Kitabı oku: «Департамент «Х». Кибер-террор», sayfa 3

– Хорошее признание, – улыбнулся майор Старогоров. – Значит, мы можем снять все свои контакты и перевесить на Тамару. Она одна обеспечит всю группу электроэнергией.

– Возможно, это выход, – без улыбки пошутил Владимир Алексеевич. – А то профессор грозился найти нам какие-то химические препараты для согревания отдельных участков тела. Даст еще, чего доброго, хлорку, будем пахнуть, как общественный туалет…

Подполковник посмотрел на часы и произнес уже более монотонно, как обычно отдаются приказы:

– Все. Готовимся. Даю вводную на предстоящую операцию. Генерал подбросил нам работу. Случайное задание. Работать будем на местный отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Проводить испытания, то есть. У милиции есть подозрения, что в одном или нескольких частных домах в ближнем Подмосковье существует некий подпольный водочный завод, где вкалывают рабы. Водка там выпускается, понятно, без цианида, но примерно того же действия. Наша задача – запустить это «ведро» в нужном месте и передать «обэповцам» данные, которые сможем собрать. Тем самым постараемся обезопасить желудки своих соотечественников от отравы.

– А если кто-то увидит нашу «летающую тарелку»? – спросил капитан Радимов. – Над населенным пунктом такие эксперименты небезопасны… для самой техники.

– На «тарелку» эта штука не сильно похожа, – возразила майор Ставрова. – Скорее, на ступу Бабы Яги. Я бы сама села в эту ступу, но, боюсь, не помещусь. И мощности двигателя не хватит.

– Вы, майор, обладаете высокой самокритичностью, – заметил Владимир Алексеевич. – В какие-то моменты это похвальное качество, но только не в том случае, когда дело касается внешности молодой и довольно симпатичной женщины. В данном конкретном случае попрошу самокритичность отставить, с Бабой Ягой себя не сравнивать и не искажать, таким образом, истинное лицо нашей группы.

Подполковник имел странную манеру выражаться. Он всегда разговаривал с серьезным выражением лица, но при этом далеко не всегда можно было понять, шутит он или говорит всерьез.

– Задача ясна?

– Так точно.

На звонок внутреннего телефона ответил капитан Радимов. И доложил подполковнику:

– Машина загружена. Авсеев с Осмоловым едут с нами в качестве контролеров, но обещают без необходимости в процесс не вмешиваться. Просто хотят посмотреть, как мы будем работать. Говорят, генерал разрешил.

– Едем…

Группа спускалась с крыльца и уже открылась боковая сдвижная дверца микроавтобуса «Фольксваген», когда подполковнику Кирпичникову позвонила жена.

– Володя, ты домой скоро?

– Думаю, что нескоро. У нас работа в полном разгаре. А что случилось?

– Тут следователь из следственного комитета приехал. Говорит, срочно нужно с тобой поговорить. Просит оставить дела и немедленно приехать. Он ждет. Не московский, издалека приехал. Восемь часов за рулем. Приедешь?

– Это невозможно. Если у следака есть необходимость в срочной беседе, пусть выпишет повестку и оставит. У меня нет восьми часов в запасе, чтобы к нему ехать, и восьми на обратную дорогу, но я могу попросить вертолет. Что у него за срочность такая?

В трубку было слышно, что жена что-то объясняла стоящему рядом с ней следователю, но разобрать слова оказалось невозможно. Наконец жена сообщила:

– Говорит, в деревне, где ты отдыхал, священника застрелили.

– Отца Викентия?!

– Да, иерея Викентия Колпакова.

– Пусть оставит свой номер телефона. Как только освобожусь, я ему позвоню. Сейчас даже поговорить с ним нет возможности. У нас срочная работа. Или… Если у него есть время, пусть дождется меня. Как только закончим, я постараюсь приехать. Не думаю, что дело затянется. Напои его чаем. Если устал, постели ему в моем кабинете. Спроси, будет ждать?

– Будет, если можно. Говорит, дело не терпит отлагательств. Ты, кажется, последний, кто видел священника живым. Очень надеется, что ты кого-то видел или о чем-то говорил с убитым. Попытайся все вспомнить. Он так просит.

