Kitabı oku: «Операция без наркоза»

© Самаров С., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

* * *

Пролог

Мы ползли между черными, осыпающимися по трещинам скалами, выбирая места, где можно протиснуться между каменными преградами, продирались когда на одном боку, когда на другом, стараясь не оставить на камнях клочки одежды, сохраняя при этом полную тишину. Иначе было нельзя…

Уж что-что, а ползать я умею не хуже ящерицы или змеи. И полностью беззвучно, как та же ящерица или змея. Как и мои солдаты, которых я каждый день натаскивал на это, по глазам бойцов понимая, насколько это им неинтересно. Им что-нибудь веселенькое подавай, над чем посмеяться при случае можно, как, например, над собственным падением после промаха при нанесении на тренировке хай-кика. Или чем можно будет потом «на гражданке» друзей и девушек удивить, – правильным и эффективным нанесением такого удара какому-нибудь хулигану.

По натуре я и сам еще такой же молодой, то есть с задором. По большому счету я ведь ненамного старше их. Примерно десять лет разницы. Я для них, выходит, не только командир, но и старший брат. Старший и опытный…

А разница в том, что старший брат и тем более командир обязан понимать слова «полезно», «необходимо». И потому я порой не заменял даже традиционно любимые солдатами занятия по рукопашному бою, но начинал их как раз с ползания, а потом переходил на долгое движение «гусиным шагом». Это тоже скучно, и нагрузка при этом на мышцы большая, кроме того, при «гусином шаге» пережимаются кровеносные сосуды в области таза и нарушается общее кровоснабжение организма, в результате чего с непривычки может наступить даже сильное головокружение и временная потеря ориентации. Правда, всего на несколько секунд, но эти секунды в бою могут стать решающими. Причем для собственной жизни. И потому такие упражнения делать обязательно, чтобы развить в себе привычку и научить ориентироваться в самом сложном физическом состоянии.

А ползание всегда утомляет однообразием. Многим оно изначально не кажется важным, хотя для спецназа это один из основных элементов боевой подготовки, не менее важный, чем стрельба. Более того, я бы сказал, что умение бесшумно ползать даже важнее точной стрельбы. Потому что точный выстрел сделать проще с короткой дистанции, а на нее не подойдешь строевым шагом. Нужно подползти к противнику незамеченным. А порой подползать приходится не на дистанцию точного выстрела, а на дистанцию удара, то есть на ту, с которой противника можно рукой достать. И этому необходимо учиться.

Мы вползли в ущелье недалеко от бандитского поста, буквально в пятнадцати метрах от него, когда часовой был, по нашим расчетам, увлечен рассматриванием в бинокль летающего чуть в стороне вертолета «Ночной охотник».

Часовой, наверное, радовался, считая, что вертолет его не видит. Но с вертолета видели и его, и нас на мониторе, где просматривалась термографическая картинка¹. Правда, видели только в тепловизор и в слегка искаженном разноцветном виде. Но по часовому не стреляли, потому что ему звонили каждые двадцать пять минут, как показывали наши дневные наблюдения. Нетрудно было догадаться, что это звонки контрольные. Кто-то сильно озабоченный желанием сохранить свою драгоценную жизнь, вероятно, человек, отвечающий за безопасность в банде, обзванивал часовых, проверяя их и уточняя ситуацию. Если часовой не ответит, это должно стать сигналом тревоги.

И потому мы приняли решение часового не трогать. Ни того, что сидел под камнем в самом начале ущелья, ни следующего, до которого мы еще не дошли и толком не знали, как будем его обходить.

Это была большая сложность, поскольку второй часовой имел пост в самом узком месте ущелья и даже в темноте, при свете звезд, мог контролировать проход. У меня была надежда на эти самые пресловутые телефонные звонки. Когда часовой отвлекается на разговор, он теряет бдительность. Этим я и думал воспользоваться. В противном случае его придется сразу же после телефонного звонка «снимать». И завершать все свои действия до следующего звонка.

– Товарищ старший лейтенант, – донесся в наушнике тихий голос младшего сержанта Бори Питиримова, командира второго отделения, что первым пробирался в ущелье во главе своих солдат.

– Что там? – спросил я так же тихо.

– Глухая стена. Похоже, естественного происхождения. Стоит под углом к боковым хребтам. Если бы делали искусственно, стояла бы под прямым углом.

