Kitabı oku: «В тени голубых облаков»

Yazı tipi:

Моим родным

На горе стояло здание ужасное,
Издаля напоминавшее ООН.
Из песни В. Высоцкого

Live simply. Give more. Expect less.
Кем-то сказано

Часть первая
Крик павлина

Окна кабинета смотрят на Женевское озеро. А сам кабинет, удобно для обзора, расположен на третьем этаже Дворца им. Уильяма Раппарда. Здесь до войны размещалась Лига Наций. Потом надолго застрял Верховный комиссариат ООН по делам беженцев. Еще только через пару лет в престижном историческом здании разместится нахрапистое детище Америки – Всемирная торговая организация.

Непрерывный стрекот копировальной машины начинает раздражать. В широко открытую дверь кабинета хорошо видно, как Ноэми, миловидная темнокожая девушка-секретарь в слишком короткой юбке, играя стройными ножками, плывет к принтеру с новой пачкой бумаги. «Господи, сколько же еще копий этих паршивых бумажек нужно сделать?» – недовольно спрашивает сам себя свежеиспеченный сотрудник Секретариата ООН Артем Кранцев. Похоже прямо на ИБД (имитация бурной деятельности) в конторах советских времен.

Сидеть в мягком вращающемся кресле приятно. Перед ним за огромным рабочим столом – женщина лет пятидесяти со следами былой красоты на слегка одутловатом лице. То есть дама, которая курила, пила и отдавалась сколько душе и телу хотелось, но выборочно и без перебора. Умные, все понимающие глаза, никаких признаков кокетства, взгляд уверенного в себе профессионала. Виолетта Денгерс – начальник службы информации Конференции ООН по бывшей Югославии. Именно под началом этой величавой, слегка помятой и уже грузной леди Кранцеву предстоит трудиться в поте лица ближайшие месяцы после сказочного зачисления в штат международных сотрудников Конференции. С зарплатой, в десять раз превосходящей его прежний оклад в родном Министерстве иностранных дел. Похоже, жизнь удалась. Фортуна наконец-то повернулась к нему передом. Причем передом многообещающим. Но его предупреждали, что здесь надо быть постоянно начеку и крутиться не на шутку, чтобы удержаться. Конкурентная среда жестка – на любой вакантный пост подаются и рассматриваются десятки заявлений от граждан всех стран мира – от индийцев до разных шведов.

Любого нерадивого, неэффективного или неполиткорректного сотрудника могут заменить в любой момент, но, конечно, не до истечения срока контракта. А контракт у Кранцева всего на шесть месяцев. Это не много. Уж точно не тысяча и одна ночь. Но таков расклад. Надо выдюжить. Как на передовой.

* * *

Новая страница в его жизни открылась всего два месяца назад в коридорах главного здания Женевского отделения ООН под названием Дворец Наций. Сплошные дворцы. Чем не сказка. Издали, с площади Наций, здание ООН выглядит совсем даже невзрачно, может быть, потому, что стоит боком. Не очень высокое, отнюдь не фешенебельное, прямо можно сказать, неказистое строение неясного желтоватого цвета. Не то что высящийся тут же неподалеку стеклянно-голубой билдинг Всемирной организации интеллектуальной собственности, похожий на огромный писсуар, который доминирует над местностью, радуя глаз своими живыми нестандартными линиями, в отличие от стоящего напротив вспомогательного помещения Международного союза электросвязи, почему-то задуманного в форме серого громоздкого ангара для самолетов.

