Kitabı oku: «Русалочка должна умереть», sayfa 7
Птичка над его головой
Сначала Свеня писала раз в час. Затем, два раза… К тому времени, как мы стали убирать со стола, она строчила сообщения словно из пулемета. Антон сидел с таким видом, словно ему на голову, на глазах у всех, гадила очень крупная птичка.
Парни уже даже не смеялись. Смотрели то на Антона, то на меня. И всем им было за него стыдно. Я была уверена, Антон ненавидит меня. Даже больше, чем Свеню. Ведь это из-за меня она клевала ему мозги, стервенея все больше на каждом посланном сообщении.
В начале ужина все было довольно мило. Ральф жарил мясо на большом гриле, а остальные стояли вокруг него с пивом, как пещерные люди вокруг костра. Я обходила Антона, как лишаистого скунса, Антон так же тщательно обходил меня.
Я с кем-то болтала, пытаясь подражать Марите, – в смысле, старалась не ржать над их приколами, как пьяный ковбой. Следила за тем, чтобы на столе всегда был хлеб и салаты, салфетки, напитки… В общем, была хозяйкой вечера, как умела, а умела я хорошо. Благо, после тетиного ухода, Ральф позволил мне накраситься и одеться, как я хотела, что вернуло часть уверенности в себе.
Мальчишки вели себя, как задиристые бараны. То стебали друг друга, поражая меня безжалостностью, то задирали, то высмеивали и словно бы красовались. То ли передо мной, то ли перед Ральфом. И хотя Ральф по большей части не вмешивался, если только не считал, что мальчики слишком разгорячились, видно было, что он следит. И слушает, и вникает.
И чем интереснее становился вечер, тем яростнее у Антона дребезжал телефон. Смешки в его адрес вскорости сменились игнором, потом, затаенным раздражением и косыми, выразительными взглядами. Всем было за него стыдно. И мне, отчего-то, стыднее всех.
Когда Ральф встал, собрал пустые тарелки и подбородком кивнул Антону: мол, помоги мне, все разом уставились в стол. Как будто приговоренные, которые радовались, что в первую петлю сунут не его голову.
Я понимала, что все они знают, из-за кого весь этот сыр-бор. И понимала, что как хозяйка вечера, должна что-то предпринять. Но что, я понятия не имела. На вечерах графини подобных ситуаций не возникало. Да если бы и возникла, Марита послала бы Фердинанда за скрипкой, повела бы гостей смотреть гобелены, или…
– Кому еще пива? – с облегчением додумалась я.
Все разом подняли руки. Я чуть ли не вылетела, забыв, что ящик не дотащу. Плевать мне было, куда и зачем уйти. Лишь бы только уйти. Я чуть ли не бегом спустилась в подвал. Замерла, прижавшись затылком к стенке.
Что за придурок?
Неужели, не ясно, в какое положение он поставил всех? Почему было не остаться дома? Почему было не выключить телефон?
Даже в Гамбурге, после драки с Джесс, под взглядом женщины-полицейского, мне не было так гадливо и тошно, как в этот миг. Я сделала пару вдохов, взяла несколько бутылок пива и снова пошла наверх. Навстречу шел Ральф. Раздраженный и хмурый.
– Я возьму ящик, – проворчал он.
Я машинально пошла за ним.
Ральф молча смотрел, как я ставлю все бутылки обратно.
– Если у вас с ним ничего, то почему его девка бесится? – ответил он, словно не услышал.
– Спроси у Хрюшки, – буркнула я. – У нас с тобой тоже ничего нет, а она все равно пытается запереть меня в психбольнице.
Местный Кук-кук-клан
На следующий день, я проснулась полная решимости.
Черный лифчик, белая блузка… синие джинсы в обтяжку и туфли на каблуках. Когда на тебя ополчились все разом, надо дать газу и гнуть свою линию до конца.
