, обидно же ну и больно тоже, а если вздумается присочинить чего-то, так оно и на уши не налазит. С такой совокупностью, выбирать особо не разгонишься и—предупрежу заранее—тут нехрен ловить кроме правды, одной только правды и ничего кроме правды, а всякий шаг влево или вправо из смирительной рубашки пережитого на собственной шкуре пресекается трескучим провалом. Огорчительное ограничение в прах обращает самую робкую надежду примазаться к счастливчиками, что за шедевром шедевр вышмякивают совершенно конвейерным образом, хоть фэнтези, хоть лавстори, хоть про долю воровскую, а и всё так триллерно, фантасто-боевично, но где потребуется, то и поддетективят для волнительности как и советуют маститые на мастер-классах и видеоуроках… Вот и приходится рождённому ползать зависть жгучую свою заливать регулярно, чтобы насквозь не пропекла за неимением воздушного змея достаточной грузоподъёмности.
– А да пошли они! – скажет нищета, которая с гонором, и посему вот прям отсель, из ползучей своей приземлённости заявляю, что даже и бестселерпи́сцы, эти планеристы, блин, небожительные, отнюдь не всяко отчебучат—слабо́ им взять да по воде гульнуть или сквозь стены без разгону, в одном только мастаки – в сосании кровяной системы из посторонних без оглядки на антисанитарность обстоятельств. А в остальном сумеречно долбонутые дилетанты-хроники… хотя оно, может, и к лучшему.
2. Структура + Текстура + Содержание
Беря исток в своём приятно раздольном и ёмком названии, роман втекает в данное Предисловие (распрепоследнейшее!), переливается в Эпиграф—краткий, но в самую суть—чтобы выйти на стрежень повествования привольно просторного—4 книги, 14 частей, 268 эпизодов—где в общем течении встречаются струи, что с непривычки заставят да и усомниться (скоропалительно), а не слишком ли я загнул суля беспрерывную правду всех трёх видов?
Никак не собираюсь ущемить чью-то свободу мнения, но тут не лишне кой-кому напомнить о самовозложенной на себя задаче воссоздания правды жизни. И это без вариантов. Хотя, конечно, не всякой правде предстоят объятья и чмоки-чмоки во все доступные места, всегда найдётся кому вскинуть плечи и закурлыкать: "И это он МНЕ хочет впарить? Во – борзо́й!" Мой кроткий, сострадательный совет скептику с недоразвитым кругозором: бурсак, отложи Хулиганский Роман покуда (Бог милостив) и тебе дойдёт – правда способна так утереть нос любому вымыслу, что не враз прочхается. А если смиренно высказанная истина не откроет глаза долбодону, то остаётся лишь завидовать неизлечимо блаженному неведению…
Формат произведения основан на упрощённо-блочном стиле, в котором и поданы абзацы, эпизоды, части, книги для придания привлекательной лёгкости процессу потребления. Местами попадаются столбцы с более глубоким вертикальным выравниванием, у таковых в начале идёт "(…", а под конец"…)", например:
(…данное форматирование показывает, что это – подстраничное примечание притянутое, для удобства читающего, повыше в текст представить интересный комментарий либо попутное соображение. Причём не надо прядать взглядом под страницу! Ну клевота же ж, а?..)
Цитаты подаются отдельной строкой, выделены офсетом и курсивом вот так:
“ Блистай! Сверкай! Ты! Чокнутый Алмаз!
И—завершая технические пояснения—где-то в тексте попадётся единственная на всю книгу иллюстрация. Её назначение удостоверить, что тут вам не очередной сценарий анимэшного блокбастера, тут всё взаправду. Ненавязчиво и эргономично.
Вышеизложенное изящество структуры побудило естественное стремление натянуть полотно не меньшей воздушности и покрыть его образцом изощрённого мастерства. И тут (уж будьте уверены!) вы не напоритесь на нервически вздрюченные штрихи, ни на кляксо-росплески в психоделических потугах. Нетути. Я/мы/наши стояли и стоять будем на незатейливости приспособ и простоте рычажных передач. В том смысле, что здесь вам не придётся расширять своё сознание дозой той или иной наркоты дабы проникнуться и вобрать умопомрачительные выкрутасы причудливой переменчивости и мозгодёрные коленца многоспектрального изложения.
