Kitabı oku: «История противостояния: ЦК или Совнарком», sayfa 2

РАЗДЕЛ 1. ЦК И СОВНАРКОМ ЭПОХИ ДИКТАТУРЫ ЛЕНИНА

Глава 1. «Вавилонская башня… хозяйственной иерархии». Создание и становление советского правительства

Накануне революции большевики не разрабатывали каких-либо схем организации государства, хотя и не скрывали своей борьбы за власть, о которой, в частности, В. И. Ленин – вождь мировой революции, основатель РСДРП(б) и член ее Центрального комитета (ЦК) – высказался на Первом Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов 4 июня 1917 г.¹⁰⁵

В брошюре «Государство и революция», программном произведении, написанном в оправдание предпринятой в июле 1917 г. попытки военного переворота, В. И. Ленин подчеркнул, что о единовременной ликвидации чиновничества не могло идти речи. «Это – утопия», – пояснил вождь и декларировал не менее утопическую задачу постепенного сведения «всякого» чиновничества «на нет»¹⁰⁶.

Следует подчеркнуть, что В. И. Ленин ни в коем случае не был согласен на установление ни меньшевистско-эсеровского, ни даже однородного социалистического правительства, просто в условиях соглашательских тенденций большинства старых большевиков во главе со значительной частью членов ЦК РСДРП(б), и прежде всего Л. Б. Каменевым и Г. Е. Зиновьевым, он выразил готовность обождать с радикальным решением вопроса о власти. Альтернатива все же была отвергнута¹⁰⁷.

Когда в Смольном в ходе вооруженного захвата большевиками государственной власти решался вопрос о названии нового правительства, по воспоминаниям ленинского наркома В. П. Милютина, «…было предложено то слово, на котором все сошлись: “Народный комиссар”. – “Да, это хорошо, сейчас же подхватил т. Ленин. Это пахнет революцией”, “а правительство назвать Совет народных комиссаров”»¹⁰⁸ (СНК, Совнарком). Народные комиссариаты (наркоматы) создавались в качестве центральных органов управления отдельными отраслями государственной жизни.

Как это ни парадоксально, несмотря на ленинские установки и твердо взятый большевиками в первые месяцы советской власти курс на сворачивание центрального аппарата управления, большевистское (и большевистско-левоэсеровское) правительство по степени своей забюрокраченности намного превзошло царское правительство. Так, к примеру, опыт действовавшего в Российской империи в качестве неформального органа Малого Совета министров был использован при образовании официально действовавшего Малого Совета народных комиссаров (Малый СНК, МСНК), в ведении которого находились второстепенные, «вермишельные», как их называли, вопросы. Термин «вермишельные дела», кстати, отнюдь не советский, он пришел из бюрократического жаргона Российской империи¹⁰⁹.

Удивляет укоренившаяся в историографии традиция доверия заявлениям члена ЦК РСДРП (большевиков) с августа 1917 г. Л. Д. Троцкого в его «воспоминаниях» о ленинском предложении Троцкому поста главы правительства. Даже в современной историографии бытует мнение о том, что «…Ленин первоначально не хотел входить в правительство, предпочитая руководить страной (а возможно, и международным революционным движением) в качестве лидера партии, т. е. идеологического вождя. По-видимому, такая позиция была обусловлена и недооценкой роли “пролетарского” государства, обреченного марксизмом на быстрое отмирание, и надеждами на скорую мировую революцию. Пост главы правительства Ленин предлагал Троцкому. Но тот отказался, заявив, что враги революции будут говорить, что страной правил еврей»¹¹⁰. «Мемуары» Л. Д. Троцкого, правда, дополняют свидетельства об отказе Ленина возглавить правительство А. В. Луначарского и А. А. Иоффе, однако можно предположить, что основатель партии лишь позволил Центральному комитету себя убедить. Пожалуй, точку в вопросе ставит черновая запись заключительной речи Л. Д. Троцкого на заседании Объединенного пленума ЦК и ЦКК РКП(б) от 26 октября 1923 г.: «Разговор с Владимиром Ильичом (когда я говорил о замстве и прочее). Мой личный момент – мое еврейское происхождение. Владимир Ильич говорил 25 октября 1917 г., лежа на полу в Смольном: “Мы Вам сделаем [вотчиной] НКВД; Вы будет давить буржуазию и дворянство”. Я возражал – НКИД! Моя [позиция] была [решительна]»¹¹¹. Ленин предлагал Троцкому не пост главы советского правительства, а пост наркома по внутренним делам, на котором еврей стал бы первым объектом для террористического акта.