Волосы я собрала в тугой конский хвост, чтобы не закрывали сиськи, а ненавистный худи разрезала пополам, чтобы тетя ничего не могла поделать. Так было гораздо лучше. Так я была собой. Сиськи стояли в чашечках, как сваренные страусиные яйца. Лицо накрашено, волосы вытянуты щипцами. Подумав, я надела на шею позолоченную цепь из больших, крупных звеньев и черные в пол лица очки.
– Ты так собралась идти?! – спросила тетя Агата и подняла глаза.
Я и забыла, как рано она встает. Чтобы еще до завтрака успеть натворить добра. Носки, к примеру, вяжет. Для беженцев… Лишь боги знают, на кой им эти носки. Особенно, из розовой пряжи.
– Я опаздываю, – буркнула я.
– Ну-ка, стой, – настороженно повторила тетушка. – Сними-ка очки…
– Меня друзья ждут.
– У тебя нет друзей.
– Есть! Мы познакомились на собрании ку-клукс-клана.
– Ра-а-альф, – неуверенно протянула тетя, не сводя с меня глаз. – Ты знаешь что-нибудь о местном ку-ку-клане?..
– Что?! – рявкнул голос из кабинета.
Похоже, в этом доме никто не спит!
– Я говорю, ты знаешь, где у нас собирается… кукус… как ты сказала?..
Какое-то время Ральф боролся с чувствами. Потом мы обе услышали, как в кабинете с грохотом отодвинули тяжелый рабочий стул. Тяжело ступая на пятку, Ральф вышел к нам, словно на арену и тут же замер, узрев меня.
– Ты что, из пуфа вернулась?
Тетя все пыталась расспросить его про кукушек, которые сбиваются в кланы, но Ральф, повелительным взмахом руки, велел ей умолкнуть. Тетя поджала губы и крепко вцепилась в распятый на спицах носок.
– Очки, – Ральф вытянул руку.
Я сорвала очки, швырнула их ему в грудь и вызывающе уставилась густо накрашенными глазами. Ральф обалдел. Я не могла сказать, отчего конкретно. То ли от макияжа, то ли от пролетевших в него очков. Мужчины порой бывают так впечатлительны.
Его глаза очень долго противились, но все же оказались у меня в декольте. В его трусах что-то дрогнуло и Ральф тут же, яростно сунул руки в карманы.
– Ты моя сестра, понимаешь ты?.. Моя сестра не может ходить в школу в таком виде! Поди наверх и умойся. И застегнись!
– Поди ты в жопу, – крикнула я, зверея. – Оставь меня в покое, больной ублюдок!
– Боженька всемогущий! – прошептала тетушка в шоке. – Верена!
Ральф напрягся, крепко сжав кулаки. На нем был черный спортивный костюм. Ткань лоснилась, как шкура хищного зверя. Каждую мышцу подчеркивала, каждую выпуклость, каждый изгиб… Наверное, рекомендовано Ватиканом. Каждый священник must have.
– Ублюдок? – переспросил он хрипло, встряхнув меня. – А ты-то кто? Законнорожденная?
Меня опалило жаром. Тело вздрогнуло; длинной, долгой дрожью. Джинсы словно стали малы, шов буквально упирался в промежность. Я замерла, но дрожь все не прекращалась. Дрожь самки, почуявшей дрожь самца.
– Да! Я – законнорожденная. – Маркус и Джессика поженились, чтобы я в браке родилась!
Ральф в самом деле дрожал. И не только от злости.
Не будь здесь тетушки, Ральф бы точно сорвался. Сорвал бы с меня ремень и выпорол, как он обращался с Джессикой. Но тетушка здесь была. Ральф развернулся и запер входную дверь. Затем, вторую – черного хода.
– Пока не смоешь лицо и не переоденешься, никуда не пойдешь, – сообщил он.
– В таком случае, я никуда не пойду. Пусть сообщат в комитет по делам несовершеннолетних! И я им все расскажу. Про тебя, про твою Свинью, про то, как ты со мной обращаешься. Как ты заставил Джессику подписать бумаги. Как ты обращался с ней!..
