Kitabı oku: «Операция без наркоза», sayfa 2

– Наконец-то…

– Ненадолго. Через пятьдесят минут вернется…

– Мог бы и не возвращаться. Без него спокойнее.

– Отставить обсуждение приказов командования! – сказал я строго.

– Есть отставить обсуждение приказов! – прозвучало в ответ.

Я понимал солдат. В первом отделении шестеро солдат срочной службы. К формату службы, который мы зовем «двадцать четыре дробь семь», что означает двадцать четыре часа семь дней в неделю, то есть постоянная готовность к участию в любых действиях, которые прикажут выполнить, солдаты привыкли. Но иногда, когда обстановка особенно нервная, «срочники» по гражданской привычке скатываются к ворчанию. Порой не только обсуждают, но и осуждают приказы. А сейчас как раз такая нервная обстановка и есть. Существует старая, временем проверенная истина – нервы работают на износ не у того, кто в бою участвует или выполняет подготовительную работу для будущего боя, а у того, кто вынужден ждать своего участия в бою. Всегда и у всех перед боем нервы пошаливают, что вызывает естественное волнение даже у опытных ветеранов. Но потом, когда начинается бой, об этом уже не думаешь. Тогда уже нет никакого волнения. Тогда понимаешь только то, что обязан сделать, что должно привести к успеху. Все это примерно так же, как в спорте. И здесь очень важно не «перегореть» от излишнего волнения. И потому я часто даю солдатам «отдушину» – делаю вид, что не слышу их ворчания.

– Товарищ старший лейтенант, – на связь попытались выйти сразу два человека, но один не договорил, уступая место в эфире другому. – Нашли два взрывных устройства. Как я и предполагал, сильные фугасы, безосколочные. Да здесь осколки и не нужны. Скалы – сами видите! – с двух сторон нависают и свалятся только внутрь, в проход. Всех бы, кто в проходе находился, завалило.

– Понятно.

– Устройства дезактивированы. В каждом было по шесть стограммовых тротиловых шашек и по одной двухсотграммовой. Восемьсот граммов с каждой стороны. В общей сложности – кило шестьсот. Этого хватит, чтобы гору своротить и устроить маленькое землетрясение. Я шашки, как и предыдущие, с собой прихватил. Всего у меня теперь два килограмма четыреста граммов тротила и гексогена. Взрыватели забрал. И провода от растяжек смотал. Могут сгодиться…

– Придумаем, что с этим делать, – согласился я. – Хозяинов, – вспомнил я, что и младший сержант тоже рвался на связь. – Что у тебя?

– Вышли, товарищ старший лейтенант, на противоположную сторону. Из шести проходов пять – заминировано. Только четвертый слева, или третий, если справа считать, нормальный. По нему часовые и пробираются.

– Кувалдин! Слышишь? Для тебя информация.

– Слышу и на ус бы намотал, да усы не ношу. У меня память рабочая. – Старший сержант обязан был прислушиваться к нашим разговорам и собирать информацию для первого отделения, которое поведет вместе с младшим сержантом Намырдиным.

– Второе и третье отделения, вперед! – послал я половину взвода дальше.

– Вперед! – уже своим бойцам скомандовал младший сержант Хозяинов.

Дальше передвижение тем более требовалось выполнять только ползком. Мы не знали точно, где располагается второй часовой. А в эту ночь беспилотник уже не летал над ущельем и не передавал данные. К сожалению, «малая авиация» работала без подчинения командованию сводного отряда спецназа ГРУ, а с МВД и ФСБ договориться можно было, как правило, тогда, когда им это выгодно, когда они сами в операции задействованы и ждут высокой оценки и потому стараются. Все могло быть иначе, если бы я не отказался в категоричной форме брать с собой на операцию взвод спецназа Национальной гвардии, поскольку знал, что местный спецназ укомплектован в основном не спецназом внутренних войск, который обычно имеет неплохую подготовку, а омоновцами, чья боевая подготовка меня совершенно не устраивала. В бою только такие вояки и начинают понимать, что между разгонами несанкционированных митингов и настоящим боем существует значительная разница, и тогда моим солдатам придется не столько боевые действия вести, сколько смежников прикрывать и следить за тем, чтобы их не перебили. Неслучайно каждая их операция всегда бывает сопряжена с жертвами.