Да, Хулиганский Роман изложен от первого лица, но при всём при этом он отнюдь не самолюбовательный гимн Мне-Са́мому-Преса́мому-и-Таки-Несравненному-Мне. Нет, нарцистичных автопортретов тут не предвидится. Что? Вот эта наглая тупая сволочь, это – я?! Увы, но нет, что было, то сплы́ло. Так что покорнейше прошу с овациями завязать. Здесь, в сущности, поперечный срез целого поколения. Полотно с Ночным Дозором из означенного периода, если угодно, просто не успело закоптиться как Рембрантово, групповой портрет из самой бесподобной, пленительной, чарующей эры за отчётный период с момента сотворения мира.
Сегодня, сдерживая, как и надлежит истинному мачо, горькие междометия, взираю я как эту героическую пору пакуют, увязывают туго, прислюнивают пару ярлыков (крест-накрест)—«застой»—>|<—«перестройка»—всё ближе кантуют на край ската в бездонную мусорку Прошлого. Но сквозь все ярлыки, упаковки, бечёвки просвечивает неоспоримо: не знало человечество эпохи сравнимой с той, где так наивно молоды мы были.
3. Стиль + Язык + Возрастные ограничения
Любое поколение неизбежно мыкается либо наслаждается своей (от молодости не отвертишься), но многим недосуг взиждить эпистолярную стеллу и тем отметить мимолётный факт. Предложенное здесь сооружение создано в стиле… хм… как бы его окрестить подоходчивее? Ладно, стиль, нарекаю тебя Оборзелый Реализм , ибо балом тут правит госпожа Голая-Правда без оглядки на писаные, а хоть и потайные законы.
Отличительная черта Оборзелого Реализма это благородная сдержанность в выборе средств. Благородство до беспредела. Всё до того кристально ясно, что отпадает надобность пристраиваться в какую-нибудь онлайн кодлу для синхронного пережёвывания (по куску в неделю) и коллективного розгрыза хрящеватой стряпни автора и чтобы нос совать под крышки его творческой кухни… Диаметрально не тот случай.
Во-1-х, сперва надо умереть пока удостоишься. Да и то, если подвернётся правильный Немец. Навроде который раскопал Шекспира и сделал нужную рекламу. Без чёткой раскрутки тот и по сей день оставался бы вне подозрений. А собака зарыта в том, что Немец заявился 200 лет спустя от мирного усопновения Вильяма. Врубаемся, а? Кто в наши дни допетрит читать на языке с 300-летним сроком давности? И виртуальные умники тут как тут, начинают в чат сбивать свои отары… Но пока мы с вами живы-здоровы, я постарался упростить процесс чтения до старого доброго Сделай-Сам.
Не утаю, что неукротимых страстотерпцев и борцов за стерильность языка непременно взъерепенит наличие в Х. Р. обиходных словосочетаний и ненормативной лексики. Чистюли тоже люди, их тоже жалко и я б за их команду грёб да истину корёжить не могу. В правдивом отражении жизни всех слов не избежать – жизнь, как она есть, не вложима в рамки детского кино. Отсюда мой призыв ко всем не достигшим возраста 18 лет прекратить дальнейшее чтение. Безотлагательно и всячески.
Последний раз предупреждаю – ТЫ ЭТО КОНЧАЙ, ПАЦАН! БРОСЬ, КОМУ ГОВОРЮ! – пока не поздно.
4. Технические замечания + Заслуженная похвала
Письма не принято разбивать на части или главы, чтобы не вызвать у адресата странные ассоциации, письма просто длятся и длятся до самого своего конца. Однако лишить Читателя каких-либо маршрутных вех и компаса посреди сотен и сотен страниц в любом направлении, оставить его без путеводной звезды или даже двух – слишком садистично. За этим не ко мне, понятно? Нет! Как любой и всякий джентльмен-самородок преисполненный тепла и ласки к со-братанам и со-сестёркам рода людского, я не сдержал позыва к филантропической добавке oглавления.
