Kitabı oku: «Полутьма»
Пролог.
Холодный блеск идеально круглой луны, пробиваясь сквозь незастекленное окно, серебряными волнами освещал два тесно переплетенных тела. Наспех кинутый на пол матрас заменял любовникам кровать, добавляя синяков на и так покрытой отметинами светлой коже. С громким стоном парень, чей пресс с легкостью мог украсить обложку любого журнала, откатился в сторону. Тяжело дыша, он облизнул губы.
– Ты чего так боишься? – укладываясь на бок, он положил голову на ладонь, рассматривая девушку. – Все будет в порядке, это же я.
Закусив губу, Сима быстрым движением накинула на себя валяющуюся рядом куртку. На это действительно нужно было решиться. В конце концов, она бок о бок с Сашей уже год. А чем дальше дело пойдет, тем заметнее будет становиться их разница. Ведь длинноногой брюнетке со скромным бюстом ни много ни мало, а двадцать пять лет. А он был совершенством.
Жадно окинув парня взглядом, девушка почувствовала, как краска заливает лицо. Везет ему, может говорить и делать все что хочет, а выглядеть будет идеально. Даже сейчас, после недавнего секса, он грациозно подошел к окну заброшенного здания, облокотившись на подоконник. Словно вылепленный скульптором. Пока она, промокнув насквозь, поспешно пытается убрать волосы со лба и принюхивается, не воняет ли от нее, он просто курит, изредка ухмыляясь.
Нет, он не настаивал. Ну, может быть, намекал. Когда указал на ее седой волос на виске, назвав это милым. Ведь они просто сидели, пили чай и смеялись. Саша нагнулся к ней, коснулся волос. А через секунду наматывал длинную волнистую прядь на палец, с улыбкой демонстрируя первые признаки старения. Чмокнув тогда расстроенную девушку в кончик носа, он убеждал, что будет любить ее любой. Даже когда она вся покроется сединой и тело потеряет форму.
Только ему самому не грозило постареть никогда. Даже сигареты. Они не испортят ему зубы и волосы, не ослабят здоровье. Потому что он уже мертв. «Не жив», поправился бы сейчас Саша, скажи ему это Сима вслух. Таким он был уже долго. Девушке даже сложно было представить сколько. Когда во время кормежки, что полагалась вампирам в виде свиной крови, запаянной в герметичном полиэтилене, она ловила его взгляд, по телу пробегал озноб. Все его зубы удлинялись, превращая красивую улыбку в звериный оскал. А ведь с ними это происходит не сразу. По две пары в сто лет.
Тряхнув головой, девушка позволила волнистым темным локонам пышными змейками расползтись по плечам. Она не боялась. Сима уже давно решила, что когда-нибудь сделает это. В Мире было всего три категории людей. Те, кто о вампирах ничего не знал и счастливо спал ночами, пока не встретит кого-нибудь из них в переулке. Другие, кто знал, но старался максимально оградиться от них. И такие, как Сима. Которые понимали, сочувствовали и любили. Девушка не видела большой разницы между ними, а сейчас так и вовсе – лишь одни преимущества. Особенно когда накачанные белые ягодицы напрягались в свете луны, демонстрируя, что ни одного следа от ее ногтей на них уже не осталось. Почему, если она может работать с вампиром, не может с ним жить? Почему не может стать такой же, как он? Пока девушка переводит дух, Саша бодр и весел, наслаждается своей «не жизнью». Шальная пуля, опять же, не тронет. Работодателям должно быть тоже выгодно.
Сколько психологических тестов она сдала, чтобы работать с ним? Полиграф проходить раз в месяц, анализы на наличие сыворотки 47* в крови. (хим. элемент Ag – серебро имеет атомный номер 47. Сыворотка – художественный вымысел автора) Регулярный осмотр у гинеколога – отдельный вид пыток. В самих врачах ничего плохого девушка не видела и поэтому была очень сильно удивлена, когда вместо стандартных «мазок сделаем» и жужжания узи аппарата ее чуть ли не потрошили, изучая каждый миллиметр внутренностей.