– Это даже шакалу понятно.

Нынешним утром, когда мы вели наблюдение за внешним часовым, из ущелья выбежал шакал с поджатым хвостом. Впрочем, поджатый хвост в данном случае был не признаком испуга, а характерной особенностью этого зверя. Это собаки поджимают хвосты, когда пугаются. А у шакала он часто поджат так же, как и у волка. Может быть, шакал всегда боится, не знаю, не берусь судить. Волк, я слышал, ничего не боится. Он просто живет по принципу осторожности. Инстинкт самосохранения у него развит чрезвычайно сильно. Потому, наверное, волков до сих пор полностью и не уничтожили.

Но здесь ситуация была другая. По крайней мере в данном ущелье шакалу было кого бояться – людей и всегда сопутствующего им запаха дыма. Пусть и жгут костры только ночами, но запах из ущелья сразу не выветривается, цепляется за скалы, за камни, впитывается в деревья и кусты. И это шакалу не понравилось. Возможно, он раньше обитал именно в этом ущелье и теперь по милости людей лишился доступа к логову. Маленьким шакалятам еще появиться на свет рано. Но само логово может быть утеплено и подготовлено к зимовью. Зима в горы приходит рано, особенно холодно по ночам. А шакал подготовленного жилища лишился.

Бандитов жалеть я не приучен службой. А вот шакала пожалел, хотя шакалов никто и не любит. Наверное, за противные голоса и за пристрастие к падали, хотя я читал, что шакалы – животные всеядные и питаются даже овощами и фруктами.

Вообще у меня натура такая. Мне, например, всегда было жалко собак-бультерьеров за их отвратительные морды. Мне казалось, что любить такую собаку просто невозможно. А держат их люди за характер, соответствующий характеру хозяина. И я жалел бультерьеров. Так же, как и шакалов.

Но раздумывать о шакалах мне сейчас было некогда. Я вытащил свой планшетник, включил его, предварительно свернувшись рядом с большим камнем и закрыв свет монитора корпусом. Посмотрел карту. И сразу стало понятно. Я же и раньше эту карту предварительно просматривал. Правда, тогда меня интересовало ущелье в другом месте, на километр примерно дальше.

– Борис! Это просто скала посреди ущелья. Обходи ее слева, там, видимо, и часовые проходят.

– Товарищ старший лейтенант, – вмешался в эфирный, но не прослушиваемый со стороны разговор младший сержант Володя Хозяинов, командир третьего отделения. – Я наблюдал смену часовых. Часовой с другой стороны шел.

Володя человек такой – любит порядок, любит все по полочкам раскладывать. И потому надежный, как скала. И при этом всегда спокойный и невозмутимый в любых обстоятельствах. Вдумчивый, и при этом обученный принимать решения очень быстро. Это проверено. Я со своим взводом, правда в разном составе, совершаю уже четвертую полугодовую командировку на Северный Кавказ. И все четыре командировки со мной провел здесь и младший сержант Хозяинов. Как и многие другие «контрактники». А «контрактников» во взводе две трети. Это основная ударная сила взвода. Во втором и в третьем отделениях, которые сейчас находятся впереди и позади меня, вообще служат только одни «контрактники».

– Возможно. Если справа и есть проход, то он под скалой. Карта его не показывает. Она космической съемки. Со спутника такие проходы не видны. Но слева точно есть проход. Борис! Вперед! Обходи слева. Проверь возможность и доложи.

– Понял. Работаю, – ответил стандартной фразой командир первого отделения.

Со мной в глубину ущелья пошли только два отделения. И то потому, что они оба по своему численному составу почти равняются первому отделению. По крайней мере по силам они равны. Первое отделение должно выступить открыто после моей команды. Ликвидировав часового, отделение должно войти в ущелье и начать продвижение на максимально возможную глубину. Дальше будет моя корректировка. Или я пошлю кого-то из бойцов второго и третьего отделений на снятие второго часового, или сам пойду один или, что вернее, с кем-то из бойцов, чтобы в одном случае продемонстрировать, что умеет делать командир, – временами это необходимо демонстрировать для поддержания авторитета, или пошлю своего подчиненного, чтобы проверить его навыки в снятии часовых. Навыки эти у нас отрабатываются постоянно.