Систему высших государственных органов, как известно, узаконил Второй всероссийский съезд Советов, о котором в позднейшей литературе с большой иронией говорится следующее: «…с точки зрения готовности низов терпеть насилие собственной власти» все кризисы 1917 – первой половины 1918 г., «…несмотря на многомерность протекания, концентрировались вокруг одного вопроса – о мире»¹¹². Парадоксально, «…но на съезде, с которого началась “эпоха социализма” в России, не совершилось ничего социалистического. Большевики просто дозволили крестьянам доделить землю, а солдат уверили, что зимовать в окопах необязательно. Более того, они дали гарантию, что в срок проведут выборы в Учредительное собрание»¹¹³.

Экономические идеи большевиков, как отмечается в историографии, «исходили из двух главных постулатов. Первый – на пути к социализму пролетарское государство должно сосредоточить в своих руках базисные отрасли народного хозяйства, прежде всего промышленность, ибо социализм – это общество, основанное на монополии государственной собственности. Второй, тесно связанный с первым: государство осуществляет планирование экономики, т. к. “подлинное социалистическое хозяйство может быть только плановым” и, в соответствии с планами, распределяет все материальные и продовольственные ресурсы». Эти идеи отражало создание 2 декабря 1917 г.¹¹⁴ Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) как органа, наделенного регулирующими полномочиями в отношении всех экономических учреждений¹¹⁵.

Изучение высших руководящих государственных и партийных органов затрудняется отсутствием четкого разграничения их компетенции. Совет народных комиссаров под председательством В. И. Ленина изначально представлял собой политический центр власти, по сути альтернативный Центральному комитету РСДРП(б).

В современной историографии констатируется тот факт, что СНК стал не только правительством, но и политическим центром, взявшим на себя часть функций ЦК РСДРП(б). Это связывается, во-первых, с тем, что из 15 членов первого состава СНК 6 являлись членами и один – кандидатом в члены ЦК (еще трое состояли в ЦК предшествующих созывов), во-вторых, с единством места заседаний ЦК и Совнаркома, в-третьих, с концептуальной неразработанностью проблемы взаимоотношений большевистской партии и советского правительства¹¹⁶. Следует подчеркнуть, что первым, кто выразил сомнения в целесообразности (назовем вещи своими именами) частичной узурпации ленинским Совнаркомом функций большевистского ЦК, стал руководитель Секретариата ЦК, член ЦК Я. М. Свердлов: уже 29 ноября (8 декабря) 1917 г. он поставил в ЦК вопрос «…о необходимости санкции ЦК, хотя бы и задним числом, относительно решения об объявлении кадетов врагами народа»¹¹⁷. Как раз 29-го числа был напечатан утвержденный 28 ноября в 10 час. 30 мин. совнаркомовский декрет «Об аресте вождей Гражданской войны против революции» за подписями В. И. Ленина, наркомов Л. Д. Троцкого, Н. П. Авилова (Глебова), П. Г. Стучки, В. Р. Менжинского, И. В. Сталина, Г. И. Петровского, А. Г. Шлихтера, П. Е. Дыбенко, управляющего делами СНК В. Д. Бонч-Бруевича и секретаря Совета П. Н. Горбунова¹¹⁸.

