Kitabı oku: «Император из стали: Сталь императора», sayfa 4

– Ваше императорское величество?..

– Спокойно, Карл Петро́вич, не нужно привлекать лишнее внимание. Будет очень здорово, если мы побудем некоторое время у вас в гостях инкогнито. Крейсер к плаванию готов? Тогда отдавайте соответствующие распоряжения и держим курс на Кронштадт – у кромки льдов нас должен ждать «Ермак» со Степаном Осиповичем.

* * *

Барон Гораций Осипович Гинцбург был, как всегда, нетороплив и деловит, раздавая поручения за утренним чаем, куда приглашались наиболее доверенные лица. Секретари, они же – курьеры, они же – цепные псы своего хозяина, числом с полдюжины, наоборот, были поджары, сосредоточены и заряжены на немедленное действо, как скаковые жеребцы на ипподроме. Нежное, сыновнее обращение старого коммерсанта со своими подчиненными только усиливало серьезность поручений и предусматривало абсолютную исполнительную дисциплину.

– Альфред, мальчик мой, отправляйся к Варшавскому. Засвидетельствуй Абраму Моисеевичу мое нижайшее почтение и приступай к работе с газетчиками, каковую мы планировали вместе с господином Ротшильдом.

– Давид, сынок, собирай своих помощников и, помолясь, делайте свое дело в типографиях. Да-да, строго по инструкции, никаких изменений и дополнений не будет. Пожелание только одно – не затягивать, завтра к утру весь тираж должен быть готов.

– Владимир, не скучай, я ничего не забыл. На тебе – братья Поляковы. Передай им, что старый Горацио просит их помочь организовать банкет – они поймут, о чем идет речь, и далее – телеграф и московская железная дорога. Все свежие сведения и события об императоре ты должен моментально передавать Давиду – он знает, что с ними делать…

* * *

– Вы уж поберегите себя, Александр Дмитриевич! – напутствовал Мамонтов капитана Нечволодова. – Мне страшно становится, как подумаю, какую бомбу вы везете в столицу. Смотрите, чтобы по дороге она не взорвалась у вас в руках.

– Полноте, Савва Иванович, – усмехался главный армейский критик «золотого рубля», – мне по долгу службы положено уметь обращаться со взрывчатыми веществами, тем более, что еду не один – с такой-то охраной даже губернатор не катается.

– Так-то оно так, но вы даже не представляете силу и коварство человека, чьи интересы мы задели, – качал головой заводчик. – В любом случае, в Бологое меняйте транспорт – наши люди вас будут ждать. Далее до Петербурга будете добираться дровяными узкоколейками… Страсти-то какие, Александр Дмитриевич, творятся! Государь сумасшедший… Если бы я его не видел! Да он нормальнее всех нас вместе взятых…

– Ничего, Савва Иванович, не в первый раз, – напряженно улыбался Нечволодов, – стрелецкий бунт Россия-матушка пережила, переживет и министерский…

* * *

По свидетельству очевидцев, в это январское утро на небе Петербурга наблюдалось редкое природное явление – гало. На затянувшемся белесоватой мглою небе мутно-красное солнце создало в тумане около себя два отражения, и глазам казалось, что на небе три светила. Потом, в третьем часу дня, необычная зимою, в небе расплылась яркая радуга, а когда она потускнела и скрылась, поднялась снежная буря.

С самого утра, как только рассвело, со всех концов Петербурга к Зимнему потянулись длинные вереницы людей. Шли поодиночке, группами, целыми семьями – с женами, с детьми. Такого многотысячного скопления народа здесь еще не бывало. На дороге приостановили движение конок. Появились священники с иконами и народные энтузиасты с царскими портретами. Не умещаясь на улице, толпа, как дрожжевое тесто, расползалась по городу, а люди все прибывали и прибывали.

Вход на Дворцовую площадь перегораживали стройные ряды Преображенского полка. В них, как в плотину, упирался людской поток, растекаясь по сторонам и постепенно охватывая солдатский строй с флангов.

Толпа густела и ширилась, вбирая в себя все новые ручейки из улиц и переулков. Солдаты в строю явно нервничали. Невозмутимость сохранял только молодцеватый штабс-капитан, со скучающим видом прохаживающийся перед второй линией оцепления, расположенной непосредственно у стен Зимнего дворца.

– Пошто не пускаете? – истерично взвизгивал голос из глубины толпы.

– Охолони! Не велено! – строго отвечал усатый седой унтер, грозно нахмурив косматые брови.

