Kitabı oku: «Солнечный меч»
«Ни один человек не знает,
что он приобретет завтра»
Сура 31, аят 34
Часть 1
Первое что я помню – это долгое падение и острая боль в спине. До этого в моей голове нет ни одного воспоминания. Похоже, моё существование началось со стремительного падения с высоты и резкой боли в позвоночнике. А потом на меня упал мой меч.
Мой меч, длинный полуторный клинок, тяжёлый, как сама жизнь, упал плашмя прямо мне на грудь, отчего я, одуревший от головокружительного падения, окончательно потерял ориентацию в пространстве, и когда перед моими глазами загорелась ослепительная вспышка, сознание сразу покинуло меня.
Но всё это я вспомнил несколько позже. А сначала для меня был свет. Свет пробивался сквозь закрытые веки, окрашиваясь розовым, и я подумал бы, что я в раю, если бы не ломило спину. По моему мнению, в раю ни у кого ничего болеть не может, а значит, я был ещё живой.
Подле меня послышалась незнакомая мне речь, мужчина средних лет говорил спокойно и без злобы, поэтому я открыл глаза, желая увидеть его, кто произносил надо мной мирные речи. Сначала я увидел над собой горние выси, светлые сияющие своды небесных храмов… А потом понял, что это полог матерчатого шатра, через который просвечивает солнце. Я лежал на своей беспощадно ноющей спине и не находил в себе сил даже поднять голову, даже разлепить ссохшиеся губы или пошевелить рукой.
Смуглый мужчина, закутанный в светлые одежды, наклонился надо мной. Положил тонкую руку на мой лоб и что-то сказал, обращаясь к кому-то, кого я не видел. Несколько голосов ответили ему, и я понял, что в палатке кроме нас находятся ещё мужчины в возрасте воинов. Чужие руки приподняли меня и поднесли мне чашу с водой. Так я понял, что лежу обнажённый на низком ложе, прикрытый шерстяной тканью, и увидел сидящих вокруг меня на коврах мужчин в белых и синих одеждах, их головы были закутаны светлыми тканями, а лица темны.
Тот, кто давал мне напиться, обратился ко мне на своём языке, но я только повёл глазами в стороны, делая знак, что не понимаю его. Тогда он заговорил со своими соплеменниками, и те отвечали ему, кто раздумчиво, а другие сердито, и они указывали на меня, и взгляды их скрещивались надо мной. Потом один из них подошёл ко мне, низко наклонился и посмотрел в мои открытые глаза. Лицо его было окаймлено чёрной бородой, в которой уже было немало седины, но он был прям и ловок, как юноша. От него пахло корицей и горячим песком. А когда он выпрямился, то произнёс несколько слов, после которых никто из них больше не говорил, и все они поднялись и вышли из шатра, оставив меня одного.
День закончился, и ночь снова сменилась днём, и за это время я пришёл в себя и уже мог вставать со своего ложа, и человек, который находился подле меня, дал мне странную одежду, чтобы я скрыл свою наготу. Эти одежды были подобны тем, которые носили они. Просторная полотняная рубаха до земли, и длинный плащ из некрашеной шерсти, который я неумело обернул вокруг себя, по примеру этих людей, и синяя полоса ткани, чтобы повязать ею голову, полностью скрывая волосы.
Наутро он разбудил меня рано, солнце ещё не поднялось, но я слышал, что всё вокруг пришло в движение. Пока я одевался и пил принесённое мне питьё, пришли какие-то люди, и быстро свернули шатёр, превратив его в тюки ткани и моток верёвок. Я увидел, что этот шатёр был лишь одним из многих, подобных моему, собранных из разноцветных пёстрых тканей, и все их постигла такая же участь, и эти люди собрали все свои вещи, чтобы перевезти их на другое место.
Стоя на том месте, где только что был шатёр, босой, в непривычной грубой одежде, я увидел место, в котором я находился. Вокруг простиралось только ровное пространство, заполненное светлым песком.
