Kitabı oku: «Шашлык по-баграмски», sayfa 6
Объективщик
В первую афганскую командировку Миша Широков отправился в 1983 году. Был он в звании капитана, в Афган не рвался. Что называется: на службу не навязывайся, от службы не отказывайся. Были в полку, кто писал рапорт, просился на войну. Мишу сама нашла. Поспорил с командиром дивизии, имел неосторожность выразить своё категоричное мнение, тот пообещал:
– Раз такой умный, сошлю куда подальше, умничай там.
Миша бы и сам уехал, Любе не нравилась Латвия, но командир «куда подальше» имел в виду не Сибирь. Кабы туда, это что карася в наказание бросить в озеро – Широковы оба из Красноярского края. Командир сослал в Афганистан.
Поначалу Миша работал с вертолётчиками: Ми-8, Ми-24, Ми-6. Не только на аэродроме. Война есть война, скажешь: летать на операции не дело объективщика – не поймут. Что ты за мужик и офицер, спрашивается. Не хватало борт-стрелков. Посему приходилось летать в этом качестве на Ми-8. Ходили на сопровождение колонн, доставляли десантуру на операции. Духи работали по вертолётам из крупнокалиберных ДШК, зениток, на то время «стрингеры» ещё не появились. Но и без «стингеров» сбивали вертушки. Двенадцать вертолётов потерял полк при Мише. В одном случае, правда, духи относительно виноваты. Миша в том полёте сидел на месте стрелка, ходили в Газни, а на обратной дороге, встретили кавалериста на ишаке, дух не дух, в чалме, в халате, автомата нет, но поднял голову на звук вертолёта и погрозил кулаком, дескать, зададим мы вам кузькину мать, такие вы растакие. Командиром машины был горячий Толя Остапчук, которого задел за живое недвусмысленный жест аборигена, адресованный его машине!
– Ах, ты басмач недобитый! – возмутился Толя. – Кулаки будет мне казать! Я тебе не ишак!
Командир, недолго думая, ринулся проучить духа за неуважительное отношение к боевой машине и её экипажу. Но не устрашающей пулемётной очередью перед носом ишака, другими вертолётными способами принялся воздействовать на психику. Снизил машину над всадником. Да не так, чтобы воздушным потоком от винтов придавить грубияна, в буквальном смысле решил сеть на голову. Но чуток перестарался. Дерзкая угроза кулаком настолько вывела из себя, что не рассчитал и колесо сбил. Были-нет травмы у духа после столкновения с вертолётом – неизвестно, у Ми-8 были. Колесо не двигатель, долетели до Кабула, но при посадке передняя нога, то бишь, стойка, сломалась.
Такой казусный случай.
Стрелять Мише приходилось не только из вертолёта. Разведчики попадут в передрягу, вызовут подмогу, вертолёты прилетят с десантурой, как не помочь парням, они из машины в бой, Миша с ними. Вертолёт уходит за новой группой. Разные случались ситуации.
После первой командировки Люба не один синяк получила ночью. Миша вдруг начинал куда-то рваться во сне, размахивать руками, шарить под подушкой в поиске оружия. Год как минимум возвращался снами в Афган. Многое в те ночи узнала Люба. Вдруг, не просыпаясь, Миша начинал говорить-говорить. Да чётко. Полёт опишет, бой. Не всегда фигурировали печатные слова, но речь связная, осмысленная. Утром рассказчик проснётся, а Люба давай ему рисовать какую-нибудь картинку из его афганского прошлого. Миша сузит глаза: откуда ты знаешь? Днём слова про военные будни не дождёшься, ночью заливался соловьём…
Первый раз это случилось, когда Миша приехал на побывку из Афгвна. Чуток схитрил и устроил себе неофициальный отпуск.
Командир надумал задействовать технического специалиста ещё и в «тряпочной авиации» – с Ан-12 работать. Вертолёты вертолётами, бери-ка дополнительную нагрузку – транспортники. Миша сказал с честными глазами: на эту машину допуска нет, не знает её.
– А зачем тебя прислали! – зашумел генерал. – Я тебя обратно в Союз отправлю.