– Да мы ж только одним глазком глянем, – игриво взывали из толпы, – убедимся, что царь-батюшка жив-здоров, и по домам…

– А ну осади! – тяжелый приклад винтовки пролетал в вершке от носа самых беспокойных, и пока это помогало. Но всем было ясно, что статус-кво ненадолго – народ напирал. Развязка случилась, как всегда, неожиданно. Веселая стайка студентов, схватив за руки одного из зевак и подбежав вплотную к армейскому оцеплению, как из пращи, швырнула его в строй солдат. Не ожидавшие применения живого метательного снаряда, служивые подались в стороны, строй дрогнул, и в образовавшуюся щель посыпалась радостно гогочущая молодежь. Унтер, уже не тратя попусту слова, огрел по спине самого наглого, который сразу рухнул как подкошенный. Подчиняясь команде, первая шеренга взмахнула прикладами и ощетинилась штыками. Хрустнули чьи-то кости. Раздались стоны раненых. На утоптанный снег упали первые капли крови. Толпа подалась назад, но, как дикий зверь, почуявший запах добычи, почти сразу остановилась и решительно двинулась на разорванную шеренгу гвардейцев. Дикий вопль «убили!» и коллективное «а-ах!» перекрыли хлопки пистолетных выстрелов. Затесавшиеся в толпу боевики в упор расстреливали солдат, расчищая проход на площадь. Усатый седой унтер первым упал на мостовую, удивленно глядя в небо остекленевшими глазами. Рядом с ним снопами валились его молодые сослуживцы. Толпа окончательно смяла строй и вырвалась на Дворцовую площадь. Вслед ей неслись истошные крики: «Царя-батюшку извели, изверги! И нас извести хотите!!! Бей сатрапов!!!»

Штабс-капитан, остолбеневший от вида обезумевшей толпы, разметавшей первую линию оцепления и несущейся прямо на него, успел, тем не менее, сделать шаг в сторону и, подняв руку, скомандовать: «По бунтовщикам! Пачками! Пли!»

* * *

– Знаете, Дмитрий Федорович, – пытался шутить Зубатов, одновременно стряхивая с себя стекольное крошево и перезаряжая револьвер, – я все чаще думаю о смене профессии на более спокойную и безопасную. Например, на укротителя крокодилов… Как вы думаете, у меня есть шанс приручить это пресмыкающееся?

– Обещаю на собственные средства приобрести и подарить вам пару рептилий, – поддержал шутку генерал Трепов, старательно перематывая оторванным рукавом рубашки окровавленную руку, – первым делом займусь, как только выберемся отсюда… Впрочем, их, наверно, можно и самому наловить на рыбалке. Точнее на крокодиловке… Надо бы только помощников с собой взять, одному с ними не справиться, уж очень изворотливые… Ратко, Спиридович! Пойдете со мной ловить крокодилов для Сергея Васильевича?

– А чем мы сейчас занимаемся? – высунулся из-за поваленного шкафа весь белый от осыпавшейся штукатурки Ратко.

– А сейчас они нас ловят, – не остался в долгу Спиридович.

– Ну слава богу, живы! – удовлетворенно прошептал Трепов. – Значит, еще повоюем.

Крепкая купеческая усадьба на северной окраине Петербурга в живописной Кушелевке, используемая лейб-жандармерией как секретная оперативная явка, была атакована сразу со всех сторон, как только руководство лейб-жандармерии собралось вместе. Это значит – за ними следили, причем долго, тщательно и очень профессионально: у мастеров политического сыска ни разу не возникло никаких подозрений. Оставшийся у входа конвой погиб практически моментально. Не повезло и жандарму, дежурившему в прихожей. После того как он, отстреливаясь, захлопнул тяжелую дубовую дверь перед самым носом нападавших, прогремел первый взрыв, сорвавший обе створки с петель и швырнувший их на унтера.

Вторая бомба взорвалась под окном, обдав защитников градом стеклянных осколков. Третью нападавшие попытались закинуть внутрь, но она застряла в ажурной решетке, покорежила и сорвала ее, обрушившись на стол, стоящий прямо у окна. Трепов, успев инстинктивно пригнуться, оставил на столешнице левую руку, за что и поплатился, выбыв из строя на следующие несколько минут. Дружный залп из всех стволов несколько охладил пыл нападавших, попытавшихся влезть через двери и оконный проем, проредил их ряды, но не заставил отказаться от первоначальных планов, о чем свидетельствовал постоянный скрип снега, тихие голоса и еле слышный лязг оружия. Самое страшное, что атакующие ничего не требовали, не угрожали и даже не ругались. Если исключить выстрелы и взрывы, все происходило в абсолютной зловещей тишине, говорящей о том, что никого тут в плен брать не собираются.