Или же этим делом займутся наступающие. Младший сержант Сережа Намырдин, командир первого отделения, и мой заместитель старший сержант Валера Кувалдин найдут кого выделить для выполнения той же задачи, а могут и сами пойти хоть по одному, хоть вдвоем. Оба они опытные бойцы и прекрасные рукопашники.

Мой замкомвзвода Валера Кувалдин не зря носит такую фамилию, потому что происходит из рода потомственных кузнецов, хотя наследственность в профессии пресеклась еще у отца Валеры, который месту у наковальни предпочел место у нивелира, став геодезистом.

А сам Валера стал военным, старшим сержантом контрактной службы. От своего рода Кувалдин унаследовал сильную кисть и тяжелую руку. И уже несколько раз на моей памяти, когда его отправляли снимать часового, беззвучно подкрадывался со спины и ударом кулака в четвертый шейный позвонок лишал человека сознания, а порой и сразу жизни, если противник оказывался слабоват здоровьем. От такого удара, как правило, травмировался спинной мозг, он переставал посылать сигналы в мозг головной, следовала моментальная потеря сознания, после чего не стоило труда сломать часовому шею простым поворотом головы. Тем более состояние часового было таково, что сопротивляться он уже не мог.

Мало уступал Кувалдину в силе и младший сержант Намырдин. Сережа имеет убийственный удар ногой. Если кто-то и успевал среагировать и подставить защитный блок против хай-кика младшего сержанта, то все равно не мог сдержать его мощную ногу, так как удар доходил до цели. И удар этот был такой силы, что никто не мог устоять на ногах. Зря, что ли, Намырдин был лучшим футболистом роты, да, наверное, и батальона тоже. По мячу бил не слабее, чем по чужой голове. И в футбольной команде бригады числился штатным пенальтистом. При этом легко, без всякой натуги выполнял шпагат, который, по правде говоря, у нас выполняет практически каждый солдат. Но не каждый делает это так легко, как младший сержант. А вообще для выполнения хай-кика вовсе не обязательно уметь делать шпагат. Достаточно просто иметь приличную растяжку, хотя, кто умеет выполнять шпагат, тому и бить ногой в голову легче.

– Товарищ старший лейтенант, – раздался в наушниках шепот младшего сержанта Питиримова. – Есть проход. Правда, он камнями завален. Похоже, осыпь весной была. Или даже целый сель² сошел. Русло на склоне видно – извилистое и длинное. Но вся вода давно сошла, пройти вполне можно. Я уже прошел. Но следов часовых здесь не видно. Или по воздуху летали, или в другом месте проходили.

В этом вопросе полагаться на младшего сержанта можно полностью. Если уж Борис сказал, что нет следов, значит, их нет. Можно не искать.

– Понял, мы идем. Дождись напарника и выдвигайся вперед. Хозяинов, проверь путь часовых. Второе и третье отделения, вперед! – отдал я команду и пополз сам, соблюдая прежнюю дистанцию и одновременно являясь разделяющим звеном между отделениями. Второе отделение было впереди, третье – позади меня, в каждом отделении числилось по семь бойцов, не считая командиров, но все они были солдатами контрактной службы, следовательно, опытными и надежными. И, что лично мне всегда казалось очень важным, устойчивыми психологически.

Психология организма – это от природы, одному дано одно состояние, другому другое. Боевые навыки можно отработать до уровня среднего у любого человека, кроме откровенного дистрофика. Выше среднего – для этого уже необходимо иметь природные данные. Один имеет способности для рукопашного боя, другой – для стрельбы из снайперской винтовки, третий лучше всех владеет ручным пулеметом. Но вот психологическую устойчивость, если ее нет от природы, воспитать, мне кажется, невозможно. Хотя некоторые специалисты говорят, что этой устойчивости можно добиться с помощью «химии», то есть фармакологических препаратов. Однако мне кажется, что это не для спецназа, а для офисных работников или продавцов-кассиров в супермаркетах. «Химическая психология» человека является не чем иным, как флегматизмом и недопустимой заторможенностью. А в спецназе это недопустимо. При нашей работе повышенная чувствительность решает многое. И внешнее спокойствие, невозмутимость обязаны в бойце спецназа соседствовать со скоростью мышления и молниеносной реакцией на любое воздействие извне.