– Пусть ждет. Я постараюсь, хотя подозрительного, кажется, ничего не видел, да и сам отец Викентий выглядел вполне обычно. Но я напрягу память. Я умею это делать.

…Машина тронулась. За ворота выехали, предъявив на КПП спецпропуск, позволявший покидать территорию без досмотра транспорта. Электронную подпись на этот документ имел право поставить только сам генерал-лейтенант Апраксин или его заместитель по науке. Заместителя по оперативной работе, в ведение которого и должны были бы попасть все офицеры оперативной группы, у Апраксина пока еще не было, а многочисленные кандидатуры со стороны после тщательного рассмотрения генерал отвергал.

Время для поездки было не самым удачным, но выбирали его не сами испытатели и даже не милиционеры, на которых они должны были сейчас сработать, а исключительно обстоятельства. Под вздохи своего водителя долго тянулись среди вереницы машин на внутренней стороне МКАДа; наконец, выскочили на шоссе Энтузиастов, но оно тоже оказалось забитым машинами. Однако вскоре свернули направо и только тогда смогли набрать относительно нормальную скорость.

Впрочем, подполковник Кирпичников, погруженный в свои мысли, кажется, даже не замечал пробок. Слова жены основательно выбили его из рабочего ритма, хотя сделать это было достаточно сложно. По мере приближения к месту встречи с «обэповцами» Кирпичников уже взял себя в руки.

Честно говоря, Владимир Алексеевич плохо знал отца Викентия, и разговаривал с ним всего несколько раз, но, правда, подолгу. Кажется, иерей просто не умел излагать свои мысли кратко, потому что хотел выплеснуть на собеседника все, что у него накопилось в душе. А там много чего накопилось.

– Мы сейчас вот о кризисах все говорим. И финансовый, и нравственный, и любой другой. Но те, кто говорит о кризисах, не упоминают о кризисе самом главном – об информационном. Когда на площади собралась толпа в десять тысяч человек и каждый пытается что-то сказать, никто друг друга не слышит. А слышат только того, у кого в руках микрофон. Это и есть кризис. Кто захватил в свои руки микрофон – то есть, все средства массовой информации – и разговаривает с нами, навязывая свое мнение, тот и устанавливает собственное право на информацию. А нам остается только друг с другом толковать и телевизоры в окно выбрасывать. Я свой выбросил. И многие мои прихожане повыбрасывали. Демонстративно. Чем выше этаж, тем лучше!

Это и было для священника оправданием его манеры говорить торопливо, не останавливаясь. Пытаясь разом высказать все, что наболело в душе и рвалось выплеснуться через край.

В церковь Святого Николая Кирпичников впервые пришел сразу по приезде к брату. Советские застойные времена сказались на здании так же сильно, как и на вере вообще. Храм в свое время был основательно разрушен и перестроен под какие-то местные нужды. Брат как-то сказал, что долгое время там размещался колхозный склад для удобрений. И реставраторам-энтузиастам, тем, кто хотел восстановить храм на высоком волжском берегу, пришлось немало потрудиться, чтобы сделать пригодным для службы хотя бы основную часть, от которой пришлось отрезать добрую четверть для алтаря. Больше его разместить было негде. Старинная алтарная часть помещения была по каким-то причинам снесена. Может быть, колхозу когда-то срочно понадобился хороший кирпич, чтобы построить дом своему председателю. Иначе объяснить снос лишь части здания было сложно.

Тогда, в первый его приход, священника в церкви не было, только несколько рабочих штукатурили стены в небольшом проходе сразу за дверьми. Владимир Алексеевич зашел в храм из любопытства. Церковь выглядела бедной и походила на те многие деревенские храмы, которые годами восстанавливаются своими силами. Своими же силами прихожане делали нехитрую церковную утварь. Но в этой простоте чувствовалось больше душевности и любви, чем в холеных московских церквях.