И кругом были люди, которые говорили на незнакомом мне благозвучном языке и многие из них смотрели на меня и переговаривались, указывая в мою сторону. Я увидел молодых юношей с глазами, горящими подобно звёздам, и мужчин, которые походили на их отцов, с серебряными нитями в чёрных бородах, и стариков, которые были убелены сединой, но остались бодры и прямы. И я увидел женщин, закутанных в покрывала так, что только глаза смотрели над краем плотных тканей, и увешанных украшениями так, что они звенели при каждом их шаге.
Все эти люди были смуглы лицом и черноглазы, обладали они приятными чертами, глаза их были округлыми и с острыми уголками, и их тела были гибки и изящны, а движения их проворны и полны грации, фигуры их были соразмерны и всем видом они являли здоровье и достаток. И я был выше ростом и шире в плечах, чем любой из них, и сам себе казался среди них неуместным и громоздким.
Много вопросов возникло у меня, когда я увидел, как складываются шатры и собираются люди, но кому я мог задать эти вопросы, когда я не понимал их языка, и я понадеялся, что мои глаза сообщат мне ответы, и моё неведение не привлечёт ко мне лишнего внимания. Я смотрел, как люди навьючивают тюки на странных зверей с длинными ногами, как кричат погонщики и садятся верхом на лошадей всадники.
Мой страж поправил мою головную повязку так же, как она была теперь уложена у него самого, полностью закрывая лицо до самых глаз, и знаками указал мне, что я должен садиться на это диковинное животное, и посмотрев, как это делают другие, я смог повторить их действия. После этого весь день я провёл сидя на неровной спине этого существа. Оно шло ровным неспешным шагом, как десятки таких же впереди и позади, и все они были навьючены тюками, а люди шли рядом с ними. Лишь некоторые из них сидели верхом, по сторонам же ехали всадники на лошадях.
С интересом и завистью я смотрел на этих воинов, удерживающих своих коней и оглядывающих просторы песков вокруг. На их богатых поясах висели кривые сабли и широкие кинжалы, и у них были ухватки настоящих ратников.
Вскоре мне пришлось убедиться, что не напрасно сопровождают караван воины, и что их умения совершенны. Потому что я не успел заметить, откуда появились перед нами другие всадники, но хорошо видел, как слаженно и быстро воины каравана отразили их натиск. Оставшиеся в живых разбойники скрылись за барханом, но те, кто был сражён, остались лежать на песке, и предводитель каравана приказал воинам перерезать им глотки, и снять с них оружие, и оставить их посреди песков без погребения.
Когда вечер склонился к ночи, все остановились, и словно из ниоткуда появились шатры, загорелись костры, и едва я успел покинуть спину своего зверя, как уже снова был в лагере, точно таком, из которого мы отправились утром. И вновь вокруг был только песок, словно и не было утомительного дня верхом и пройденных расстояний.
Меня посадили у костра и дали сперва пряное питьё, которое я пил до того, а после обычную для них пищу – сладкие сушёные фрукты и острое жареное мясо. Потом я заснул в шатре, куда мне помог дойти мой страж, а наутро всё повторилось сначала. И так происходило много дней. Наутро лагерь складывался, и целый день мне приходилось ехать верхом на неизвестном звере, а вечером мы останавливались.
За мной присматривал юный мальчик, он помогал мне одеваться и приносил еду, подавал влажную ткань, чтобы утереть лицо и руки утром. Сперва я думал, что он наблюдает, чтобы я не сделал ничего дурного. Но потом я понял, что он следит за мной, как за неразумным ребёнком или необученным животным. Словно я был лошадью, которая могла убежать в пески. Всё время он держался подле меня и постоянно говорил. Он говорил в пути и на ночлеге, говорил, когда подносил мне чашу, когда давал мне еду, когда помогал мне сначала садиться на моего зверя, а потом спускаться на землю, поддерживая меня.
Сначала я не слышал его, пропуская всё мимо ушей. Потом это стало меня раздражать. А потом я стал понимать его речь. Он называл для меня все предметы, которые нас окружали. Я узнал имена незнакомым мне вещам, которых здесь было в изобилии, и тем, которые знал давно. То, чего я не мог понять, он объяснял мне жестами.