Некогда центральный вход в ООН в Женеве вот уже сколько лет, на случай нападения террористов или ПНЛ (психически неуравновешенных лиц), забран железными барьерами. Ладно не колючей проволокой, которой густо ощетинилось перепуганное постпредство США, расположенное пятьюстами метрами выше, если продолжать дорогу в горку по авеню де ля Пэ, то есть Мира, минуя еще недавно такое родное постпредство РФ (без колючей проволоки, но с глухими железными воротами) и чуть выше на взгорке изящный особняк Международного комитета Красного Креста (МККК). Завершает незатейливое убранство площади Наций большущий колченогий деревянный стул, воздвигнутый посередине в знак предостережения и осуждения противопехотных мин. Говорят, ими сегодня в сотнях стран утыкано гораздо больше гектаров полезной земли, чем это было по окончании последней мировой войны.

За десять предыдущих лет, с самого первого приезда еще в краткую командировку, Кранцев наизусть выучил этот, как он его называл, «магистральный маршрут» – от набережной озера Леман вверх до площади Наций и далее вглубь холмов Шамбези, где приютилась Всемирная организация здравоохранения. Международный квартал – сердцевина и мотор космополитичной Женевы, которая, с ее кальвинистским аскетизмом, так бы и осталась маленьким унылым заштатным городком, не расположись здесь сперва Лига Наций, а затем Европейской отделение ООН, а значит, тысячи и тысячи осевших и приезжих экспатов, высокооплачиваемых международных чиновников. Еще недавно, в Советском Союзе, служба в ООН считалась хоть и приятной, но не очень привлекательной для отечественных дипломатов. Не считая нескольких особо престижных постов в Нью-Йорке, в непосредственном окружении Генерального секретаря ООН, которые, как позже выяснилось, занимали профессиональные разведчики, сотрудники МИДа по карьерным соображениям предпочитали надежные и солидные позиции в посольствах и постпредствах. А все потому, что советские чиновники ООН испокон века были приравнены в зарплате и в рангах к сотрудникам МИДа и, соответственно, были обязаны возвращать львиную долю своих внушительных международных окладов в «закрома родины». Эдаким образом советское дипломатическое присутствие в мировых столицах сосредоточения учреждений ООН, как то Нью-Йорк, Женева, Вена, Найроби или Бангкок, на протяжении всей истории Организации финансировалось как бы ею самой, поскольку в бухгалтерии соответствующих совдипточек поступали солидные суммы валюты, с лихвой покрывавшие мизерные зарплаты постпредовских сотрудников и представительские расходы послов, к вящей радости руководства МИДа и госбюджета. Конечно, необходимость добровольно-принудительно отдавать, то есть отрывать от сердца, «честно заработанные», а для многих «свои кровные» большие деньги всегда была источником скрытой боли и скрытого же недовольства советских сотрудников ООН. Рано или поздно некоторые из них восставали, взрывались, переставали сдавать деньги и переходили в разряд «отщепенцев». Но таковых, по правде сказать, были единицы, потому что в советской системе подобный демарш приравнивался к измене родине, и не всякий был готов пойти на такой риск ради денег.

* * *

Справедливость восторжествовала, а точнее, эпоха благоденствия наступила в конце прошлого года, когда правительство уже ельцинской России приняло щедрое решение перестать отбирать зарплату у своих сотрудников в ООН, что должно было послужить еще большему упрочению их чувства благодарности и преданности родине. В результате полученной вольной примерно полторы тысячи или больше вчерашних советских, а ныне российских граждан, заброшенных разными путями в ООН, независимо от их заслуг перед родиной и профессионального мастерства, автоматически перешли в разряд самых высокооплачиваемых чиновников новой России, если считать средним жалованье ооновского сотрудника в размере 8–10 тысяч долларов ежемесячно, освобождение от уплаты налогов в стране пребывания и оплату Организацией учебы детей и расходов на поддержание крепкого здоровья всех членов семьи, плюс безбедное и приятное житие в свободной стране, как раньше говорили, с мягким климатом и твердой валютой. В сравнении с этой манной, учитывая ответственность и нагрузки, должность российского министра иностранных дел, по формальному размеру жалованья, можно было смело считать незавидной, не говоря уже о сопряженных с физическим и юридическим риском позициях олигархов или уголовных авторитетов. В новой России лучше зажили разве что депутаты Госдумы.