А чего ещё можно ждать от человеколюба без склонности к каннибализму? Это ж ах-хуеть, какой я весь из себя гуманный!.
5. Изъявление признательности + Правовая оговорка
Я благодарен всем, чьи имена помянуты в романе, а так же тем, кого там нет (вас неизмеримо больше и ваша заслуга в том, что Хулиганский Роман был таки написан ничуть не меньше).
И также много значит твоё, Дорогой Читатель, дохождение до этой вот самой, текущей строки. Потому что любая книга сработана бригадой из всего двух тружеников: читателя и автора. Спасибо тебе и для меня (тут я всерьёз, уже без пиздобольства) твоё сотрудничество – высокая честь.
На этом месте мы вышли к раздорожью и отсюда каждый пусть решает за самого себя: вернуться ли и жить как жил в повседневных заботах, но и удовольствиях, вернуться к привычным уютным радостям и будничным проблемам, к обычным (само)вознаграждениям за труды, к заслуженным оттягами по полной, в русле пристойного трезвомыслия, как подобает членам добропорядочных ячеек общества и это (вот чисто между нами, как кореш корешу из одной бригады), возможно, самый верный курс, ведь не угадать какие опасности стремнин, водоворотов, коварных шхер, нежданных шквалов грядут на пути, либо же грести дальше, минуя зыбкую болтанку этого буя типа Предисловия, на всякий…
Тпру! Оба-на, какую толканул речугу! Даёт причину с полным правом дух перевести, а ты тем временем прикинь, взвесь неторопливо…
А если вправду хочешь знать, совсем неважно как ляжет зернь—«за» или «против»—в любом случае на меня пенять не замахуйся, тут вона правовая оговорочка присобачена:
*Да хоть куда сворачивай, но прежним ты уже не станешь*
2022-04-10
~ ~ ~
Эпиграф:
Оно канешно,
Хотя шо ж,
А чуть шо,
Так сразу,
И – ага!.
Владимир Шерудило
~ ~ ~письмена по бересте
…Варанда…
…пригоршня случайных звуков…
…звучное ничто… как, впрочем, и любое имя…
Сюда от речки доносится лишь нестройный рык воды в неудержимом кувыркании через громады валунов загромоздивших, как попало, ей путь, бьёт без толку в их тупые лбы или затылки, беснуется, а зря, к ним и по темени не достучаться, плюёт взбешённо брызгами, клоками пены в их равнодушную апатию и – плещет торопливо дальше, но постоянно остаётся здесь и сейчас, в неистовом побеге из ниоткуда в никуда, под глуховатое буханье тамтама, изредка—ни в такт, ни в лад—разнокалиберною галькой по дну русла…
И давно её колбасит, Док?. Смело проставляй вечность плюс сегодня, промаху не будет… «Расы рождались и канули бесследно…», как втолковывал верблюдам своего каравана мудрый Абу-Лала, но те не конспектировали, а она всё так же катила через века, эпохи, эры, от истока в пред-начале всех времён.
Горные реки почти не меняются, в отличие от их имён. Стопудово, в Каменном Веке охотники этот поток помечали иными звуками, потому что всё течёт, всё изменяется, включая все кликухи с погонялами… А прикинь какая прорва неучтённых приблуд шастала по этим берегам, тут даже и сомнение берёт: кто переменчивее – извечная речка Варанда или шатия праздных шатунов?. И вот он я, очередной бродяга из бесконечной серии, не первый и не последний у её всегдашнего потока.
…ну, ты ващще мастак побалаболить, брат, нащот ни про шо… а и пока ты в теме, може выдашь, для повышения верблюдо-посещаемости, про эту «я», шо светанулась тут у нас, а?
Мелкий выплеск сильно обезвоженный, а на текущий момент и обездвиженный даже, распят поперёк старой доброй дырищи от Джойса, через которую будущее валом катит в былое—трубопровод от сопливого несмышлёныша до ворчливого старпера, и общего меж этими двумя всего одно лишь «я».