Вскоре я мог уже понимать его довольно хорошо, и начал сам складывать слова вместе. Я запомнил фразы, которые он часто произносил неизменными, слова приветствия и прощания, слова благодарности и просьбы. У меня не получалось произносить всё в точности так, как говорил он, но коль скоро он понимал меня, значит всё было в порядке.
Изредка к нам подходил тот человек, которого я определил как вождя этого народа. Он смотрел на меня, спрашивал моего стража о чём-то, выслушивал его ответ и уходил. Он был тут главным, и именно он определял, в какую сторону двигаться. Я не знаю, как он определял верную дорогу в песках, ибо когда я смотрел на них, они казались мне равномерными и однообразными, его же взгляду пустыня определённо показывала нечто такое, что скрывалось от меня. Возможно, ночами он ориентировался по звёздам.
Путь наш закончился, когда мы достигли оазиса. Так называлось то место, где посреди пустыни была вода. Были источники и колодцы, и там были шатры намного большие, чем те, которые раскрывали в пустыне. И там было множество людей, и много детей и женщин.
Я растерялся, увидев всё это, и стоял, не зная, куда себя девать, пока те люди, что оставались в селении, приветствовали тех, кто пришёл с караваном. Многие снова смотрели на меня и говорили обо мне, но одновременно звучало столько слов, что я не мог разобрать, что именно они говорили. Откуда-то возник мой спутник и потянул меня в самую гущу толпы.
Он привёл меня к колодцу, у которого мылись мужчины, скинув все свои одежды. Они смеялись и шутили, но я мало понимал в их речах. Их обнажённые тела были цвета расплавленной карамели, тогда как моё тело было светлее, чем белый песок кругом. Их волосы были черны, как ночь и вились кудрями и волнами, тогда как мои были цветом и прямизной подобны соломе. У них были сверкающие тёмные глаза и брови, словно нарисованные углём, тогда как я, заглянув в воду, увидел глаза цвета блёклого полуденного неба над пустыней и выжженные брови. Я не был похож на них, как ночь не похожа на день.
Вымыв своё тело от песка, я надел принесённые мне чистые одежды. Они отличались от тех, что мне давали в пути, и я долго не мог понять, как их уложить на своём теле, и как двигаться в них. Одежда была мала мне, я видел, что все мужчины кругом одеваются в подобные вещи, перевязывая их поясами, и накручивают на головы полосы ткани, и перехватывают тесёмками рукава, помогая друг другу.
Мальчик, который прислуживал мне, не мог дотянуться до моей головы, чтобы помочь мне с головной повязкой, и знаками показал мне, чтобы я опустился на колени. Он долго не мог понять, почему я не делаю этого, но по какой-то причине я не мог встать на колени, хотя ничего не мешало мне. Наконец, он поднялся на каменную скамью у края колодца, и повязал мою голову примерно так же, как у всех мужчин. Чтобы завязать мне рукава, ему пришлось связать тесёмки по две, потому что длины их не хватило. Длины рукавов тоже не хватало, чтобы прикрыть мои запястья.
После этого меня отвели в большой шатёр, где я сел среди воинов на ковры. Прислужники подавали непривычную еду в мисках. Я посмотрел, как справляются с ней мужчины, что сидели рядом со мной. Надо было лепить пальцами шарики и класть их в рот. Непривычная горячая еда, приправленная не так, как дорожная пища, была странной, но вкусной. Мне хотелось есть ещё, и мне дали вторую миску, а потом густой отвар, солёный и крепкий.
Когда принесли горячий напиток в больших кувшинах, и мужчины стали пить его из круглых чашек, я уже не мог оставаться бодрствующим. Непривычная горячая еда свалила меня с ног. Я опустился на ковры и заснул прямо там же, где сидел до этого. Мальчик накрыл меня теплым покровом.
Меня разбудили наутро, и я выпил горячего горького напитка и взбодрился. Снаружи было светло, и я понял, что проспал весь день до конца и всю ночь.
После чего мой страж сказал мне, что я должен идти к вождю. Он, видимо, решил, что довольно являлся ко мне, как к больному, и пора уже мне самому прийти к нему, чтобы он мог говорить со мной.
