Kitabı oku: «Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской»
Женщина в клетчатом кепи
Вместо пролога
В последний день своей жизни Галина Артуровна Бениславская была спокойной и сосредоточенной. Уходя из дома, она еще раз мысленно проверила, не забыла ли чего. Успокоилась. Кажется, все, что могла, сделала. К вечеру добралась до Ваганьковского кладбища. Уверенно по снежной тропинке дошла до нужной могилы. Пристально оглядела место погребения поэта. Это была простая, почти деревенская, летом заросшая травой, а зимой засыпанная снегом могила. Неухоженной была недалеко видневшаяся могила поэта Александра Ширяевца, друга Есенина. Вздохнув, Галина подумала, что уже скоро год будет, как умер Сергей, а на могиле нежнейшего русского лирика нет даже надгробной плиты с именем «Есенин». Ей говорили, что некоторые любители есенинской поэзии не раз поднимали вопрос о начале сбора средств на памятник любимому поэту и установку его на месте захоронения. Один сибирский журналист, чтобы перейти от слов к делу, для начала предложил поставить хотя бы маленький, простенький черный камень с Алтайских гор. Но дальше разговоров дело не двигалось. Ни у родственников поэта, ни у нее самой денег для приличного надгробия на могиле поэта не было. Вздохнув, подумала, что сейчас не это для нее главное. В мыслях она была в плену скорой встречи с дорогим и любимым человеком.
Галина присела на лежащий сухой сук. Закурила. Стало темнеть. Тихо, мрачновато, но страха не было. Еще острее почувствовала свое одиночество среди этих могил, крестов и стоявших вдалеке памятников знатным горожанам.
Вытащила револьвер. Проверила патроны. Как все, оказывается, просто в жизни: нажми на курок – и ты уже никогда не увидишь все то, что тебя сейчас окружает.
Медленно поднесла револьвер к виску. Вздохнула… и нажала на спусковой крючок. Щелчок… Окружавший мир все так же стоял на месте. Осечка… Досадно.
Галина не удивилась, что выстрела не было. Значит, так надо, вероятно, она что-то еще не успела сделать. Отчетливо представила, как будут обсуждать ее самоубийство. Вытащила из сумочки папиросную бумагу. Рука немного замерзла. Подложила под бумажку папиросную коробку. Стала выводить на бумаге каракули, пытаясь что-то написать в свое оправдание. Прочитала.
«3. ХII.1926.
«Самоубилась» здесь; хотя и знаю, что после этого еще больше собак будут вешать на Есенина. Но и ему, и мне это будет все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое, поэтому напоследок наплевать на Сосновского и общественное мнение, которое у Сосновских на поводу.
Если финка будет воткнута после выстрела в могилу – значит, даже тогда я не жалела.
Если жаль – заброшу ее далеко. Первая осечка».
Молча, сосредоточенно воткнула нож в выступавший могильный холмик.
Опять поднесла ствол револьвера к виску. Опять осечка. Но теперь не хотелось писать что-то в оправдание.
Еще раз повторила все сначала. Выстрела опять не было. Вся надежда на принесенный нож.
Возможно, что дальше могло бы все произойти так, как описал, пользуясь слухами, в мемуарах поэт В. Шершеневич: «На зимнем кладбище, на могиле Сережи, скоро нашли мертвую Галю. Она выстрелила в себя несколько раз, но револьвер дал осечки, тогда она покончила с собой острым кинжалом. Рядом лежал револьвер, и в нем несколько патронов были с набитыми капсульками».
Выстрел услышал кладбищенский сторож. Он со страхом, прячась за памятники и ограды, первым подошел к лежащей женщине, которая в клетчатом кепи и темном поношенном пальто лежала на снегу и чуть слышно стонала. Сторож побежал к церкви, вызвал милицию и «Скорую помощь». Женщина уже не дышала. Труп повезли на Пироговку, в анатомический театр. Так трагически оборвалась жизнь 29-летней Галины Артуровны Бениславской.
Детство
О своих родителях Галина не любила говорить. Возможно, ей и нечего было рассказывать, так как она их почти не помнила. Сведения об отце и матери сама узнавала от других.
