Kitabı oku: «Купола в солнечном просторе», sayfa 4
Ангелина решила заняться малиной, обрезать её, почистить. Совсем заросла. Огуречную гряду с Артёмом сделают. Одной навоз неудобно таскать, а вдвоём на носилках… Накануне Ангелина несколько раз звонила Артёму, брат не брал трубку. Дачные работы его редко вдохновляли, но время от времени приезжал и сразу начинал торопить:
– Сестра, до ночи торчать на твоей даче-незадаче не намерен, давай конкретный фронт работ, чтобы сделал и прощай-прощай и ничего не обещай.
Позвонила Артёму утром, снова не ответил. Накануне он работал, посчитала, забыл телефон дома… Она взяла секатор, начала обрезать малину и услышала звонок телефона, он был в кармане куртки, которую положила на куст смородины. Подумала брат, но звонил Валера. Тоже потерял Артёма. Оказывается, тот накануне на работе не был.
– Езжай к нему, – попросила Ангелина. – Если что, вскрывай дверь.
Хотя Артём на дачу каждый раз приезжал, намереваясь побыстрее разделаться с огородными делами, всё же иногда оставался на весь день, и тогда топил баню. Они парились, гоняли чаи, разговаривали. Брат любил, когда Ангелина рассказывала о бабушке Анастасии и дедушке Архипе. Артём знал только бабушку, она умерла, когда ему было двенадцать. Тогда как Ангелина выросла у них в доме, матери было не до неё. Дед с бабушкой прошли войну. Бабушка вообще в семнадцать лет, добавив себе год, убежала на фронт добровольцем.
Артёма восхищал такой факт их биографии. Познакомились после Победы, демобилизовавшись из армии. Дед работал бухгалтером, бабушка принесла к нему документы на подпись… Через месяц сговорились расписаться. А по дороге в загс крупно поссорились. Дед был мужчина горячий, ну и фронтовичка-бабушка тоже не из робких. Причина ссоры пустячная, вспомнить толком не могли, из-за чего сыр-бор разгорелся, но жених и невеста наговорили друг другу колкостей. И тогда бабушка заявила, что ни за что не возьмёт фамилию мужа, останется на своей.
– Ну, бабуля, – восторгался Артём, – не скала «не пойду за тебя замуж», не развернулась на сто восемьдесят градусов от загса! Молодец! Но и в долгу не осталась – припечатала деда.
– Дед всю жизнь помнил, что пренебрегла его фамилией! – рассказывала Ангелина. – При случае обязательно скажет с издёвкой, что, дескать, за фамилия – Ивашинникова. Смесь бульдога с носорогом. То ли от дерева берёт начало, то ли шинная промышленность замешана.
Артём гордился героическими бабушкой с дедушкой. Взял у Ангелины фотографию, снятую в семидесятые годы, на которой бабушка с дедушкой молодые и с орденами и медалями, сделал себе копию и вставил в рамку.
После звонка Валеры Ангелина минут пять на автомате поработала секатором, потом отбросила его, вышла из малинника, села на перевёрнутое ведро, посидела пару минут, вскочила и пошла в дом. Артём не шёл из головы.
«Господи, – взмолилась, – пусть всё будет хорошо с ним…»
Валера позвонил через полтора часа. Грязно выругался со словами:
– Что он наделал, зачем?! – потом стараясь говорить ровно произнёс: – Бери успокоительное и приезжай! Готовься к худшему. Милицию я вызвал.
Артём не оставил никакой записки. На столе была полупустая бутылка пива, рядом пачка сигарет. Дотошный Валера обшарил все углы в поисках предсмертной записки. Даже зачем-то вскрыл розетки, выключатели, снял люстру, надеялся, вдруг всё же была она. Ничего.
Тётя Таня на похоронах Артёма скажет то, что Ангелина не один раз слышала от неё:
– Лена в сорок три года родила себе игрушку.
И продолжила:
– А уходя забрала с собой!
Всё лето Ангелина едва не каждый день ехала с работы на кладбище. Совсем не по пути домой, да руль сам поворачивался. Похоронила Артёма вместе с матерью. Выкопали урну, выкопали могилу. И положили урну на гроб.
Когда хоронили мать, подумала: «Здесь и мне лежать, вместе с мамой». Получилось – Артёму с мамой. Всякий раз возвращалась с кладбища разбитой, машинально готовила ужин, что-то делала по дому. Хорошо, дочь росла самостоятельной, с голоду не помрёт и в обиду себя не даст. Дачу наполовину забросила. Ничего делать не хотелось. Травой всё заросло.