Теперь понятно, почему большинство новоявленных российских чиновников ООН в указанном году поспешило отказаться от принципа национальной замещаемости своих постов (так называемого секондмента) и спешно подписать постоянные контракты с Организацией. С этого момента следует вести отсчет настоящей, хотя и не замеченной миром и широкой общественностью, моральной и материальной революции, расколовшей прежде единый и сплоченный контингент отечественных дипломатов на жирующих сотрудников международных организаций и прозябающих мидовцев с их средней зарплатой, эквивалентной 300, от силы 500 долларам в месяц. И совсем даже не блатной Тёма Кранцев вдруг оказался в числе таких «счастливчиков», хоть и на короткое время. А ведь это тоже стресс. Но положительный.

Как утверждают оптимисты, каждый человек – кузнец своего счастья и у каждого счастья есть свой волшебник. Был свой предтеча, кудесник или, точнее, магистр волшебства и у везухи, свалившейся на российских сотрудников ООН. Дальновидно и загодя выковывая свое простое человеческое счастье, этот человек осчастливил несколько сотен других. Это, конечно, не много, все они так или иначе были ему лично известны, близки или обязаны, ну а всех желающих, понятно, не осчастливить. Есть имя у нашего кудесника. Кранцев хорошо представил себе этого полноватого негромкого человека с вкрадчивыми, подчеркнуто интеллигентными манерами. Жизнь всегда улыбалась в ответ улыбчивому и приветливому Ивану Ефремовичу Павловскому, а ее большую часть он провел в стенах или в контакте с ООН. К осуществлению заветной мечты он шел долго и упорно, но в общем-то прямым путем: служебное рвение, искусство внутренней дипломатии, умение дружить со службами безопасности и безупречная вежливость, скрывающая острый ум и точные инстинкты прагматика и циника, но можно, конечно, сказать и шахматиста.

В далекие семидесятые будучи ответственным сотрудником Департамента разоружения ООН по советской квоте, Иван Ефремович имел в своем подчинении некоего смышленого африканца, души не чаявшего в своем советском начальнике. Шли годы, Иван Ефремович по долгу службы и призванию ведал делами ООН, успешно двигался вверх по ведомственной линии и со временем поставил под свой контроль практически все назначения советских сотрудников в ООН. Перестройка открыла еще более широкие двери разумному и обходительному либералу, вполне логично и обоснованно приведя его на пост заместителя министра иностранных дел, курирующего международные организации. Не отставал в карьере и его бывший африканский подчиненный, ставший ко времени скромным Генеральным секретарем ООН. Карта легла. Пора было действовать наверняка.

Новые времена требовали демократизации обстановки в МИДе, изрядно поредевшем после попытки путча в августе 1991-го и назначения министром приземистого и заносчивого Андрея Озерова, верного друга США. Одной из «демократических мер», вызвавших радость «узкого круга ограниченных людей», стала отмена сдачи ооновской зарплаты в госкассу. Так получилось, что своей карьерой честолюбивый Колокольчик, как его за глаза звали коллеги, был обязан все тому же Ивану Ефремовичу, поднявшему его в советском МИДе до уровня замдиректора престижного Департамента международных организаций. Став российским министром, ученик не забыл бывшего покровителя. И поэтому, совершенно логично, кандидатура Ивана Ефремовича была предложена от России на пост заместителя Генерального секретаря ООН в Женеве. Ну, вот все и сложилось, славненько и, разумеется, совершенно случайно.