Галина Артуровна Карьер родилась 16 декабря 1897 года в Санкт-Петербурге. Ее отец, обрусевший француз А. Карьер, женился на Вассе Смирновой, дочери осетинки. В России А. Карьер числился студентом. Очень скоро пристрастился к вину, стал много пить, не проявляя должной заботы о жене и дочери. Через пять лет после рождения Гали ее родители разошлись. Пятилетнюю девочку взяла на воспитание тетка отца. Прожила Галя у нее полтора года. Затем мать забрала свою дочь и уехала с ней к родственникам на Кавказ.
В Тифлисе мать заболела тяжелым психическим расстройством. Галину взяла на воспитание сестра матери, Нина Поликарповна Зубова, врач по профессии. Она была замужем за Артуром Каземировичем Бениславским, работавшим директором больницы в городе Режице (современный Резикне в Латвии). Это был хорошо обеспеченный по тем временам человек. Недалеко от города он имел солидное имение Рыкополь.
Галину отдали учиться в пансионат города Вильно. Здесь она познакомилась и подружилась с Яниной Козловской. Их дружба продолжалась до последнего дня жизни Бениславской.
Дальнейшее обучение Галина продолжила в Варшавской 2-й женской гимназии. Окончила полный курс обучения в гимназии с золотой медалью. 23 августа 1909 г. ученице Карьер Гале по определению Педагогического совета был выдан Похвальный лист, в котором отмечалось ее благонравие, прилежание и отличные успехи в науках.
В имение своего отчима она приезжала на летние каникулы. У Артура Каземировича был большой дом с барской конюшней, рядом находились сад и прекрасный парк. Недалеко виднелось живописное Рыкопольское озеро, просматривались поросшие лесом холмы и многочисленные овраги. От этих природных красот Галина приходила в восторг, а близкое знакомство с окружающей местностью развивало в ней любовь к природе.
Барское здание в имении было большим, но не выделялось шикарностью и архитектурной помпезностью. Дом хорошо вписывался в естественную окружающую природу. В имении была приличная библиотека, основу которой составляли книги русских, французских и польских классиков. Кроме чтения книг Галина любила заниматься лошадьми. Она могла подолгу возиться с ними в конюшне или сломя голову скакать по окрестным лугам и холмам.
Раза два на летний отдых с Галей приезжала ее подруга по гимназии Наталья Чхеидзе. «Имение было весьма запущено, но это в моих глазах лишь увеличивало поэтическую прелесть его быта, – вспоминала Н. Чхеидзе. – Имение раскинулось в полосе богатого смешанного леса, перемежающегося широкими просторами возделанных полей. В лесной чащобе залегли болота, и местность была испещрена серо-голубыми озерами. Старый дом Бениславских, ничем не примечательный, с разбитым полом и скрипучими дверьми, стоял в тенистом саду, на берегу небольшого озера, заросшего белыми кувшинками.
Здесь во всей полноте раскрылась для меня еще одна сторона Галиной натуры. Это – ее близость к природе, ее подвижный, спортивный дух. Галя отлично ездила верхом, плавала и ныряла, стреляла из ружья, правила запряженной парой. За своим верховым конем, горячим, золотисто-рыжим Медором, Галя ухаживала сама, купала и холила его. По воскресным дням всей семьей ездили охотиться за десятки километров от дома. Великолепна бывала Галя, когда садилась на козлы и, натянув поводья, щегольски отставив локти, гнала запряженную пару по широкой пыльной дороге…».
Местный житель Францис Каспарович Педан вспоминал: «Мы были с нею (Галей) ровесниками, но она казалась взрослее. Я, как соседский сын, часто бывал в имении, и Артур Казимирович несколько раз доверял мне сопровождать Галину во время конных прогулок или на охоту. Хорошо помню эту смуглую, озорную и, я бы сказал, отчаянную девушку с пышной черной косой. То была лихая наездница и охотник, меткий стрелок. Бывало, она сумеет подстрелить по нескольку глухарей, а у меня – ни одного. Порой она казалась мне немного странной из-за частой смены настроения».
Галя многим нравилась в имении. Нельзя было не обратить внимания на эту девушку с большими зелеными глазами и почти сросшимися бровями вразлет. Наталья Чхеидзе вспоминала, как управляющий барским имением Антак Урбаневич, человек сравнительно еще молодой и вполне прозаический, не мог не чувствовать обаяния Галиного характера. Нередко, любуясь смелостью и красотой ее движений, он ласково восклицал: «Казачок, казачок!». И в этих словах сквозило не простое любование жизнерадостной девочкой, а чувство более глубокое, затаенное.