– Тетя, позвони в школу. Скажи, что эта дрянь не придет.
– Но, Ральф… – начала было тетушка. – Что о нас тогда скажут?..
Ральф в непонятной ярости пнул диван. Прямо голой ногой, не заботясь о том, что делает.
– Мне надоело! – заорал он. – Надоело вечно думать, что о нас скажут! Неважно, что мы тут делаем и чего не делаем. Все будут думать то, что хотят! И мы не сможем запретить этого! А ты, – он яростно повернулся ко мне, – ты ничего не изменишь, одевшись, как проститутка! Тебя ненавидят не за твою одежду, а за твое нутро! За то, что ты ведешь себя, словно мир был создан, чтобы служить тебе! Но люди здесь не твои холопы, и не твои бедные родственники, готовые глотать все твои причуды!
Я сбросила туфли и рванула на кухню.
Словно разгадав мой маневр, Ральф бросился следом, но он был слишком здоровый, чтобы разогнаться так же быстро, как я и… я захлопнула кухонную дверь прямо у него перед носом.
Ральф не стал терять времени, пытаясь в нее вломиться. Я слышала, как он развернулся и побежал через холл. К входной двери.
Оставалось лишь несколько секунд прежде, чем он выскочит из дому и ворвется на кухню через гараж. Я бросилась туда. Не до конца понимаю, что делаю и зачем, я схватила нож для ковров и, задыхаясь от ярости, заперлась в порше.
…Когда гаражная дверь открылась, в машине Ральфа не осталось ни одного целого кресла.
Кто первым надел халат
Лежа среди растерзанных простыней, Ральф исподлобья рассматривал тело Стеллы.
Она сидела, кое-как примостившись на пуфе у туалетного столика и пыталась привести в порядок свою прическу. У нее были светлые волосы. Густые и гладкие, как у Джесс. Только очень короткие. Сейчас они стояли дыбом.
По-хорошему, надо было остаться дома и все это сделать с Ви. Эта девка уже не была Вереной, которую он знал. В эту девку вселился дьявол. Когда она вылезла из машины, протянув ему нож, он едва удержался, чтобы не полоснуть им ее по горлу.
Возможно, этого она и хотела. Больная сука! Готова сдохнуть, лишь бы ему насолить. Совсем, как Джесс тогда, давно, с Фредериком.
Фил прав: она влюблена. Какое же это отвратительное пойло – ее любовь. Надо было остаться и выпороть ее так, чтобы сидеть не могла. И будь что будет. Если уж садиться в тюрьму, то так, чтобы не стыдно было бы показать Истицу.
– Господи, да что мне с ней делать? – спросил он вслух.
Стелла повернулась, ойкнув от боли. На бедре, которое она пыталась не прислонять к стулу, вздулись перекрестные полосы.
На полу валялся его ремень.
– Ты сам прекрасно знаешь, что делать. Она больна. Шизофреники очень…
– Заткни свой рот! – рявкнул Ральф. – Ты прекрасно знаешь, что Ви здорова!
Стелла удивилась, но подчинилась.
Пока она стояла в аудитории и говорила о каких-то сложных, незнакомых вещах, она казалась ему такой умной. Настолько умной, что даже физическое тело отходило на второй план. Теперь он видел лишь ее тело, ее лицо и ее феерическую, почти что патологическую глупость в том, что касалось реальных и вполне понятных ему самому вещей.
– Не говори со мной так, – приказала Стелла.
– Иначе, что?
– Что ты хочешь сказать этим? – спросила Стелла и развернулась. – Ты угрожаешь мне?
Ральф рассмеялся.
Он опустил ее даже ниже, чем мог. Он даже мочился на нее и не раз. Но Стелла все равно продолжала пытаться командовать. Эта женщина потрясала его своей непробиваемой логикой. Она была врач, а он – пациент. И все, что он делал, было ей подконтрольно.
Якобы!