В данном случае мы шли уничтожать не простых бандитов, а имеющих немалый боевой опыт в Сирии и Ираке боевиков. Именно по этой причине и был задействован спецназ ГРУ, то есть армия, которая по своему положению на территории собственного государства не имеет права участвовать во внутренних конфликтах. Данный конфликт официально перестал считаться внутренним. Хотя в Россию вернулись ее граждане. Но вернулись они, став до этого боевиками псевдогосударства, назвавшего себя халифатом. И вернулись с желанием протянуть щупальца халифата на российскую территорию. То есть это была агрессия извне. А эти бандиты, если они попадутся к нам в руки живыми, что маловероятно, будут осуждены еще и по статье двести семьдесят пять «государственная измена» в придачу к статье УК РФ двести девять «бандитизм».

С доморощенными бандитами нам тоже приходится иметь дело, но это, как правило, нонсенс, спецназ ГРУ потом обвиняют в выполнении чужих функций. Однако практически каждая местная банда имеет в своем составе какого-нибудь «залетного» наемника, на которого потом можно списать и наше участие. Чаще всего наемники представляют арабские страны, но встречаются среди них и немцы, и прибалты, и поляки, и украинцы, и даже белорусы, не говоря уже о парнях из бывших советских республик Средней Азии. В худшем случае нам всегда можно сослаться на неверные данные агентурной разведки. Ведь агентура, которую мы здесь вербуем среди местного населения, часто состоит из полуграмотных людей, которые полностью за свои слова отвечать не могут. Говорят, что думают, выдавая это за реальность.

Я сам лично десятки раз с подобным сталкивался. Хотя моя агентура в Дагестане не слишком обширная. Иначе и быть не может, если приезжаешь сюда в командировку только на полгода. А потом можешь и вообще больше не приехать. В лучшем случае вернешься через полгода, через год или полтора. Но передавать свою агентуру другому лицу не рекомендуется. Потеряешь перед самим агентом статус надежного человека. Вот и приходится каждому офицеру спецназа в каждом районе действия обзаводиться собственной агентурой, с которой и работаешь не больше полугода. Как правило, когда возвращаешься, если возвращаешься, прежние агенты уже работают на других. Чаще всего на полицию или ФСБ. Беда в национальном характере горцев. Они не любят предательства и предателей. А каждый завербованный «стукач», по сути дела, рассматривается среди своего народа как предатель. Обычно у таких людей есть причины ненавидеть окружающих. Они или в действительности были сильно обижены и унижены, или только считают себя такими от излишнего самомнения. Но количество таких людей сильно ограничено. Пока еще новых наберешь… Они же не по объявлению приходят. И часто приходится иметь дело с деклассированными элементами, с пьяницами и наркоманами, которые за мелкую подачку всех предадут, в том числе и тебя самого…

* * *

Мы ползли, как змеи, разве что не шипели, хотя у нас в роте, только в другом взводе есть старший сержант, который умеет по-змеиному шипеть. Мне рассказывали, что, сидя как-то в засаде, этот старший сержант отпугнул бандитов именно змеиным шипением. Бандиты не боятся людей, потому что понимают – спецназовцы такие же люди, как и они. Но змей даже самые отъявленные бандиты как существа иногда разумные боятся.

Мне тоже, когда я долго ползаю, иногда хочется зашипеть, как змея. Может быть, и получилось бы, но я ни разу в природе такого шипения не наблюдал и потому стараюсь непонятных звуков не издавать. Это может привлечь ненужное внимание.

С нашей тропы было снято и обезврежено еще два самодельных взрывных устройства, заряженных гвоздями, болтами и гайками. Но нас это уже не интересовало. Мы продвигались дальше…

Глава первая

Я полз и почему-то не шипел. Полз, представляя себя змеей, но при этом даже не знал, шипит ли змея, когда ползет, или для шипения ей необходимо остановиться и голову поднять, как при подготовке к атаке. Знал, что она шипит, когда предупреждает о своем присутствии, когда желает напугать. Но я никого о своем присутствии предупреждать не желал и пугать раньше времени не думал.