* * *

За прошедшие три года в качестве сотрудника постпредства РФ Кранцев сотни раз проходил в ООН через главные ворота. Прежде чем войти в здание, надо было, предъявив пропуск нагловатым охранникам, миновать проходную, затем пройти к зданию по широкой, тенистой летом, аллее. Этот проход всегда возбуждал и приободрял его, всякий раз рождая надежду. Иногда, правда, приходилось испуганно вздрагивать из-за резкого гортанного крика павлина, но со временем к этому привыкаешь. С таким же успехом это мог бы быть рев слона или крик обезьян, философски заключал Кранцев. Когда-то, еще в тридцатые годы, одним из условий, поставленных владельцем при передаче этой территории в дар городу, было обязательство беречь и лелеять нарядных райских птиц. Обязательство перешло к ООН при передаче ей территории городом, и с тех пор павлины привольно себя чувствовали в кущах и на лужайках международной организации.

Серым мартовским днем 1993 года главные ворота ООН на площади Наций в Женеве еще были открыты для въезда автомобилей и приветливо распахнулись, пропуская «обычный», разумеется, черный лимузин, а точнее, «трехсотый» «Мерседес», который медленно пересек аллею, нырнул под арку широкого внутреннего двора и остановился у подъезда номер 2. Из машины неторопливо выбрался полноватый, улыбчивый господин. Вслед за ним показался высокий брюнет явно итальянской внешности, начальник протокола Гвидо Пецциано, а навстречу шагнула строго и скучно одетая леди, заведующая Политдепартаментом, свирепая голландка Марта Бэрон, в задачу которой входило приветствовать высокого гостя и препроводить его в рабочий кабинет. Однако гостем себя Иван Ефремович не чувствовал – он прибыл, чтобы быть здесь хозяином. Несмотря на порядковый номер, этот подъезд был и остается главным служебным входом, ведущим в кабинет генерального директора Женевского отделения ООН. Парадным же считается подъезд, ведущий в зал заседаний Ассамблеи, расположенный двумя этажами выше и выходящий к холмам Шамбези, а точнее, к единственным воротам, через которые разрешен проезд основной массы сотрудников и гостей ООН. Если стоять спиной к этому «рабочему» входу во Дворец Наций, то на противоположной стороне улицы, слева наискосок можно видеть ворота, а за ними зеленый пригорок российского постпредства с редкими невысокими строениями.

За этими самыми воротами Артем Кранцев, первый секретарь постпредства, уже четвертый год пытался придать своей рыхлой жизни какое-то подобие материальной формы. Эти попытки выражались в частых посещениях здания ООН для участия в различных заседаниях, рабочих группах, переговорах и конференциях по гуманитарным вопросам, а также в простом шатании по бесконечным коридорам и бесконечном сидении с различными знакомцами за бесконечными чашечками отменного кофе по цене в два раза более низкой, чем в городе. Ну чтобы не сильно тратились ооновцы. На дипломатическом языке это называлось «работать в кулуарах». Разговоры по существу дел, входивших в служебные обязанности Кранцева, – права человека, гуманитарная помощь – составляли чуть больше половины этой околокофейной деятельности. Еще двадцать процентов занимала пустая, но обязательная протокольная болтовня о погоде, о хренах и пряниках с раздачей приторно-нежных улыбок налево и направо, и лишь последние двадцать можно было назвать персонально полезными, ибо речь шла о сборе информации и закреплении личных контактов, способных, как хотелось надеяться, вывести на сферы и людей, предлагающих контракты для работы в ООН. А именно это стало основной и захватывающей целью кулуарной суеты российских дипломатов после освобождения ооновских зарплат.

Производственная деятельность Кранцева в стенах родного постпредства заключалась в написании десятков отчетов о состоявшихся контактах и заседаниях, во внесении инициативных предложений о действиях по тем или иным гуманитарным проблемам и в поддержании ровных отношений с коллегами, дабы не вызвать их раздражения своим чрезмерным служебным рвением или слишком независимым видом. За все это ему причиталось в конце месяца три тысячи франков плюс оплаченная квартира и служебный автомобиль «Мазда» вполне пристойного вида. Тот факт, что сей оклад составлял примерно половину средней зарплаты швейцарского мелкого служащего и треть жалованья эквивалентного международного чиновника, не являлся достоянием гласности и не подлежал широкой, а точнее, никакой огласке за рубежом, как не был и оспорим. Крутись и помалкивай.