…и я! и я!. ты чё? забыл?. я тоже где-то промеж них, в нашем совместном странствии от пацанёнка к старцу, и не смотри, шо щас тут заторчал с тобой на бережку, я всё же двигаюсь к одной великой цели…
“ O, water! We be of one blood!
…опаньки!. и что это вот только что было?. выпендрёж начитанным багажом?. типа такой ликбезно грамотный?. так при раскладах нонешней глобальной коньюктуры токо панда ленивый не осилит хоть чёвой-то-там подшпрехнуть аглицким манером… вот и не́фиг, когда пóфиг, и поменьше вымахуйся цитатами всякими, кому они ващще упали на в такое время суток?.
Да, время в нашей компании самый ленивый котяра, похоже даже в дрёму впал под боком у моей одноместной палатки. Сумеркам по ту сторону нейлоно-полотняной стенки ещё ползти и ползти, пока сгустятся в темень ночи.
…точняк, ну, так скоротай их чем-то полезным, а?. типа там, письмо составить дочери, обещал же… слово не воробей, сам знайиш… а тем боле, шо заморишься заснуть в такую рань… только язык-то сильно не распускай, следи культуру выражений, партнёр… и не сильно налегай на эти грёбаные цитаты, лады́?.
~ ~ ~
Здравствуй, Лиляна,
(…звучит милозвучнее, чем «Варанда», а?.
…заткнись, и дело делай…)
похоже, я всё же начал письмо обещанное тебе при нашей встрече в Киеве… Зачем? Высыпать ворох запоздалых объяснений, смягчающих обстоятельств, алиби в доказательство моей кристально пушистой невиновности? Объяснить можно что угодно, переделать нельзя. Однако, слово дадено, осталось лишь держаться…
Как ни плющило меня твоё корректно официальное «выканье», как ни отхлёстывало величанье по отчеству, «Вы правы, Сергей Николаевич…», «Нет, не совсем, Сергей Николаевич…» Чёрт! Меня корёжило от этих дистанцинирующих «вич-вич-вич», но я сносил порку не моргнув и глазом, как надлежит настоящему мужчине преферансисту. Непросто сказать «папа» незнакомцу выплеснутому цифровой волной Интернет-Океана, тем более, когда тот и близко не похож на фотку ухаря из маминого альбома… Какой-то непонятный мужик, борода висит седая… Разве это папа твоей мечты, которого так не хватало в детстве? Тебе нужен был тот папа, а не этот старик. Вот уж, нет! Так что, наше прощальное объятие на перроне ты стерпела—для женщины под тридцать это без проблем—но и только. Лёд трещины не дал, ни на микрон не подалась холодная поверхность, сады не распустились буйным цветом, не переполнились весёлыми трелями скворцов, дроздов, синиц, щеглов, свиристелей, овсянок, пеночек, славок и прочих чижиков-пичужек сливаясь с ликованием фанфар Хэппи-Энда. Незнакомец, так и оставшийся тебе чужим, отвёл руки, и я дал слово написать тебе письмо. Так мы расстались, двое незнакомцев на Киевском Вокзале Поездов Дальнего Следования…
И всё ж, из нас двоих, мне повезло крупнее, по привычке, а ещё потому что в моей жизни тебя было куда больше, чем в твоей меня… Я запросто могу припомнить как ты пнула меня пяткой в нос поворачиваясь в животе своей матери. И тот белый стерильный кокон в моей охапке, когда я шагал из роддома, а ты спала в нём всю дорогу. Совсем неслышно… До сих пор от видеозаписи, не лазерной, а у меня в уме, теплеет на сердце. Ты в новогоднем хороводе с другими детьми своей детсадовской группы. Самый красивый ребёнок – ты, гладкая стрижка пепельных волос почти до плеч, чёрный шёлковый жилетик простеган ромбиками, колготки красной шерсти, и чёрные валенки, такие крохотные…
И я помню безлюдные воскресенья—ни души вокруг—на пустынной игровой площадке, но садик другой, хоть тоже по соседству, совсем заброшенный и тихий по выходным. Мы приходили туда ради качели. В движении, железо полдюймовых труб подвески вскрикивало терзающей ржавой нотой, что прорезала дремотную тишь площадки укрытой слоем жёлтых листьев. Горестные вскрики, словно стоны чаек, надрывали душу. Потому что я был папой-для-выходных… По будням я был далеко, пахал как папа Карло в СМП-615, на разных строительных площадках в соседней области, чтоб заработать беззаветным самоотверженным трудом квартиру для нашей молодой семьи и зажить своим домком, своим ладком…