– Если ты не отправишь ее к врачу, я попрошу об этом школьного психолога. У меня есть связи…
Ральф промолчал.
Свои связи Стелла могла разматывать как угодно; связи Штрассенбергов были обширнее и сильней. Но он не желал тратить силы на перепалку. Хочет позориться – ее право.
Лизель размажет ее.
Он думал об Антоне и с каждым вздохом, чувствовал себя все более виноватым. Так здорово выставлять кого-то другого прочь, с приказом забрать свои яйца у девушки и снова сунуть в штаны. И так нелепо лететь к одной, срывая злость на другую.
– Давай подумаем, – сказала Другая, – что именно не позволяет тебе признать, что Ви нуждается в помощи профессионалов?..
– Чего?..
– Ей нужен врач, лечение. Ви больна! – повторила женщина. – Что именно запрещает тебе признать это? Ты думаешь – это слабость? Что ты не справился?..
Ральф закатил глаза. Стелла всегда вела себя так, словно хотела вскрыть ему череп, вынуть оттуда мозг и нарезать на ломтики, чтобы найти проблему. В начале ему это даже нравилось… Пока все было чисто профессионально. Затем, это стало нравиться Ральфу меньше. Теперь не нравилось вообще.
– Угомонись, – приказал он. – И не зови ее Ви. Это домашнее прозвище. Для всех остальных Ви – Верена.
Она не угомонилась.
Встала, скинув халат, стала одеваться.
Ральф быстро отвел глаза, стараясь не смотреть на ее мягкий рыхлый живот и белые, расплывающиеся бедра, украшенные темно-розовыми полосами. Ярость почти улеглась, он был уверен, что выплеснул ее без остатка, но… Стелла ткнула наугад и попала.
Он в самом деле не справился. Попытался усидеть на двух стульях, совсем, как Джесс. И повалился между них, вверх ногами.
Надо было сказать, как есть. Что Стелла нужна ему для той части личности, которую он не хочет подпускать к самой Ви. Хотя бы, попытаться ей объяснить. А он все медлил и вот итоги: Верена окончательно сорвалась с катушек. С ума она не сошла, конечно, но вот его поставила перед фактом: убить ее, или покориться.
Чем больше Ральф думал о ее сиськах, тем меньше его пугал этот плен.
Верена – Штрассенберг. Что ей школа? Лизель разводится, вроде как планирует переехать домой и стопроцентно согласится взять с собой внучку. Он мог бы видеться с нею. Да и карьере его, родство пошло бы только на пользу.
А Стелла? Она нужна ему только здесь. В Гамбурге ее связи не стоят ломаного гроша. В Гамбурге полно разных клубов, где он может развлекаться, как ему нравится и потом возвращаться домой, к Верене.
Интересно, захочет ли тетя вернуться с ним?..
Стелла, немного наклонившись вперед, просунула руки сквозь лямки бюстгальтера и длинные белые груди на миг провисли, словно носки с песком и Ральф почувствовал тошноту.
Как он мог быть таким упрямым кретином? Стелла держит его за яйца, как держала бы Ви. Но ему не пришлось бы зажмуриваться, представляя на ее месте Джессику.
– Так что ты решил?
– У Верены есть отец, ее бабушка и еще родной дядя. И это, не считая армии влиятельных родственников, которые встанут единым фронтом против тебя. Я ничего не решаю.
– Тогда почему она здесь, с тобой? Я не понимаю.
– Ее отец – старый холостяк и они не ладят, а бабушка в Штатах, разводится с мужем.
Он снова вспомнил, как Верена выглядела утром, как ее кожа могла бы выглядеть после порки сейчас и его член снова дернулся.
Стелла, оправлявшая декольте, зарделась, как школьница.
– А говорил, что тебе плевать на мое белье!
Ральф стиснул зубы и тоже встал. Надо же быть настолько упоротой, чтоб не видеть ничего дальше собственного носа. Он выволок ее из кровати, за волосы. Он выпорол ее, как собаку. Он полчаса не мог кончить, даже крепко зажмурившись, но и что с того?.. Стелла все равно уверена, что она его возбуждает.