– Поручик! Чердак! – свистящим шепотом скомандовал Трепов, и Ратко кошкой метнулся к лестнице.

– Какие, кроме дрессировки рептилий, будут мысли, Сергей Васильевич? – обратился генерал уже к Зубатову.

– Если у них осталась хотя бы одна бомба, следующая атака будет для нас последней – это раз, – флегматично отозвался сыщик, – у них в нашей службе есть свой человек – это два. Очень пить хочется – это три. Скорее всего, это иностранцы – четыре.

– Сергей Васильевич, – живо откликнулся Спиридович, – а можно поподробнее про «четыре»?

– Обязательно, поручик. Давайте сначала выясним, почему так тихо на чердаке?

– Василий Васильевич! – чуть повысил голос Зубатов. – Вы что там замолчали? Команды спать никто не давал…

Будто отвечая на его вопрос, крышка чердака открылась и оттуда с грохотом скатился Ратко с выпученными глазами и диким воплем: «Все из дома!» Автоматически рванувшие к окнам жандармы были встречены беглым огнем, пули защелкали по наличникам, противно завизжали, врезаясь в остатки витых решеток, заставили отпрянуть и спрятаться за массивную мебель.

– Бомба… здоровая… просунули в слуховое окно, – просипел поручик, пытаясь восстановить дыхание… – Бикфордов шнур… изнутри не достать… сейчас догорит и каюк…

– Куда? К черному входу?

– Там нас тоже ждут!

– Давайте тогда разом попробуем! Может, хоть кто-то уцелеет!

– Поручик, отставить! – лязгнула команда Трепова. – Все ко мне! Быстро! Помогите сдвинуть стол!..

Обитатели многочисленных игорных заведений этого спокойного дачного местечка стали свидетелями неожиданных для этих мест военных действий – частая дробь пистолетных выстрелов и буханье взрывов на перекрестке Спасской и Косой буквально разорвали привычную сонную тишину зимнего вечера, выгнав немногочисленных зевак на свежий воздух. Затем бухнуло уже основательно, и крыша красивого изящного особняка напротив Беклешева сада подпрыгнула, как живая, переломилась посередине и рухнула вниз, продавив перекрытия и превратив совсем недавно крепкое здание в груду развалин с сиротливо торчащей трубой, окруженной облупленными стенами с безжизненными глазницами окон, недоуменно глядящими в ночь.

* * *

Когда Бологое было уже видно по частым столбам дыма над печными трубами, на длинном пологом повороте поезд как будто ткнулся в невидимую стену, громыхнул сцепками, дернулся вбок, видно, пытаясь объехать внезапное препятствие, заскрежетал всеми своими железками и медленно, нехотя начал заваливаться на бок. Срыв своим зеленым телом солидные придорожные сугробы, состав застыл, свернутый вокруг своей оси, как лента Мебиуса, в центре которой неестественно скособочился фельдъегерский вагон, перевозивший отчет ревизоров.

Нечволодов очнулся от энергичных частых шлепков по щекам. Бравый хорунжий, начальник приставленной к нему охраны, с которым они уже успели подружиться за эту недолгую дорогу, настойчиво приводил его в чувство.

– Александр Дмитриевич! Александр Дмитриевич! – энергично тряс его казак. – Ну же! Уходить надоть!

– А? Что? Доложить о потерях! – на автомате прохрипел капитан, старательно тараща глаза, чтобы картинка не двоилась.

– Крушение… Полагаю, что подстроенное… У нас двое раненых, один погибший… Сейчас, наверно, уже больше… – скороговоркой отвечал хорунжий, оставив в покое щеки Нечволодова и торопливо набивая барабан револьвера. – Потом появились эти… Со стороны Москвы, искали вас и ваши бумаги. Знали, где вы едете, начали палить по окнам… Ну мы им в ответ троих побили, двое ушли… Мы вас вытащили да к деревне поволокли, а они возвернулись с подмогой… Идти вам надо к станции, пока мы тут отбиваемся, сможете?

Только сейчас, сквозь отчаянный звон в ушах капитан услышал знакомый треск выстрелов. Опершись о руку хорунжего, Нечволодов рывком поднялся, земля качнулась, тошнотворный комок подкатил к горлу и ударил в нос.

– Вместе отобьемся!