Я полз по камням, радуясь в душе современной системе экипировки «Ратник», имеющей наколенники и налокотники. Помню, когда нас учили ползать в военном училище, мы себе колени и локти под одеждой сначала натирали до мозолей, потом мозоли срывались, и образовывались участки открытого кровоточащего мяса. Об этом знали и наши командиры, но они считали, что офицер обязан уметь терпеть эту жгущую ноги и руки боль, и продолжали занятия. Придя на должности в бригады спецназа, мы не доводили солдат до такого состояния. Если у кого-то появлялись сорванные мозоли, отправляли такого человека на обработку к санинструктору. Может, это и было перестраховкой, потому что я лично не знаю человека, который бы умер от такой неприятности, и даже не слышал о таких.

А потом в обиход прочно вошли наколенники и налокотники, и ползать стало несравненно легче. Но для примера иногда приходилось рассказывать солдатам о том, как их предшественники еще несколько лет назад ползали в окровавленных штанинах, хотя в таких штанинах ползали только курсанты…

Добравшись до места, где младший сержант Питиримов наткнулся на скалу, я сделал знак Володе Хозяинову, подтверждая первый приказ. На всякий случай следовало знать, где еще есть проходы в этом месте.

Привычка общаться знаками оставалась даже тогда, когда я уже начал привыкать к тому, что наши шлемы снабжены системой внутривзводной связи. Хозяинов понял меня, о чем сообщил кивком, тоже к системе связи не прибегая. Но своему отделению команду отдал уже по связи:

– Третье отделение, за мной! – И свернул вправо.

– Володя, внимательно посматривай, могут быть мины, про которые знают только часовые. С места сообщи результат, а сам продвигайся вперед.

– Понял, работаю…

Таким образом, как только третье отделение ушло вправо, я оказался замыкающим среди тех, кого повел в ущелье, хотя командиру полагается быть в середине или впереди подразделения. Пришлось догонять второе отделение. Благо, ползать я умею быстрее большинства солдат, как и полагается командиру взвода. Это, естественно, не привилегия должности, а последствия постоянных тренировок. Грубо говоря, вынужденная необходимость.

Как известно, наша армия частично формируется за счет призывников, в том числе и в войска спецназа ГРУ. И каждый командир взвода, обучая новое пополнение, вместе с ними проходит весь тренировочный процесс. Даже если не хочешь, обязан показывать сам, как следует ползать. И при этом не нарушать режим тишины. Что я без проблем и демонстрировал. Пластиковые противоосколочные наколенники и налокотники хотя и крепкие, с заплавленной внутрь арматурой из тонкой крепкой стали и нескольких слоев арамидной ткани³ – все же достаточно мягкие и пластичные, движению не мешают, но ноги от камней защищают.

Я без проблем добрался до основной группы и возглавил ее. Впереди оказался только младший сержант Питиримов и один из рядовых его отделения, сапер Николай Мукомохов, который полз первым. Еще в самом начале пути нам попалась мина, установленная, на взгляд Мукомохова, весьма небрежно. Вообще-то такая небрежность обычно бывает не свойственна бандитам. Они самодельные взрывные устройства устанавливают тщательно и продуманно, уделяя большое внимание маскировке. Но кто знает, при каких обстоятельствах проводилось минирование. Возможно, что-то заставляло банду торопиться. Может быть, сыграло свою роль то, что мина была стандартной противопехотной, американского производства М18А1 «Клеймор», которые при наличии взрывателя натяжного действия всегда отличались капризным нравом и имели привычку взрываться при установке. И бандитский минер, зная это, торопился от мины избавиться.

Рядовой Мукомохов легко справился с работой. Придерживая пальцами натяжную проволоку в нужном положении и не допуская увеличения или уменьшения угла наклона контрольного усика, вывинтил взрыватель. Но после первой мины могли быть и последующие, установленные более тщательно. Поэтому я своей командирской властью послал в напарники к младшему сержанту сапера, хотя и сам Питиримов минным делом владел и мог справиться самостоятельно. Тем не менее я решил, что присутствие грамотного специалиста впереди необходимо. А в грамотности сапера я не сомневался.