А ведь все зря. Они успешно обходили с Сашей все эти моменты. Наличие регулярной половой жизни, несмотря на очень плотный график, объяснялось не мифическим парнем, кстати, тоже Сашей, что по-дружески просто чудом согласился играть свою роль. Обычный презерватив, что, конечно, с отсутствием жизни в теле вампира, а следовательно, его неспособностью переносить венерические заболевания, уж тем более беременность, был не нужен, сейчас играл свою положенную роль. Ну а сыворотку 47 она успешно принимала. Правда, Саша злился. Он очень боялся, что если ее жизнь будет в опасности, не сможет принять решение за Симу. Обратить. Они давно договорились, что если девушка окажется на грани – он это сделает.
В целом Саша целиком был словно ее идеал. Девушка поправила куртку так, чтобы та больше показывала, чем скрывала. Накинула рукав на грудь, закрывая торчащие соски, другим прикрыла бедра с модной эпиляцией, на которую уходила внушительная часть скромного заработка. Выгнув спину, девушка закусила губу, рассматривая личный идеал под льющимся светом луны.
– Я боюсь за тебя, – Саша резко развернулся на пятках, отчего в груди Симы резко стало тесно, а внизу живота затянулся тугой узел, – Сим, они что-то задумали. Такое количество анализов. Вспомни последний раз. Да тебе разве только в задницу не залезли, – он тут же сжал подоконник, отчего и без того белые костяшки побелели, – хотя о чем это я, конечно, залезли. Я, – его голос сбился, а вампир тяжело вздохнул, словно отсутствие дыхания добавляло ему беспокойства, – я не настаиваю, Сим, но ты, кажется, доверяешь им больше, чем мне.
– Я согласна, Саш, – выдавив скромную улыбку, Сима пыталась не бояться, – давай это сделаем.
– Тогда тебе нужно прекратить пить эту гадость, – Саша вздохнул, – я же знаю, что продолжаешь.
– Нет, – прошептала я, – три дня как нет.
Слишком резкое движение, от которого Сима дернулась. Свет луны сыграл с ней злую шутку. Показалось, что взгляд Саши изменился. Стал каким-то холодным и отстраненным, но нет. Он мягко улыбался ей, медленно опускаясь коленями на матрас. Ее Саша. Добрый и заботливый, не сделает ей ничего плохого. Наклонившись ближе, парень приблизился ко рту девушки, языком слизывая капельку пота над верхней губой. От этого жеста она вновь расслабилась, приникая к нему ближе. Короткий металлический лязг железа по бетону вновь заставил ее вздрогнуть, крепче прижимая к груди куртку. Да что ж такое-то. Она сдавленно улыбнулась Саше. Опять показалось, видимо.
– Я быстро, ладно? – вдруг сказал парень, поднимаясь на ноги. – На секунду отойду и вернусь, хорошо?
Кивнув, Сима вновь завалилась на матрас. Саша исчез в дверях, посылая ей воздушный поцелуй. И куда его понесло сейчас? Тревога липкой волной расползлась по телу. Саша же так долго стоял у окна, вдруг он что-то заметил и пошел проверить? Точно, вновь не захотел подвергать ее опасности и бросился один. Ее личный рыцарь. Только он снова забыл, что она не принцесса и как минимум может прикрыть ему спину.
Рука привычно нащупала портупею. Перебирая кожаные ремешки, что валялись возле матраса, Сима с удивлением заметила, что ее кобура пуста. Ощущение, будто на голову резко вылили ведро ледяной воды. Быстро сев на матрасе, она судорожно перебирала немногочисленные предметы гардероба. Нет, пистолет точно был на своем месте. Но ни его, ни телефона не было. Паника билась в глотке, вырываясь сдавленным стоном наружу.
Шаги в коридоре были нарочито медленными.
Она знала, что им нравится, когда жертва боится.
Только она не жертва.
Глотая не выступившие слезы, она вывернула подкладку куртки. У каждой девочки должны быть свои секреты. Ее собственный объемом 0,35 литра, с маркировкой «концентрат 47», быстро сверкнул в свете луны. Осушив все одним глотком, она тут же откинула пузырек в сторону. Если она не умрет от этой зверской дозы, то ему точно не понравится.
Дверь скрипнула, впуская вампира внутрь.
Глава 1
Три года спустя
– Кузнечик, свежее, говорю! – Маринка наклонилась на прилавок, щедро сверкая ложбинкой между грудей. – Ты или бери давай, или очередь мне не задерживай.