Однако в современной историографии не обращается внимание на то, что имел место и обратный процесс: ЦК РСДРП(б) – РКП(б) на своих заседаниях, в обход такой формальности, как назначение наркомов Всероссийским съездом Советов, определял персональный состав руководителей советских отраслей, хотя решения о назначении наркомов не могли состояться без формального проведения в советском порядке – на заседаниях самого Совнаркома. 25 июля 1918 г. СНК утвердил наркомом путей сообщения В. И. Невского – формально по предложению ВЦИК, в действительности по решению ЦК РКП(б), о котором В. И. Ленину напомнил глава Советского государства (председатель Всероссийского центрального исполнительного комитета), руководитель Секретариата ЦК и член ЦК Я. М. Свердлов: «В К[омиссариа] те пут[ей] сообщ[ения] неурядицы. [Пора их закончить назначением] наркомом Невского. Напоминаю: однажды в ЦК вопрос уже был решен […] в положит[ельном] смысле. Предлагаю сегодня же его назначить и представить на утверждение в[о] [В]ЦИК. Свердлов»¹¹⁹ (следует обратить внимание на менторский тон послания Я. М. Свердлова, гордо и несколько самонадеянно именовавшего себя с весны 1918 г. «Председателем ЦК РКП»¹²⁰, главе рабоче-крестьянского правительства). Предложения об утверждении персонального состава коллегий наркоматов также направлялись ленинскими наркомами не только в СНК, но и в ЦК РКП(б). Однако заявление исследователя Э. Б. Генкиной, что «инициатива В. И. Ленина и Я. М. Свердлова в подборе и выдвижении руководящих кадров [советского правительства] никогда не являлась единоличным решением» и «лишь после обсуждения в ЦК намечаемая кандидатура утверждалась СНК, а затем, когда речь шла о наркомах, ВЦИКом»¹²¹, требует серьезной временной корректировки: во-первых, большевистский ЦК как коллегиальный орган не стоит путать с руководителями его Секретариата; во-вторых, в первые месяцы советской власти, в отличие от ситуации лета 1918 г., наркомы не назначались по свердловской рекомендации.

На VII съезде РКП(б) 1918 г. В. И. Ленин едва ли не настаивал на включении в ЦК представителей фракции левых коммунистов и даже заявил о необходимости «сделать попытку найти некоторую узду, чтобы вывести из моды выход из Центрального комитета»¹²². Ему было важно, чтобы цекисты выясняли отношения друг с другом, пока глава правительства будет спокойно гнуть свою линию в Совнаркоме.

Ситуация стала меняться летом 1918 г. 28 июля, в соответствии с решением СНК от 23 июля по вопросу об утверждении Коллегии Наркомата по делам национальностей РСФСР, состоялись переговоры по прямому проводу между И. В. Сталиным и Коммунистической фракцией Коллегии Наркомата по делам национальностей. Нарком дал свое согласие на утверждение предложенного коммунистической фракцией персонального состава коллегии, о чем член коллегии Наркомнаца С. С. Пестковский сообщил В. И. Ленину и Я. М. Свердлову¹²³ – правда, просив «в спешном порядке» провести утверждение коллегии «через ЦК партии и Совет народных комиссаров» именно председателя последнего органа – В. И. Ленина¹²⁴. Таким образом, в связи с отсутствием вплоть до июля 1918 г. у РСДРП(б) – РКП(б) гегемонии на власти, Совнарком обладал неким властным приоритетом перед большевистским ЦК.По образному выражению супруги Я. М. Свердлова, технического секретаря ЦК К. Т. Новгородцевой, «политический курс СНК был неотделим от курса Центрального комитета [большевистской] партии»¹²⁵. Если персональный состав ЦК и его, если по Уставу, «сокращенного состава» периодически изменялся, то, как отмечается в историографии¹²⁶, вплоть до 1920-х гг. большинство членов СНК оставались на своих постах со времен Второго Всероссийского съезда Советов, т. е. с 1917 года.