Пока не грянула та выходная ночь в узкой спальне, что выделили твои дедушка и бабушка в трёхкомнатной их квартире для нашей начинающей семьи, где я лежал на одолжённом, от щедрот их, супружеском ложе, рядом со своей молодой женой, и по мне с костоломным хрустом прошёлся дорожный каток вести, которой поделилась милая…
За пару дней до выходных, один её знакомый катал мою любимую на своей Волге Газ-24. Увёз далеко за город, аж в Заячьи Сосны на Московской трассе, с которой съехал и припарковался меж деревьев… Он наклонился к ней, открыл «бардачок» над её коленками и вынул бутылку шампанского… мягкая музычка тихо лилась из мерцания радио в приборной доске, неяркий свет помог снять фольгу с пробки… Она пригубила немножко и с грустью сказала: «Отвези меня домой, пожалуйста». И он послушно завёл мотор…
Шёпот о целомудренной верности моей жены иссяк, сменился оглушительным набатом ночной тиши. Расплющенный навзничь, я задыхался под навалом рухнувших немой лавиной стен, в катастрофе уцелел лишь звук сонного посапывания из твоей кроватки в тесном углу спальни. Воздух уплотнился и стал непонятно жидким, привкус несвежего жира обволакивал каждый вдох. Жёсткая хватка сдавила мне сердце и, чтобы выдержать, не лопнуть под неумолимым напором, оно обернулось кремнем. Поддержку оказала лишь густая тьма вокруг, она сочувственно скрыла замедленную льдисто-холодную слезу, что выкатилась нежданно, сама собой, из уголка глаза и бесшумно сползла по виску – затеряться в корнях волос… последняя слеза моей жизни… Впоследствии, ту её тропку углубили морщины взбороздившие кожу виска, но слёз уже не было ни в одном глазу, никогда, ни в каком направлении. Ну разве кроме тех, что выжимаются ветрами, но такие не в счёт.
(…а чё-эт ты типа как закручинился, маненько?. аль снова нюнишься на тему рухнувших надежд, шо раздавили хлюпика на наковальне его же собственного сердца? но прыткое, блин, попалося, прям сей-секунд окаменеть успело…
…будь мужчиной, кореш… ищи утешений в простых истинах, и как раз таки простота делает с них полный верняк… а истина в том, шо никакая пахота на стройке, ни солнечные удары в голову поверх обморожений кожного покрова не предотвратят следующего раза, когда она не скажет «давай не будем», а вместо этого начнёт подлаживаться к особенностям интерьера в Газ-24…
…или вот ещё тебе истина неоспоримая, потому как простая: самые упорные припоминания минувших радостей не вернут тебе их, но стоит вспомниться чему-то гадостному так, походя, вскользь и—бац! – боль скрученная, зарытая живьём давным-давно, вдруг жалит заново… вона как тя прессует даже тут, за тыщщи вёрст от спальни всмятку, после миллионов мгновений перехода эстафетной палочки «я» от одного «я» к следующему…
…и вот что я тебе скажу, мой милый я… вышибай клин клином… куснула простая истина, а?. так шандарахни её не менее простым клином более широкого подхода, смени-ка «я» на «мы»… ведь мы ж кто такие?. подбрито-припудренное, или взъерошено-щетинистое (смотря какой банкует тренд в текущей моде) кодло приматов, где всякий позвоночный подчинён законам общим для всей стаи… незнание их не даст отвертеться от применения к тебе по полной, сам знайиш… вот и утешься этой простой истиной, смотай свои сентиментальные сопли на кулак и жди, покуда рассосётся это тягостное мозженье в яйцах…
…заткнись, мэн!. такие рэпы не для нежных женских ушек… хмм… похоже, заново придётся…)
~ ~ ~
Здравствуй, доченька
Наша встреча живьём оказалась чересчур краткой, чтоб убедить тебя отказаться от «Вы», но отвечать тем же не хочу, слишком втянулся быть с тобой на «ты», когда-то, давным-давно, вслух, потом довольно продолжительно в уме. Выставить себя холодным снобом особого труда не составляет, но только не с тобой, тут даже язык не повернётся. Нет, это не фамильярность, скорее просто… сам не знаю что. Ну и ладно, к делу….