Отрезвила тётка, та самая тётя Таня. Столкнулись на кладбище. Оказывается, был день смерти деда.
– О, и ты пришла! – удивилась тётка. – Молодец! Как тебя папа любил.
– Да я тут через день да каждый, – вырвалось у Ангелины.
Тётка посуровела лицом и напустилась на племянницу:
– Геля, ты это брось! Я тебе со всей серьёзностью говорю! Так ни в коем случае нельзя! Ни в коем случае! Надо жить среди живых, а не мёртвых! Прекрати это делать! Посмотри на себя, дошла уже! Нельзя так, их не вернёшь, а у тебя дочь.
Тут же дала телефон женщины:
– Съезди к ней. Много не берёт, но помогает. Я как-то спать не могла, пропал сон. Съездила к ней – и как рукой сняло.
Ангелина не поехала. Но послушалась тётку, на кладбище ездить перестала.
На исповедь Ангелина пошла в сентябре на Рождество Пресвятой Богородицы. Исповедовали два священника, одному чуть больше тридцати, второй в возрасте, с наполовину седой бородой. Встала в очередь ко второму. Рассказала об исповеди в Москве, передала слова священника, сказала об Артёме.
Священник молча выслушал и допустил к причастию.
***
Эдик бывает у Ангелины. Редко – раз в полгода, может, два. Когда прогонит его, на порог не пустит, но не всегда. Он пытался найти замену ей – не получилось…
Бабушка и владыка
В Омске Анна Николаевна делала пересадку, вышла из вагона и обомлела – по перрону со свитой священников шествовал владыка Феодосий, митрополит Омский и Тарский. По-прежнему величественный, но уже старец. Двадцать лет не видела его. С той поры, как Омско-Тюменская епархия была упразднена и образованы две – Тобольско-Тюменская и Омско-Тарская. Владыка Феодосий возглавил кафедру в Омске и в Тобольск больше не приезжал.
***
Два случая в жизни привели её к вере, к Богу. На первый взгляд ничего особенного не произошло. Никаких вспышек, озарений, чудес, чтобы раз – и ты безоговорочно поверил в Бога. Но оба случая оказались тем самым зерном, которое упало в душу и понемногу начало прорастать.
Муж Анны Николаевны работал во дворце пионеров Тобольска, вёл секции спортивного ориентирования и туризма, на каникулах водил детей в походы. Анна Николаевна работала искусствоведом в музее. В тот раз они вдвоём повели группу детей в поход. Доехали на автобусе до районного центра, дальше пошли пешком, углубляясь в тайгу.
На пути стояло сельцо. Крепкое, но уже тронутое болезнью века, которая поражала деревни смертельным вирусом: несколько домов уже стояли с заколоченными окнами. В огородах, палисадниках буйствовала трава.
Анна Николаевна решила попытать удачу. Музейный работник она везде искала артефакты – старинную утварь, иконы, духовные книги. Само собой, не потащишь в тайгу утюг на углях или кованый засов от ворот, самопрялку или детскую качалку, но небольшую икону вполне можно.
Отпуская в поиск, муж сказал: «Двадцать минут, не более, нам сегодня предстоит хороший переход». И взял у неё рюкзак. Договорились, группа будет ждать сразу за деревней.
В музее Анна Николаевна, кроме всего прочего, занималась целенаправленной собирательской работой. Ходили в поисковые «экспедиции» вдвоём. Старая часть города – эта, конечно, кладезь. Домам по сто и более лет. И стояли на земле, освоенной первыми насельниками Тобольска четыре века назад. От одной мысли об этом волнением охватывало сердце.
Шли в подгорный район, стучались в дома. В те советские времена всё было проще, люди жили открыто. Не запирались на все засовы, не относились с подозрением: а не со злым ли умыслом пожаловали незнакомцы? Вдруг мошенники, которые вознамерились облапошить тебя, развести на деньги. Стучались в дома, заходили, частенько садили за стол, поили чаем. Принимали, за редким исключением, радушно. Хозяевам льстило – работники музея проявляют к ним интерес, оказывают внимание. «Ну вот, – откроет буфет хозяйка, – ещё от бабушки осталась». И достанет чайную пару с клеймом знаменитого фарфорового завода Попова. Фарфору лет под сто. Анна Николаевна была особо неравнодушна к цветному стеклу – вазы, фруктовницы, бутылки разной формы, графины, рюмки, подсвечники. Многие деревянные дома «под горой» постройки XIX или начала XX веков, а вещи в них попадались и того старше. Хорошо помнит говорливого старичка, он говорил «еслиф» и «ентот» «Погодите-погодите», – остановил, они шли по двору к калитке. Сам метнулся к сарайчику, стоящему в дальнем в углу небольшого двора. И тут же вынес чёрную доску с едва различимым ликом – Спас нерукотворный. Экспертиза позже покажет – семнадцатый век. Ещё до церковного раскола написана. «Берите, еслиф надо, – протянул образ. – От прежних хозяев осталась икона. Лет десять назад на чердаке обнаружил. Мне она ни к чему, валяется без дела».