В историографии не обращается внимание на важное обстоятельство: формируя Совет народных комиссаров и оказывая давление на видных большевиков – делегатов всероссийских съездов Советов, В. И. Ленин постарался, насколько это было возможно, «развести» старых революционеров между СНК и ЦК, с тем чтобы иметь возможность проведения своей политической линии через любой из этих органов. В. М. Молотов констатировал в 1970-е гг.: «Единственным заместителем Ленина, заместителем Председателя Совета народных комиссаров вначале был Цюрупа. Но он не был членом ЦК. […] Председателем Госплана при Ленине был Кржижановский, личный друг Ленина. Еще с [18]90-х гг. они были хорошими друзьями и потом пошли почти в одно время в ссылку. Он руководил ГОЭЛРО, Госпланом, а не был членом ЦК. […] Возьмите вы третью фигуру – Красин. Тоже старый друг и товарищ Ленина. Принимал большое участие в ходе II съезда партии, где большевизм оформился, весь период [председательства в Совнаркоме] Ленина был народным комиссаром внешней торговли. А Ленин его, партийного работника, не пускал в состав ЦК… Чичерин – народный комиссар при Ленине, причем Ленин его не раз хвалил как выдающегося деятеля советской власти. А в ЦК не пускал»¹²⁷. 16 апреля 1926 г. члены Политбюро ЦК ВКП(б) Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев, которым припомнили их «ошибки» в преддверии Октябрьской революции, заметили члену Политбюро А. И. Рыкову, предложившему опубликовать письмо В. И. Ленина с требованием об исключении двух своих ближайших соратников из партии: «На Апрельской (1917 г.) партконференции т. Рыков был дальше от Ленина, чем кто бы то ни было из большевиков. С апреля по октябрь т. Рыков оставался дальше всех от позиции т. Ленина. В октябре 1917 г. т. Рыков совершил ту же ошибку, что и мы (подал заявление о выходе из состава большевистского ЦК в знак протеста против решения ЦК, отклонившего идею создания однородного социалистического правительства. – С.В.). Тов. Рыков […] по настоянию Ленина не был избираем в ЦК вплоть до IX съезда» (1920 г.)¹²⁸ притом что в ЦК одного из созывов времен единой РСДРП Рыков состоял. Таким образом, видные большевистские деятели, в которых Ленин видел малейшую угрозу, входили либо в ЦК РСДРП(б), либо в Совет народных комиссаров. В оба эти органа, за исключением Л. Д. Троцкого с формально возглавляемой им в 1917 году «Межрайонной организацией» РСДРП, входили исключительно те из лидеров партии, в лояльности которых В. И. Ленин был абсолютно убежден. Несколько особняком стоял в этой группе Я. М. Свердлов, которого основатель партии не пожелал видеть ни в ЦК РСДРП(б), ни в Совнаркоме, но которого радикальное крыло партийцев навязало в состав Центрального комитета, а затем и продавило на высший в Республике Российской государственный пост.

В распоряжении историков имеются очень разные свидетельства о политическом весе В. И. Ленина в собственном Совнаркоме.