Позавчера, далеко зáполдень, исполняя план изложенный тебе в прошлом имейле, я посетил высоты в окрестностях покинутой деревни Схторашен, с визитом к древнейшему жителю Нагорного Карабаха – Платану из семейства Платановых, в возрасте 2000 лет.
Жара стояла августовская, подъём—хоть и по уезженной грунтовке—крутёхонек, и задолго до появления дендро-великана, взгляд самовольно скакал вперёд и вверх: ну когда же покажется родник? Его обещали все из посещавших это место.
Большинство источников Карабаха обустроены на один манер—каменная кладка в рост человека врезается поперёк склона над корытом из тёсанных плит серого камня, ширина ёмкости немногим более полуметра, длина метров 5–6, а воды по колено. В правом конце оградительной стенки под прямым углом с нею кладётся ещё одна, короткая, не шире корыта, и из неё торчит обрезок железной трубы. Струя холодной воды с тихим журчанием падает в каменную чашу, что вмурована в стенку пониже трубы, на случай если у жаждущего нет при себе кружки. Из чаши, струя переливается в корыто для скота и прочей живой природы, но дикие днём не подходят. Наполнив корыто до краёв, вода покидает его через левый край и журчит под уклон ручейком, который сам выбирает курс поворотов.
Однако, источник рядом с деревом-великаном противоречил традиции и вода его текла в обратную сторону—слева направо. И, в продолжение сюрприза, из этого наоборотного источника не удалось мне утолить жажду, что весь подъём от павильона на повороте к райцентру Кармир-Шука пришпоривала меня видениями прохладно журчащей прозрачной струи… Пришлось облизнуться сухим языком, потому что под деревом я нарвался на матаг.
(…два чемпиона ходячих выражений в Армянском языке, а вместе с тем и самые потрясные по красоте и глубине их смысла:
1. цавыд таним; и
2. матаг аним.
Номер первый означает «я понесу твою боль». Так просто. Два слова. Неизмеримо бездонная глубь.
Ну а вторая пара слов это обет принести жертву—сделать матаг. Обычно матагом отмечается счастливое избавление. Допустим, если близкий родственник тяжко хворал, но выжил или, скажем, машина сиганула в пропасть, однако водителя спасли, значит, пора делать матаг. Для матага сгодится мясо любого из домашних животных, хотя выбор намекает на тяжесть угрозы просвиставшей мимо, а заодно показывает уровень зажиточности матаго-устроителя.
Плоть жертвы, после кулинарной обработки, следует разделить с родственниками и соседями, на что те откликнутся традиционным заклинанием ынтунели ыни («да будет принят»), а иначе это уже не матаг.
Впрочем, съедобность матага не обязаловка, подари поношенные, но ещё крепкие джинсы какому-нибудь доходяге и – ты сделал матаг. Суть любого матага в том, чтоб задарить, подмазать своей жертвой неведомые силы, которые рулюют судьбой, она же случай, он же фортуна…
И особо высокий IQ тоже без надобности, чтобы понять насколько взятки таким неясным марам скребут против шерсти служителей Богам Всемогущим с официальной пропиской в этом лучшем из миров. Впрочем, религии в законе на личном горьком опыте давно уж убедились в полной безнадёге попыток искоренить упрямые обычаи среди несознательной части своих конфессий—корячишься как чёрт на зоне, а толку фиг, да нифига! – и они научились мудро не замечать обрядные подскоки через костры в самую краткую ночь лета, масленичные хороводы, матагы и тому подобные непотребства. Им же хоть кол на голове теши! Бля..! Прости, Господи… Бурчат религии, но терпят.