Вернувшись в дом к брату, который ради приезда последнего своего близкого родственника не пошел, как собирался, на рыбалку, Владимир Алексеевич поинтересовался, когда здесь проходят службы. Оказалось, как во всех деревнях: в субботу вечером – Всенощная, и в воскресенье утром – Божественная литургия. Однажды подполковнику Кирпичникову довелось побывать на службе в одном деревенском храме, когда там не было ни одного прихожанина. Тем не менее, священник с алтарником вели службу, нимало не заботясь о том, сколько человек посетило храм. Примерно такую же картину подполковник ожидал увидеть и здесь. И потому очень удивился, когда в субботу вечером увидел вереницу людей, бредущих от большой дороги, где была автобусная остановка, по едва укатанной колее. Идти так нужно было около четырех километров. Но люди шли большей частью немолодые, причем мужчин было почти столько же, сколько женщин, что тоже не в каждом храме можно встретить.

– В храм, на службу народ собирается, – объяснил младшему брату Виктор Алексеевич.

– Так много приходят?

– И приходят, и приезжают, – подтвердил старший брат.

– В таких диких местах обычно народ на службу не соберешь… Разве что на праздник.

– Наши здешние службы пользуются популярностью. Отец Викентий – личность известная.

– Чем?

– Пообщаешься, сам поймешь. Только саму службу сначала внимательно прослушай.

– Службы все, в принципе, одинаковы…

– Не все, – отрицательно покачал головой старший брат. – Очень даже не все. Эта служба твоему нынешнему настроению полностью будет соответствовать. Уж поверь мне…

Виктор заинтриговал Владимира. И если сначала тот собирался пойти на службу только в воскресенье, то после разговора с братом отправился в храм и в субботу.

Служба была, вроде бы, обычная, и Кирпичников-младший не сразу понял, о чем говорил брат. Только в середине он обратил внимание, что священник, когда читал мирную ектенью⁴ и должен был произносить стандартные слова, приглашая всех молиться за местного архипастыря, за патриарха Московского и Всея Руси, за власти и за воинство российское, не упомянул ни патриарха, ни власти. Вообще-то, как думал сам Владимир Алексеевич, это было нарушением церковных канонов и попахивало вольнодумством. С другой стороны, священник тоже, может быть, имел право на собственное мнение. И выражал он его тем способом, каким умел, какой ему был доступен.

Прихожане, видимо, хорошо знали друг друга, чинно здоровались и при этом настороженно поглядывали на Владимира Алексеевича. Он был здесь чужим, его никто не знал и к нему присматривались. Один только священник отец Викентий уже встречался с подполковником на деревенской улице, хотя и не разговаривал, а только поздоровался, как принято здороваться в деревнях даже с незнакомыми людьми.

Вернувшись после службы в дом брата, Владимир Алексеевич поймал его вопрошающий взгляд. Старший брат нетерпеливо ждал реакции.

– Он что, сильно не уважает патриарха и российскую власть?

– Отец Викентий – резкий радикал. Народ по радикализму соскучился, терпеть негодяев устал, и к нему, видишь, как валит. Ни в одну сельскую церковь так не ходят. Нашему обществу таких радикалов как раз и не хватает, чтобы порядок во власти навести. Во власти всех уровней, в том числе и церковной.

– С ним за это могут и расправиться, – предрек тогда Владимир Алексеевич, не думая, что его слова так скоро сбудутся.

Глава вторая

Около расчищенного от снега поворота во двор частного дома стоял человек и, завидев машину, несколько раз показал рукой, куда свернуть. Сидевший на переднем пассажирском сидении подполковник Кирпичников отвлекся от своих мыслей и глянул на водителя:

– Сюда, похоже?

– Судя по номерам домов, кажется, сюда, – ответил водитель и включил сигнал поворота. – Не на всех домах номера стоят. Да и темно здесь. Но я от углового считал. Там под фонарем номер хорошо видно.

Номер дома, пожалуй, можно было рассмотреть только при свете прожектора, которым микроавтобус Департамента «Х» оборудован не был. Прожектора обычно ставят на внедорожниках или на специализированных микроавтобусах. А специализированный – это уже во всех отношениях заметный. Департамент «Х» же предпочитал находиться «в тени» и ничем не выделяться, даже транспортом.