Способность представлять себя чем-то или кем-то иным во время выполнения определенного вида деятельности всегда существенно помогает. Всем это смело рекомендую. Меня этому один товарищ-курсант еще во время учебы в военном училище обучил. Он утверждал, что мысль материальна, только необходимо научиться воплощать ее, потому что сама по себе она таковой не станет. Когда бежишь на дальнюю дистанцию, представляй себя легконогой антилопой, и будешь бежать легко, ног чувствовать не будешь. Если бежишь, предположим, спринтерскую дистанцию, представляй себя пардусом⁷, и тогда во всех движениях появится стремительность сравнительно короткого рывка, свойственная самому быстрому зверю в мире.

Если бьешь рукой, представляй, что рука проходит внутрь головы или тела противника, тогда удар будет длиннее и обретет способность ментального. Можно представить каменные или металлические качества кулака, и он частично приобретет их. Я опробовал такую методологию на себе и убедился, что это всегда помогает, необходимо только в своем представлении сделать правильный выбор.

Если представишь себя гепардом на пятидесятикилометровом марш-броске, то свалишься после первых пятисот метров – сердце остановится, поскольку гепард не бегает на длинные дистанции. Большим специалистом в передвижении ползком является черепаха, но передвигается она очень медленно. Будешь представлять себя черепахой, никогда не сможешь до нужного места добраться вовремя. Я при ползании предпочитал представлять себя иногда змеей, иногда ящерицей. Мне лично это всегда помогало. А потом, освоив такую психологическую технологию, стал обучать ей солдат. Не все могли подобное использовать. Наверное, здесь требуются особые данные – развитое воображение и еще что-то. Но у многих получалось.

– Товарищ старший лейтенант, мы свежий окурок нашли. Еще теплый, – шепотом сообщил младший сержант Хозяинов.

– Осторожнее, второй часовой может оказаться где-то рядом. Внимательно просматривать все впереди. Тепловизоры не отключать.

Судя по всему, третье отделение взвода ушло вперед и сильно опережало второе отделение, которое постоянно вынуждено было очищать проход от расставленных бандитами мин. Это скорости второму отделению, конечно, не добавляло. Для проверки такого предположения я включил свой планшетник и активировал программу контроля за бойцами взвода.

Программа накладывала красные точки на карту ущелья. Каждая точка – это мой боец, у которого включен так называемый коммуникатор «Стрелец», официально называемый КРУСом – «комплексом разведки, управления и связи».

Мне были видны все бойцы взвода, в том числе и те, что еще не вступили в боевую часть операции, но были готовы к этому. С включением программы автоматически начинает работать функция контроля самочувствия солдат. В данном случае самочувствие у всех было удовлетворительным. Правда, у нескольких солдат отделения, где много молодых «срочников», наблюдался повышенный пульс, который снимали датчики, вмонтированные в костюм экипировки «Ратник», но это было естественным явлением. В ожидании событий пульс учащается даже у опытных бойцов. И у меня случалось, когда я посылал на опасное задание солдат, и от них долго не было известий. Естественно, это было до того, как появилась внутривзводная система связи, позволяющая неслышно для окружающих общаться внутри группы.

Но в данный момент я просто убедился в своей правоте. Третье отделение, которому изначально, до того как начнется бой, предписывалась роль тылового прикрытия, шло со значительным опережением. Там путь был относительно свободным, и передвигаться можно было намного быстрее. И вопреки плану на второго часового, таким образом, должно было первым выйти третье отделение. Но кто бы ни нашел часового, это не меняло сути нашей работы. Младший сержант Хозяинов был в курсе предполагаемых действий, знал их очередность и ничего испортить не мог.

– Вижу часового, – сообщил Хозяинов. – Он не на месте сидит. Прогуливается по ущелью. От нас в тридцати метрах. Направляется в нашу сторону. Мы как раз в удобном месте для засады. Тропа идет между камней, каждый из которых может служить прикрытием. Ликвидировать можно без звука.

