Kitabı oku: «История России с древнейших времен. Том 14»
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПРАВЛЕНИЕ ЦАРЕВНЫ СОФИИ
Польские интриги для возмущения Малороссии. – Князь В. В. Голицын и его политика. – Священный союз против турок. – Россия приглашается вступить в него. – Вечный мир с Польшею и вступление в Священный союз. – Подчинение киевского митрополита московскому патриарху. – Сношения с гетманом Иваном Самойловичем по этому случаю. – Избрание в киевские митрополиты князя Гедеона Четвертинского. – Сношение с восточными патриархами по поводу подчинения киевской митрополии московскому патриарху. – Первый крымский поход. – Посольство Шакловитого в полки. Свержение Самойловича, избрание Мазепы в гетманы. – Лазарь Баранович. – Побуждение от турецких христиан к возобновлению военных действий. – Второй крымский поход. – Сношения с европейскими и азиатскими государствами в правление Софии. – Нерчинский договор с Китаем. – Внутренняя деятельность правительства.
Московская смута отозвалась на юге, в странах козацких; вести о ней произвели движение и за границею, порадовали врагов России: в Польше возбудилась надежда воспользоваться смутою и оторвать Малороссию от Москвы. С этою целию по приказу королевскому гетман польский Яблоновский отправил прелестные листы к Григорию Дорошенку и к бывшему киевскому полковнику Солонине. Листы были подосланы с двумя монахами, которых отправил в Малороссию львовский епископ Иосиф Шумлянский, надеявшийся быть киевским митрополитом в случае отторжения Малороссии от Москвы. У тех же монахов найдена была инструкция, что разглашать в Малороссии: «1) Начать с Полтавы, потому что ее жители склоннее других к восстанию против Москвы. 2) Разглашать, что Самойлович хочет искоренить козаков и для того лучших полковников обратил в простые козаки. 3) Москва плавает в своей крови; это наказание божие за то, что не помогла ни императору, у которого султан отбирает теперь остальную Венгрию, ни Польше. Царь Феодор Алексеевич хотел подать помощь Польше, но бояре не позволили, а потом и жену его, которая носила польскую фамилию Грушевских, отравили, напоследок и самого царя извели и весь род царский истребить хотели, за это бог и отомстил им жестоко. 4) Если б дело дошло до союза Москвы с Польшею, то не только души христианские из неволи освободились бы и святые места опять процвели, но и весь народ греческий мог бы освободиться. 5) Москва обманула поляков, она причиною, что Каменец погиб, Подолия и Украйна пропали. 6) Польские короли, и покойный Михаил, и нынешний Ян, об одном хлопотали, чтобы Украйна не досталась туркам, а принадлежала бы козакам; и всем известно, что после Журавского мира Хмельниченко был посажен гетманом в Немирове. Но бояре московские всю Украйну по Днепр уступили туркам, испугавшись, что Чигирина не успели удержать и защитить, из-под которого визирь хотел бежать, но Ромодановский, несмотря на свою победу, наступить на него не хотел. Этою уступкою Украйны туркам Запорожье заперто и преждевременно должно погибнуть, а потом и имя козацкое пропадет. 7) Опасаться надобно, чтоб войска русские не ударили на Киев и татары не разорили Заднепровья, как скоро узнают о московской смуте. 8) Дума московская не только не хотела воевать против бусурман, но даже не позволила королю на деньги нанять козаков, опасаясь, чтоб войско козацкое и народ малороссийский не возвратились к государю предков своих и не возлюбили той вольности, в какой живет Польша. 9) Войску, во всем христианстве славному, надобно вспомнить славу дедов и прадедов, быть в одной мысли с Запорожьем и выбиться из неволи человека негодного и невоинственного. А королевское величество имеет столько разума, благословения божия и храбрости, что может защитить и народ, который он от младенчества любит и почитает. 10) Духовенству внушать, что в церквах, находящихся под державою королевскою, нет никакой перемены, священникам воздается честь, дань и подводы отставлены, из подданства панов своих духовенство освобождено. 11) Внушать, не лучше ли в Киеве иметь своего главу, как имеет Москва; прежде киевские митрополиты ставили московских, которые теперь патриархами называются: многими столетиями св. София киевская старше Соборной церкви московской. 12) Не лучше ли видеть власть духовную и мирскую в Киеве, чем искать ее раболепным образом в Москве. 13) Нечего бояться, что старинные паны возвратятся на восточную сторону Днепра: их уже нет в живых, и, которые остались молодые, те Заднепровья и Северской страны не знают. 14) Притом же здесь все имения государственные, только ходили в поместьях, и республика прежних помещиков не даст. 15) Пусть рассудит весь народ козацкий, что им бог подает отца, что им бог просвещает разум, отверзает очи и показует путь к вольности. 16) Если надобна будет помощь, пусть знают, что войско польское на конях».