– Товарищи генерал, как хорошо, что вы меня Родиной пугаете! – нашёлся, что ответить Миша.
Угрозу свою генерал не выполнил, чтобы раз и навсегда выдворить дерзкого капитана из Афганистана, но через полмесяца поступило распоряжение ехать ему в Союз за допуском на Ан-12.
– Куда ехать? – спросил Миша комполка.
– Сам определяйся.
– Тогда в Шауляй.
– По мне хоть на Камчатку! – дал напутствие комполка.
Под видом изучения Ан-12 удалось побывать дома. В родном полку ему за один день допуск сделали, остальные семь дней был сам себе предоставлен.
В тот его приезд Люба поняла – не всё так просто на войне, как живописал муж в письмах. Не так безобидно. Ночью то и дело шарил под подушкой.
– Ты чё, – толкнём в бок благоверного, – автомат ищешь?
– Какая-то галиматья приснилась. Не бери в голову.
Бери, не бери, а тревожно, когда муж ночью кричит: «Командир, слева духи в зелёнке!» Или: «Шлите “грачей”!»
Не лучшие полтора года своей жизни прожила Люба, пока Миша был в Афгане. Если бы где-то на гражданке работала, куда информация о войне доходила отрывочно, в военной части многое знали из первых уст, их «тряпочная авиация» возила гробы из Афгана. Их полк тоже отметился потерей машины и экипажа. Ан-12 вёз из Союза колючую проволоку, закрепили плохо, самолёт начал уходить от ракеты, в результате крена проволока сместилась, нарушилась центровка. Из экипажа один второй пилот Юра Берестов остался жив. Бог хранил. В то утро перед полётом у него вдруг поднялась температура, отстранили.
В конце второго своего афганского года Миша написал, что скоро должны прислать замену, но когда – никто точно не говорит. У Любы подошёл отпуск. Вот бы вместе провести. Пыталась договориться о переносе, разрешили только на неделю, потом пришлось оформляться. Она в отпуске – мужа нет. Уезжать без него в Ачинск не хотела. В таком состоянии жила десять дней. И снова сработала чуйка. Позвонила Оксана:
– Подруга, приезжай, заберёшь своих из садика и ко мне, я пирожки пеку.
Люба отказалась. Сыну Андрею было два годика, дочери Тане шесть лет. Идут из садика, в свой двор вошли, Люба голову подняла: в окне на третьем этаже Миша. Перед отъездом не хотел брать ключи от квартиры, мол, зачем. Она настояла: «Ты едешь в командировку, ключи должны быть». Почему-то решила: будут с собой ключи от квартиры – вернётся домой.
Надо ли говорить, какой радостью ожгло сердце, как бешено забилось при виде мужа. Ноги сорвались на бег, и Миша метнулся от окна. Вылетел из подъезда, сгрёб их.
Андрей набычился: что за дядька фамильярно хватает его. Не помнил отца.
– Ты что не узнал папу? – Люба присела к сыну.
Андрей показал на Мишу:
– Это мой папа?
– Папа.
– Пвавда папа?
– А кто же ещё, конечно, папа!
Повернулся к сестре, та к отцу жмётся, спросил для верности:
– Это мой папа?
– Ну, папа же тебе говорят!
Зашли домой, Люба стала метать на стол тарелки, кормить мужа. И вдруг грохот из детской…
Андрей спал в своей кроватке. Добротной, немецкой, досталась от Оксаны. Хорошая кроватка, но Андрею не нравилась. Считал: он уже большой спать за забором высоких боковин. У сестры нормальная кровать, у него почти тюрьма. Разбирал боковины, вытаскивая деревянные стойки. Хотел свободы.
Люба не один раз просила не разваливал кровать: папа приедет и новую купит, для больших детей. Надо подождать папу.
Не успел папа чаю попить – грохот в детской, Люба помчалась туда, а навстречу Андрюша, одной ручонкой о другую ударяет, смахивая трудовую пыль.
– Папа плиехал!
Посреди детской валялась разобранная на части кровать.