Продавец поджала губы, густо накрашенные малиновой помадой. Обычно, когда при мне говорят слова «декольте» и «малиновая помада», я вспоминаю нулевые, чепцы, женщин за сорок и рынок, громкий такой, звучный. Пахнет мясом и кровью. Но Маринка была не такая. При всех аппетитных формах девчонке едва перевалило за двадцать. А малиновый очень шел ей. Она в принципе не красила ничего, кроме губ. Даже волосы, светло-русые, в косе толщиной с мою руку, были свои. А то, что вскрикивала на меня, ну так это ничего, я постоянно из реальности выпадаю. Профессия у нее такая, всех нас в этом захолустье строить.
– Давай уже сюда, – вздохнув, я кивнула на кусок порядком покусанной ветром говядины, – похороню хоть с достоинством.
– Дочка, а мне не отрежешь кусочек, – тягучий голос баб Клавы ударил по затылку не хуже гранаты, – Кузнечику что там надо-то? Грамм сто, винцо закусить.
Стерва. Нехорошо так про пожилых, знаю, всегда с уважением отношусь. Но эта. Знает же, что не пью давно уже, но нет. Как на лавочке где сидит, меня увидит, аж глаза бегать начинают и пальцы подрагивать. Тут же платочек поправит и ко мне с сочувствующим вздохом. «Как здоровье? Что-то лицо пожелтело, миланк, ты бы печень проверила». А лицо, божий одуван. Широкое заботливое сердце, непутевую с неверного пути на правильный наставить. Самым излюбленным методом – кости перемыть. Вдруг люди-то добрые помогут. Вспоминаю сразу и про типун, и про язык. И про молчание – золото, обязательно. Баб Клава – местный авторитет, ругаться с ней себе дороже. Ей еще и шестидесяти пяти нет, а ведет себя, будто девяносто и из ума выжила. Дети бросили? Как бы не так. Сын, как по расписанию, четыре раза в неделю. Внуки каждые выходные.Зато она мне лучший маркетолог. Правда, клиенты от нее приходят всегда с бутылкой. У кого гуся украли, кому муж изменяет. Кому по морде выпишет, с этим тоже. Все ко мне. До этого к участковому ходили, но как нового прислали из райцентра – Палыч мужик конкретный, отвадил по пустякам бегать. А мне вроде как и приработок, и развлечение. В засаде в огороде посидеть, слесарю Мишке самому морду начистить. А тракториста Ваську, местного красавца и сердцееда, кодировать возила на его же машине. Толку, правда. Раз в три месяца ко мне, как по расписанию. Пьяный и с ключами. Но мне хлеб.
– Пусть баб Клава бе-рет, – поморщилась, прикидывая, что денег все равно не хватит, – хоть свечку за мое здоровье поставит.
– Это я всегда, девонька, – тут же подхватывает моя благодетельница, – чтоб он-то тебя на путь истинный наставил.
Ага. Туда-туда. И вас тоже. Вздохнув, я пересчитываю мелочь и расплачиваюсь за хлеб и молоко. Маринка сгребает мелочь и кидает в кассу, тут же ловко перехватив мою ладонь.
– Подожди меня, – шепчет, – я там припасла тебе.
Я киваю и медленно выхожу на улицу. Торопиться не люблю, от этого хромаю сильнее. А чем больше это видно, тем бодрее баба Клава рассказывает про мою борьбу с зеленым змием. Прищурившись на солнце, огибаю магазинчик и прячусь в тени. Глаза режет. Кожу словно царапает, не могу долго под солнцем стоять. Маринка долго ждать не заставляет. Выбегает следом за появившейся из-за угла баб Клавой. По сторонам оглядывается, под мышкой сжимает что-то, обернутое в бумажный пакет. Ничего себе начало. Кидаю в урну так и не выкуренную сигарету, когда Маринка со вздохом опускается рядом на лавочку. Баб Клава делает вид, что ей очень интересна посадка берез, что стоят тут лет пятьдесят уже.
– Я тут это, – шепчет Маринка, протягивая мне пакет, – как обещала. Фиолетовые.