– Ты любишь меня? – спросила она внезапно.
– Люблю? – удивился он.
– Любишь?
– Очень!
В последний миг Ральф сумел подавить смешок.
Стелла вздохнула, не веря своим ушам. Вздохнула и улыбнулась.
В книгах, что она любила читать ночами, – похожие на Ральфа красавчики, страстно и неустанно любили девушек, которые твердили, как они прозаичны. Красавчиков это лишь возбуждало еще сильнее.
Стелла понимала, что эти книжки – дерьмо. Что авторши мужчин никогда не видели, разве что из окна. Что ей, психотерапевту, стыдно читать такое низкопробное чтиво, далекое от законов психологии, анатомии и реальности… Но ничего не могла поделать с собой. Эти книжки были ее наркотиком, как шоколад и вино, которыми она заедала сладкие грезы.
Ральф был воплощением ее мечт. Красивый, идеально воспитанный и холодный. Но Стелла немного порылась в его потаенном прошлом и обнаружила, что в красавчике спит огонь. После чего бросилась в него с головой, как в свои дурацкие книжки. Мозг, привычный к таким делам, послушно замер и отключился, предоставив Стеллу ее фантазиям.
И Ральф откликнулся, он тоже имел фантазии. После их воплощения ей приходится принимать пациентов стоя, но что с того? Мужчина из книг – здесь, с ней.
Порой, сидя в церкви, в самом последнем ряду, она ощущала, как начинает щипать в носу. И от восторга хотелось плакать. Сердце гремело громче органа. Совсем, как сейчас, когда в этот самый миг, она обернулась, поправляя бюстгальтер и вдруг заметила, как напрягся под брюками его член.
– Я тоже люблю тебя, – выдохнула она, сама не понимая, что говорит. – Люблю!
Ей хотелось рыдать от счастья, расцеловать весь мир, обнять всех и замереть. Остановить этот миг. Навеки.
Ральф молча ее рассматривал. То ли удивленно, то ли как-то еще. От счастья Стелла толком не понимала.
– Я хочу от тебя ребенка! – прошептала она. – Мальчика.
На этот раз он скривился.
– Не беспокойся! – спешно сказала Стелла. – Я не прошу, чтобы ты выходил из сана. Но мне ужасно хотелось бы иметь сына. Твоего сына.
– Стелла, – позвал он медленно. – Ты с ума сошла?
На миг ей померещилось отвращение, но женщина тотчас убедила себя, будто ей почудилось.
– Сейчас рожают и в пятьдесят! – заметила она резко. – У меня до сих пор идут месячные и думаю, мне удалось бы забеременеть… если бы ты согласился дать мне материал.
Ральф рассмеялся. Покачав головой, словно услышал какую-то глупую, нелепую шутку. На этот раз Стелла уже не могла отрицать. Ей не мерещилось.
– Ты, что же, думаешь, что я импотент? – спросил Ральф тихо и почти нежно.
– Нет! Нет! Конечно же, нет!
– Гомик?
Она потупилась, чувствуя, что краснеет.
– Вот как значит, ты обо мне думаешь. Будто бы я трус, который стыдится признать свою гомосущность и потому насилует тебя в рот… А ты никогда не думала, что я то, что я говорю? Что я могу, но простой секс мне просто не интересен. Даже если я действительно ненавижу женщин, вовсе не означает, что я люблю мужиков! Я люблю только одного человека – Ви. И я убью тебя, если ты не оставишь ее в покое.
Как корявым когтем по самому дну души. И вся боль, все мечты о нем, все ее желания, – самые больные и сокровенные, – полились из раны, как кровь.
– Ты… ты сказал, что любишь.
– Это сарказм был, Стелла. Сар-казм.
– Так ты не любишь?