Просторная квартира Кранцева в общем устраивала: с одной стороны вид на парк, с другой – тихий, зеленый двор. Конечно, хотелось бы видеть в окно Монблан и струю на Женевском озере. Но не всем же такое благо. Огорчение вызывала скудость обстановки – зарплаты едва хватало на питание и еду, на малюсенькие сбережения, поэтому речи быть не могло о покупке своей мебели, ну а казенная, сами понимаете, убогонькая и разношерстная. Да, в конце концов, не князьев принимать и с западниками тягаться бесполезно, те наживают добро всю жизнь и повсюду его таскают, все им оплачено и сразу в любой стране, в снятых домах, у них уют и отпечаток личности хозяев.

А у нас лишь бы на чем было сидеть. Судя по всему, профессора Арно из Женевского университета с его мымрой-женой бедность обстановки Кранцевых просто покоробила, они прямо-таки давились икрой, водка им просто в горло не лезла, все по сторонам смотрели, надеясь, видимо, высмотреть припрятанную статуэтку из римских раскопок или еще что ценное в полупустом кранцевском буфете, богатом лишь двумя десятками стеклянных бокалов и десятком книжек карманного формата.

Ну и еще матрешкой для русского антуража. А вот австралийцам Джиму и Мэг все внешнее было до лампочки. Они пришли поесть икры, выпить с удовольствием водки и поржать от души над рассказами Кранцева о российских благоглупостях. Принимать у себя иностранцев с непременной икрой, пельменями и водкой было для русских дипломатов единственным способом расплатиться с чужеземными коллегами за их гостеприимство: частые коктейли и обеды на верандах добротных вилл, приглашения в рестораны и на барбекю. В ресторан сами-то русские не ходили, не то что иностранцев приглашать. У тех зарплата в четыре раза больше, вот и пусть раскошеливаются. Но стыд и досада за свою бедность все же грызли исподволь, потому и держали русских за людей второго сорта. Даже когда зарплату в ООН отпустили. Это сколько же лет надо, чтобы материальный статус довести до уровня западных коллег, которые годами накапливали свои зарплаты и жили себе нормально-красиво, а не судорожно, в ожидании близкого конца командировки, как россияне, для которых каждая поездка за рубеж была великим одолжением родины и манной небесной.

* * *

В тот серый мартовский день, когда Иван Ефремович Павловский с затаенной тихой радостью в душе вступал в свой безразмерный кабинет на втором этаже здания ООН, Кранцев, как обычно, фланировал по этому зданию, перебегая с одного заседания на другое. Проходила очередная сессия Комиссии ООН по правам человека, дел было невпроворот, и все напряженно ждали появления делегации новой России – с чем новеньким пожалуют российские демократы? Демократы пожаловали почти в прежнем советском составе – откуда сразу взяться специалистам по ооновским игрищам, – но с новыми, передовыми установками и, конечно, с новым главой делегации, знаменитым бывшим диссидентом Петром Кузовлевым. По указанию нового, «прогрессивного» руководства МИДа их основным принципом теперь было соглашаться на все предлагаемые западниками резолюции, по которым еще четыре года назад СССР воздерживался или голосовал против. Главным новшеством стало шумное присоединение России к американской резолюции с осуждением режима на Кубе. Можно было подумать, что Россия наконец-то прозрела, поняв, сколь «прогнившим» является сей дружественный еще вчера режим, или что за прошедший год Кастро чем-то особенно насолил Москве. На самом же деле всем было ясно, хотя вслух никто этого не говорил, что прыткий Озеров просто старается потрафить американцам в самом чувствительном для них вопросе на Комиссии. Под это дело подогнали даже известного, «неподкупного» журналиста «Известий» Евгения Гайца, который, потершись в кулуарах Комиссии, тиснул сколь гневную, столь и бездоказательную статью о том, как все прогрессивное человечество – которое еще вчера строем шло за СССР, а сегодня, похоже, переметнулось в стан США – осуждает деяния кастристов.