«Прогулки» часового не были для нас неожиданностью. Согласно данным с беспилотника, две ночи назад часовой точно так же прогуливался. Возможно, это была установка для поста, на которую другие часовые внимания не обращали, а один или двое выполняли. Возможно, с помощью «прогулки» часовой разгонял сонливость. Но предполагать что-либо не было нашей задачей.

– Сначала дождись, когда ему позвонят. Ликвидировать только после этого… – сказал я строго. Так было предусмотрено планом, и я это напомнил. Снятие часового сразу после «контрольного звонка» помогало нам выиграть примерно двадцать минут на подготовку к атаке.

– Это понятно, – ответил младший сержант. – Пропустим в одну сторону и дождемся возвращения. Я, пожалуй, пошлю следом за часовым своего бойца. Пусть присмотрит, а то мы можем телефонный разговор прозевать.

– Добро. Работайте…

– Старлей! Это майор Рудаковский. Мы вернулись на место. Возобновляем полеты в прежнем режиме удаления.

«Ночной охотник», как должно было показаться со стороны, караулил дорогу, что проходила неподалеку, кружил в качестве охраны или же, наоборот, поджидал жертву. В сторону ущелья он поворачивался носом только во время совершения маневров. Это во избежание подозрений. У «Ночного охотника», кстати, обзор круговой, и ему не важно, куда его нос обращен. Он все равно увидит, что нужно.

– Добро, товарищ майор! Мы скоро начинаем. Выходим на последний рубеж. – Я посмотрел на часы. Вертолет вернулся через тридцать восемь минут вместо обещанных пятидесяти. – Время в запасе еще есть. Кувалдин! Как у вас дела?

– Все согласно графику, товарищ старший лейтенант. Поднял снайпера. Он вышел на поиск позиции. Сразу после телефонного звонка часовому начнет работать. И даст нам сигнал. Мы выступим бегом.

– Понятно. Готовность номер один. Слушай, Валера, наши разговоры, ориентируйся по ним. График составлялся далеко отсюда, а в кабинете оперативного отдела не всегда видно, как дело в действительности обстоит.

Офицеры оперативного отдела штаба отряда давно уже не обижаются, когда разработанный в их кабинете план становится пустышкой. Все они служили в линейных частях, все знают, что в восьмидесяти процентах случаев, когда работает спецназ, план приходится на ходу корректировать или полностью менять и «работать от обстановки». Хотя вначале все стараются разработок оперативников придерживаться. Особенно это касается временного графика, который опирается на нормативы, скажем, в скорости передвижения бегом или ползком. Здесь еще удается добиться определенного совмещения расчетов. Но временной график всегда составляется только на самое начало операции. Иногда и на окончание, но после получения конкретных данных от непосредственных исполнителей. Например, вылет вертолета для эвакуации подразделения, если есть такая необходимость. А такая необходимость случается достаточно часто. По крайней мере командир взвода, которого мы сменили в отряде, жаловался мне при передаче дел, что после каждой операции за взводом посылали вертолет, но лететь приходилось не в казарму, а на новую операцию – обычно в поддержку других подразделений, чаще всего спецназа МВД или ФСБ, короче говоря, приходилось выручать смежников.

Вертолет привозил взводу «груз сто»⁸ и несколько коробок с «сухим пайком». И как правило, забывали привезти простую воду, считая, что соки, которые есть в «сухом пайке», в состоянии утолить жажду. Но удивляться тому не приходилось. Сразу вспоминался формат службы «24/7», который предусматривал такие обстоятельства. А однажды взводу, как мне жаловался лейтенант, пришлось раз за разом участвовать в шести операциях подряд. Он вынужден был признаться начальнику штаба отряда, что солдаты в изнеможении и уже наполовину потеряли свою боеспособность. Только после этого дали долгожданный отдых. И то – только на сутки. И это после пяти суток непрерывных боев. Спали тогда только в вертолете, при перелете с места на место.