Коля Мукомохов, хотя и не оканчивал Военно-инженерную академию при Генеральном штабе, все же был сапером высшего класса. Однажды он написал тридцать две страницы компьютерного текста, который, с трудом разбирая почерк и бесконечно обращаясь ко мне за помощью, набирала моя жена Анна, снабдил все это рисунками, выполненными, честно говоря, не слишком умело, но точно. Я через комбата передал это в штаб бригады, чтобы отправили в школу саперов, как и хотел того рядовой Мукомохов. Бумаги отправили, из школы саперов они ушли в Военно-инженерную академию, чтобы что-то, выборочно, можно было бы включить в пособия для школы саперов. А пособия как раз в академии и создавались. По слухам, один из преподавателей академии на основе этих данных защитил докторскую диссертацию и стал профессором. Радовало и то, что профессор этот стал одним из авторов нового пособия для школы саперов. Сам я это пособие не видел, но была надежда, что работа нашего сапера не пропала даром и его опыт вошел в материалы пособия. Но это все обычные армейские и академические дела, и удивляться здесь было нечему.

– Борис! Как дела? – поинтересовался я у ведущего.

– Понятно, товарищ старший лейтенант, почему они здесь не ходят. Уже четвертую мину обезвреживаем. Две были американские, и вот уже вторая СВУ⁴. Поражающие элементы – крупные болты и гайки. И шайбы тоже. Такие далеко не разлетятся, но если попадутся на короткой дистанции, пиши пропало. Ни один бронежилет не выдержит… Я уж подумал, не забрать ли их с собой, чтобы потом в гараж передать. У них всегда этого добра не хватает. Ржавые болты со списанной техники снимают. Но таскать не хочется. Разве что на обратном пути…

– На обратном, Боря, на обратном, – поддержал я командира отделения.

Солдаты автороты делят с нами этаж казармы. И часто общаются с моими бойцами. Потому Питиримов и в курсе того, что в гараже происходит.

– В автороте по нынешним временам трофейной техники не бывает, – поддержал Бориса старший сержант Кувалдин, находящийся в данный момент далеко вместе с первым отделением взвода. Наша система связи позволяла поддерживать устойчивую связь. – Говорят, после чеченской войны трофейной техники полно было. Можно было легко из трех-четырех подбитых новый танк собрать. Я слышал, даже собирали. Правда, не танки, а БМП. Но где-то, может быть, и танки тоже…

У нас в сводном отряде спецназа ГРУ на территории Северного Кавказа танков не было. Были только грузовики, боевые машины пехоты, бронетранспортеры и стандартные армейские «уазики». Да еще вертолеты-штурмовики. Два «МИ-8» и три «Ночных охотника», один из которых был придан нам на эту операцию. Пока он работал исключительно как устрашающий фактор. Летал в стороне, настораживая часовых и отвлекая их внимание. Но к ущелью не совался. У меня с экипажем вертолета была устойчивая связь через коммуникатор экипировки «Ратник», и, если вдруг возникла бы необходимость, «Ночной охотник» вступил бы в бой. Так было запланировано изначально в оперативном отделе сводного отряда. Узость ущелья позволяла производить эффективный ракетный обстрел.

Настоящая операция была из числа запланированных еще месяц назад, когда удалось приблизительно узнать, где прячется банда перешедших через грузинскую границу боевиков. На самом деле пришли они, конечно, через несколько границ. Сначала через границу Сирии и Турции, потом Турции и Грузии и только потом Грузии и России. Отслеживать банду начали еще в Сирии, когда поступил сигнал от информатора, что большая группа, больше двух десятков боевиков, планирует вернуться на Северный Кавказ.

О планируемом переходе границы с Турцией тамошние силы безопасности были уведомлены заранее. Неизвестна была только точная дата перехода. И турецкие пограничники то ли намеренно, то ли случайно, в силу своей неорганизованности, момент перехода прозевали. Таким образом, банда за четыре дня преодолела расстояние от западной до северо-восточной границы, что в километрах выливалось в значительную цифру, и так оказалась в Грузии. Оттуда, чтобы добраться до российской границы, бандитам хватило двенадцати часов.

По данным российской разведки, бандитов транспортировали на грузовиках. По пути даже делали остановки для торжественных застолий. Таким образом, через сутки банда уже была в России. Состояла она на две трети из дагестанцев и на одну треть, включая весь командный состав, из чеченцев. Поначалу было неизвестно, в какую из республик бандиты двинутся.