Инструкции эти были спрятаны у монахов – у одного в дегтярной фляге, облиты воском, у другого в телеге, в задней подушке. Кроме пунктов писаной инструкции монахам велено было разглашать, что, кто приведет народ под королевское подданство, тот сделан будет великим человеком и будет обогащен: черни каждый год из казны королевской будут деньги и сукна; паны польские не будут въезжать в Украйну на маетности, король хочет сделать особое удельное русское Киевское княжество.
Но и в Малороссии и в Польше скоро узнали, что московская смута прекратилась, что новое правительство, хотя и странное по своей форме, довольно сильно благодаря лицам, на которых оперлась царевна-правительница. Шакловитый крепко держал в руках московских стрельцов, но виднее Шакловитого, человека нового, худородного, поднялся Вас. Вас. Голицын, первое лицо в правительстве после царевны. 19 октября 1683 года Голицын получил титул, который носили Ордин-Нащокин и Матвеев, – «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегателя». Главною обязанностию Голицына стало теперь блюсти интересы России в сношениях с чужими державами – обязанность трудная при тогдашних отношениях, но Голицын умел выполнить ее с честию и пользою для государства. В то время когда Россия, жившая так долго на Востоке, поворачивала на новый, противоположный путь к Западу, готовилась войти в общую жизнь европейских народов, в Европе происходили явления, которые должны были изменить ее политику, вследствие чего новому государству, России, предстояла впоследствии великая роль.
Резкое различие древнего исторического мира от нового состоит в том, что в древности государства жили особо, одиноко, не связанные общими интересами: отсюда происходило, что когда одно из них усилится вследствие известных благоприятных обстоятельств, вследствие личных качеств своего государя-завоевателя, то последнему легко покорять себе другие государства, слабые вследствие одинокости своей. Так возможны становились поглощения многих государств одним, образования громадных, всемирных империй: Персидской, Македонской, Римской. Но в новой, христианской Европе много государств образовалось почти одновременно, с равными свежими силами, и стали они изначала жить общею жизнию, имея общие интересы. При таких условиях усиление одного государства на счет других, образование огромных, всемирных монархий, вследствие завоевательных стремлений одного народа, одного государя, стало невозможным: как только обнаружатся в известном народе или государстве подобные стремления, другие государства, вследствие привычки к общей жизни, составляют союзы и посредством их останавливают властолюбивые замыслы. Отсюда зоркость европейских правительств, подозрительность их при виде усиления одного из государств, отсюда система политического равновесия.
В начале так называемой Новой Истории Европе грозила сильная опасность от властолюбивых стремлений габсбургского дома, чрезмерно усилившегося посредством выгодных браков своих членов – способ усиления также новый, европейский, неслыханный в древнем мире, знавшем только одну силу как способ усиления. Но и новый способ усиления, употребленный габсбургским домом, мог повести одинаково к старым результатам, к образованию громадной империи, опасной для независимого существования других европейских государств. Особенно тяжко было положение Франции, окруженной почти со всех сторон владениями габсбургского дома: с юга – Испания, с севера – Нидерланды, принадлежавшие Испании, с востока – Германия, императором которой был Габсбург; значительная часть Италии принадлежит также Испании, страшной своими непобедимыми войсками. В таком положении Франция, по инстинкту самосохранения, употребляет все средства, чтоб как-нибудь ослабить удушавшее ее могущество габсбургского дома: во время господства религиозного интереса, во время ожесточенной борьбы между католицизмом и протестантизмом, Франция первая обходит религиозные отношения и выставляет на первый план политическое начало: искать союзов с кем бы то ни было, не обращая внимания на религиозное различие, лишь бы сломить могущество габсбургского дома – вот основание французской политики, которому остаются верны и Франц I, и Генрих IV, и кардинал Ришелье; Франция, католическая держава, – в постоянном союзе с протестантскими державами против Габсбургов; мало этого, французский король, носящий титул христианнейшего,– в союзе с султаном.