– Не можно, – нахмурился хорунжий, – имею строгий приказ доставить вас в целости, даже ценой… – он запнулся. – Одним словом, Александр Дмитриевич, за нас не переживайте, мы люди привычные. А вы давайте, поспешайте. Может, дойдете… Тогда помощь какая поспеет… Тут же раненых и побитых страсть как много, особенно в третьем классе…

Всучив Нечволодову саквояж с документами, хорунжий осторожно подтолкнул его в спину, а сам потрусил в сторону лежащего на боку паровоза. Из его покореженных котлов извергался пар, создавая естественную маскировочную завесу. Перехватив половчее одной рукой сумку, а другой нащупывая в кармане штатный наган, капитан заковылял в сторону станции, поминутно оглядываясь на место крушения и тревожно озираясь по сторонам. Богатый на снегопады январь перелицевал ландшафт местности, превратив ее в ледяную пустыню. Постоянно очищаемая железная дорога оказалась в снежном тоннеле, а вокруг лежала белая целина. Ступив на нее, можно было провалиться по пояс, а то и с головой.

– Ничего-ничего, – скрипнул зубами Нечволодов, – бывало и похуже.

Хотя, что кривить душой, так плохо еще не было никогда. Как бы в подтверждение этого где-то сбоку раздалось бойкое гиканье, и капитан, забравшись на снежный валун, увидел вдалеке всадников числом не менее десятка, огибающих огрызающийся огнем поезд и яростно погоняющих лошадок, вязнущих в глубоком снегу.

– Заметили, черти, – обреченно простонал офицер, спрыгивая с валуна и оглядывая ровный, как стрела, снежный тоннель в поисках хоть какой-то мало-мальски приемлемой огневой позиции. – Ну хоть чуть-чуть вперед пройти, может, успею где сховаться… До станции версты две. Им по целине – все три будет… Идут медленно, но это – пока не выскочат на полотно, а как случится, там уже никакого соревнования в беге не получится. Хоть как-то задержать…

Нечволодов вытащил из саквояжа бумаги, старательно запихал их за пазуху, а опустевшую сумку демонстративно оставил на путях – хоть полминуты выиграть. Сам же, не оглядываясь, припустил со всех ног к спасительным дымам такой желанной деревни.

Впереди уже виднелся семафор и за поворотом угадывались станционные домики, но, задыхающийся от спурта по трескучему морозу, он понял – не уйти. Топот копыт по шпалам за спиной слышен был все отчетливее. Всадники уже не погоняли лошадей гиканьем – ясно было, что никуда одинокий пешеход от них не денется. «Не стреляют – значит нужен, наверно, живым…» – подумал капитан, когда от станции прямо ему навстречу выскочил двуконный возок с каким-то сооружением, покрытым дерюгой. Затормозив от неожиданности, капитан увидел на одном из пассажиров морскую форму и рванул вперед с удвоенной энергией. Именно об этом встречающем предупреждал его Мамонтов, и теперь капитан понимал, что это – его последняя соломинка, хотя к горлу подступало отчаяние: ну что могут сделать трое пеших против десятка конных?

– Александр Дмитриевич? – привстав на возке, то ли вопросительно, то ли утвердительно крикнул флотский.

Нечволодов, уже не в состоянии ни слова произнести, кивнул на бегу, понимая: бежать ему до возка остается ровно столько же времени, сколько осталось доскакать до него ближайшим преследователям.

– Александр Дмитриевич, ложитесь! – отчаянно закричал лейтенант, срывая дерюжку и обнажая хищное жало пулемета. С размаху шмякнувшись на землю и откатившись в сторону, капитан закрыл голову руками. «Тах-та-та-тах!» – захлебнулось звонким лаем оружие конструкции Хайрема Максима. Дикое ржание, ругательства, крики и стоны в двадцати шагах за спиной заставили Нечволодова перевернуться на спину и выставить вперед руку с пистолетом… Его участие уже не требовалось – снежный тоннель перегораживала плотина из дергающихся в агонии конских туш и человеческих тел. Их безжалостно продолжали рвать длинные пулеметные очереди. Кроваво-красные ошметки разлетались по сторонам, налипали на снежные стенки, неровным слоем покрывали все пространство на три шага вперед. Под этой грудой плоти, еще мгновение назад живой, снег стремительно таял и сразу же превращался под трескучим морозом в ярко-красный лед, по которому струились и пузырились багряно-черные потоки.