В 1909 г. А. К. Бениславский удочерил Галину Карьер. Теперь она стала носить фамилию и отчество приемного отца, который ее очень любил, постоянно окружая вниманием и заботой. Отчим любил жить на широкую ногу. В его доме нередко устраивались роскошные балы и не менее шумные игры и забавы. Галина не проявляла к такой жизни повышенного интереса. Она сторонилась громкого веселья, любила уединение. Для знакомства с историческими достопримечательностями ездила в Ригу, Лудзу и другие латвийские города.
«Галя жила всецело миром, открывавшимся ей в учении и поэтической природе, – вспоминала Н. Чхеидзе. – Я даже помню, мы, подруги, сообща придумали ей некого Рувима, юношу с печальными глазами, вздыхающего по «милой Галендухе» (этот вариант имени Галина мы вычитали в тогдашнем календаре). На добродушные подтрунивания подруг Галя отвечала не менее добродушной улыбкой. Видимо, чувство юной Гали еще молчало в те годы, подспудно зрея до срока, когда жизнь связала ее судьбу с судьбой большого поэта России, Сергея Есенина».
Гимназистка
В 1912 году Галина Бениславская со своей тетей Н. П. Зубовой переехала в Петроград, где поступила, сдав экзамены, в IV класс Преображенской восьмиклассной женской гимназии. «Помню, как к нам в четвертый класс, – вспоминала Наталья Чхеидзе, – поступила новая ученица, сразу обратившая на себя внимание девочек. Необычайной показалась сама внешность новенькой. Ее большие серо-зеленые глаза были оттенены черными, сросшимися над переносицей бровями; густые косы каштановых с медным отливом волос ложились на плечи, как бы обрамляя естественной рамой лицо. Разговаривая, Галя слегка склоняла голову набок и внимательно смотрела на собеседника, словно вслушиваясь в него своим мягким, проникновенным взглядом».
Преображенская женская гимназия была основана в 1906 году группой петербургских учителей, энтузиастов и подвижников своего дела. Они в 1904 г. выкупили на улице Потемкинской принадлежавший А. Г. Дубасовой дом № 5, который затем перестроил архитектор Гавеман. Вскоре в здании разместилась Преображенская новая школа товарищества учителей (8-классная женская гимназия).
Многие преподаватели Преображенской гимназии окончили курсы П. Ф. Лесгафта, получившие известность как один из центров революционного студенчества Петрограда. Система обучения в гимназии отрицала педагогическую рутину и официальную казенщину, характерные для многих учебных заведений того времени. Отношение к учащимся в гимназии строилось на демократических принципах. Гимназисткам разъясняли их права, учитывали их индивидуальность и постоянно поддерживали тягу к знаниям.
«В учащихся старались пробудить, – вспоминала Н. Чхеидзе, – прежде всего живое, творческое отношение к знаниям, развить активное мышление, подлинный интерес к изучаемому предмету. Русская литература преподавалась в широкой связи с общественно-историческими процессами в свете работ Белинского, Добролюбова, Писарева и новейших передовых авторов, а уроки рисования чередовались с кратким курсом истории изобразительных искусств.
Для ознакомления с производственно-трудовыми процессами учениц водили на крупнейшие заводы, в ремесленные мастерские. Основы геологии и палеонтологии изучались во время экскурсий по окрестностям Петрограда, а ученицы старших классов совершали исторические экскурсии в Новгород, Нарву, Ригу, другие древние города. Даже такой урок, как пение, был связан с изучением песенной культуры, не только русской, но и украинской, немецкой, французской, а также хоровых и дуэтных номеров из опер».
Среди девочек Галина выделялась не только внешностью, но и своим ровным, спокойным характером. Ей чуждо было тщеславие, обидчивость. «Про нее в полном смысле можно было сказать, – вспоминала Н. Чхеидзе, – что это натура светлая и щедрая, благодаря чему Галя очень скоро была любимицей подруг и учителей».