Нарочито громко срываю бумажный пакет, отправляя его в урну. Шея баб Клавы грозится поставить новый рекорд Гинесса и войти в историю. Как и острый взгляд, которому любой ястреб позавидует. Уверена, она прочла все, даже мелким шрифтом. Даже внутри блока. На самих стиках. Брови от удивления ползут вверх, а я улыбаюсь. У нас в поселке такие курит только Палыч да я. Местные блюстители правопорядка. Поэтому никто и не заказывает обычно. Палыч в районном центре берет, а я сигаретами давиться не могу больше. С недавнего времени у меня ЗОЖ. Почти. Лукавлю, конечно. Это больше похоже на голодовку и подмену понятий, чем на ЗОЖ.
– Ты же, как обещала, проверишь его, да? – Маринка теребит край летнего платья в горошек, а я почему-то вспоминаю, что в прошлой жизни любила такие. – Все-все мне расскажешь?
Я киваю, поднимаясь с лавки. Сегодня вечером у меня свидание запланировано. Маринкиного кавалера пригласила. Не знает, что я ее подруга. Удивительное явление для поселка с населением в тысячу человек. Но он приезжий, а это мне совсем не нравится.
Не люблю чужих.
Хотя сама тут всего ничего. Просто не доверяю тем, кого не знаю в лицо. Справедливости ради стоит отметить, что он очень сопротивлялся, но в итоге согласился. Как только я сказала, что будем считать это дружескими посиделками. Так что, можно сказать, первый этап Григорий Диденко прошел.
– Не волнуйся так, – отворачиваюсь от солнца, жмурясь, пытаюсь прогнать красные пятна, – он пока неплохо движется.
Маринка надула пухлые губы, сложив изящные руки на выдающейся груди.
– А на свидание с тобой идет!
– Ой, было бы с кем идти, – усмехаюсь я и шагаю под лучи.
Приводить себя в порядок особо и не стараюсь. Конечно, Маринка ждет, что я приду вся такая разодетая, превратившись из Кузнечика в Мерилин Монро. Но мой план несколько отличается от этого. Она рассказала мне про него абсолютно все, что знала, включая странные привычки. Педант, идеалист, перфекционист. Идола он себе уже нарисовал, это точно. На Маринку слюни пускает, глаз не сводит, дифирамбы поет. Нет, этот товарищ интересен мне совсем с другой стороны.
А конкретно – его рацион.
Странность номер один и она же самая напрягающая меня – она никогда не видела его днем. Ближе к вечеру, когда слабое солнце – пожалуйста. Но тут любого спасет крем от загара. Короткий опрос жителей поселка, включая моего благодетеля, маркетолога и информатора в одном лице, к сожалению, не успокоил. Григорий действительно всегда появлялся к вечеру, даже когда у него были выходные.
Кинув итоговый взгляд в зеркало, я все же решаю распустить волосы. Пойдет. Летнее платье в пол, легкие сандалии да курточка. Все вырисовывает тонкую серую мышь. Можно было надеть стандартные штаны с футболкой, только вот тогда он может заметить то, чего не должен. Выправку, несмотря на хромоту. Последний раз прошу у зеркала, чтобы я ошиблась.
Пусть мы просто прогуляемся по парку (это мы так редкую лесополосу называем, куда лавочек понатыкали), и завтра я Маринке весело подмигну, забегая с утра за маслом. Его-то и забыла купить. А ведь жить могла на хлебе с маслом да с вареньем. Палыч подкармливал, жена у него знатное варенье закрывала.
Перехватив пузырек с антисептиком, я кидаю его в сумочку, что одолжила сама же Маринка, и выхожу в прохладный вечер. Не беру с собой ничего лишнего. Моя цель – узнать. Защитить себя я могу и голыми руками. Что делать с этой информацией, я буду решать уже после. Ведь он может оказаться кем угодно, а пистолет под летней курткой вряд ли сможет расположить парня к общению.
Хотя, конечно, как использовать.
– А так, если бы не Марина, – он произносит ее имя с придыханием, мечтательно прикрывая глаза, – даже никогда такую красоту и не увидел бы.
Я киваю, оглядываясь вокруг. Как назло, ни одного палаточника с мороженым или сладкой ватой. Это я, конечно, опростоволосилась. Будний день, ребята не приторговывают. Вечером в пятницу – пожалуйста. Так как ходить у нас некуда, вся молодежь здесь. Прогулка продвигается скучно. Разговор не клеится, видно, что парень совсем не в своей тарелке. Григорий, кстати, очень даже симпатичный. Прослушала, но вроде зам какого-то важного зама. В принципе, по костюму видно, что при деньгах.