Советник и его тёща
Война для Миши окончилась, но ещё долго продолжалась: во сне крикачал, крушил духов руками и ногами… Потери в «боевых операциях» стойко несла Люба. Со временем всё реже и реже приходилось ей отбиваться от щурави, жизнь начала входить в мирное русло, и вдруг новая командировка в ту же географию. День стоял воскресный, благостный, вчетвером – Миша, Люба, Андрюшка и Танюша – вышли прогуляться и столкнулись с Володей-особистом. Долговязым капитаном с глубоко посаженными глазами.
– Ну что чета Широковых, – остановил их, улыбаясь, Володя, – пришла разнарядка, объективщик нужен. Кроме тебя, Миша, некому. Или советником в Афган, или туда же в регулярную армию.
Володя-особист, огорошив «чету Широковых», зашагал восвояси.
– Я без тебя больше не выдержу, – сказала Люба. – Ехать, так вместе.
Она была настоящей женой офицера, понимала: армия не кроватная мастерская, твоё «хочу – не хочу» не всегда учитывается.
– И детей берём? – спросил Миша.
Советникам разрешалась командировка с детьми.
– Ну, нет! Звони тёще и договаривайся.
Тёща, несмотря на свои шестьдесят семь, была огневой женщиной. Яблочко дочь недалеко от яблони мамы приземлилась. Если и отставала в чём-то – не кардинально. По характеру – один в один. Правда, немецкий язык вполовину маминого не знала и снайперской меткостью не дотянула. Зато (это мы забежим вперёд) побывала на войне, хотя к ней не готовилась, мама готовилась, но лодка посредине Енисея перевернулась. Может, и к лучшему, так бы навряд ли она, диверсант-разведчик, выжила бы. Немецкий язык Анастасия Петровна знала в совершенстве, владела рацией и снайперски стреляла. Сказались гены, отец охотник, и жизненные обстоятельства. Родилась под Красноярском, рядом с их деревней было немецкое поселение. Ребёнком Анастасия Петровна играючи освоила немецкий, тарахтела на нём девчонкой, как на русском. Затем профессионалы отшлифовали. Была бы наподобие радистки Кэт из кино «Семнадцать мгновений весны», но осенью 1941-го переплавлялась на лодке через Енисей, торопилась в свою часть, плавсредство захлестнуло высокой волной. Даром купание в холодной воде не прошло, больше полугода провалялась в госпитале, а потом отправили в школу разведчиков в качестве преподавателя: готовила радистов, стрелков, учила курсантов немецкому языку.
Купанием в холодном Енисее подорвала здоровье, слабым лёгким врачи рекомендовали морской воздух, семья каждый год летом ездила на Чёрное море. Благодаря снайперской меткости Анастасии Петровны и её заводному характеру, не единожды Люба с мамой ходили в ресторан за здорово живёшь. Анастасии Петровне ничего не стоило, зайдя в тир, вызвать на спор честолюбивых мужичков. На побережье, где разливное вино продавали на каждом шагу, мужчины находились в расслабленном от морского воздуха, щедрого солнца состоянии. Душа после виноградного вина просила развлечений. Одно из них – стрельба. Каждый служил в армии, да и фронтовиков в шестидесятые годы было предостаточно. Большинству из них и пятидесяти ещё не было. Красивые, уверенные в себе мужчины.
Анастасия Петровна – женщина яркая, заметная – как бы между прочим, бросит в тире:
– Разве так стреляют!
Какого мужчину не заденут слова с нотками превосходства. И от кого?
– Женщина, – скажет с раздражением, – помолчали бы, не ехидничали под руку.
– А то что? – подольёт масла в огонь Анастасия Петровна.
Вариантов развития дальнейших событий могло быть несколько, но часто они заканчивались снисходительной фразой, произнесённой раззадоренным мужчиной:
– Ну, если ты докажешь, что такая же меткая, как языкастая, веду в ресторан.
– Я не одна, я с прицепом, – покажет на дочь Анастасия Петровна.
– Да хоть с двумя! Ты попади сначала!
– Заказывай, куда стрелять?
Она брала винтовку, делала пару пристрелочных выстрелов, затем играючи, стоя, не опираясь о барьер, поражала все цели. Больше перезаряжала, чем стреляла.