Встречающий тоже, кажется, выделяться не желал, и потому был в гражданской одежде. Владимир Алексеевич опустил стекло, и водитель притормозил, давая возможность подполковнику задать естественный вопрос:

– Нас встречаете?

– Вы от Апраксина?

Милиционер, видимо, был толковый, и не назвал генерала по званию. Как раз рядом по тротуару проходила группа парней кавказской внешности, по внешнему виду вполне агрессивных, и чем-то даже похожих на своего рода патруль. Им ни к чему было слышать, что здесь кто-то приехал от генерал-лейтенанта. Армейским генералам здесь делать нечего, а если говорят о милицейском генерале, то это могло насторожить. Эти кавказские парни, живущие в одном поселке, всегда повязаны круговой порукой. И если что-то подозрительное заметит даже один, это сразу станет известно всем.

– Да, от Виктора Евгеньевича, – подтвердил подполковник Кирпичников, одобрив про себя такую маскировку. – Все вам привезли, что просили.

Компания кавказцев уже прошла мимо, хотя трое парней несколько раз оборачивались и посматривали за тем, что происходит у них за спиной. «Обэповец» быстро двинулся к воротам, но они раскрылись сами. Гостей здесь ждали, видимо, с нетерпением. Из-за вечных пробок оперативники Кирпичникова опоздали на двенадцать минут. Но такой вариант предусматривался, поэтому они выезжали, рассчитывая на получасовой запас времени. Значит, опоздав незначительно, не опоздали катастрофически.

Во дворе, когда ворота уже закрывались, Владимир Алексеевич первым вышел из машины. Навстречу ему сразу шагнул милицейский подполковник в распахнутом бушлате и протянул руку.

– Васильков, – коротко представился он.

– Меня Владимиром Алексеевичем зовут, – назвался в ответ Кирпичников и пожал руки еще двум сотрудникам, стоявшим за спиной подполковника Василькова. Но те даже не представились и отошли сразу после рукопожатия.

– А я без имени-отчества… Так уж привык. Фамилия мне моя шибко нравится, – улыбнулся подполковник во все свое широкое лицо. – Двор мы от снега расчистили, можете смело устраиваться. И даже в доме атмосферу слегка подогрели. Печка здесь, правда, дырявая, и слегка коптит, но не так, чтобы угореть. Просто легкий запах. Кто погреться захочет, можно в дом.

Милиционер в гражданском, который встречал машину, вынес «переноску» со слабой лампочкой. За машиной свет такой лампочки не будет виден из-за высокого, в человеческий рост забора. Авсеев с Осмоловым выгрузили из машины коробку с оборудованием, свои неизменные раскладные столик и два стульчика. Лампочку пристроили на шесте, который воткнули в сугроб рядом со столиком и принялись распаковывать оборудование. Кирпичников с одного взгляда определил, что запускать будут новое «ведро». Если первое имело грязно-белый пластиковый корпус, то это было грязно-серого цвета – под ночное небо. Маскировка тоже предусматривалась. А, помимо этого, видимо, первое «ведро» требовало подзарядки аккумулятора.

– А хозяева где? – спросил, страхуясь, Кирпичников, одновременно прислушиваясь к происходящему в доме и осматривая двор.

– Хозяин у нас в камере закрыт. Уже три недели сидит. Задержание оформили пока на тридцать суток. Он только освободился. «Семейный боксер». Приехал – и за старое. Жена заяву накатала, в райотдел отнесла, а сама с дочкой к сестре во Владимирскую область уехала. Только на суд обещала вернуться, боится дружков его. А мы дружков не боимся. И потому пока дом используем. Где здесь еще устроиться? Тут кавказцы половину домов скупили. На улице работать невозможно. Сразу внимание обратят. Но отсюда тоже много не увидишь. Пока все, чем мы располагаем, – это показания сбежавшего китайца. Самих китайцев в рабы продают тоже китайцы. Одна мафия другой помогает. С китайцами ФСБ разбирается, а мы – с кавказцами. Только пока ничего через забор не увидели.

– Значит, будем смотреть сверху, – уверенно произнесла Тамара Васильевна.