В одном селе за рекой хозяйка отдала редкую икону «Иоанн Богослов в молчании». Апостол-евангелист изображён с ангелом за плечом, раскрытым Евангелием, два пальца он поднёс к губам, как бы говоря: но всего не расскажешь, что совершил Иисус Христос в земной жизни.
…Анна Николаевна шла по пустынной улице села, рассматривая дома. Двадцать минут, которые выделил муж, это всего-то в один дом зайти, на большее рассчитывать не приходится. Дело деликатное, с порога не бухнешь хозяевам: «Ищу иконы, если имеются лишние, ненужные, давайте поскорее! Времени в обрез, чаи гонять некогда!» Выбрала дом с голубыми ставнями. На калитке было кованное металлическое кольцо, не исключено, кузнец, который его выковал, давно умер. Повернула кольцо, клацнуло железо щеколды, собака не залаяла.
– Хозяева есть? – громко сказала Анна Николаевна, входя в просторный двор, одновременно ещё раз проверяя наличие четвероного сторожа. Калитку предусмотрительно не закрывала на случай появления пса. Похоже, его не было.
От калитки вдоль высокой завалинки шёл тротуар из широких плах. Анна Николаевна поднялась на высокое крыльцо. Постучала в дверь, прошла широкими сенями с крохотным окошечком, выходящим на огород, постучала в ещё одну дверь, оббитую дерматином, и вошла в дом. Слева от входа высилась недавно побеленная русская печь, дальше дощатая перегородка с дверным проёмом, в нём показалась женщина в длинной тёмной юбке, поверх неё пёстрый фартук, на голове косынка. Они поздоровались, Анна Николаевна назвала себя, представилась музейным работником, хозяйка пригласила в горницу. Пододвинула стул, выкрашенный в такую же вишнёвую краску, как и пол. Сама села напротив. Рассиживаться было некогда, но и отказываться не тактично. Анна Николаевна стала спрашивать про иконы. Нет ли ненужных. Она сразу обратила внимание на божницу в переднем углу комнаты, на полке стояло три старых икон, украшенных рушниками. Эти, конечно, неприкосновенны…
И вдруг за спиной прозвучало:
– Иконы ищешь?
Анна Николаевна вздрогнула, не предполагала, кто-то ещё есть в комнате. Она сидела лицом к окну, выходящим в огород со стройными картофельными рядами. Обернулась на голос, у печки стояла кровать, на ней лежала глубокая старушка, укрытая лоскутным одеялом. Сейчас эта техника широко вошла в моду под иноземным названием пэчворк, тогда про пэчворк в деревнях не ведали, просто-напросто пускали лоскутки материи на пользу дела. Бабушка, как и хозяйка, не была простоволосой – в синем выцветшем платочке. Она, скорее всего, уже не вставала.
– Иконы ищешь, детка, а Господь в сердце должен быть!
Ещё она сказала, что надо читать духовные книги. Анна Николаевна вежливо кивнула, дескать, да-да, согласна.
– Вера, дай ей Николу, – сказала старушка.
А потом обратилась к Анне Николаевне:
– Запомни детка: молитву из сердца Господь непременно услышит.
Хозяйка подошла к деревянной полке, что висела в простенке между окнами, достала медную литую иконку и подала:
– Вот, пожалуйста!
Анна Николаевна сразу поняла: образок Николы Угодника был от складня. Куда-то запропастились другие его части с изображениями Иисуса Христа и, скорее всего, Пресвятой Богородицы. В иконах хорошо разбиралась, экзамен по курсу иконописи в Академии искусств сдала четыре года назад на «отлично».
– Читай, детка, «Библию», «Жития святых», – на прощанье сказала старушка. – С Богом живи! И молись из сердца!
Анна Николаевна поблагодарила, вышла за ворота, довольная приобретением. Получилось – ноги правильно привели, нужный дом выбрала. «Есть чутьё», – похвалила себя. Она знала, литые медные иконы широко ходили среди старообрядцев. Это село, насколько знала, не относилось к старообрядческим, скорее всего, образок своими неведомыми путями попала в дом.