Мальчик долго пытался объяснить мне, как я должен вести себя, как поклониться и какое почтение оказать этому человеку, но я не внимал ему. Я понял только, что они очень почитают его, и что он должно быть, великий воин, если он действительно убил столько врагов, как показывал мне мой собеседник.
Меня повели к большому красивому шатру, стоящему посередине оазиса, и страж мой указал мне на вход, сам же остался снаружи. Когда глаза мои привыкли к полутьме, поскольку свет палящего снаружи солнца был приглушён тканями, я увидел вождя, одетого в прекрасные богатые одежды и восседающего на пёстрых узорчатых коврах, и сидящих по сторонам от него мужчин. Некоторое время они смотрели на меня, ожидая, что я выполню те поклоны, которые мне показывал мальчик, но я не думал их выполнять, и некоторые мужчины нахмурились.
– Садись, гость мой, и да благословит тебя под моей крышей милосердный создатель всего сущего, – сказал вождь, указав мне место напротив себя.
– Привет и покой тебе, добрый хозяин, – ответил я выученной фразой и сел перед ним на ковер, поджав под себя ноги, так же, как делали это они.
– Отведай угощения моего гостеприимства, – указал он мне глубокую посуду с водой.
– Да не узнаешь ты нужды под кровом твоего дома, – сказал я и зачерпнул воды маленькой чашкой.
– Много времени провёл ты под сенью шатров моих, хорошо ли заботились о тебе, и не знал ли ты нужды в чём-либо?
– Благодарю тебя за заботу обо мне, щедрый хозяин, я не испытывал нужды и неудобства, помимо тех, что доставляла мне моя немощь.
– Как ты чувствуешь себя, о гость мой? Исправилось ли твоё здоровье и не тревожит ли тебя более какое-либо недомогание?
– Нет, о благородный хозяин, моё здоровье в совершенном порядке и я чувствую себя бодрым и сильным.
– Достаточно ли почтения оказывали мои люди к моему гостю, не обидел ли кто-нибудь из них тебя?
– Почтение, которым меня окружали, много превышало то, что я заслуживаю. Позволь мне благодарить тебя и твой кров за оказанную мне помощь и почитание.
Наверное, слова мои пришлись ему по нраву.
– Я Саид Нур-Ашрам, и все люди, которых ты видел, подчиняются мне, – улыбаясь, сказал мне вождь, – Поведай же мне, кто ты, незнакомец, откуда ты прибыл, и что случилось с тобою?
Простой его вопрос, которого следовало бы ожидать, внезапно поверг меня в растерянность. Рука моя с чашкой замерла, и я молчал так долго, что мужчины, сидящие в шатре, стали тихо шептать друг другу какие-то слова.
Саид Нур-Ашрам смотрел на меня, ожидая ответа, но я не замечал этого, погрузившись в свои мысли. Наконец, я трудно сглотнул и произнёс:
– Я не могу ответить на твой вопрос, господин, потому что я не знаю этого.
Мужчины зашумели, произнося разные слова одновременно, но я слишком занят был своими чувствами, чтобы понимать их речи. Вождь поднял ладонь, и все они замолчали.
– Объясни мне, милостью создателя, что ты хочешь сказать мне, дорогой гость мой, потому что я не могу понять твоих слов.
– Господин, я не знаю, кто я, и как здесь очутился; не знаю, откуда я пришёл и куда направлялся; не знаю, как моё имя и откуда я родом; не знаю, что случилось со мною, и как я попал в твой дом.
– Хочешь ли ты сказать мне, что не помнишь ничего, что происходило с тобою за все годы, что ты прожил под сенью небес?
– Это так, господин.
– Что же ты помнишь?
– Я падал, – честно ответил я, – Я летел вниз и упал на спину, и мне было очень больно, а потом я увидел яркий свет и потерял сознание.