«Ведро» поставили на столик. Осмолов сам включил компьютер и объяснил майору Старогорову, как компьютер и БПЛА ВВП ищут друг друга по единой команде, чтобы установить связь. Майор был человеком сообразительным и схватывал все на лету. Через десять секунд он сообщил:

– Есть связь. Взаимная. Уровень чистоты сигнала сто процентов.

Осмолов только улыбнулся наивности майора.

– Сто процентов – пока они рядом стоят. Во время полета будет двадцать четыре – двадцать шесть процентов. Это обычная норма. В ясную погоду и на чистом воздухе, хотя бы не городском, бывает семьдесят – восемьдесят. Неустойчивой связь считается, если уровень сигнала меньше двадцати процентов. Тогда компьютеру трудно чистить помехи, бывают сбои в изображении. Но в инфракрасном режиме сбоев быть вообще не должно, независимо от уровня сигнала. Там передача идет в цифровом режиме.

– А в обычном режиме? – Капитан Радимов, как уже заметил Владимир Алексеевич, любил задавать вопросы.

– Тоже, в принципе, можно оцифровать, – неуверенно пожал плечами Владимир Иванович, – но сигнал будет стоить в несколько раз дороже. А все оборудование дороже в несколько десятков раз. Если есть возможность обходиться без «цифры», зачем мудрить? Достоинство нашего «вентилятора» еще и в низкой стоимости по сравнению с аналогами.

– Я готова! – доложила майор Ставрова.

– Готов! – в тон ей сказал майор Старогоров, усаживаясь на крыльцо и устраивая ноутбук себе на колени.

– Васильков! – крикнул Владимир Алексеевич в раскрытую дверь. – План района где?

– Несу, – отозвался подполковник и через пару секунд оказался на пороге, в одной руке держа свернутую план-карту, в другой – кружку с дымящимся на холодном воздухе чаем. – Я вам чаек делаю, чтобы не замерзли. Холодать начинает. Уже семнадцать градусов. А днем восемь было. Перепад большой. В такую погоду без чая трудно.

Карту он передал Кирпичникову, а чай отнес Тамаре Васильевне. Она, впрочем, к кружке не притронулась, поскольку обе руки держала на джойстике. Но Радимов, имея пока свободные руки, охотно согласился подменить майора Ставрову в этой приятной процедуре. Владимир Алексеевич чаем не интересовался и сразу зашел в машину, где горел свет. Развернул под лампой карту. Он сразу же нашел дом, в котором они находились. Другая изба – вернее, три стоящих неподалеку друг от друга строения, обведенные на плане красным карандашом, – очевидно, и были объектом наблюдения. Что сразу и подтвердил палец подполковника Василькова, засунувшего голову и одно плечо в машину и ткнувшего в карту:

– Вот здесь…

– Вижу, – кивнул Кирпичников и заспешил с картой к Тамаре Васильевне, рядом с которой устроился капитан Радимов.

Подполковник сразу положил поверх карты свой компас, чтобы сориентировать Тамару Васильевну в направлении полета. Она благодарно кивнула и чуть-чуть подправила угол наклона карты, чтобы удобнее и точнее ориентироваться.

Авсеев с Осмоловым уже не вмешивались в процесс работы операторов, но наблюдали за ним внимательно, считая, что лучший способ научить плавать – это выбросить человека за борт лодки на середине реки. Майор Ставрова без проблем «поплыла», то есть подняла «вентилятор» и заставила его лететь в нужном направлении. Пару раз в карту все же заглянула, и сразу же после этого бросала взгляд на майора Старогорова, сидящего в стороне. Страховалась и ждала поправки в случае ошибки. Тот монитор ей не показывал, но кивал, давая понять, что Тамара Васильевна ведет БПЛА ВВП правильно.

– Подходим, – в нужный момент сказал Старогоров. – Замедляй полет. Уже над первым забором. Облетай по периметру всю открытую площадку. Пока вижу двадцать метров… Двадцать метров можешь лететь прямо.