Мне об этом рассказывали старшие офицеры и ветераны спецназа, которые еще захватили войну в Афганистане. Там служба проходила в таком же формате. В предыдущие три полугодовые командировки на долю моего взвода такого не выпадало. Но сейчас, сразу по приезде в отряд, глядя на меня бесцветными водянистыми красными и тоже хронически невыспавшимися глазами, обстановку обрисовывал начальник штаба майор Луганович, представляющий в отряде одну со мной бригаду, следовательно, хорошо меня знающий:

– Ситуация здесь совсем не такая, как год или полтора назад. В Сирии и в Ираке боевикам-игиловцам крепко дают под зад. Тяжелой ногой пинают. Боевики уже не рады, что туда уехали. Конечно, я не могу судить обо всех боевиках, особенно из местных – сирийцев и иракцев, которых там большинство. Но по крайней мере, парни с Северного Кавказа точно не рады. И рвутся вернуться назад. А ИГИЛ всеми силами стремится расшириться, и помогают им в этом сильно, даже отправляют сюда с подкреплением из числа тех, кому на родине оставаться невозможно, а ехать больше некуда.

У многих из их командиров, которые были когда-то знакомы с Северным Кавказом, в памяти сохранилась первая чеченская война, и они слышать не хотят, что сейчас и Россия стала другой, и народ на Северном Кавказе встретит их иначе. И надеются на расширение своего мнимого халифата на Север. Грех будет говорить, что сторонников у них здесь нет. Нет только массовой поддержки. А простые сторонники, которые поверили словам о всеобщей, почти как при коммунизме справедливости, есть. И глубоко законспирированные. И не только на Северном Кавказе, но и, скажем, в Татарии, в Башкирии, в других центрах мусульманства, на нефтеносном Севере России, где усиленно создавались исламистские ячейки, чтобы захватить богатейшие нефтью и газом районы. И вернувшиеся исламисты, и те, кто был в глубоком подполье, а теперь присоединяются к ним, пытаются установить в горах свою власть. Сначала власть террора, а потом они будут стараться и государственную власть прибрать к рукам. Вот с этими бандами сейчас предстоит бороться, искоренять их как можно быстрее и делать это максимально интенсивно. Потому работы у спецназа добавилось.

– Готовы хоть к ежедневным боям, товарищ майор, – слегка хвастливо уверил я начальника штаба, хотя понимал, что ежедневных боев в течение полугодовой командировки не выдержит психика даже самого уравновешенного человека. И офицерская психика будет не в состоянии это выдержать. Что же тогда о солдатах говорить. Они просто могут сломаться морально, и тогда домой вернутся не мальчишки, которых родители отпускали на службу в армию, а хронические и хорошо обученные убийцы, опасные для общества. И наша задача, задача командиров разного звена, не допустить такого перелома в характере.

Лейтенант, командир взвода, которого мы сменили, перед отъездом выглядел, как мне показалось, слегка нервным. Но я его не знаю, и потому мне трудно судить – не исключаю, что он всегда такой. Но и взвод его, как мне показалось, выглядел не лучшим образом в отношении дисциплины. Впрочем, это впечатление тоже могло оказаться поверхностным.

Я свой взвод при любых обстоятельствах постараюсь не распустить. И потому я никогда не позволяю солдатам пропускать занятия с психологом. Конечно, занятия у нас не такие, как в знаменитом детском саду, где дети после встреч с психологом стали идеально послушными, только сильно вздрагивали при слове «электрошокер».

Психолог требовался для того, чтобы определить психическое состояние бойца. Если это состояние начинало «хромать», требовалась беседа уже с психотерапевтом, обеспечивающим нервную разгрузку всего за один сеанс суггестии⁹.

Офицерам пользоваться такими сеансами разрешалось только в крайнем случае, при совершенно расшатанной психике. Тому было естественное объяснение. Человек, часто попадающий под влияние гипнотизера, становится неустойчивым к чужому влиянию вообще. А для офицера спецназа ГРУ это считается недопустимым. Конечно, гипноз в процессе нашей подготовки использовался тоже, но только легкие его формы, когда, например, проходило обучение владению методом саморегуляции. Там не было необходимости в полном погружении в гипнотический сон. Более того, некоторые из нас на курсах повышения квалификации офицеров спецназа проходили специальный курс устойчивости и противостояния гипнотическому воздействию и воздействию с помощью различных психотропных препаратов из группы «сывороток правды».