И тут мне показалось, что весь мир пришёл в движение вокруг меня. Все, кто находился в шатре, вскочили со своих мест и стали кричать и жестикулировать, указывая на меня и куда-то вверх, и простирали руки к Саиду Нур-Ашраму, взывая к нему. И только один он остался сидеть на ковре и смотрел на меня почти спокойно, только глаза его горели на тёмном лице, подобно угольям в костре. Через некоторое время он негромким голосом приказал сесть и замолчать всем, и все мужчины опустились на свои места, пристыжённые, и умолкли, глядя на него.
– Понравилось ли тебе пребывание в моём доме, странник? – спросил он, словно и не было всего гвалта вокруг меня, – Приятным ли было оно для тебя, и не устал ли ты от моего гостеприимства?
– Нет, добрый хозяин, – ответил я, – Всё, чем ты окружил меня, было хорошо и приятно, и я наслаждался каждой минутой того времени, что я провёл под твоим гостеприимным и щедрым кровом.
– Желал бы ты остаться гостем в моем народе ещё некоторое время, или ты пожелаешь покинуть нас и следовать другим путём?
Я подумал. Куда и зачем могу я пойти, не зная, где я нахожусь и куда могу попасть? Я не чувствовал в себе сил для самостоятельного существования, и не видел в нём смысла. К тому же, мне захотелось задать несколько вопросов Саиду Нур-Ашраму, который, похоже, знал что-то такое, что могло бы понадобиться мне. Но вопросы эти я хотел бы задать ему, когда нас не будут слушать все эти люди.
– Я хотел бы остаться с твоим народом, о Саид Нур-Ашрам, если ты позволишь мне, и жить так, как живёте вы, пока создателю милосердному не будет угодно направить меня на иной путь, – твёрдо сказал я, глядя на него.
Вождь просветлел лицом, и только тогда я понял, как важен для него был мой ответ, с каким напряжением он ждал его, и как радуется теперь.
– Ты можешь оставаться с моим народом и следовать тем путём, которым следуем мы, и делить с нами наш быт, пока это по нраву тебе, о дорогой гость мой, – произнёс он, наклоняя голову, – Скажи нам, каким именем угодно тебе называться, пока ты живёшь среди нас?
– Я хочу выбрать имя, которое не было бы чужим для ваших ушей и губ, господин, но я не знаю имён, которые дают в вашем народе.
– О, это разные красивые и благозвучные имена, – с улыбкой сказал он, – Вот например Фарух и Ахмед, Дауд и Рашид, Юсуф и Хасан, Али и Мустафа…
– Али, – быстро произнёс я, прерывая его речь, – Я желал бы, чтобы меня называли Али.
И снова мне показалось, что глаза его блеснули, словно он ожидал этого и опасался, что ожидания его не сбудутся.
– Это красивое и славное имя, – сказал он, наклоняя голову, – Мы будем называть тебя Али, покуда тебе будет угодно это.
– Благодарю тебя, великодушный Саид Нур-Ашрам, – проговорил я, опуская голову в ответ.
– Мои люди поставят для тебя шатёр, о Али, и ты сможешь жить там, и я пришлю тебе слуг, чтобы они заботились о тебе и готовили для тебя одежду и пищу.
– Благодарю тебя, великодушный Саид Нур-Ашрам, – повторил я опять, – И позволь мне покинуть тебя сейчас, чтобы присоединиться к тебе позднее.
Мне нужно было время, чтобы сложить в уме те вопросы, ответов на которые я хотел от него, и я решил ждать, пока мне представится возможность задать их ему.
– Иди с миром, Али, и будь благословен, – ответил он мне.
Я поднялся на ноги и вышел из шатра. Свет солнца показался мне очень ярким, и я покачнулся, но мой страж поддержал меня. Мальчик ждал меня у входа всё время, пока я находился внутри. Дойдя с его помощью до шатра, который уже поставили для меня, я чувствовал себя таким усталым, словно шёл весь день. Я лежал на коврах среди подушек, смотрел вверх, туда, где сходились своды, и голова моя была пуста. Ни одна мысль не посещала мой разум в эти минуты.
Под вечер мальчик снова прибежал и сказал, что Саид Нур-Ашрам зовёт меня в свой шатёр с просьбой разделить с ним пищу и беседу. Пришлось мне вставать и идти к моему гостеприимному хозяину.