– Григорий, а не могли бы вы подержать? – и, не дожидаясь ответа, я тут же пихаю растерявшемуся парню в руки свою сумочку.
Грубо облокотившись на его локоть, шиплю, делая вид, что пытаюсь вытрясти из сандалии камень, пока как можно сильнее пачкаю пальцы о подошву. Педант, перфекционист. А еще ужасный мизофоб. Парень становится еще бледнее просто от того, что в руках держит посторонний предмет. Но чтобы наверняка, я выпрямляюсь и, подарив свою самую очаровательную улыбку, забираю из его намертво сведенных от страха пальцев сумочку.
– Спасибо вам, – вцепилась в его ладонь так, чтобы вся пыль от обуви тут же перекочевала на его руки, – ой, я вас, кажется, испачкала.
Мне уже кажется даже, что я ошиблась. Особенно когда Григорий с ужасом в глазах, пытаясь не касаться пальцами пиджака, судорожно ищет знакомый пузырек. Невинно хлопнув ресницами, я отпихиваю ногой вытащенный из его кармана антисептик. Кажется, что от страха парень уже даже не видит ничего толком. Да, такое лечить надо, а не поощрять.
– Ой, так у меня же антисептик есть! – вскрикиваю я. – Знаете, как удобно? Где-то испачкался и пожалуйста, выдавил на ладони, никаких микробов.
Заговариваю ему зубы, протягивая пузырек. Он даже не смотрит на этикетку. Вздыхаю, не понимая, как можно было вообще предположить, что этот втирающий с остервенением гель в руки парень, может иметь какое-то к ним отношение.
Шипение раздается не сразу.
– Ой, – он морщится, отступая спиной к дереву, наблюдая за краснеющей кожей, – ой, Сима, простите. У меня аллергия, редкая, – он пытается расстегнуть пуговицу на рубашке, словно ему нужен воздух.
Но я лишь по запаху его кожи знаю, что это не так. По движению челюстей.
– Ага, – я киваю, подходя ближе, – слушай, думала, соврали. А, нет, ионы серебра в нем все-таки есть. Полезная штука, – выдернув антисептик из ослабших пальцев, я кидаю его обратно в сумочку, – ну, а теперь скажи «а-а».
Достав фонарик, я не сомневаюсь, кто передо мной. Будь это кто-то из хищников, уже пришлось бы попотеть. Григорий послушно распахивает рот, демонстрируя четыре вставных керамических зуба. Выключаю фонарик, кивая парню, что может закрывать.
– Вегетарианец? – уточняю, обрабатывая руки антисептиком.
Приятный, кстати. Быстро испаряется, никакой липкости на руках. Испытан на вампирах. За эту мысль становится даже немного стыдно. Парень-то и правда неплохой оказался, с мозгами и веселый. Клыки вырваны.
– Да, – Григорий кивает, беря себя в руки, – есть даже справка с собой. Разрешение на жительство и направление в центр крови. Все могу показать.
– Не надо, – выпрямляюсь, понимая, что упорно заваливаюсь на один бок, – убивать я тебя не собираюсь, успокойся. Тебе меньше сотни, а такие красавцы после себя не кучку пепла оставляют, вопреки распространенному мнению. Но вот с Мариной тебе придется разойтись, – я похлопала парня по плечу, наблюдая за его реакцией.
Давай, рыцарь, я в тебя верю.
Он улыбается, растянув губы в улыбке. А я чувствую, что то место, где давно валяется булыжник, каменеет еще сильнее, поражая зону вокруг.
– Ой, да это, – усмехается, весело поправляя волосы, – считайте, я ее не знал.
Когда мой кулак встречается с его усмехающейся рожей, даже не замечаю.
– Идеалист чертов, – выплевываю я, глядя, как парень размазывает по лицу кровь, льющуюся из сломанного носа, поджимая под себя ноги, – Григорий, ты меня разочаровал.
– Что я не так сделал? – вампир хмурится, а от желание врезать ему еще раз чешутся даже пятки.