По своему служебному положению Кранцев, как зарубежный кадр, обязан был оказывать постоянное внимание руководителю отечественной делегации правозащитников, включая домашние обеды, походы по магазинам и знакомство с окрестностями Женевы. С обедами проблем не было – Света вкусно готовила, запасы элитной русской водки из служебного магазина в доме Кранцевых никогда не иссякали, а гость не отказывался выпить, принимал со вкусом и, на удивление, никогда не пьянел. В магазинах тоже проблем не возникало, командировочных у главы делегации, похоже, было немного, а выбор товаров остался советским – все в семью. И вообще Петр Андреич держался скромно, просто, без начальственной фанаберии. Как настоящий демократ. Говорил тихо и почти никогда не выпускал изо рта советские папиросы «Беломорканал». Интересно, где доставал их в Москве? Его тихие рассказы о годах, проведенных в ГУЛАГе, на Колыме, наполняли содержанием долгие вечерние прогулки по окрестным лесам, на склонах Юрских гор, окружавших Женеву. Кранцеву оставалось только внимать, не задавая лишних вопросов, и мотать на ус опыт бывшего диссидента. Чисто по-человечески он, сын строгого советского прокурора, полностью сочувствовал, потому что был в принципе против посадки в лагеря за инакомыслие, хотя сам никогда им не баловался, ибо считал, что идти против своего государства – безрассудство, подрывающее «устои». Но Кузовлеву об этом, конечно, не сообщал, просто слушал его негромкие рассказы, молча кивая в «сокровенных» местах. В итоге высокий гость настолько проникся доверием к молодому дипломату, что в один из дней признался, мол, французские друзья приглашают его в Гренобль на торжественный вечер в его честь и ему очень хотелось бы с ними встретиться в ближайшую субботу, но вот визы французской у него, как назло, нет. Отчаянным парнем себя Тёма Кранцев никогда не считал, но перед таким «вызовом» стушеваться, отступить не мог. Семь бед – один ответ.

Путь до Гренобля не очень далек, каких-то 140 километров, часа полтора по скоростной автотрассе. Выехали сразу после заседания в ООН и около восьми вечера входили в ярко освещенный конференц-зал Гренобльского университета. Собравшиеся, больше сотни человек, встретили Кузовлева аплодисментами, а сопровождающего – настороженными взглядами. Наверняка приняли его за агента спецслужб, приставленного к бывшему диссиденту. Не привыкать. Этими подозрениями и неприязнью он досыта напитался, когда работал в Париже. Главное, что Кузовлев доставлен к месту церемонии. Приветствия официальной части по адресу «посланца свободной России» закончились сравнительно быстро, но ни одного доброго слова об «этой самой» России Кранцев не услышал, любое выступление сводилось к порицанию «нарушений прав человека» в СССР, в стране, исчезнувшей уже два года назад. «Горбатого могила исправит», – с грустью думал Кранцев с бокалом вина уже на коктейле, наблюдая, как участники наперебой обращаются к русскому гостю, «вырвавшемуся из застенков КГБ». «А ведь все эти люди, которые раскачивали Союз, будто “не заметили” перемен, и, видимо, доверия между нами никогда не будет». Встреча затянулась, и в Женеву «подпольщики» возвращались за полночь, рассекая глухую темноту. Подвыпивший Кузовлев рассматривал полученную красивую медаль, а Кранцев молил Бога, чтобы их не тормознула французская полиция и не запросила визу. Но все обошлось – на швейцарской границе он предъявил свое служебное удостоверение и диппаспорт, а его машина с дипломатическими номерами и «важной персоной» на заднем сиденье подозрений у сонных пограничников не вызвала.