Он был в шатре один, только сновали вокруг женщины, чья внешность полностью была скрыта просторными одеждами. На нём был длинный кафтан без рукавов и рубаха из тонкого полотна, перевязанная широким вышитым кушаком, за который был заткнут украшенный кинжал. Мы обменялись приветственными словами, и Саид подал мне воды в чашке.
– Создатель, всеблагой и всемилостивый, привел тебя на мой путь, а меня направил на встречу с тобой, о Али. Будь мне другом отныне, и позволь мне называть другом тебя.
Я принял воду из его рук и выпил её.
– Я буду твоим другом, о Саид, – сказал я ему, – Это большая честь для меня и я благодарен создателю за нашу встречу и твою благосклонность.
Он улыбнулся и протянул руки, мы обнялись, как это делают друзья. Саид был ниже меня ростом, но тело его было твердым и сильным, и я подумал, что он мог бы побороть меня в поединке.
Мы опустились на ковры, и я осмотрелся, разглядывая внутреннее убранство шатра.
– Взгляни, о Али, – произнес Саид, обводя рукой вокруг, – Такова наша жизнь. Мы ставим шатры и устраиваем в них обиталище.
Здесь всё было покрыто пышными тканями, а на коврах для удобства было положено множество подушек разной формы. Я заметил, что пространство большого снаружи шатра изнутри намного меньше, и не сразу догадался, что внутри он разгорожен на отдельные комнаты для удобства и уединения обитателей.
– Я нахожу это весьма удобным для жизни, о Саид
На самом деле всё казалось мне немного странным, потому что было как будто несоразмерно мне, слишком велик я был для этих низких предметов, столиков и подушек. Но я приписал свое неудобство высокому росту. Подложив под спину подушки, я устроился весьма благоприятно.
– Вот мой старший сын Карим, – указал Саид на мальчика, что сопровождал меня, – Я взял его с собой впервые, и я рад, что в первом своём походе он встретил тебя, о Али, и мог быть полезен тебе.
– Твой сын, – отвечал я, – Достойный и прилежный юноша. Благодаря ему я познал слова языка, на котором говорю, и знаю, как правильно входить и выходить.
Мои слова понравились Саиду, он улыбнулся.
– Хорошо ли он служил тебе все это время?
– Когда я смогу отблагодарить юного Карима, – сказал я, – Я буду рад сделать это тем способом, который принят.
– Через год он уже сможет водить караваны, а через пять лет жениться.
– Разумно ли, о Саид, – отвечал я, – Чтобы мальчик, который слишком юн для женитьбы, уже водил караваны?
– О Али, – засмеялся мой друг, – Уметь водить караваны – не значит водить их. В следующий поход, когда я возьму его с собой, я увижу, так ли щедро одарил его создатель, как меня.
Саид подал знак, и Карим подвинул к нам низкий столик, а женщины поставили на него множество привлекательных и вкусно пахнущих блюд и кувшины с напитками. Стоило Саиду поднять руку, как женщины словно растворились, и Карим вышел за занавеску, оставив нас вдвоём за пышно накрытым столом.
– Благословен сей миг, собравший нас в этом месте, – произнёс он, воздев руки вверх, – Благословенна щедрость создателя, позволяющего нам вкушать эти яства. Благословен и ты, гость мой и друг мой, что разделил со мной этот час.
Произнеся эти краткие слова, он сам приступил к еде и предложил мне сделать то же самое. О, эти кушанья мало напоминали ту пищу, которую мне давали до сих пор, пока мы были в пути. Глядя, как я ем, Саид Нур-Ашрам лишь улыбался и предлагал мне попробовать ещё что-нибудь. Сам он ел весьма умеренно.
– Ты сказал – старший сын, о Саид, – продолжал я наш разговор, – Много ли у тебя ещё сыновей?
– У меня есть ещё два сына, о Саид, – отвечал он, – И я хотел бы, чтобы в этом шатре стало больше мальчиков, будущих воинов и водителей караванов.
Когда я утолил первый голод, он налил мне в чашу приятного прохладного напитка и откинулся на подушки.