Франция достигла своей цели: могущество Габсбургов было сломлено в Тридцатилетнюю войну. Европа перестала бояться Габсбургов; но опасность стала грозить ей с другой стороны, от той самой Франции, которая, по-видимому, так много послужила Европе при освобождении ее от всемирной монархии Габсбургов. Отношения переменились; прежде Франция была почти отовсюду окружена владениями могущественной династии; теперь отовсюду окружают ее слабые государства, приглашающие этою слабостию завоевателя, а завоевателю легко явиться среди войнолюбивого народонаселения Галлии. На юге по-прежнему Испания, но Испания, разбитая параличом, лишенная способности к движению, потерявшая значение в Европе; на север от Франции прежние испанские владения разбиты на две части: северная составляет маленькую независимую Голландскую республику, разбогатевшую от торговли, но не могущую вести сухопутной войны с большим государством; южная часть, Бельгия, осталась за Испаниею и по этому самому представляла лакомую и легкую добычу для Франции, ибо Испания не могла защищать ее. На востоке Германия, освобожденная из-под религиозного и политического гнета, но опустошенная вконец Тридцатилетнею войною, раздробленная, со множеством мелких владельцев, которые после Тридцатилетней войны усилили свою власть вследствие ослабления других элементов общественной жизни, но чрез это усиление не приобрели широты взгляда и достоинства: это были не государи, а помещики, хлопотавшие только о том, как бы получить побольше дохода от своей земли, от своих людей, не заботясь об интересах общего отечества, об укреплении союзного начала, которое могло дать Германии самостоятельное значение и внушить к ней уважение в соседях. Следовательно, и со стороны слабой, беззащитной Германии завоевательные стремления Франции могли встретить такое же ничтожное сопротивление, как и со стороны Испании. Швеция, сыгравшая такую важную роль в Тридцатилетней войне и получившая по Вестфальскому миру владения в Германии, получила вместе с тем и нравственную обязанность защищать интересы Германии; но шведское правительство позволило Франции обольстить себя и вступило с нею в союз. Раздробленная Италия также не могла противопоставить Франции никакой преграды. Англия не могла принимать деятельного участия в делах континента, будучи занята внутреннею борьбою, и король английский позволил себе сделаться пансионером короля французского. Таким образом, отношения переменились, и представитель габсбургского дома, государь австрийских земель, носивший титул императора римского и короля германского, должен был защищать Германию и Испанию от Франции при самых неблагоприятных для себя условиях, даже, наконец, принужден был спокойно смотреть, как французский король, знаменитый Людовик XIV, под всякими предлогами захватывал германские земли. На это положение осуждала его борьба, поднявшаяся внутри его владений, именно в Венгрии. Неудовольствия против австрийского правительства не прекращались в этой стране: слышались сильные жалобы на поведение немецких войск, расположенных в венгерских крепостях, особенно сильные жалобы слышались на притеснения, которые терпели протестанты. Знатнейшие и богатейшие магнаты составили заговор и вошли в сношения с султаном, предлагая ему подданство. Заговор был открыт, главы его казнены смертию; но волнения не прекращались, и наконец в 1678 году восстание вспыхнуло под предводительством молодого вельможи Эммериха Текели, который начал свое дело очень удачно. Опасность для Австрии еще более усилилась, когда в 1682 году Текели поддался султану. Турции, которая начинала уже разлагаться, судьба сильно поблагоприятствовала во второй половине XVII века: пограничные волнения в трех соседних державах дали ей возможность в последний раз предпринять наступательное и победоносное движение на христианский мир. Мы видели, как на польской украйне Дорошенко, недовольный польским правительством, поддался султану, следствием чего было нашествие турок на Польшу, взятие Каменца и тяжелый для Польши Журавинский мир. Покончив с