Даже наираспробесподобнейшие выражения притупятся, коли применять их всуе, как обиходные фигуры речи:
– Цавыд таним (я понесу твою боль), а чё за картошку не платишь? забыл?!.
– Матаг аним (клянусь принести жертву), да я ж секунду назад дал тебе 6 монет по 100 драм! Карман проверь свой.
– Цавыд таним (я понесу твою боль), я тут с утра торчу, у меня тех 100-драмовых битком.
– Матаг аним (клянусь принести жертву), я за одну картошку два раза платить не стану. Пить надо меньше…
На базаре Степанакерта, столицы Нагорного Карабаха, народ торгуетсякорректно, с глубокимпоэтичнымсмыслом…)
Как уже сказано, не судьба мне была в тот день испить водицы из источника, что так манил, журчал воображаемой в мечтаниях прохладой, потому что в патриархально густой тени его соседа-великана полным ходом шёл раздольный матаг на сотню доброжелателей и из гущи празднества донёсся громкий крик «Мистер Огольцов!» Долго озираться не пришлось, дружеский, но неодолимый захват окольцевал мой бицепс и седовласый верзила повлёк меня к женскому столу, к сидевшей во главе его молодушке в теле. «Вы же нам преподавали! Меня помните? Как моё имя?» (…ну, во всяком случае, слову «мистер» я их научил, но имя-то как?..)
– Может быть, «Ануш»?
Моя угадка наобум вызвала общий восторг и нежную гордость, что их Ануш до сих пор не выветрилась из памяти преподавательского состава местного Государственного Университета. А её отец, устроитель матага, не послабляя ласкового стиска, повёл опознанного к месту освободившемуся в конце мужского стола, где мигом возникли свежая тарелка с вилкой, чистый стакан и непочатая бутыль тутовки, а тамада уже подымался с новым тостом про родительскую любовь и университетские дипломы…
Карабахская тутовка (самогон выгнанный из ягод шелковицы) по своей убойной силе не уступит «ершу» (смесь водки с пивом в пропорции 50-на-50) и «северному сиянию» (микстура из медицинского спирта и шампанского, да по 50 % от каждого ингредиента). То есть хочу сказать, что ракетное топливо из этой продуктовой линейки требует солидной закуси, несовместимой с принципами веганизма, тогда как в праздничном застолье разве что хлеб да жареная на шампурах картошка прошли бы тест на безубойное питание, ну и нарезанные ломтями арбузы. И всё же, доказать, что веганы тоже брутальные мачо, я браво хлобыстал тутовку на каждый тост, а мой сосед справа по имени Нельсон Степанян (двойной тёзка асса-истребителя времён Великой Отечественной войны) тут же переводил бутыль в пике над опорожненным стаканом, пряча хулиганскую усмешку в своих глазах небесной сини.
А потом мне как-то уже не до Платанов стало… Я немо подобрал свой вещмешок, увязанный с палаткой и спальником, и заложил медленный вираж поперёк склона в поисках уединения, а там, покачиваясь, но чётко контролируя процесс, установил свою одноместную Made-in-China.
Остатки вертикальности и мутнеющего самоконтроля ушли на то, чтоб добрести до ближайшего Дуба и поссать по ту сторону его могучего обхвата… Разворот кругом и шаг по направлению к палатке грубо толкнули меня вспять и шваркнули о бугристый ствол… Вяло и безропотно, спина моя сползла по рубцам коры до самого комля, где я и свернулся умученным калачиком… Сумерки сознания сгустились прежде мглы подступающей ночи. Крохотный кружок смыкающегося горизонта раскачивался в жестокой круговерти, волна неудержимой тошноты подкатила и стиснула, я перевернулся на бок и, балансируя на неустойчивой опоре локтя, блеванул за кряжисто узловатое корневище, затем рухнул обратно на острые грани коры упёршейся в мой затылок.
А рыбки страдают морской болезнью?