– Какой кошмар! – прошептал капитан и провалился в спасительный мрак небытия…

* * *

Отправив шифрованное телеграфное сообщение в Лондон, резидент английской королевской разведки звонко свистнул извозчику и скомандовал: на Малую Морскую! В середине XIX века молодой фотограф Уильям Кэррик вместе с другом Джоном Мак-Грегором на этой улице в доме № 19 открыли студию фотографии. Кэррик в свободное время выходил на Невский проспект и приглашал в студию лоточников, разносчиков, мастеровых, солдат. Собрание примерно из сорока таких изображений фотограф подарил наследнику престола и получил за это перстень с бриллиантом.

Фотомастерская была великолепным прикрытием для разведывательной работы. Фотопластинки с изображениями, интересующими британских военных, легко терялись среди остальных фотографий, а свободно открытые для посетителей двери фотостудии позволяли беспрепятственно и не вызывая подозрений встречаться со связными и резидентами. Сегодня был особый день, британская разведка могла смело записать его себе в актив. Да что там день! Целая неделя была на редкость удачная! Сначала очень вовремя увидели свет заявления немецких психиатров о невменяемости русского царя и Манифест о переходе власти к Временному правительству. Соглашение между Германией и Россией, насторожившее всю британскую аристократию, теперь вообще отменялось или, как минимум, откладывалось. Затем последовали воскресные беспорядки, превратившиеся в массовую бойню на Дворцовой площади. Уильяму удалось сделать настолько удачные фотографии, что их оторвут с руками все газеты Европы. Российский медведь на глазах валился в преисподнюю, и чем ниже он падет, тем меньше проблем будет создавать британскому льву в азиатских и дальневосточных делах. Поэтому все силы британской разведки были задействованы для богоугодного дела низвержения Российской империи, частью которого был постоянный сбор разведывательных данных. С минуты на минуту в фотоателье должны подтянуться агенты со свежей информацией. Ближе к вечеру появится и сам посол его величества в России Чарльз Стюарт Скотт. У него уже вырисовывались новые любопытные политические комбинации.

Шумную праздношатающуюся компанию, явно нацелившуюся сделать памятный снимок, Джон увидел, не доходя до фотомастерской. Молодые крепкие брюнеты топтались на морозе, вызывающе поглядывая на прохожих, не забывая при этом раскланиваться и всем своим видом излучая оптимизм и учтивость.

– Хелоу! – радостно вскричал один из них, увидев Джона.

– Хеллоу! – ответил англичанин, натянув дежурную улыбку и мучительно вспоминая, где и когда они успели познакомиться. – Хау а ю?..

Больше ничего он сказать не успел. Пудовый кулак гостя опустился на английскую макушку и отправил разведчика в нирвану. Он вынырнул из небытия только внутри ателье, будучи плотно привязанным к стулу. Напротив сидел один из пижонистых типов, внимательно разглядывая свеженапечатанные пластинки с утренними событиями.

– Кто вы такие? – Джон решил ошарашить грабителей своим напором. А то, что это были именно они, не вызывало у него ни малейшего сомнения. – Я – подданный британской короны! Немедленно развяжите и молитесь, чтобы вам не пришлось потом жалеть о своем недостойном поведении!

– Слушай, дорогой, – с характерным кавказским акцентом, произнося «а» вместо привычного «о», подал голос собеседник Джона, – зачем ты такой нервный? Мы же у тебя в гостях! Законы гостеприимства обязывают быть более почтительным. А ты сразу «я британский подданный»… И что ты сделаешь, подданный? Крейсер сюда вызовешь?

– Что вы хотите? – отвернулся от этой гнусной рожи Джон. – Деньги в верхнем ящике бюро…

– Деньги – это хорошо, – согласился незваный гость, – но нас интересуют не они. К вам приходят очень любопытные гости и приносят крайне интересную информацию. Вот их мы и подождем. А чтобы было не скучно, так и быть, наш кассир примет от тебя добровольное пожертвование в фонд восстановления Великой Армении.

Джон криво усмехнулся. Эти варвары будто не понимают, что так просто агенты сюда не попадают и на стол информацию не выкладывают. Но когда при посещении мастерской первым из них борец за Великую Армению, услышав пароль-вопрос, быстро сориентировался и ответил правильным отзывом, а затем квалифицированно и профессионально произвел обмен информации на гонорар и следующее задание, и сделал то, чего не должен был знать по определению, Джон откровенно затосковал. Вся история последних дней вдруг стала рисоваться совсем не в тех цветах, в которых выглядела изначально. Удачные совпадения стали казаться чьей-то хитроумной комбинацией, а явные достижения – несомненными провалами. «Все совсем не так однозначно», – подумал британский разведчик, слушая, как мило балагурит с очередным его агентом этот неожиданный гость с Кавказа.