– Спасибо вам, Артем! – просто сказал Кузовлев, вылезая из машины перед входом в отель. – Ценю ваш «подвиг»… он останется между нами.

* * *

Разумеется, Кранцев был не единственным и не главным действующим лицом в российской делегации на сессии Комиссии ООН по правам человека, что вполне его устраивало, так как позволяло не в ущерб мировым проблемам справедливости и мира заниматься поиском заветной тропинки, ведущей лично его в ряды довольных жизнью ооновцев, в отношении которых проблема справедливого распределения материальных благ выглядела несколько сомнительно. Число западников, желающих приобщиться к щедрой шкале оплаты в ООН, в последнее время стало резко возрастать. Еще бы! Частный сектор возьмет не каждого, а разве так уж сложно дипломированному специалисту заниматься воспроизводством похожих как близнецы стандартных сухих бумаг и маневрировать в супербюрократической структуре, при этом используя свой родной или основной по образованию английский язык. Сразу же обострилась проблема «перепредставленности» в Организации бывших советских – российских, украинских и белорусских чиновников. Отныне они были обречены на неуклонное убывание из ООН по мере старения на радость недопредставленным: немцам, датчанам, полякам и проч. Кроме того, руководство ООН решительно было настроено в пользу расширения числа женщин в своих рядах, возведя эту идею, как всегда, в силу непререкаемого догматического принципа, что дало повод для шутки: чтобы получить место в ООН, надо быть темнокожей женщиной, желательно с инвалидностью или вирусом СПИД.

Все эти трудности разъяснял Кранцеву на английском языке с сильным итальянским акцентом волоокий и долговязый Гвидо Пецциано, сидя за чашкой оплаченного им же кофе в роскошном, бескрайнем кафетерии в новом здании ООН с видом на такой же бескрайний зеленый газон, увенчанный на горизонте Монбланом. Где-то в проеме между этими двумя точками потерялось озеро Леман, оно же Женевское, напоминавшее о себе лишь веявшей снизу прохладой. Впрочем, в кафетерий – царство кондиционированного воздуха – озерная прохлада не проникала. Гвидо был карьерным ооновцем и служил в офисе гендира. Именно он на днях встречал у второго подъезда, вместе со своей соперницей по карьере высушенной голландкой Мартой Бэрон, и сопровождал по дороге в кабинет нового босса – Ивана Ефремовича Павловского. Гвидо только что получил очередное повышение – должность Пи-5 – и, судя по всему, был очень польщен и горд от сознания своих десяти тысяч баксов в месяц.

– Ю маст андерстенд, Артьом, – вяло, без всякого подъема, но терпеливо объяснил он Кранцеву, – ситуация для русских сейчас очень и очень усложнилась. Вы перепредставлены не просто на несколько человек, а в несколько раз. При любом отборе кандидатов, а на любой пост в Женеве подают десятки желающих, русский автоматически выбывает из игры в сравнении с любой недопредставленной страной или кандидатом-женщиной. Обойти это правило невозможно, так как за этим строго следят контрольные органы… не как у вас в России, где такого рода вопросы решаются по знакомству… Но ты можешь подать в какую-либо полевую операцию – Камбоджу или Ирак, там для русского еще есть шанс прорваться…

Примерно то же самое на французском без акцента объяснял ему другой ооновский знакомец – вечно улыбающийся Юбер Мафуди, счастливое великовозрастное дитя высокопоставленного ливанца и богатой француженки.

– Вы наивный мальчик, Артем. В личном качестве хорошего работника вы никого в ООН не интересуете. Важно, кто стоит за вами – постпредство, министр, президент или абстрактно Россия в целом, в виде какого-то ведомства… Что с вас наварить, если Россия никаких взносов на содержание своего сотрудника ООН не сделает, как, например, Швеция, Голландия или Канада.