Через продолжительное время несколько бандитов совершили вылазку на «большую землю», тогда им понадобилось пополнить запас провизии. Для этого было совершено нападение сначала на легковой автомобиль на автодороге, был расстреляны водитель и его жена вместе с малолетней дочерью. Потом на этом автомобиле бандиты напали сначала на магазин в одном селе, потом на такой же магазин в другом. И там и там были убиты продавцы. Во втором случае расстреляна пожилая полуслепая женщина, бабушка семнадцати внуков, случайно ставшая свидетельницей налета. Видела женщина что-то или не видела – бандитов не интересовало. Свидетелей оставлять в живых они не желали.

По пути в ущелье бандиты вошли в стоящий на отшибе двор, застрелили собаку, четырех овец, которых загрузили в машину, но в дом при этом они не вошли и хозяев не тронули. Сами хозяева подсматривали за действиями бандитов в окно, вставив в дверную ручку ножку табуретки, но, не имея оружия, выйти не решились. Немолодой уже хозяин, по его собственным словам, схватился было за топор, собираясь защитить свое имущество, но жена не выпустила его из дома, намертво встав в дверях. Видимо, такая у хозяина была решимость, что его смогла остановить женщина! Хозяин думал, что бандиты войдут в дом, и приготовился к встрече. Но они сели в машину и уехали.

Машину потом нашли брошенной и заминированной в ущелье, а рядом отчетливо отпечатались следы множества ног. Впечатление складывалось такое, что кто-то умышленно оставлял следы. Разминирование много времени не заняло. Стали изучать следы. Их оказалось намного больше, чем предполагалось людей в банде. Специалист-следопыт сообщил, что в банде никак не меньше сорока человек. Что это могло значить? Сам собой напрашивался вывод, что пришлая банда смешалась с какой-то местной, неизвестной. Или даже с двумя-тремя бандами, если судить по существующим реалиям, поскольку обычно более выживаемыми считаются небольшие банды, бандиты только изредка собираются в крупные формирования для осуществления серьезных акций. И еще очень неуверенно было высказано предположение, что бандиты намеренно меняли обувь, чтобы показать большее количество людей, чем их было в действительности.

Пытались отследить путь, которым двинулась банда. Но на камнях следы терялись. И по следам найти бандитов оказалось невозможно. Искать по ущельям – большая вероятность попасть в засаду и понести потери. Потому был использован беспилотник, который несколько ночей подряд кружил над окрестными ущельями и только с третьего захода, обследуя очередное ущелье, сумел засечь в тепловизор пятна горящих костров и людей рядом с ними.

Видеозапись проанализировали. И насчитали двадцать три человека. Вероятно, второй вариант, неуверенно подсказанный экспертом-следопытом, был все же верным. Ночную съемку с беспилотника повторили еще трижды. Эти трое суток были выделены сводному отряду спецназа ГРУ на разработку операции и подтверждение полученных данных.

Все сошлось. В банде было двадцать шесть человек. Трое из них находились на постоянных постах – часовые. Двое часовых сменялись через три часа, один, на дальнем рубеже, – через шесть. Первый занимал стационарный пост в начале ущелья, второй примерно на половине пути к лагерю, причем всегда в разных местах, а третий уходил на тот самый дальний рубеж, в верховья, где в это ущелье можно было проникнуть только через соседнее. Правда, для этого требовалось совершить короткую экскурсию в Грузию, и местность там – каменистое плоскогорье – по уверениям пограничников, полностью контролируется из России и из Грузии. Пограничники признавали, что тридцать процентов границы перекрыть полностью они не в состоянии и контролируют эти участки только с помощью редких пеших нарядов со служебной собакой. Зато за остальные семьдесят процентов пограничники ручались головой и погонами. Там перейти границу было невозможно.

Пространство в верховьях интересующего нас ущелья было не просто открыто для визуального наблюдения, оно еще и контролировалось множеством дублирующих друг друга приборов. Если не сработает один, сработают другие. Контроль над оставшимися тридцатью процентами границы – это вопрос финансирования погранслужбы, он может решиться только на больших верхах, так уверяли пограничники. Для этого требовалась политическая воля. Остальное решаемо, как и большинство других проблем. Было бы желание. В данном случае дело было только за ним.