За спиной майора Старогорова присели на крыльце подполковники Кирпичников и Васильков, всматриваясь в монитор. Изображение шло в совмещенном режиме, то есть на режим прямой видимости накладывался инфракрасный. Прямая видимость в условиях заснеженного двора все-таки позволяла наблюдать картину, хотя некоторые объекты разобрать было трудно. Например, человека в светлой одежде можно было легко принять за сугроб. Инфракрасный режим такого не позволял, и отчетливо выделял биологически-активные объекты светящимися зелеными точками. Две таких точки замерли около забора. Дополнительное свечение на обычном изображении позволяло предположить, что люди курят.

– Еще двадцать метров можешь лететь тем же курсом, – сказал Старогоров. – Потом будет угол забора.

– Мне так неудобно вести, – пожаловалась майор Ставрова. – Поставь компьютер на столик. Мне нужно монитор видеть.

Старогоров оглянулся через плечо на Кирпичникова, тот кивнул, и майор отнес ноутбук на раскладной столик. Подполковники переместились за спину Тамары Васильевны.

– Поворот направо над забором. Облети периметр, – предложил Станислав.

– Мне командир запретил самой в ступе летать, – холодно возразила Ставрова. – Могу только «вентилятор» направить. Хотя можно попробовать подняться выше, чтобы все разом увидеть.

Только сейчас – видимо, на основе собственного опыта – вмешался Авсеев:

– Бесполезно. При ночной видимости будет работать только инфракрасный режим. Даже забора не будет видно.

– Поняла, – деловито согласилась Тамара Васильевна. – Веду вдоль забора.

Изображение, слегка колеблясь, снова заскользило по словно бы прочерченной на снегу линии. Майор держала «вентилятор» прямо над забором, и в таком ракурсе увидеть его высоту было невозможно. Но возможно было разглядеть большое здание, хотя только с крыши.

– Сарай? – непонятно кого спросил подполковник Кирпичников.

– Скорее, гараж, – на сей раз подсказку дал Осмолов. – Двигатели двух машин еще полностью не остыли и чуть-чуть просвечивают сквозь крышу. Видите?

Свечение было настолько малозаметным, что и здесь без подсказки обойтись было бы трудно. Но такая помощь была только формой передачи опыта и не нарушала процесса самостоятельного обучения.

– Что-то я не понял, – сказал подполковник Васильков. – По плану здесь забор должен быть. Сразу за этим гаражом. В метре.

На план-карту глянули все.

– Сейчас забора нет, – невозмутимо констатировала факт оператор. Убрали. Возможно, присоединили соседний двор. Расширяют свои экономические возможности.

– Дом, – подсказал Старогоров.

– Скорее, домик, – поправил его Кирпичников. – Домик с соседнего участка. С присоединенного. Скупают, что могут. Скоро Москву поясом охватят… Впрочем, в Москве тоже скупают не меньше. Но здесь за ними присмотра нет, а там все же под легким приглядом…

Подполковник Департамента «Х» посмотрел в сторону подполковника милиции, словно адресуя именно ему укор за отсутствие строгого контроля за куплей-продажей участков. Васильков повел плечами, как будто сбрасывал пыль с погон:

– Я ни при чем. Моя сфера – экономическая преступность. В домике никого, кажется, нет?

– Там, кстати, посмотрите, вообще тепла нет, – подполковник Кирпичников снова уставился в монитор. – Даже не топят, видимо. Наверное, сносить думают. И что-то свое хотят построить. Обычно они так делают.

– Летим дальше, – прокомментировала свои действия Тамара Васильевна.

Изображение на мониторе дрогнуло и поплыло.

– Стоп, – сказал молчавший до этого капитан Радимов. – Тамара, возьми на десяток метров правее. Что там такое? И чуть-чуть светится.

Изображение сдвинулось.

– Машина, – сказал Васильков.

– Не машина, а трактор, – уточнил Кирпичников.

– Экскаватор, – поправил Радимов своего командира. – Двигатель еще не остыл. Значит, работал. Что делает экскаватор?

– Ямы роет. Не себе, так другому, – пошутил Васильков.

– Если есть экскаватор, значит, есть строительство. Или котлован под здание копали, или траншею под фундамент. А по времени рабочий день еще только-только заканчивается… Если только у них смена не излишне короткая.