Польшею, турки ударили на русскую украйну и разорили Чигирин, после чего Россия поспешила заключить с ними не очень блистательный для себя мир. Теперь смута на австрийской украйне, в Венгрии, подданство Текели приглашали победоносное турецкое войско под стены Вены. Но если туркам удастся нанести этот последний, решительный удар, овладеть столицею главы Священной Римской империи, то что станется с Восточною Европой? Устоят ли Польша и Россия и что будет с Италией? До сих пор торжество турок условливалось тем, что они нападали поодиночке на соседние державы; и теперь они вмешиваются в венгерские дела, вооружаются против Австрии, заключив мир с Россиею: следовательно, единственное средство отклонить страшную беду от Восточной Европы состояло в заключении союза между ее державами для дружного отпора Оттоманам. Польский король Ян Собеский понял, что торжество турок над Австриею будет гибелью для Польши, и потому решился вступить в союз с императором Леопольдом. Людовик XIV, радовавшийся беде Габсбургов, поддерживавший Текели, старался отговорить и Яна Собеского от подания помощи Австрии; Ян отвечал, что останется спокойным зрителем торжества турок над Австриею только в таком случае, если французский король обяжется явиться на помощь к Польше со всеми своими силами, когда турки по взятии Вены пойдут на Краков. Людовик не дал этого обязательства, и Собеский остался при своем намерении помочь Австрии. Но в Польше не все думали одинаково с ним. Во время сейма 1683 года явилось множество сочинений, в которых толковалось против войны с турками за Австрию: «Никогда мы не хотели брать себе королей из австрийского дома, а теперь хотим воевать для того, чтоб удержать под их игом братью нашу в Венгрии, Моравии, в Чехах, в Кроации! Правда, турки распространят свои владения до Дуная, но что нам до этого за дело? Когда, два года тому назад, император мог бояться, что Висла отойдет под власть турок, пришел он к нам на помощь? Турки вовсе не враги наши непримиримые: южные страны представляют им более лакомую добычу, чем наша Польша; наши вечные враги – Бранденбург и Австрия. Вот почему отцы наши всегда старались „о дружбе с Франциею, которая помочь нам всегда может, а покорить никогда“».
Но Собескому удалось осилить французскую факцию. Сейм согласился на союз австрийский, который и был заключен в мае 1683 года; император обязался выставить в поле 60000 войска, король 40000; оба государя обязались спешить со всеми своими силами на выручку, если турки осадят Вену или Краков; наконец, оба государя обязались уговаривать к союзу и других владельцев, особенно стараться всеми силами привлечь к нему светлейших царей московских (Serenissimos Moschorum czaros).
В июле месяце 200000 турецкого войска под начальством великого визиря Кара-Мустафы перешло Рааб и устремилось прямо к Вене. Император Леопольд со всем двором оставил столицу, поручив ее защиту графу Штарембергу. Штаремберг выжег предместия, отбил все приступы, продержался шесть недель и дождался избавителей: к Вене подошло 84000 христианского войска: 27000 австрийцев под начальством герцога лотарингского, 11400 саксонцев под начальством курфюрста Иогана Георга, 11300 баварцев с курфюрстом своим Максом Эммануилом, 800 франконцев под начальством князя Валденского и 26000 поляков подначальством самого короля Яна Собеского. Собеский принял начальство над всем соединенным войском, 12 сентября ударил на турок и одержал над ними блистательную победу: оставивши весь свой богатый стан в добычу победителям, Кара-Мустафа убежал к Раабу. Собеский преследовал неприятеля и вторично поразил его под Парканами.
Несмотря на то, в Константинополе не думали о мире, Леопольду и Собескому нужно было на следующий год готовиться к новой тяжелой борьбе, и они стали искать союзников. Весною 1684 года приступила Венеция к священному союзу с Австриею и Польшею, которого патроном был провозглашен папа Иннокентий XI. И в договор с Венециею был внесен пункт, что три державы приглашают к союзу всех государей христианских и «преимущественно царей московских».