Из эмигрантских мемуаров, весьма критически настроенных в отношении руководителей Советского государства, четко следует, что «временное», ставшее после разгона в январе 1918 г. Учредительного собрания постоянным, «рабоче-крестьянское» правительство В. И. Ленин «укомплектовал» преимущественно лично ему преданными старыми большевиками. По воспоминаниям видного советского деятеля, старого большевика и невозвращенца Г. А. Соломона, после Октябрьской революции из разговоров с большевиками А. В. Луначарским, М. Т. Елизаровым, А. М. Коллонтай и др. он «…убедился, что все они, искренно или неискренно, прочно стали на платформу “социалистической России” как базы и средства для создания “мировой социалистической революции”. И все они боялись […] пикнуть перед Лениным»¹²⁹. Сам вождь заявлял прямо противоположное. Так, 12 января 1920 г., критикуя членов Президиума ВСНХ, он сделал хорошо известное в историографии¹³⁰ признание: «У меня есть одно чрезвычайно проклятое ремесло, которое состоит в том что я председательствую в Совнаркоме и мне приходится страдать почти на каждом его заседании от отвратительной ведомственной драчки. Наркомпрод петухом сидит на Наркомпути и обвиняет его во всех грехах. Сцены бывают такие, что после многократных испытаний я говорю, что я когда-нибудь после одного из наших заседаний утоплюсь»¹³¹; «бери дубину и лупи!¹³² Это я имею несчастье видеть в каждом заседании Совнаркома»¹³³. Истина как всегда посередине. Для ее поиска и для полноты картины приведем цитату из воспоминаний стороннего наблюдателя – английского агента Роберта Брюса Локкарта: член большевистского ЦК и нарком Л. Д. «Троцкий был великим организатором, […] но нравственно он был так же не способен к противостоянию Ленину, как блоха к противостоянию слону. В Совете народных комиссаров не было человека, который не считал бы себя равным Троцкому. И не было комиссара, который не расценивал Ленина как полубога, решения которого несомненно следует принять. Ссоры среди наркомов были частыми, но комиссары никогда не трогали Ленина»¹³⁴.

Именно в этом – «секрет» политического долголетия посредственностей а ля член коллегии Наркомата по морским делам П. Е. Дыбенко и многочисленных нечистых на руку, по свидетельству российского социал-демократа Г. А. Соломона, наркомов¹³⁵. Более того – В. И. Ленин держал людей, неоднократно подводивших его вследствие собственной недальновидности, в наркомах и заместителях наркомов. Наиболее ярким примером можно признать назначенного вождем заместителем наркома по военным делам Н. И. Подвойского, которого, несмотря на регулярные просчеты, В. И. Ленин продолжал использовать в военном ведомстве – в качестве «узды» (излюбленное выражение В. И. Ленина и И. В. Сталина) на шее Л. Д. Троцкого. В. И. Ленин старался, чтобы большинство членов Совнаркома составляли политические деятели не с лидерскими замашками, а предельно лояльные вождю мировой революции. Главным достоинством Совнаркома для В. И. Ленина стало обеспечение выгодного голосования по вопросу о власти. Именно по этой причине Ленин и делал, по убеждению товарищей по партии (1922), «большую ошибку, когда он занимался из года в год совнаркомовской вермишелью (курсив наш. – С.В.) и не мог уделить достаточно времени основной партработе, партийному руководству, не мог давать вовремя ответы, будучи всецело поглощен этой вермишелью и теряя на ней здоровье»¹³⁶. Вождь, конспектируя прения, пометил в скобках: «потерял здоровье»¹³⁷. При всем своем стратегическом мышлении, умении за одно «звено» вытянуть «всю цепь», Ленин, по крайней мере, в эпоху раскола социал-демократии, когда «весь технический аппарат остался в руках большевиков»¹³⁸, привык, «как самый заправский коммерсант»¹³⁹, составлять самые подробные сметы, доказывая на деле, что «социализм – это учет». Очевидно, после прихода большевиков к власти эти навыки, полезные для руководства партией из эмиграции, стали мешать. Вождь мировой революции не должен был позволять себе занятие «вермишелью». Определенная логика в критике 1922 г., несомненно, имела место.

На первый взгляд, «вражьи голоса» и ленинские признания друг другу противоречат, однако на самом деле никакого противоречия нет: ленинские наркомы (левоэсеровские первых месяцев советской власти не в счет) были самостоятельными величинами, участвовавшими в формировании политической линии и имевшие каждый свой взгляд на многочисленные проблемы, с которыми пришлось столкнуться в 1917 г. Наркомы отстаивали свои взгляды в подчас весьма жарких дебатах, однако никто из них, за редким исключением – вроде Л. Д. Троцкого, предложившего 18 марта 1918 г. назначить себя самого председателем Высшего совета народной обороны – не покушался на авторитет В. И. Ленина как основателя партии и вождя мирового пролетариата. Именно поэтому в 1919 г. видный большевик М. К. Ветошкин¹⁴⁰ признал перед товарищами по руководству РКП(б) и, в частности, В. И. Лениным Совнарком «боевым органом Октябрьской революции»¹⁴¹ (которым вообще-то был Петроградский ВРК) с большим авторитетом в стране, значительными организационными и политическими связями – едва ли не символом власти Советов. Именно поэтому упомянутая Г. А. Соломоном А. М. Коллонтай сохраняла личную преданностью вождю, даже участвуя в 1921 г. в «Рабочей оппозиции» и выслушивая отнюдь не образцовую с точки зрения такта ленинскую критику¹⁴².