А политический вес вашей некогда великой страны уже не тот, все позиции вы сдали и идете в фарватере у американцев, кто же станет с вами считаться. Возьмите недавнее назначение на пост Пи-5 в Департамент информации вашего соотечественника Павлычева, его так продавливали и в Женеве, и в Нью-Йорке, письма и обращения постпреда, напоминания на уровне министра. Хотя ни для кого не секрет, что Всеволод Павлычев – сын генерала КГБ, или как он там у вас теперь называется. У вас, мон шер Тиома, такой поддержки нет, значит, вы не интересны своим собственным службам. И у вас, по сегодняшним понятиям, неправильный паспорт и неправильный пол для того, чтобы рассчитывать на работу в ООН без мощной поддержки. Или найдите себе покровителя среди ооновских начальников-геев, отдайтесь ему, и вы получите место, – закончил сомнительной шуткой свое откровение Мафуди, намекая на то, что он лично – не гей.

«Ну, положим, задницу я драть не собираюсь даже за бабки ООН», – про себя подумал Кранцев, а вслух, тоже полушутя, сказал:

– Придется рассчитывать на удачу, Юбер, и на друзей. Черт побери, должны же быть в вашем протухшем обществе люди, способные испытывать чувство дружбы?

– Чувство дружбы никогда бескорыстным не бывает, – по-восточному мудрено закончил франколиванец и, поблагодарив за кофе, ретировался, одарив Кранцева на прощание своей делано дружеской, шарманной улыбкой, приторной, как пахлава.

Кранцев, конечно, не стал рассказывать иностранцу, что его кандидатура год назад была официально утверждена на замену Алексея Торопова, Пи-4 в Департаменте гуманитарных программ. Вкрадчивый, угодливый Торопов еще недавно бежал впереди всех, чтобы сдать партийные взносы, которые до роспуска КПСС в постпредстве собирал Кранцев. Узнав о назначении Кранцева в качестве своей замены, он заискивающе просил его согласия на продление своего контракта еще на год, «чтобы дочь могла закончить десятый класс в советской школе при постпредстве». И Артем тогда великодушно, «по гуманным соображениям», согласился, у него, как говорится, «не горело». Но вот с исчезновением СССР и КПСС не стало и проблемы взносов, а с ней испарился куда-то и Торопов, который сразу после отмены сдачи денег почувствовал, что нет боле у постпредских управы на ооновских, и втихаря навострился подписать с ООН постоянный контракт. Чуть позже выяснилось, что в поддержку продления его контракта постпреду звонили также «откуда надо». А с приездом Павловского достижение цели Торопова упростилось по ряду причин.

Но тогда, в бытность еще российским дипломатом, Кранцева одолевала совсем другая забота. Жена Света и дочка Аннушка, перешедшая в восьмой класс, наконец-то оформили паспорта, выкупили билеты и должны были прибыть в Женеву в конце месяца, чтобы постоянно или временно поселиться вместе с ним в служебной квартире. Воссоединение семьи стало возможным, несмотря на заявление о разводе, которое Артем и Светлана подали по обоюдному согласию три года назад в порыве взаимных обид и разочарований, но с тех пор игнорировали неоднократные вызовы в суд и интереса к «возобновлению дела» не проявляли. Небось у судейских крючкотворов накопилось к странной парочке немало претензий – дело-то оставалось незакрытым. Решение о приезде Светланы с дочкой было выношено, вымучено, выстрадано Кранцевым за долгие месяцы одинокого проживания в Женеве, под гнетом обуревавших его мыслей о том, как жить дальше с учетом перемен в России. Вопрос неуемно копошился в подсознании, сидел и ныл занозой в глубине души, а кроме того, естественно и перманентно, фигурировал в повестке дня официальных отношений с внешним миром. Только ленивый не спрашивал его каждый божий день: «Ну когда своих-то ждешь?»