Ян Собеский должен был исполнить двойное обязательство и, разумеется, исполнял его очень охотно. Извещая царей о своих победах под Веною и Парканами, Собеский писал, что пришло время изгнать из Европы врагов христианства, что все христианские государи обещают выставить войско на весну, а царским величествам можно было бы начать войну и зимою. В начале 1684 года явились в Москву и полномочные послы императорские для заключения союза против турок. Те же побуждения, которые заставили Собеского помочь Австрии, должны были действовать и в Москве: Турция в последнее время явилась для России самым опасным врагом, с которым нельзя было управиться в борьбе один на один, как доказала последняя война; а теперь представлялся верный случай вознаградить себя за эту войну в союзе с другими христианскими державами, союзе, которого следствия на первых же порах оказались столь блистательными. Не принять участия в священной войне, и если следствием будет торжество турок, то надобно будет беспрестанно опасаться появления турецких ратей под Киевом; если же Польша без русской помощи получит от турок выгодный и славный мир, то первым ее делом будет потребовать от России вооруженною рукою исполнения Андрусовских условий, т. е. возвращения Киева. Следовательно, благоразумие требовало приступить к священному союзу против неверных, но прежде, благодаря настоятельной потребности Польши в этом союзе, заставить ее заключить вечный мир с уступкою Киева в русскую сторону. Переговоры об этом мире начались в январе 1684 года на старом месте, в пограничном селе Андрусове. Тридцать девять раз съезжались уполномоченные и ничего не решили: поляки не уступали Киева, русские не соглашались подать помощи против турок.
В мае 1684 года в Москве шли переговоры между Голицыным и послами императорскими – Жировским и Блюмбергом. Последние объявили желание цесарского величества, чтоб великие государи помогли против турского салтана, отняли у него правую руку – Крым. Много войска на Крым посылать не для чего: можно послать одних черкас, которые под владением гетмана Ивана Самойловича, придав к ним несколько пеших полков; цесарское величество другой помощи не требует, желает только, чтоб правую руку у султана удержать. Голицын отвечал: «У великих государей с королем польским осталось только девять перемирных лет, и если великие государи, вступив за цесаря и короля польского в войну с турским султаном, рати свои утрудят, а польский король, по истечении перемирных лет, наступит войною на их государства, то великим государям какая будет прибыль? Поэтому, не заключив вечного мира с Польшею, великим государям отнюдь в союз вступить нельзя, что послы сами могут понять». Послы просили объявить, какое последнее намерение со строны царского величества насчет отдачи Киева полякам? Голицын отвечал, что Киева в польскую сторону никак отдать нельзя и отдан не будет, потому что у малороссийского народа с поляками за утеснение веры и за другие обиды великие ссоры и никогда между ними эти ссоры успокоены быть не могут; малороссийский народ и имени польского слышать не хочет. Да и потому Киева отдать нельзя, что польский король Журавинскими договорами уступил всю Украйну турскому салтану, а салтан турский уступил Киев с принадлежащими к нему городами и местами и Запорожье в сторону царского величества. Голицын покончил разговоры решительным объявлением: «Если король польский уступит царскому величеству город Киев, то царское величество, в союзе с королем, будет вести войну против крымского хана». Между тем военное счастие, верное Австрии и Венеции, оставило Собеского: в 1684 году он неудачно осаждал Каменец; в 1685 году, не будучи сам в состоянии предводительствовать войском по болезни, Собеский отправил гетмана Яблоновского в Молдавию, чтобы, занявши эту страну, отрезать Подолию от турецких владений и принудить Каменец к сдаче; Яблоновский перешел Днестр и вторгся в Молдавию, но скоро принужден был возвратиться с значительным уроном. Это заставило короля возобновить переговоры с царями о союзе. В начале 1686 года в Москву приехали знатные послы королевские, воевода познаньский Гримультовский и канцлер литовский князь Огинский. Семь недель князь Вас. Вас. Голицын с товарищами спорил с Гримультовским и Огинским; послы, не соглашаясь на предложения бояр, уже объявили переговоры прерванными, откланялись царям, приготовились к отъезду и опять возобновили переговоры, «не желая, как говорили, столь великого, славного, прибыльного дела оставить и своих трудов туне потерять». Наконец 21 апреля все споры прекратились и заключен был вечный мир: Польша уступила Киев навсегда России, великие государи обязались разорвать мир с султаном турским и ханом крымским, послать немедленно войска свои на крымские переправы для защиты Польши от татарских нападений, приказать донским козакам чинить воинский промысел на Черном море, а в следующем 1687 году послать все свои войска на Крым. Обе державы обязались не заключать отдельного мира с султаном. Кроме того, было постановлено, что Россия в вознаграждение за Киев заплатит Польше 146000 рублей; к местам на западном берегу, оставшимся вместе с Киевом за Россиею, к Триполью, Стайкам и Василькову, прибавлено земли верст по пяти; Чигирин и другие разоренные города вниз по Днепру, отошедшие по последнему миру от России к Турции, положено не возобновлять. Православные в польских областях не подвергаются никакому притеснению со стороны католиков и униатов; католики в России могут отправлять свое богослужение только в домах.