– Проверим сначала периметр, – решил Кирпичников. – Потом будем все подробно рассматривать. Поехали, Тамара Васильевна…

Сканирование участка шло не так быстро, как планировалось первоначально, хотя никаких препятствий пока не возникало. Требовались только тщательность и аккуратность при осмотре каждой детали, чтобы не пропустить что-то важное. Но рядом сидел подполковник Васильков, который был главным заинтересованным лицом. Впрочем, ему была нужна любая информация, даже незначительная мелочь. Поэтому дело затянулось вместо планировавшихся тридцати-сорока минут до середины второго часа ночи.

Владимир Алексеевич, видя, что офицеры группы справляются и без него, невольно возвращался мыслями к разговору с женой. Следователь, судя по всему, должен был быть оттуда, с берегов Волги, наверное, из райцентра. Любой московский следак привык не просить дать показания, а требовать, и по поводу и без повода демонстрировать свое право подозревать свидетеля в совершении преступления. Это манера вообще многих следователей. По крайней мере, из тех, с кем подполковнику Кирпичникову доводилось встречаться, такими были почти все. А встречаться доводилось не раз. После каждой боевой операции на Северном Кавказе на место происшествия, как правило, выезжала следственная бригада, которая тщательно обследовала место уничтожения бандитов, проводила по возможности опознание и все прочие положенные им действия. При этом следаки с привычным подозрением относились не только к показаниям пленных, если такие были, но и к свидетельствам самих спецназовцев. Власть свою показывали до смешного старательно. Настолько, что хотелось их послать подальше. Следователи были все прикомандированные, чаще всего из Москвы и других мегаполисов. Из небольших городов встречались редко. Эти вели себя, как правило, более скромно, с пониманием разницы в званиях, и от придирок воздерживались.

Убийство священника в Николе-на-Воложке для сельской местности – происшествие чрезвычайное. Слишком тихой была местность, и самые громкие преступления в таких местах, как правило, сводились к краже пары дырявых валенок, выставленных для просушки на забор. И, наверное, даже следователь чувствовал себя неуверенно, когда ему поручили вести это серьезное дело. В принципе, что мог он узнать у Владимира Алексеевича? Хотя… Как оказалось, подполковник Кирпичников был последним, кто видел отца Викентия Колпакова живым.

После нескольких долгих бесед с иереем Владимир Алексеевич проникся к священнику доверием и уважением. Как, впрочем, и сам отец Викентий к собеседнику, зная, где и кем тот служил и как с ним обошлось потом государство. Владимир Алексеевич только брату рассказал, что его приглашают на новую службу. Брат же и посоветовал перед отъездом зайти к отцу Викентию и попросить благословения. Через полтора часа после звонка генерала Апраксина, предупредившего, что он выезжает за подполковником, Владимир Алексеевич попрощался с братом, повесил на плечо сумку с минимумом необходимых вещей и направился в дом иерея. Мать священника, хлопотавшая во дворе по хозяйству, загнала маленькую, но злобную собачку в будку и пригласила подполковника в дом. Но отец Викентий уже сам вышел на крыльцо, собираясь идти в храм. Поздоровались. Священник был не в духе и, кажется, торопился. Вышли со двора.

– Рабочих хочу проверить. Я им в карты играть запрещаю. При мне не играют, а без меня – постоянно. И вечером, и утром, наверное, до работы. Отниму карты, сожгу…

Вагончик на спущенных колесах, в котором жили рабочие, стоял в церковном дворе.

– Я солдатам тоже запрещал, – согласился Владимир Алексеевич. – Азарт не совместим с внутренним спокойствием. А в спецназе без этого воевать невозможно.

– У меня другая причина. Они же церковь реставрируют – и тут же ее оскверняют. Карты – это осквернение православных канонов. Знаете, как они на свет появились?

– Кажется, в Древнем Египте… Как разминка ума для жрецов.