Размышляя об этом, я продолжал движение позади младшего сержанта Питиримова и рядового Мукомохова, соблюдая дистанцию метров в двадцать. Это при передвижении ползком считается оптимальной дистанцией от идущего впереди сапера. При инициализации самодельного взрывного устройства поражающие элементы, как официально называются осколки, разлетаются под небольшим, нефиксированным и всегда разным углом от поверхности земли. И на такой дистанции осколки пролетают, как правило, над головой. Хуже бывает, если взрывное устройство расположено высоко и установлено так, чтобы осколки летели вниз. Тогда спрятаться от них трудно, если вообще возможно. Остается надеяться на свое везение. Но двадцатиметровая дистанция и в этом случае дает какую-то гарантию безопасности.

Чаще всего радиус разлета поражающих элементов в самодельных взрывных устройствах покрывает площадь в десять-пятнадцать метров. А все, что улетает дальше, уже теряет скорость и ударную силу.

Отставая от меня, как и полагается, на пять метров, один за другим передвигались с соблюдением дистанции бойцы второго отделения. Последним, как я знал, полз к цели второй взводный снайпер ефрейтор Толя Паровозников со своей винтовкой ВСК-94. Первый взводный снайпер сержант Георгий Ничеухин остался с первым отделением и будет занят на ликвидации первого часового. Его винтовка позволяет работать с дистанции более двух километров – DXL-4 «Севастополь», калибра 10,3х77 мм¹⁰. Сам калибр почти противотанковый, никого не оставит в живых.

Выбравшись на открытое место, я не в прицел, как другие, а в свой командирский бинокль, снабженный тепловизором, стал рассматривать противоположную сторону ущелья. И сразу поймал в окуляр свечение за камнями. Это спрятались бойцы третьего отделения, пропуская к себе в тыл второго часового. Ждут, когда тому позвонят или он сам позвонит, чтобы доложить обстановку. Доклад, естественно, может быть только один – «все спокойно». Этот доклад будет приговором тому, кто его сделает. Захватывать кого-то в плен, чтобы возиться с ним, связывать, а потом еще и охранять, желающих во взводе обычно не находится. Бандит должен быть ликвидирован. И он будет ликвидирован любым доступным способом, и при этом без звука. Это можно было смело утверждать, основываясь на предыдущем опыте. Тем более что впереди идут бойцы контрактной службы, для которых эта командировка в «горячую точку» является далеко не первой.

Я наблюдал в бинокль и не видел ни одного человека – только легкое свечение над камнями. Оснастка «Ратник» хорошо скрывает тепло, оно исходит только от лиц солдат и от их неприкрытых рук.

Но вот вдалеке появилось свечение более яркое. Самого человека за камнями видно не было. Только тепло, от него исходящее, было несравнимо с тем, что исходило от солдат моего взвода. Часовой просто «сиял» в тепловизоре. А все оттого, что не имел костюма от экипировки «Ратник». Я много раз слышал, что бандиты устраивают настоящую охоту за каким-то новым видом оружия. Но еще не слышал, чтобы охота шла за костюмами. Впрочем, таких костюмов еще не имеет ни одна армия мира. Если, не приведи бог, случится сейчас какой-то международный конфликт, наши солдаты сразу получат существенное преимущество над противником за счет суперсовременной экипировки.

Высокотехнологичное оружие имеется в армиях разных стран, взять, к примеру, США или Китай. Но вот костюмов, подобных нашему, ни в одной армии мира пока нет. И не скоро появятся. Насколько мне известно, заявки на «Ратник» делали и китайцы, и индусы, и даже сирийцы с иранцами. Но наш Оборонэкспорт отказался начинать любые поставки, пока полностью, и даже с запасом на несколько лет, не будет оснащена российская армия.