Успехи в учебе у Галины Бениславской были блестящими. Увлекалась литературой и историей, но наибольший интерес проявляла к естественным учебным дисциплинам. Насыщенной была и ее жизнь во внеучебное время. Она любила участвовать в вечерах ученической самодеятельности, часто ходила на концерты видных певцов и актеров. Я. Козловская вспоминала: «Помню, в 1916 г. зимой мы с Галей пошли в Петроградскую городскую думу на Невском. В ту пору там часто устраивались литературные вечера, на которых выступали поэты и писатели. Сбор шел в пользу семей погибших на фронте воинов. На этот раз выступали И. Северянин, больной, Р. Ивнев и др. Объявили о выступлении Клюева. С Клюевым вышел голубоглазый златокудрый паренек, одетый в стиле «рюс», в бархатных брюках, в вышитой шелковой рубашке, в лакированных сапожках. Нам не понравился его «рязанский» вид, но когда он начал читать свои стихи о природе, о Родине, такие свежие, нежные (это особенно чувствовалось после вычурности Северянина и Бальмонта), мы слушали, как зачарованные. Когда он кончил, я спросила у соседки по креслу, как его фамилия. Она сказала: «Сергей Есенин».
Галина Бениславская считалась среди гимназисток заядлой театралкой, так как старалась не пропустить в театрах столицы ни одного полюбившегося спектакля. В воскресные дни она с подругами знакомилась с полотнами выдающихся русских и зарубежных художников в залах Эрмитажа и Русского музея. Эту любовь к поэзии и искусству она сохранила до конца своей жизни.
О ее любви к природе, тонкой наблюдательности и самостоятельном взгляде на окружающую жизнь свидетельствует сохранившаяся небольшая поэтическая зарисовка «Милая незабудка, упавшая к нам весною…», написанная Г. Бениславской 24 января 1917 г.:
«Наступила весна!
Предчувствие света и тепла наполняло грудь и заставляло дышать радостнее и глубже.
Что-то нежное, неуловимое, как счастье, было в воздухе, ласкало и волновало душу.
Радостное, безудержное чириканье птиц, шелест молодых почек – все это было так прекрасно, что казалось – в жизни есть только свет, тепло и счастье, все грозы и бури казались сном – и сердце само начинало чирикать, как воробей.
Лес начинал просыпаться, готовился к новой жизни.
Внизу, у подножья этих молодых белых берез распустилась чудная, нежная фиалка. Она была так хороша, так нежна, так прекрасно-задумчива, что все другие цветы, росшие около нее, все склонили свои венчики к ней. Эта фиалка была глазом самой Весны. Все задумчивое обаяние Весны, нежная радость раннего тепла и солнечная ласка, такая светлая и волшебная, та ласка, какая бывает пока еще не совсем стаял снег и не распустились деревья, – все это выражал этот волшебно-звездный глазок Весны.
А милая, нежная фиалка сама не знала, что в ней таилось. Она нежно и скромно цвела, чаруя всех своим ароматом и своим задумчивым обаянием.
Кругом ее снег уже стаял, начинала пробиваться зеленая травка. Недалеко показались из-под прошлогодней листвы два подснежника. Один из них, еще не распрямив стебелька, уже увидел нежную, легкую фиалку и потянулся к ней еще нераскрывшейся чашечкой. Фиалка ласково глядела на него – и он начал тянуться к ней на своем молодом стебельке. Другой выкарабкался из земли немного позже, и фиалка не обратила на него внимания, но он радостно и бодро оглядывался вокруг и, увидев фиалку, тоже потянулся к ней. В это время пошел снег, было скучно, и холодно, и страшно и не было никого вокруг ласкового и нежного. Теперь уже оба подснежника тянулись к чудной фиалке.
Подснежники не были одного корня, но так тесно росли, что их стебельки переплелись и оба тянулись в одну сторону. Снег по временам падал, потом переставал, но подснежники не боялись его. Они были вместе, и около них неподалеку была нежная фиалка. И подснежники росли все к ней. Младший вытянулся больше, но его стебелек сделался тонким, тонким, тонким, и сам он делался все слабее и печальнее.
А фиалка теперь уже не смотрела на них – ведь вокруг к ней тянулось столько цветов! И подснежники были незамеченными, но все же не могли расти в другую сторону. Они ничего не видели вокруг, они отворачивались от солнца, чтобы видеть фиалку.