~ ~ ~
Дрожь озноба пробудила меня в холодном мраке. Не сразу удалось восстановить навыки прямохождения, но всё же я дошкандыбал до палатки, вплетая по пути изнеможённые, но глубоко прочувствованные стоны в какофонию жуткого воя и сатанинского хохота шакальих стай распоясавшихся на близлежащих склонах.
Эта ночь стала первой, что ткнула меня носом в отчётливую вероятность не дотянуть до предстоящего утра. Пронзённый ужасом, терзаемый острыми когтями, что впились сквозь рёбра грудной клетки, я затаился и ждал рассвета как спасения. Он всё же наступил, но облегченья не принёс, не выручал и жалостный скулёж, однако сдерживаться не осталось сил, всё отжала иссушающая муторность.
Хотя если удалось пережить эту ночь (шатко начинало складываться в сознании), значит надобен я ещё чем-то близлежащему Космосу. Первым делом, надо придти в себя, собраться, ну хотя бы с тем, что осталось…
Инвентаризация выявила недостачу верхнего протеза. Я притопал к Дубу, сел на корточки и тупо потыкал прутиком лужицу застылых блёв в развилке корневищ комля. Нету… хрен тут ночевал, и хрен на весь твой глюпый морда… нужно продрать глаза… давай, я в тебя верю!.
Взгляд с усилием приподнялся выше и вперёд. Ага! Напор прощального попурри ноктюрнов вчера настолько был силён, что протез перепрыгнул лужу и мирно переночевал на полметра дальше—на моховой подстилке—шакалам ни к чему, у них свои зубы на месте, а прочая прожорливая шушера не позарилась на кусок пластмассы за 20 тысяч драм…
Весь дальнейший день я провёл пластом под Вязом рядом с палаткой. Меня хватало лишь на синхронное переползание с тенью кроны дерева типа соловой мокрицы под гномоном диска солнечных часов… ах, как верно сказано «Надо меньше пить!», но—и я уже когда-то пытался это объяснить, не помню уж кому—у моей тормозной системы личные воззрения относительно золотой середины, вот и приходится глушить сколько нáлито…
И вчера же мне дошло, причём очень отчётливо, что близость долгожительной дендрореликвии мало способствует общей безмятежности кротких медитаций умиротворённо-созерцающим умом… Отдалённый шум матагных гулеваний сменявших друг друга под Платаном (правда, не с каждым прибывал КАМАЗ гружёный скирдою столов), а также коровы бредущие на водопой и обратно под присмотром пастушков-отроков, до отвращения охочих к общению с распростёртыми незнакомцами, как и случайные прохожие и проезжие верхом по тропе, оказавшейся слишком рядом, изумлённо оглядчивые на инопланетно-лиловый оттенок в синтетике китайского производства, плюс венчающее это всё, жесточайшее похмелье, бесповоротно подчёркивали насущную необходимость радикальной перемены места моего ежегодного побега на волю…
Вот почему только сегодня утром, набрав бутылку родниковой воды для предстоящего перехода, я присмотрелся к дереву в деталях для отчёта тебе. Действительно, одного миллениума мало, чтобы так вымахать. Нижние ветви гиганта размером со столетние деревья. Огромный ствол удерживающий всю эту рощу, в обхвате наберёт метров тридцать, но имеет расселину от комля, куда сбегает ручей воды источника (не тут ли зарыта собака такого долголетия?) и в ту же щель может заехать всадник, если пригнётся в седле пониже…
Я тоже зашёл в дерево и оказался в сумеречном гроте. Остатки дневного света просачиваются внутрь из сплошной тени под кроною снаружи, от входа и противуположного выхода. Неуютно, темно и сыро. Вокруг разбросаны куски плоского камня – пробраться по топкой почве к малость сдвинутому от центра ящику здоровенного мангала из старой листовой стали и неумелой сварки, что глубоко увяз ржавой арматурой ног в пропитанном водой полу. Неровные наплывы растаявшего воска с останками несчётных свечечек заполнили его до краёв, облили стылыми потёками бока, словно насекомое из юрского периода обляпалось сосновою смолой, да моря рядом нет, чтоб превратиться в драгоценность. От такой мокрушно-заунывной обстановки потянуло скорее обратно, в ясное утро…