Наша подготовка к проведению операции была стандартной. Точно так же мы готовились и в городке бригады. Причем готовились каждый день. А в командировке режим подготовки был иным. Здесь не было условий для создания полноценных тренировок. И потому солдаты отдыхали больше обычного. Единственное, что было доступно в городке, – это «Полоса разведчика»⁵, которую использовали чаще всего для проведения утренней разминки, и «Скалодром»⁶ в ее завершении. Полоса препятствий, кстати, была весьма удобной и для отработки навыков ползания. Ну и спортзал, где можно было заниматься рукопашным боем. Комплект боксерских мешков и манекенов был доступен для всех. Вот эти виды подготовки и занятия в учебных классах по специфическим дисциплинам, таким, например, как изучение тонкостей минного дела или снайпинга, и применялись в подготовке к операции. И нагрузки давались предельные, какие только может выдержать солдатский организм. Таким образом, начало операции, где стреляют и где есть прямая угроза для жизни, было для солдат своеобразным «праздником», потому что давало возможность отдохнуть от занятий…

* * *

– Питиримов! Я у тебя за спиной, вижу тебя и Мукомохова. Что застряли?

Младший сержант с рядовым залегли в середине узкого и относительно длинного, метров в шесть-семь, прохода между скалами.

– Взрывное устройство сложное, товарищ старший лейтенант, – за младшего сержанта ответил сапер. – Внизу только «растяжки», сейчас будем искать сами мины. Я так полагаю, взрывные устройства должны быть простыми фугасами, которые направлены на то, чтобы скалы на проход уронить. Придавить тех, кто здесь пойдет, и проход закрыть. К нам пока лучше не приближаться.

– Помощь нужна? – Конечно, минное дело я знал немного лучше, чем младший сержант Питиримов, и примерно настолько же хуже, чем рядовой Мукомохов.

– Никак нет. Сами справимся.

– Товарищ старший лейтенант, – опережая на секунду мое желание самому с ним связаться, вышел на связь младший сержант Хозяинов. – Тут какие-то странности для непосвященных.

– Рассказывай! Кроссворд на скале нарисовали?

– Я бы сказал, хуже. Под скалу шесть лазов. Абсолютно одинаковые. Но проходят часовые, я думаю, только по одному.

– Спички есть?

– Конечно. Охотничьи…

По коробку таких спичек в полевых условиях обязан иметь при себе каждый солдат спецназа. Этот коробок входит в комплект обязательных вещей точно так же, как коробка со средствами санитарной обработки и первой медицинской помощи, независимо от того, есть ли во взводе санинструктор и какой запас медикаментов он при себе имеет.

– Проверь каждый лаз на сквозной выход. По отклонению пламени. У сквозного прохода будет или тяга, или, наоборот, выдувание пламени.

– Уже проверили, товарищ старший лейтенант. Все – сквозные.

– Тогда придется искать. Предупреждаю, осторожнее. Наверняка пять из них – заминированы. Здесь хитрые спецы работают…

– Понял. Лезу первым…

Хозяинов, как всякий командир отделения, владел саперным делом.

– Докладывай чаще…

– Как за скалой окажемся, сразу доложу. Конец связи…

– Конец связи… Кувалдин! Слышишь меня?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Что там у вас?

– Отдыхаем. Загораем под звездами. Ждем команды.

– Понятно. Ждите. Уже скоро…

– Старлей, это майор Рудаковский, – вышел на связь командир экипажа «Ночного охотника», что барражировал в отдалении.

– Слушаю вас, товарищ майор.

– Нам не мешало бы на заправку слетать…

– Сколько это времени займет?

– Думаю, никак не меньше сорока минут. На всякий случай выпрошу у тебя пятьдесят. Через пятьдесят минут вернемся на место. Тебе еще сколько ползать?

– Полагаю, никак не меньше часа. Пятьдесят минут на заправку – это будет идеально. Летите. Ждем возвращения. О возвращении сообщите…

– Удачи…

Я слышал, как пилоты при разговоре со своими диспетчерами и командованием в заключение тоже говорят стандартную фразу «Конец связи». Но сказать это мне майор Рудаковский почему-то не пожелал. Посчитал, видимо, что я званием не вышел. Но это были мелочи, на которые не стоило обращать внимания. Мы внутри взвода тоже не всегда эту фразу произносим. Тем не менее понимаем друг друга. Да и не слишком сложно бывает по связи задать интересующий вопрос, который разговор продлит.

Мне, находящемуся между скал в самом начале узкого длинного заминированного прохода, не было видно вертолет. А расстояние заглушало звук его двигателя. Тем не менее я услышал, как разговаривают по общей связи солдаты первого отделения, над которыми вертолет летал уже больше часа.