И не выдержал младший подснежник – он тихо склонился на землю и умер у ног любимой фиалки. Другой был крепче и бодрее. Он помнил ту минуту, когда фиалка посмотрела на него ласково, и все рос и рос. Он растет и теперь, и все к фиалке, и он дорастет до нее – только когда – не знаю, может, уже дорос даже».
Обучение в гимназии способствовало не только духовному развитию Галины, но и серьезно готовило ее к самостоятельной жизни. В Петрограде она жила в доме приемных родителей. Ее тетя, Н. П. Зубова, отличалась властным характером, проявляла требовательность во всем, поэтому отношения в доме не всегда были ровными. Тетя-мама была постоянно загружена на работе, времени на воспитание Гали не оставалось. Но Нина Поликарповна всячески поддерживала развитие у девочки благородных чувств, старалась их оберегать, к этому призывала и ее близких подруг. В одной из записок подруге Гали она писала: «Помни, что Галя очень ласковая и впечатлительная, щади в ней эти два золотых качества, которые могут сделать ей в жизни большое зло. Не найдет ласки в людях, не поймут ее впечатлительность или не пощадят ее, поняв. Ты знаешь, она чувствовала еще дома, что я уезжаю».
Девочка жила свободно. Наталья Чхеидзе вспоминала, что Галя росла, «не стесненная родительской «опекой», в чем мы, одноклассницы, сделавшись повзрослее, стали ей откровенно завидовать».
В квартире Бениславских у Галины была своя комната, в которой она поддерживала уют и порядок. Здесь часто собирались подруги, спорили, веселились. Взрослея, в разговорах не обходили и такие деликатные темы, как любовь, отношения с мальчиками. На стене комнаты висела репродукция «Данте и Беатриче» с картины малоизвестного художника. Этот сюжет также привлекал внимание гимназисток, вызывал возбужденное обсуждение.
В своих чувствах Галина внешне старалась быть сдержанной. Отношения с юношами у нее редко вызывали душевные волнения. «Единственное увлечение до тех пор, – вспоминала позже Г. Бениславская, – я испытала в 1916 г. Как мне вообще свойственно, это был порыв. Были даже поцелуи. Но через два месяца всякое чувство само собой прошло. И с тех пор до Сергея Александровича мне и не снилось, что я способна полюбить».
Она могла с юношами больше говорить о поэзии, об искусстве, но не более. В 1917 году, когда жила летом в имении отчима, познакомилась с Михаилом Маковером из Казани. После нескольких встреч юноше показалось, что он сумел чуть-чуть проникнуть в ее душевный мир. В конце июля 1917 г. из Казани прислал послание, в котором как бы предсказывал будущую любовь Галины:
«Если я издеваюсь нередко над любовью твоею к луне, – писал Михаил, – то поверь же, ночная соседка, потому что ты дорога мне. Потому что мне больно и жалко, потому что пугаюсь я сам, когда ты – богатырь и нахалка – покоряешься жалким словам. Когда ты, находясь под гипнозом, видишь все сквозь неясный туман, веришь слезам, и грезам, и розам и не чуешь, что это обман. Когда ты в постоянстве экстаза, забываешь характер и ум, и влечет тебя глупая фраза, но одетая в стильный костюм. И боюсь я, что милый твой разум покорит каждый наглый поэт, если только к изысканным фразам он прибавит и модный жакет».
Оценка Михаила понравилась Галине. Она переписала текст письма в свой дневник.
Вступление в самостоятельную жизнь
В 4-м классе гимназии Галя еще больше сдружилась с Яной Козловской, также приехавшей с родителями в Петроград. По темпераменту они были разными, но у них быстро определилась общность вкусов и интересов. Яна была дочерью известного революционера М. Ю. Козловского, одного из основателей социал-демократической партии Польши и Литвы. В семье Козловских революционные взгляды не скрывались. Неудивительно, что протест дочери против самодержавия и социальной несправедливости в стране с годами осознанно сформировался. Яна делилась сокровенными мыслями с подругой, зная, что та ее не предаст.