Подчеркнем, что у Совета народных комиссаров как властного центра был для В. И. Ленина целый ряд преимуществ перед большевистским ЦК. Главное из них: если, будучи в ЦК своей же партии первым среди равных членов этого органа, Ленин вынужденно считался с товарищами и уступал им в отдельных вопросах, то членов СНК он мог поставить в некие (пускай и весьма условные) организационные рамки. К примеру, 29 декабря 1917 г. Совнарком установил, по предложению своего председателя, «штраф для опаздывающих на заседания»¹⁴³. Правда, исследователь Э. Б. Генкина признала эту вздорную меру «малоэффективной»¹⁴⁴: вплоть до решения 1920 г. об оглашении фамилий злостных нарушителей дисциплины на пленумах ВЦИК, добиться от наркомов пунктуальности не удавалось¹⁴⁵, но в любом случае для большевистского ЦК и его Бюро не существовали даже такие правила, что делало ленинское лидерство в них весьма затруднительным, а сбор членов ЦК на заседания произвольным.

По свидетельству Н. Л. Мещерякова, Ленин старательно ставил товарищей по советскому правительству в организационные рамки: «В Совнаркоме разрешалось говорить докладчику пять минут, а ораторам только три минуты. “Тут, товарищи, не митинг; агитацией заниматься нечего, нужно говорить только дело”, – говорил Владимир Ильич. Поэтому Ленин всегда держал в левой руке часы. С одним товарищем вышел такой случай. Он хотел опровергнуть противника и начал свою речь издалека: начал излагать мысли противника, на это ушли все его три минуты. “Ваше время окончено”, – прервал его Ленин. – “Как, я сказал только то, что думает противник, я еще не успел изложить свои мысли”. – “Ничего не поделаешь”. – Страшный хохот, в котором принял участие и Владимир Ильич. Товарищу пришлось записаться во вторую очередь, чтобы сказать уже то, что он думает по этому делу. […] По отношению к своим речам он был так же суров: и их он сокращал до установленного регламентом времени»¹⁴⁶.

Поскольку Ленин вполне успел насладиться дискуссиями в дореволюционный период, в Совнаркоме, когда начинались дебаты, он, «слушая оратора […] в это же время просматривал иностранные газеты и какие-то корректуры. Затем время от времени схватывал бумагу и писал кому-нибудь записку. Потом он получал ответные записки, читал их. И все время внимательно прислушивался к тому, что говорит каждый товарищ. В своем заключительном слове он великолепно резюмировал все речи, все существенное, что было в них сказано, и предлагал обдуманное и обоснованное решение»¹⁴⁷.