Даже на той ноге, что потеряла обычную для человека чувствительность. А Григорий смотрит на самом деле недоуменно. Возможно, люди слишком сложные. Неживым проще. Сказано – сделано. Девушку, что воспевал секунду назад и возносил к небесам, бросить? Легко. Наверное, так и правда проще.
Домой я хромаю быстро. Моя разведка уже давно спит, так что завтра не будет россказней про то, как Кузнечик глаза заливала и по лесу шлялась. Не замечая ничего вокруг, топаю к своей халупе. Домик у меня маленький, но мне хватает. Поставив ногу на первую ступеньку, останавливаюсь как вкопанная.
Моим гнилым доскам явно это не понравится.
Палыч, положив рядом с собой фуражку, дремлет на пороге, пристроив голову с густой бородой на перила. Нехороший червяк начинает грызть изнутри. Поправив волосы, я тряхнула участкового за плечо. Сон у него, конечно, богатырский, про это всем баб Клава рассказывает. Откуда что знает – непонятно. Надеюсь, что он такой же соня, как я – пьяница. Вот на кого он точно похож, так на канадского дровосека. Сравнение веселит, но вот то, что он не просыпается, тревожит. Пройти мимо и дома лечь спать? Завтра будут лишние вопросы.
А я никаких вопросов не люблю.
Оставаться здесь и ждать, когда проснется? Снова не отдохну, будет ныть все. Вздохнув, решаю, что если сейчас не проснется, то пойду к себе. И, мертвой хваткой вцепившись в стальное плечо, трясу изо всех сил. От удара еле успеваю отклониться, рефлекторно отпрыгнув на здоровую ногу и опершись на перила. Палыч тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. На лбу и висках выступил пот, а взгляд из под густых бровей беспокойный.
– Симка, – а вот обращение по имени заставляет меня вытянуться струной, насколько это теперь возможно, – ко мне снова проходили, – Палыч тяжело вздохнул, поднявшись на ноги и делая шаг вперед, отчего несчастные ступени заскрипели.
Как они вообще держат его вес?
– Сергея все ищут? – тяжело вздохнув, спрашиваю я.
Палыч морщится и кивает. Так, ну, в этом ничего страшного. Его уже лет десять ищут, из них я тут чуть больше пары лет живу. Что на этот-то раз так напугало участкового? Я внимательно смотрю на тревожно подергивающееся веко участкового. Вот это новости.
– Палыч, ты чего? Его уж сколько ищут? Каждый раз к нам с тобой ходят, ну а если мы не знаем, где он. Я так в глаза его не видела в жизни. Ты же знаешь, – Палыч кивает, но тяжелый взгляд и складка между бровями никуда не уходят.
– Симка, – его кадык, острый, несмотря на широкую шею, дергается вместе с веком, – это военные были сегодня, понимаешь?
Не понимаю. Неприятно, конечно, ну и что, что военные. У меня к ним иммунитет. Старший лейтенант запаса. Нет, так-то я на пенсии по инвалидности, но по сути… Вышвырнули и не посмотрели. Спасибо хоть на своих ногах. Хотя…
– Палыч, ты не дергайся так. Направляй всех ко мне, экскурсию по дому устрою, пусть лупы берут, собак, поисковый отряд вызывают. У меня домик хоть маленький, да уютный. Всем места хватит, – участковый просто кивает несколько раз, глядя перед собой в одну точку.
Посчитав разговор завершенным, машу рукой на прощанье и, приподняв длинный подол, опираясь на перила, карабкаюсь по лестнице. Надо хоть Ваську, что ли, попросить, пусть как-то ступени соберет. Навернусь – совсем калекой останусь. А так хоть прыгаю еще.
– Кузнечик, – голос Палыча заставляет обернуться, путаясь в платье, – если вдруг ты ув?? идишь его. Дай знать. Это очень важно. Сима. Ты, – он сглотнул слюну, – ты можешь представить, кто он, если за ним военные гоняются?
– Конечно, Палыч, – улыбнувшись, вру я, глядя на гусиные лапки в??
Кивнув, он отворачивается и, не оборачиваясь больше, твердой походкой уходит. Но я чувствую, как в воздухе так и остались висеть его подозрения. Чёрт.
Гул движения лопастей вентилятора становится первым, что доносится до моего слуха, стоит открыть дверь.