Анастасия Петровна любила шампанское, белое вино и кружиться в вальсе.
– А из гранатомёта ты стреляла? – спрашивала Люба мать, вернувшись из Баграма. – Из ДШК?
– Я и не знаю что такое, но, думаю, не промахнулась бы, – отвечал ветеран разведки.
Люба стреляла из ДШК, РПГ-7, из автомата, снайперки – СВД, из пистолета ТТ, с которым ходила на рынок. Не в бою и не на рынке поражала цели. До того, чтобы жёны советников воевали, дело не доходило. На импровизированном полигоне тешила душу стрельбой.
Кувшин с секретом
Но вернёмся к началу Любиной афганской эпопеи, тоже есть что порассказать. Миша в конце октябре 1987-го улетел в Афган, Люба прилетела в Баграм перед Новым годом. Обнялись с мужем, расцеловались, вдохнула родной запах – смесь табака, одеколона и пота. Миша привёз дорогую гостю к себе и тут же засуетился: идти надо. Люба даже чуток обиделась, не успела приехать, он лыжи навострил. Да и неуютно одной оставаться в ещё чужом доме, в котором жили советники. Что-то подсказывало – темнит супруг. Уж она-то его знала. Говорил: в штаб надо заскочить и ещё в одно место. И «штаб» неубедительно прозвучал и «одно место». Так и не научился врать жене.
– Максимум минут сорок, – пообещал, – а то и раньше вернусь.
Обернулся за полчаса. Заходит в комнату, улыбка от уха до уха, протягивает кувшин. Глиняный, горло широкое, запечатанное.
– Это, Люба, тебе то, что шесть лет назад не смог достать.
Люба не поняла – о чём муж речь ведёт? Какие шесть?
А такие. Миша имел в виду скандал, который закатила любимая супруга в декабре 1981 года. День в день шесть лет тому назад.
Захотелось Любе ни больше, ни меньше свежего винограда откушать. Вынь да положь продукт солнечного юга посреди промозглой прибалтийской зимы. Была бы женщиной адекватной, а то – беременная, с сыном ходила. Объясни такой, ситуацию в тороговле. Беременность не первая, не юная, казалось бы, женщина истерики в положении закатывать, да организму не прикажешь – подайте виноград, остальное . Заметался Миша – ни на рынке, ни в магазинах нигде не было
Это сейчас, когда технологии хранения фруктов сделали семимильные шаги вперёд, не проблема купить в заснеженном, накрытом трескучими морозами городе свежий, не консервированный виноград. В те годы продавался он в невиноградных краях лишь в сезон урожая. В августе первый привоз, в октябре – последний. Позже не купить. В той же Латвии. А жене, хоть ты лопни, хоть ты тресни, подай. Сок виноградный Миша в трёхлитровой банке купил! Только что об него жена не расколотила. Компот виноградный в одном магазине разыскал. В больших жестяных банках. Сам попробовал для начала – очень вкусный. Но и компот остроту проблемы не снял. Люба сорвалась с тормозов. Та часть головного мозга, что отвечала за здравомыслие, ушла в глубокое подполье, пламенные эмоции били через край.
– Ты меня не любишь! – выплёскивались на голову мужа. – Я для тебя никто! Элементарного не можешь найти!
Ладно бы сроду в магазины не ходила, знать не знала о ситуации на фруктово-овощном рынке в зимние месяцы. Так нет же, как раз наоборот: сугубо на себе всегда замыкала продуктовые закупки. Мужу не доверяла.
Море гневных слов обрушилось на Мишу, море горьких слёз пролилось. Кое-как проревелась Люба в тот шауляйский предновогодний вечер. В афганский предновогодний взяла в руки красивый кувшин:
– Что это?
Кувшин по тяжести явно не с монетами.
– Открывай! – дурашливым тоном скомандовал Миша.
Широкое горло кувшина было запечатано глиной.
– Давай уж ты, – отказалась Люба.
Миша снял глиняную нашлёпку, протянул кувшин жене.
Обалденная гроздь крупного розового винограда находилась внутри. Будто минуту назад срезали с лозы…
– А ты говорил – не приезжай…