За подтверждением договора со стороны королевской отправились во Львов боярин Борис Петрович Шереметев и окольничий Чаадаев. Они два месяца ждали короля: Собеский в 1686 году сам отправился с войском в Молдавию, овладел Яссами, но, окруженный со всех сторон толпами татар, должен был совершить трудное отступление с голодным и больным войском. Печален приехал Собеский во Львов, а тут еще новое горе: надобно было скрепить присягою договор, которым Польша навсегда отказывалась от Киева; со слезами на глазах присягнул король.
Между тем в Москве еще прежде окончательного дипломатического закрепления Киева за Россиею поспешили окончить великое дело церковного воссоединения Восточной и Западной России, условливавшего и воссоединение политическое. В XV веке политическое разъединение обеих частей России под различные династии – рюриковскую и гедиминовскую – имело следствием разделение русской церкви: литовские князья, владевшие Киевом, не хотели, чтоб их русские подданные в церковном отношении зависели от митрополита, жившего в Москве, и настояли на посвящении особого митрополита в Киев. В XVII веке Киев присоединился к Москве, и наследники Калиты, стремясь к собранию русской земли, уничтожают дело князей литовских, воссоединяют русскую церковь чрез подчинение киевского митрополита московскому патриарху; но вместе с этим Москве в церковном отношении подчинялось и все зависевшее от киевского митрополита православное русское народонаселение, еще остававшееся в польских владениях.
Это важное дело было улажено при помощи гетмана Ивана Самойловича, с которым во все это время велись долгие переговоры насчет союза с Польшею против турок и татар; польский союз по-прежнему встречал сильное сопротивление в Малороссии.
Сношения с гетманом начались в мае 1683 года. Самойлович на первый раз отвечал, что союз с христианскими государями – дело хорошее, но прежде надобно заключить с Польшею вечный мир, по которому Польша должна отказаться от Киева и от всей Малороссии, от Войска Запорожского, городового и низового; потом надобно постановить, чтоб русские войска не соединялись с польскими, но управлялись отдельно с крымскими татарами. Впрочем, и против союза встречаются сильные препятствия. Если великие государи вследствие союза с королем и цесарем разорвут перемирие с турками и татарами, то король и цесарь дадут об этом знать бусурманам: те испугаются и предложат мир, король и император помирятся, и тогда вся тяжесть войны обрушится на российское царствие; да если б они и не помирились с турками, но если султан обратится со всеми своими силами на нас, то не только цесарь за дальним расстоянием не придет на помощь, не поможет и король польский. Союз между Россиею и Польшею не может быть надежен уже и потому, что поляки принадлежат к римскому костелу, а русские – восточного благочестия. Война, бывшая при царе Алексее Михайловиче, породила великие затруднения между Россиею и Польшею; этих затруднений до сих пор никакие договоры не устранили, отчего у поляков болезнь вражды неисцелимая, особенно к Войску Запорожскому и народу малороссийскому, и потому поляки не только ищут всякого зла державе царей, но рады бы обрушить небеса на христианство русское: можно ли верить их союзу? Подозрительно, что король польский не показал царским послам подлинного союзного договора своего с цесарем и списка с него к великим государям не прислал. Хотя бы король польский с цесарем и действительно вступил в союз, но если король французский не будет с ними, то надеяться на союз нечего, потому что французский король сильнее цесаря и короля польского, а он с турками не ссорится, напротив – цесарю главный враг и потому может вредить союзу.