Помимо собственно советского правительства В. И. Ленин лично укомплектовал преданными ему лицами и рабочий аппарат Совнаркома. 22 ноября (5 декабря) 1917 г. вождь подписал постановление СНК об организации Финансового отдела при СНК и назначении заведующим этим важнейшим отделом В. Д. Бонч-Бруевича¹⁴⁸, преданного, что называется, без лести и к тому же находившегося на ножах с руководителями Секретариата ЦК Е. Д. Стасовой и Я. М. Свердловым, которые небезосновательно подозревали «Бонча»¹⁴⁹ в не самых благовидных для старого большевика поступках. Не позднее 13 (26) декабря 1917 г. В. И. Ленин поручил секретарю Совнаркома Н. П. Горбунову собрать сведения о каждом отделе Смольного (фамилии заведующих отделами и секретарей, компетенция, адреса, телефоны и т. п. сведения)¹⁵⁰: о своих сотрудниках глава советского правительства желал знать все. Однако даже в ряды ближайших сотрудников основателя партии проникли креатуры Я. М. Свердлова. Именно Председатель ВЦИК направил управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу будущего секретаря СНК Н. П. Горбунова¹⁵¹, сидевшего с Я. М. Свердловым в 1903 г. в одной камере¹⁵². Видимо, прекрасно зная историю появления в ленинских помощниках Горбунова, генеральный секретарь ЦК ВКП(б) в 1938 г. репрессировал его в числе немногих совнаркомовских аппаратчиков, при том, что большинство по-настоящему преданных вождю мирового пролетариата технических сотрудников сталинский террор 1930-х гг. обошел стороной.

Совет народных комиссаров изначально сосредоточил в своих руках все финансовые вопросы. По прямым ленинским приказаниям проводился захват Государственного банка. Не позднее 19 ноября 1917 г. основатель большевистской партии даже лично приехал в Госбанк, собрал его руководящих работников, расспросил о ходе работы и прежде всего о том, как они преодолевали саботаж и обеспечивали деньгами фабрики и заводы¹⁵³. 19 ноября в Тамбове орган местного (пока меньшевистско-эсеровского) Совета сообщил: «Когда известие о нападении на московские банки “Совета народных комиссаров” стало известно […] возникла настоящая паника: вкладчики тотчас же потянулись за своими вкладами […] в банках образовались настоящие “хвосты”. […] Однако банк производил выдачи не свыше 100 рублей»¹⁵⁴.

12—13 (25–26) декабря В. И. Ленин провел совещания членов Совнаркома, в повестке дня которых стоял один вопрос – о национализации частных банков¹⁵⁵; 14 (27) декабря вождь лично руководил операцией по занятию частных банков Петрограда отрядами красногвардейцев, матросов и солдат, заслушивал доклады командиров отрядов и направлял в занятые банки комиссаров, назначенных Советом народных комиссаров – в своем лице¹⁵⁶, а на следующий день уже предоставил указание об освобождении под залог арестованных директоров банков¹⁵⁷, проще говоря, милостиво позволил им откупиться.

Комментируя данные события, историк номенклатуры М. С. Восленский язвительно указал: «20 ноября 1917 г. Государственный банк в Петрограде был внезапно занят вооруженным отрядом красных солдат и матросов. Возглавил отряд не какой-либо лихой командир, а замнаркома финансов. У кого отвоевывал находившийся уже две недели у власти замнаркома Государственный банк своей страны? Если не считать невнятных слов о саботаже, ответа на этот вопрос в советской литературе не дается. Да его и трудно дать: речь-то шла не о капиталистической частной, а о советской государственной собственности, и кого в данном случае замнаркома экспроприировал, он сам бы не смог сказать. Драматическая вооруженная акция объяснима только с точки зрения психологии рождавшегося класса номенклатуры: надежно распоряжаешься только там, где установил военную оккупацию. Эта идея не покидает номенклатуру и в наши дни. Следующая неделя ушла на подготовку новой операции. Не кто-нибудь, сам Ленин был назначен руководителем «Специальной правительственной комиссии по овладению банками». Орган с таким своеобразным названием был создан не главарями мафии или треста организованной преступности, а Временным [рабоче-крестьянским] правительством страны (оно тогда еще так называлось)», которое у власти собиралось оставаться не временно, а до скончания мира, соответственно, и была произведена подготовленная акция по овладению частными банками. В гангстерском стиле – ночью (в ночь на 27 ноября 1917 г.) все эти банки были по приказу Ленина заняты вооруженными отрядами. А на следующий день опубликован декрет: банковское дело в стране объявлялось государственной монополией, и все частные банки, как было деликатно сказано, “сливались” с Госбанком. После этой грандиозной экспроприации денежных средств перед ленинским правительством встал вопрос: как быть с ценными бумагами, находившимися у населения? Поступили просто: в январе 1918 г. аннулировали все акции, а в феврале – все государственные займы и царского, и Временного правительства. Так рождавшаяся номенклатура (в действительности ленинский Совнарком. – С.В.) поспешила наложить свою уже тяжелевшую ручонку на сбережения граждан. Был, впрочем, сделан демократический жест в сторону мелких держателей займов: все, кто имел облигации на сумму не свыше 10 тыс. руб., получали – нет, конечно, не деньги, а на ту же сумму облигации “займа РСФСР”. Скромный дар, т. к. последовавшая катастрофическая инфляция привела к полному обесценению облигаций»¹⁵⁸. Мотив ясен: как установил исследователь экономики В. А. Мау, «центральным пунктом революционного экономического кризиса является бюджетный кризис, который остается актуальным на протяжении всего периода революции. В условиях революции финансовый кризис выступает прежде всего как кризис государственного бюджета, т. е. как неспособность государства финансировать свои расходы традиционными и легитимными способами. Практически все революции», включая нашу 1917 г., «начинались с кризиса государственных финансов, который в дальнейшем практически неизбежно приводил к разрушению финансовой системы страны»¹⁵⁹.