– Это все враки. Так про карты «Таро» говорят, но это тоже враки. История карт началась только в средневековье. И сначала появились игральные карты, а только потом – «Таро» во многих разновидностях; и уж совсем поздно, при Наполеоне, – «Карты мадам Ленорман». А древнее происхождение картам приписывают те, кто на них гадает, чтобы этот мираж выглядел более убедительным. Начинают с обмана, и обманом заканчивают. Но разговор сейчас об игральных картах. В 1492 году Изабелла Кастильская частично вырезала, частично изгнала евреев из Испании. Разрешила остаться в своих домах только тем, кто крестился. Для евреев это было большой трагедией, и они в отместку испанской королеве придумали игральные карты, которые подарили ее умственно отсталому внуку, наследнику престола, якобы для развития мыслительных процессов. Но в картах изначально был заложен смысл поругания христианства. Вся символика карт – это христианская символика, знаки мученичества и смерти Господа нашего Иисуса Христа на кресте. Каждая масть имеет к христианству отношение. Крести, или, как они еще называются, трефы… Треф на еврейском языке того времени, от которого произошел впоследствии идиш, означает «скверный». Знак бубны ни что иное, как символическое изображение четырехугольных шляпок кованых гвоздей, которыми пригвоздили Христа к кресту. Черви обозначают губку, которую пропитывали уксусом, когда пытались напоить Христа Распятого. А пики – это символ копья которым римский воин пробил ребро Иисуса. Козыри в картах тоже имеют еврейское обозначение. Козырь – это кошерный, то есть, годный только для евреев. Козырь любую карту бьет. Изабелла не поняла значения карт и приняла подарок для внука. Так карты начали странствовать по миру. А теперь ими даже в церковном дворе играют… Не позволю, – сердился отец Викентий. – И ведь люди-то верующие, за копейки работать согласны, перед каждым делом крестятся. А тут – удержаться от заразы не могут…

За этим разговором дошли до церкви как раз в тот момент, когда на дороге показался «Ленд Крузер» генерала Апраксина.

– Кто еще едет? – прищурившись, посмотрел священник в сторону машины.

– Это за мной, – сказал Владимир Алексеевич. – Я как раз и зашел проститься, и благословения попросить. Мне новую службу предлагают. Я согласился. Благословите, батюшка…

Подполковник, как полагается, наклонил голову и скрестил руки перед грудью, правую поверх левой, и ладони сделал чашечкой, в которую, видимо, и должно пролиться благословение.

Батюшка благословил и перекрестил. Его крестящую руку Кирпичников не видел, но только интуитивно угадывал движение…

* * *

– Все, кажется? – спросила Тамара Васильевна, вопросительно посмотрев на подполковника Василькова.

Милиционер сиял так, словно только что вернулся с пляжа в Майами, где слегка перегрелся на солнце. То, что смогла сделать для него бригада испытателей со своим летающим «ведром», не смог бы сделать никто. Так, видимо, казалось Василькову. А Владимир Алексеевич был уверен, что пара толковых офицеров спецназа ГРУ, например, он сам вместе с капитаном Радимовым, смогла бы сделать то же самое. Разница была лишь в том, что летающее «ведро» не оставило следов на снегу, а разведчики не были тенями, и потому следы оставили бы обязательно. Но БПЛА ВВП сделал, по большому счету, настоящее чудо, и Тамара Васильевна – тоже, сумев отыскать большой дом, соединяющий два отдельных двора. Чуда грех было не признать. Особенно удачно прошла завершающая часть разведывательного полета, когда майор Ставрова опустила управляемый аппарат почти до земли, при этом сумела из вертикального положения перевести его в горизонтальное и заставила замереть именно так. Подобную возможность «вентилятора» не знали даже Авсеев с Осмоловым, и потому в напряжении встали за плечами майора Старогорова, чтобы видеть все, что показывал монитор. Но Тамара Васильевна попыталась, и у нее получилось. Сначала она попробовала заставить «вентилятор» зависнуть в таком положении на большой высоте, а потом спустилась на малую, и там повернула прибор прямо против светящегося окна дома. Штор на окнах помещения, из жилого превратившегося в производственное, естественно, никто не предусмотрел. И это было на руку милиционерам. Они сами смогли увидеть, как идет работа на предприятии, которое трудно было бы назвать водочным заводом, поскольку водку там не производили, а только разливали, разбавляя технический спирт водой из-под крана. А потом ручными аппаратами ставили пробки и наклеивали красочные фирменные этикетки и даже, как удалось рассмотреть, акцизные марки.