2 февраля 1684 года, в праздник Сретения, после обедни в Батурине народ собирался к гетманскому дому посмотреть, как поедет царский посланный, стольник Одинцов. Впереди шли стрельцы в цветных кафтанах, несли царское жалованье: аксамит (парча) серебряный, бай-берек (бухарская ткань из крученого шелку) коричный, два кречета, шесть осетров, вязигу, бочку лимонов, белугу свежую большую, тешу белужью, три юрлочные белуги, снятки свежие белозерские, снятки псковские, бочку вина ренского, бочку уксусу. За жалованьем ехал сам стольник, перед ним сидел подьячий с грамотою. У крыльца встретила посланного генеральная старшина, а в сенях у дверей сам гетман принял честно за руку, и пошли в светлицу, стольника вел гетман по правую руку. Войдя в светлицу, стольник от имени великих государей спрашивал гетмана о здоровье, хвалил его службу и подал грамоту. Самойлович, взявши грамоту, поцеловал в печать и на государской милости бил челом, спрашивал о здравии великих государей. Потом стольник спросил о здоровье генеральную старшину, и те били челом на государской милости. Поднесли царское жалованье, гетман опять бил челом и говорил: «Великая, преславная и неизреченная ко мне великих государей царей милость, и за такую милость, жалованье и призренье десятократно и стократно бью челом и впредь служить, всякого добра хотеть, против всякого неприятеля работать неотступно не только до крови, но и до смерти не забуду, как служил отцу и брату их государскому». В тот же день стольник и подьячий обедали у гетмана, и, когда пили чашу за царское здоровье, в то время трубили на трубах, играли в суренки, били по литаврам – веселился гетман безмерно.
Несмотря на это безмерное веселье, гетман был недоволен: он выдал дочь за боярина Федора Петровича Шереметева. Фамилия была знатная, но у гетманского зятя был еще жив отец, боярин Петр Васильевич, который мало давал сыну на содержание, а от царей богатого кормления не было, потому что боярин Петр жил не в ладах с Голицыным. Гетманская дочь терпела нужду, что очень огорчало отца, особенно мать. Самойлович говорил Одинцову: «На боярина князя Василья Васильевича досадовать мне нечего; случилось это не от боярина, моим несчастием, неужели бы я у великих государей не упросил или бы им не заслужил? Я и теперь со всем своим домом не могу утешиться; жена моя бедная и дочь глаза повыплакали; лучше бы мне было голову потерять, нежели такую беду видеть, что дома плач беспрестанный. Блаженной памяти великий государь царь Феодор Алексеевич обещал мне, если сыщу себе зятя, хотя бы и низкой породы, то пожалует его честью и крестьянами удовольствует. Теперь я бедную дочь свою выдал за человека высокой породы, за боярина Федора Петровича Шереметева, но утехи мне от этого никакой: что было у дочери моей платья, все в закладе и проедено; сват мой боярин Петр Васильевич к сыну своему не ласков, ничего сыну своему не дает и не поучит, как жить пристойно с добрыми людьми, честных почитать: кто от бога помилован и от великих государей пожалован, того надобно чтить. Мое бедное сердце оттого сильно сокрушается. А если бы великие государи пожаловали меня за мою верную службу, приказали зятю моему быть в Киеве, то я бы его всем ссужал и со всеми домочадцами его прокормил, в имения его послал бы своих верных людей, велел посеять хлеба всякого довольно, в огородах овощу, все было бы пристроено и убережено. Милости прошу у великих государей и у благородной государыни царевны, чтоб мое прошение боярин князь Василий Васильевич донес до них, чтоб приказали зятю моему быть в Киеве воеводою, а в товарищах послали бы окольничего Леонтия Романовича Неплюева: он человек добрый, в этих краях жить умеет, зять мой при нем учился бы. Ко мне была бы царская милость, а в здешнем малороссийском народе страх, что я гетман, а зять мой в Киеве воевода; желаю я этого не для того, что зятю моему в Киеве будет прибыльно, но для осторожности и страху малороссийского народа. Да и то бы государская ко мне превысокая милость, чтобы дочь моя со мною, с матерью, с братьями и сестрою увиделась и меж собою поговорили. А если зять мой что станет в Киеве делать непристойно, то я сам к нему поеду, или сына пошлю, или жену и дочь, и велю его уговаривать, чтобы жил между людьми приятно и поважно. А на боярина князя Василья Васильевича никакой досады я не имею, и никто ко мне не писывал, и хотя бы сват мой боярин Петр Васильевич и писал, то я бы ему не поверил, потому что он и сам к сыну своему не ласков. Я боярину князу Василью Васильевичу истинно обещаюсь, что я ему верный приятель и слуга; только ты донеси до его милости, чтоб он умилосердился на мои слезы и на плач всего моего дома, упросил великих государей и государыню благородную царевну, чтоб на весну зятя моего послали в Киев».