Сразу за деревней начиналась тайга. Туристы по лесной дороге подошли к старой гати, перешли по ней болото, которое, расширяясь уходило на север. Дальше шли по сухому до самого вечера. Мученья начались на второй день. Места болотистые, бездорожные. Анна Николаевна полностью доверяла мужу, он был старше её на десять лет, вырос в тайге. Учась в пединституте, руководил студенческим туристическим клубом, много ходил в походы. Однако на третий день в сердце Анны Николаевны закралась тревога. С ними было двенадцать детей от четырнадцати до шестнадцати лет, девяти и десятикласники. Шли по пояс мокрые, болото не кончалось. Выберутся на сухое место, кажется, всё, миновали гиблые места. Пройдут немного и снова кочкарник, снова под ногами начинала хлюпать вода.
Несколько раз потихоньку, чтобы никто из детей не слышал, спрашивала мужа:
– Не заблудились?
Он всякий раз шикал:
– Не болтай глупостей.
Хотелось верить. Вышли к реке. Муж скомандовал мастерить плот. Немного проплыли и уткнулись в тупик, завал из поваленных деревьев перегородил реку. Муж сходил на разведку. Вернулся с неутешительной вестью – дальше сплавляться невозможно. А по берегам реки с обеих сторон болото.
Анна Николаевна по озабоченному виду мужа поняла – заблудились. И впервые в жизни начала молиться. Тайком достала из бокового кармана рюкзака иконку, завёрнутую в носовой платок, положила в левый нагрудный карман куртки. Слова старушки: «Молитву из сердца Господь непременно услышит», – стояли в ушах. Шла и своими словами обращалась к Божьей Матери, Николаю Угоднику, Иисусу Христу. Случалось, муж окликал, а она сразу могла не понять – обращается к ней, настолько была погружена в себя. Он повторно обращался, она выныривала на поверхность, возвращалась к действительности. То и дело попадали в болота. Никаких селений, дорог. Муж, стараясь подбодрить школьников, на привалах расчехлял гитару, пел туристские песни:
Сырая тяжесть сапога,
Роса на карабине.
Кругом тайга, одна тайга,
И мы – посередине.
В их случае ещё и болота были кругом.
Письма не жди, письма не жди,
Дороги опустели.
Идут дожди, одни дожди
Четвертую неделю.
Дождей, к счастью, не было, как, впрочем, и дорог.
Она была завхозом похода, на четвёртый день начала тайком экономить продукты. На шестой вышли на покос. Время косьбы ещё не подошло, травы стояли нетронутыми, но по месту, где стоял в прошлом году зарод, было понятно – покос.
– Вот и покосы! – с повеселевшим лицом сказал муж. – Значит, рядом деревня.
Анне Николаевне непреодолимо захотелось перекреститься. Она тронула рукой карман, в котором находился Никола Угодник.
К покосу вела дорога с тележной колеёй, по которой вышли к деревне. Как оказалось, уклонились в сторону на пятьдесят километров. Попали в по-настоящему медвежий угол.
***
С владыкой Феодосием судьба свела следующим образом. В те атеистические годы придел Иоанна Златоуста в Софийском соборе Тобольского кремля принадлежал музею. Из всего огромного собора, только в этой части была жизнь, да и то светская. В приделе располагался выставочный зал, отдел Анны Николаевны отвечал за него. Зал небольшой, каждый месяц готовили новую выставку. Анна Николаевна приехала в Тобольск полная творческих сил, жажды просветительской деятельности. Переехать в древний городок её уговорила тоболячка-сокурсница. Анна Николаевна никогда об этом не жалела, с первых дней на новом месте с головой ушла в работу. Познакомилась с тобольскими художниками, тюменскими. Добилась, чтобы в выставочном зале каждый месяц менялась экспозиция. В тот раз выставлялись местные художники. Марии Николаевне позвонили из управления культуры, сказали, что в город приехал архиепископ Феодосий, нужно показать архиерею выставку, не исключено, пожелает приобрести картину, он из ценителей живописи. «Подумайте, подскажите ему, на какую работу следует обратить внимание», – последовало ценное указание сверху.
Она и сама это прекрасно понимала, дело привычное, время от времени высокое начальство заглядывало в музей. Даже очень высокое наведывалось – из области, из Москвы. Ну да не в первый раз, гостям в музее всегда рады.