Большевистские деятели учились финансовой премудрости буквально на ходу. 23 ноября 1917 г. ночью В. В. Осинский писал супруге: «Милая А[лександра] М[ихайловна], я пишу дома, а потому не на той чудесной слоновой бумаге, на которой излагаю свои распоряжения как комиссар Государственного банка. Я был так занят, что не мог в точном смысле слова ни минуты оторваться от банковских дел. Были дни, когда мы там сидели от половины девятого утра до 10 вечера, не обедавши, а потом ехали в Смольный. И все время распоряжения, сообщения, прием всяких людей и пр. Мы занимаемся не очень-то почтенным с виду делом: ломанием стачки чиновников банка, и с каждым днем выигрываем почву. Теперь уже у меня куча помощников, и их (чиновников) дело проиграно в принципе: мы овладели банком. Как это ни странно, обнаружились у меня, хотя и неполно, так сказать, но административные и организационные таланты. И то, что мы возьмем банк – большое завоевание, если до тех пор не лопнет все хозяйство. И то, и другое – вопрос двух-трех дней. Словом, мы в самом сердце хозяйства, как сказал сегодня на совещании банкиров, нами созванном один из финансовых тузов, и поэтому наша работа так лихорадочна»¹⁶⁰.

Заметим, что национализация банков имела одно важное следствие: она предоставляла большевикам возможность ликвидировать мощную группу давления на власть. По признанию военного представителя Антанты в Российской империи – Республике А. Нокса, в начале 1916 г. М. В. Родзянко выдал ему нечто из серии: «Распутин никогда не сможет начать борьбу за мир, т. к. ему противостоит множество банков, которые делают на войне слишком большие деньги, отчего не могут остановиться и остановить войну»¹⁶¹.

Исходя из собственного административного опыт, а также своей теории, М. С. Восленский посчитал, что на народные деньги наложил лапу новый класс эксплуататоров, т. е. партноменклатура, однако такового класса в Республике Российской в то время не существовало. В действительности все финансовые вопросы были сосредоточены на данном этапе в руках не какой-либо социальной группы, а совершенно конкретного органа – Совнаркома и лично его председателя В. И. Ленина (первый централизованный бюджет и «единая касса партии» появились только в 1926/27 году¹⁶²).

Именно контроль над государственным бюджетом и финансами обеспечивал Совету народных комиссаров властный приоритет, поскольку партийная касса, находившаяся в руках руководителей Секретариата Я. М. Свердлова и Е. Д. Стасовой, а затем одного Я. М. Свердлова, пополнялась весьма скверно, если не считать экстраординарных поступлений, о которых (немецкие деньги – разговор особый) историкам до сих пор известно то немногое, что, во-первых, таковые были, во-вторых, их ни на что не хватало.