– Твой аппетит делает честь моему дому, о Али, – сказал он, – И если тебе так нравится то, что ты ешь, значит, мои жёны не разучились вкусно готовить за всё то время, которое я был в отлучке.
– Благодарю тебя за доброту и щедрость, о Саид Нур-Ашрам, – произнёс я, – Всё, что ты предложил мне в твоём доме очень хорошо и приятно. Но поведай же мне скорее, чем я могу отблагодарить тебя на деле. Ведь я уже здоров, как ты видишь, и ты мог бы найти мне дело, как находишь всякому мужчине из своего народа.
– Мне приятно слышать твои слова, о Али, – сказал он, – И я могу сказать тебе, что знаю дело, которое наверняка подойдёт и будет тебе приятно. Но прежде позволь мне спросить тебя…
– Спрашивай меня, о благородный Саид Нур-Ашрам, но боюсь, что не смогу порадовать тебя ответом, поскольку знаю я о себе не больше, чем когда открыл глаза в твоём шатре.
– Это не беда, о Али, – ответил он и улыбнулся, – Потому что ответ на мои вопросы будет происходить из того, что ты за человек, а не из того, что ты помнишь о себе.
– С готовностью тебе отвечу, – улыбнулся и я.
– Позволь мне сначала рассказать тебе о том, как живёт мой народ. Ты видишь, о Али, что в этих местах нет ни пастбищ, ни виноградников, ни полей, ни садов. Вокруг нас пустыня, и мы почитаем её мудрость и доверяем ей наши жизни. Оазис даёт нам приют, но недостаточно финиковых пальм, растущих здесь, чтобы прокормить мой народ. Далеко отсюда, много дней пути в разные стороны, находятся изобильные города, где живут богатые люди, и у них есть разные товары, которые нужно доставлять туда, где ничего подобного нет.
Он многозначительно замолчал и сделал глоток из своей чаши.
– Тогда собираются караваны и идут через бескрайнюю пустыню, и только провидение может уберечь их от опасностей открытых песков, от коварства пустыни… Караван может заблудиться, песчаные бури и лихие люди угрожают ему, и никак не обойтись тем, кто отправляет караваны, без меня и моего народа. Мы хорошо знаем пути пустыни, поэтому караваны достигают цели, и если недобрые люди захотят напасть на караван, мои воины всегда сумеют защитить его.
– Всё это разумно и правильно, о мудрый Саид Нур-Ашрам.
– О Али, хочешь ли ты сопровождать караваны вместе со мной и моими воинами?
О, хотел ли я скакать возле каравана на быстроногом жеребце, держа ладонь на рукояти кривой сабли, а если лихие люди встретятся нам, пустить её в ход?!
– А ты дашь мне кривую саблю и коня? – спросил я.
– И много золотых цехинов, о Али, и прекрасные ткани, и дорогие пряности, и много того, что ты только сможешь пожелать, – сказал он.
– Я согласен, о господин, – произнёс я, – Я буду сопровождать караваны в числе твоих воинов.
– Да услышит создатель твои слова, о Али, и да будет он свидетелем нашему договору. Будь же моим братом отныне.
– Скажи мне, о Саид, как я попал в твои шатры? – задал я вопрос, который давно занимал меня.
– О Али, мои люди нашли тебя лежащим без сознания посреди песков и подумали сперва, что ты уже отдал свою душу создателю. Но приблизившись, они увидели, что ты ещё жив, и доставили тебя в караван. Я приказал стоять лагерем, покуда ты придёшь в себя и сможешь идти с нами.
– Прости меня, о Саид, что я нанёс, сам не ведая того, ущерб твоим планам. Надеюсь, что я не задержал тебя надолго.
– Планы человеческие – лишь тростинки, колеблемые ветром, тогда как планы создателя – горы, стоящие несокрушимо, – повел рукой Саид, – Задержка наша была очень мала, ты оправился на удивление быстро. Ведь кое-кто из моих людей говорил, что ты не проживёшь и дня.
– Благодарю тебя снова и снова, о великодушный Саид, ведь я обязан тебе своей жизнью. Когда же я смогу воплотить свою благодарность в делах своих для пользы твоего народа и твоей славы, брат мой?