Шла последняя декада июня, владыка подгадал в Тобольск к дню памяти святителя Иоанна Тобольского. Погода стояла по-настоящему летняя, в тот день с утра парило. Анна Николаевна пришла в музей вся из себя летящая, изящная, в фирменных джинсах… В то время настоящие джинсы в магазинах не продавали… Привезла месяц назад из города студенческой юности – Ленинграда. Училась в Академии художеств, изучала историю и теорию изобразительного искусства. На заочном отделении. На очном в советское время их факультет готовил преимущественно национальные кадры. Советский Союз, как известно, в чём только «не угнетал оккупированные окраины» – развивал промышленность, сельское хозяйство, медицину, науку… Образованием тоже угнетал. Так что «оккупантам» из России оставалось в Академии заочное отделение. Однако было оно не «заушным» – за уши студентов не тащили, учили основательно, русские кадры тоже были нужны стране. В тот год Мария Николаевна ездила поступать в аспирантуру и прикупила джинсы. Свой любимый «вранглер». Без малого месячный заработок отдала. Зато выглядела в них… Облегающие джинсы и короткий блейзер с яркими пуговицами подчёркивали точёную фигурку не рожавшей женщины. Прямые роскошные волосы до плеч. Голова не покрыта… Выставка пусть и проходила в приделе собора, да храм уже более полувека таковым не являлся, с далёких двадцатых годов использовался в качестве склада, а потом передали музею. Анна Николаевна, само собой, чувствовала себя хозяйкой на музейных площадях… Владыка вошёл с многочисленной свитой. Чёрный клобук, панагия на груди, посох в руке. Величественный, важный… Анна Николаевна шагнула к нему:
– Я бы хотела вам подсказать…
Почему-то решила, он первым делом будет смотреть, какую картину приобрести.
Владыка задержался взглядом на ней, хмыкнул:
– Мы сами тут разберёмся…
Как признавалась потом Анна Николаевна: «Меня будто волной прибило к стенке! Припечатало невидимой силой. Ничего не поняла – откуда, что, почему? Я не представляла, что значит епископ в духовном плане. Лишь много позже осознала – произошло обжигающее прикосновение к той силе, которую являл собой архиепископ, которая даётся хиротонией апостолам сегодняшнего дня. Эта встреча привела к тому, что я через год крестилась, начала воцерковляться. Владыка произнёс ничего не значащую фразу, не придавая ей какого-то значения… И не во фразе дело. Мимолётное несуразное с моей стороны общение с владыкой стало толчком, начало переформатировать меня… Это было вразумление и в мирском плане, и на духовном уровне… Владыка через минуту всё забыл, а я долго-долго не могла от этого отойти. Не просто неделю или месяц, не один год… Да и сейчас не могу вспоминать без волнения…»
Каждый раз, читая «Деяния святых апостолов», историю смерти Анании и его жены Сапфиры, Анна Николаевна вспоминает опыт своего общения с архиепископом Феодосием. И всякий раз мурашки бегут по спине. Другой случай, нет никакой параллели, но там и там апостолы… Анания и Сапфира надумали вступить в общину первых христиан Иерусалима, которые отказывались от своих домов, какой бы то ни было собственности в пользу общины. Анания и Сапфира продали своё имение, но решили малость слукавить, часть вырученных денег припрятали, дескать, мы будем безоговорочно жить вместе со всеми по правилам христиан, да чуток личных средств в кубышке не помешает. Итак вон сколько отдаём в общий котёл. Анания с честными глазами понёс деньги (за вычетом заначки) в общину, и когда апостол Пётр спросил, за сколько было продано имение, назвал меньшую сумму. «Анания! – сказал апостол Пётр. – Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли?» Услышав это, Анания пал бездыханным. Жена его подошла к апостолам позже и, не зная о смерти мужа, также утаила реальную цену продажи земли. И тоже после слов Петра упала замертво. Вот какая сила исходила от апостола…
***
Поезд, на котором Анна Николаевна приехала в Омск, прибыл на третий путь. Митрополит Омский и Тарский Феодосий шёл по перрону первого. Между ней и владыкой было сверкающее рельсами железнодорожное полотно. Анна Николаевна посмотрела направо-налево, приближающихся поездов не было, и ринулась с чемоданом через рельсы, боясь, владыка уйдёт, стоит ей спуститься в подземный переход. Анна Николаевна подошла под благословение, пальцы владыки легко коснулись её головы…
Хотелось сказать: владыка, храни вас Господь и спасибо вам за всё… Но тут к владыке приблизился какой-то высокий светский чин с сопровождающими, Анну Николаевну оттеснили…