Яна познакомила Галю со своей семьей. Ее отец, Мечислав Юльевич Козловский, был профессиональным революционером. Во время революции 1905 года состоял членом военно-революционной организации и стачечного комитета в городе Вильно (ныне Вильнюс). После подавления революции эмигрировал. В 1907 г. – делегат V съезда РСДРП в Лондоне. Начиная с 1909-го, проводил революционную агитацию в союзе металлистов Санкт-Петербурга. Во время Февральской революции 1917 г. входил в Исполком Петроградского совета и ЦИК 1-го созыва, а также исполнял обязанности председателя Выборгской районной думы. Участвовал в работе Особого совещания по выработке закона о выборах в Учредительное собрание. Представлял интересы РСДРП(б) на судебном процессе 5 мая 1917 г. о выселении ЦК и ПК РСДРП(б) из особняка балерины Кшесинской на Кронверкском проспекте.
В начале июля 1917 года М. Ю. Козловского вместе с Лениным, Зиновьевым и другими революционерами Временное Правительство обвинило в измене по делу о «немецком золоте». 6 июля он был арестован у себя на квартире, но 31 августа 1917 г., после подавления Корниловского мятежа, был отпущен под залог и переведен из «Крестов» под домашний арест.
В семье Козловских Галина Бениславская познакомилась с большевистскими идеями. Чуткая и отзывчивая по натуре, она постепенно уверовала во многие принципы большевиков, которые ей разъясняла Яна, многому научившаяся у своего отца. Подруги проходили на практике серьезную школу приобщения к общественно-политической жизни. В мае 1917 года Яна и Галя вступили в социал-демократическую партию большевиков, стали активно участвовать в различных митингах и демонстрациях, разносили листовки и раздавали солдатам обеды.
Завершение учебы Галиной в гимназии совпало с огромными социально-политическими переменами в России. Падение самодержавия во время бескровной Февральской революции 1917 года и приход к власти Временного правительства отразились на ее дальнейшей судьбе.
Галине Бениславской 4 мая 1917 г. вручили Свидетельство № 9582 об окончании женской гимназии. По основным предметам получила отличные оценки, хорошие – по французскому и немецкому языкам. На основании утвержденного в России Правила от 31 августа 1874 года такие оценки давали право на получение золотой медали.
После окончания общего курса учебных дисциплин в Преображенской женской гимназии Галина поступила в 8-й дополнительный класс частной гимназии М. Д. Могилянской «для специального изучения русского языка и математики». Проучилась недолго. По всем обязательным и специальным дисциплинам получала отличные оценки. Но не успехи в учебе, а радикальные взгляды Галины в защиту бедных вызывали раздражение А. Бениславского. Ссорами между падчерицей и отчимом нередко заканчивались многие попытки отстоять свою точку зрения. 24 мая 1917 г. Галине выдали Временное свидетельство, в котором кроме оценок было указано, что она «вероисповедания православного», но в графе после слова «дочь» вместо фамилии приемного отца А. К. Бениславского стоял прочерк.
Чтобы оторвать Галину от бурной политической жизни в столице, приемные родители в июле-августе 1917 г. отправили жить ее в имение Рыкополь. Здесь она 27 августа 1917 г. получила выданное уездным комиссаром Временного правительства города Режица удостоверение, в котором сказано: «Дано сие гражданке Галине Артуровне Бениславской в том, что она постоянно проживает в имении Рыкополь Ковнатской волости».
Перед отъездом в поместье Галина Бениславская подала заявления для поступления на Петроградские высшие женские курсы на физико-математический факультет и на такую же специальность в Петроградский университет. Директор высших женских курсов вскоре прислал уведомление, что ее приняли в число слушательниц и что занятия начнутся 2 октября 1917 г. Положительно решался и вопрос о зачислении в университет после оплаты нужной суммы за обучение в первом семестре. Но все замыслы получения высшего образования остались неосуществленными, хотя Бениславская начала ходить на занятия в университет. Возможно, что основной причиной ухода из вуза явились ее серьезные разногласия с приемным отцом и тетей.
Бениславская избрала иной путь. Чтобы уйти от опеки приемных родителей, проверить на практике свою самостоятельность, она неожиданно переезжает в Харьков, предварительно получив Свидетельство комиссара Временного правительства, подтверждающее, что она является постоянным жителем Петрограда. Запаслась и отпускным билетом слушательницы Петроградского университета для отъезда в Харьков. Свое высшее образование Галина продолжила в Харьковском университете. Училась успешно. 11 октября 1918 года ей выдали удостоверение Харьковского университета для свободного повсеместного проживания. Окончить университет и получить диплом о высшем образовании в Харькове не удалось. Последний зачет она сдала 3 апреля 1919-го.