В принципе так должно быть всегда. Но к сожалению, не бывает. Если даже далекая Мексика получила на вооружение гранатометы РПГ-29 «Вампир» задолго до того, как они стали поступать в российскую армию. Кому-то прибыль оказалась важнее вооружения собственных солдат. Но на это всегда существует воля руководства. В случае с «Ратником» она была проявлена…

* * *

Я в тепловизор бинокля имел возможность наблюдать за работой своих солдат. Чем я и занимался. Когда часовой вышел из-за высоких камней, я увидел, что он держит около уха предмет, который «светится» в тепловизоре особенно сильно. Если лицо и руки часового выглядели ярко-красными, то предмет в руке был белым. Хотя до этого я никогда не рассматривал в бинокль смартфон, я все же понял, что именно он в руке часового. Значит, ему позвонили с проверкой. Беседа была недолгой. Часовой отключился от разговора, изогнулся, стараясь засунуть трубку куда-то глубоко-глубоко под одежду и, видимо, под бронежилет, когда со спины что-то большое полетело ему под ноги.

Часового дернули за ноги, он, взмахнув свободной рукой, уронил автомат и упал лицом в землю. То, что метнулось ему под ноги, оказалось человеком, который запрыгнул лежащему на спину, нанес короткий удар под основание затылка, после чего ухватил бандита за голову и резко ее повернул. Мне не было слышно, как хрустнул шейный позвонок, но он точно должен был хрустнуть. Часового на внутреннем посту больше не было…

– Товарищ старший лейтенант, готово! – сообщил младший сержант Хозяинов.

– Питиримов! Слышал?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– На соединение с Хозяиновым. Быстро!

– Понял! Отделение! За мной!

Командир второго отделения вместе с сапером рядовым Мукомоховым быстро вскочили впереди меня и резво побежали к противоположной стороне ущелья. Солдаты отделения, что ползли позади меня, соблюдая прежнюю дистанцию, стали перебегать ущелье вслед за младшим сержантом. Я бежал вместе со всеми.

Хозяинов нас дожидался, не выдвигаясь дальше. И только когда я, приблизившись, дал знак рукой, младший сержант снова выдвинулся вперед. Здесь, на тропе, по которой постоянно ходили часовые, не должно было бы быть мин и самодельных взрывных устройств. Тем не менее я дал команду:

– Володя! Мукомохова с собой возьми!

Володя Хозяинов присутствовал на «проработке» операции и знал, куда ему следует идти вместе с сапером. Остальных бойцов должен был вести за собой я, в том числе и бойцов третьего отделения.

– Понял. – Командир третьего отделения сбавил ход, а рядовой Мукомохов, не дожидаясь приглашения, побежал дальше. И снова все пошло как раньше – командир одного из отделений с сапером шли впереди, только теперь я опять передвигался между двумя отделениями, а второе отделение перешло в тыл группе, временно уступив третьему отделению сапера. Впрочем, Мукомохов был не сапером отделения, а взводным сапером, то есть мог работать вместе с любым бойцом взвода и даже в одиночестве, что случалось чаще. Но в данной операции ему пришлось уже во второй раз работать в паре – сначала с одним командиром отделения, потом с другим.

– Кувалдин! – позвал я.

– Слышу, товарищ старший лейтенант. Как только снайпер отработает, мы выходим. Полным составом.

– Товарищ майор? – позвал я командира экипажа «Ночного охотника».

– Я слышу, старлей. Мы готовы. Ждем твоей команды…

В этот момент наушники донесли до нас звук выстрела DXL-4 «Севастополь». Если бы не глушитель, то выстрел звучал бы, как выстрел из легкого противотанкового орудия. Но глушитель позволял подавить звук выстрела даже сверхзвуковой пули до вполне приемлемого. В ущелье его услышать могли только мы, и то через наушники. Тем не менее в наушниках этот выстрел прозвучал достаточно громко. Это потому, что снайпер при прицеливании прижимался микрофоном к винтовке.

– Кувалдин! Поехали…

– Отделение! За мной! – прозвучал зычный и весомый, как его кулак, голос старшего сержанта…