– Не спеши торопить происходящее, о Али. Такая возможность, благодарение создателю, представится тебе ещё не один раз.
Когда я вернулся в свой шатёр после долгих разговоров с Саидом, к которому я чувствовал необъяснимое расположение, ночь уже перевалила за середину, и луна на небе пошла на ущерб. Мой шатёр был намного меньше, чем у Саида, и одного моего присутствия хватало с лихвой, чтобы наполнить его, но почему-то, ложась на своё ложе, я почувствовал себя странно и неуместно одиноким.
На следующий день я вновь пришёл к Саиду. Он хотел показать мне своё оружие, чтобы я смог подобрать себе по руке подходящее. Когда я увидел все эти прекрасные клинки, у меня глаза разбежались, я ахнул и упал на колени на ковры, где было разложено множество замечательных сабель. Саид наслаждался произведённым впечатлением, довольно посмеиваясь. Он был страшно горд тем, что обладал таким богатством, и что я могу по достоинству оценить его.
Мои глаза и пальцы перебегали от одной сабли к другой, от светлых, подобно молниям, клинков к тёмным, как глубины вод, и пёстрым, как шкурка змеи с разводами. Рукояти их были украшены вырезными полосами кожи и плетёными ремешками, кистями и шнурами, их гарды были усыпаны драгоценными камнями, что привлекают внимание противника и могут отвлечь своим блеском от боя. Изгибы клинков были плавными и точно выверенными, один вид их говорил мне, как они хороши в руке и надёжны в бою.
Но я брал в руки одну саблю за другой, и каждую откладывал в сторону. Ведь я был почти на голову выше Саида, и намного шире его в плечах, а эти сабли создавались мастерами для руки сына этого народа, для стройного и подвижного воина, а не для меня, который был тяжелее любого из них вдвое. Саид смотрел на это, а потом сказал мне:
– Подожди.
И ушёл за занавеску, разделяющую шатёр. Я ждал его, сидя над россыпью великолепных сабель, ни одна из которых не была достаточно тяжела для моей руки. Вскоре Саид вышел, неся в руках ещё одну саблю, укрытую платком. Он молча протянул её мне. Я взял за рукоять, и едва мои пальцы сомкнулись, как я понял, что эта сабля подходит мне. Я ещё не откинул ткань, скрывавшую клинок, а казалось, уже давно знал его.
Увидев, как я взмахиваю саблей вверх и над плечом, Саид сощурил свои чёрные глаза и произнёс:
– Я даю тебе эту саблю, о Али.
– Благодарю тебя, о Саид, – отвечал я ему, разглядывая своё приобретение.
Она была так проста, как только может быть проста кривая сабля. С виду она не казалась больше или тяжелее других сабель, что я пробовал. На ней не было ни узоров, ни украшений, ни драгоценностей. Это была простая и бедная старая сабля, но она точно сидела в моей ладони, и её клинок действительно был достаточно тяжёл и длинен для моей руки, и потому она порадовала меня, как ни одна другая.
Несколько дней я упражнялся с кривой саблей.
Потом Саид привёл меня туда, где паслись табуны его коней, но не дал мне выбирать, а сразу отдал приказания погонщикам. Они выгнали из табуна коня, который отличался от лошадей пустыни, как песок от воды. Пустынные лошади были поджарые и сухие, с тонкими ногами и аккуратными головами, высоко поднятыми на длинных крутых шеях. Этот же конь был выше и крепче, и весил наверняка вдвое против любого из скакунов пустыни. И когда лошади песков были золотистыми, гнедыми и рыжими, этот конь был серого цвета, словно горел и покрылся пеплом.
– Я хотел избавиться от него, – сказал Саид, – Но рука провидения удержала меня. Теперь он твой, о Али.
Лошади пустыни были красивы, но вряд ли их спины выдержали бы меня. А этот конь, хотя и не выглядел быстроногим, был мне под стать. У меня не было ничего, чтобы угостить его, и я сунул ему под нос кулак. Он всхрапнул и попытался укусить меня.