– Да нет, конечно! Сколько раз еще повторять? Мне секс не нужен! Ни оральный, ни тем более, вагинальный! Порка – да, нравится. Но секс с тобой – нет. Это ты вечно лезешь ко мне в трусы, Стелла. Не я к тебе, ты ко мне! Это нужно тебе. Все то дерьмо, что ты читаешь о доминантах… Ты начинаешь верить в это дерьмо!? Господи! А я еще думал, что ты бриллиант. Будь мне нужен секс, я не пошел бы в священники! Будь мне нужны дети, я не пошел бы в священники. Мне нужен был психоаналитик, мать твою! И я готов был платить! Но Джесс права: вы доктора только если первыми халат натянули! По сути, ты такая же сумасшедшая, как и Джессика. Только она – красива.
Что-то в Стелле протестующе вскрикнуло. Но голос Ральфа, сама его поза, его испепеляющий взгляд, заставил гордость молчать. Стелла испугалась. Если он уйдет, что ей останется? Что с нею будет, если она потеряет его совсем?
Она попыталась взять себя в руки, сосредоточиться.
– Оставь Верену в покое, – повторил Ральф холодно и взял ключи от машины с тумбочки у кровати. – И мысли о ребенке тоже оставь.
– Ты спишь с ней? – спросила Стелла. Губы как занемели. Она почти что не ощущала их. – Если я выясню, я сообщу куда надо.
– Что? – переспросил он и рассмеялся. – Сообщишь куда надо?.. А что ты им сообщишь?
– Что ты педофил!
– А-а-а, ну давай. А она в ответ сама сообщит. Что это ты педофилка т пытаешься избавиться от нее.
– Если она пойдет против меня, ты тоже пострадаешь!
– Не-а. Священников не хватает. Требования уже не такие строгие. Если я скажу, что ты на меня набросилась, а я испугался и не смог тебя оттолкнуть, то мне поверят. Просто посмотрят на нас с тобой и сразу поверят. Все будет выглядеть, словно ты из ревности пыталась угробить мою Русалочку… И ты не докажешь, Стеллз. Ты ничего не докажешь. Все в этом деле против тебя. Все эти книжки, что ты читаешь… Все это твое белье. Твои походы по неким клубам. Мне двадцать восемь, а тебе – пятьдесят. Я буду первым священником, который сам стал жертвой педофилии.
Стелла неловко крутила в руках расческу. Он вроде не злился, не пытался ей угрожать… Но в голове почему-то стояли волчьи лица маленьких друзей, что Ральф насобирал по колониям для своего «бойцовского клуба».
Она и забыла тот, самый первый раз… Когда у него самого было такое лицо: безжалостное, волчье.
III Верена.
Что-то в ее зубах
Я прихожу ко второму уроку.
В кроссовках и худи Ральфа. После того, что я сотворила с его машиной, на кофту он даже не обратит внимания. Сиськи спрятаны, макияж смыт. Лучше бы Ральф убил меня сразу. Прямо там, в гараже. Ожидание действует мне на нервы. Я пожалела тысячу раз, но фарш нельзя прокрутить обратно в корову. Погруженная в свои собственные мысли, я кладу записку на стол учительницы, иду на свое место.
Сажусь.
И сев ощущаю бедром что-то липкое и холодное.
Кто-то подложил мне на стул кусок пластилина. Ярко-красный, как стоп-сигнал. Я поднимаюсь, выгнувшись в талии и тупо смотрю на свое бедро. Сознание пытается сопоставить фрагменты. Стул. Пластилин. Смешки.
Все вокруг хихикали. Даже геометричка, хотя она и пыталась спрятать улыбку. Я выпрямилась. Мир качался и плыл. У меня был дар обращать на себя внимания. Лет так пятьсот назад, они сожгли бы меня на Рыночной площади. Здесь в Геральтсхофене раньше жгли ведьм.
Теперь нас не жгут, нас мобят. За то, что мы отличаемся. За то, что нас всех хотят. Женская солидарность? Ха! Нет, не слышали.
– У тебя что-то к штанам прилипло!
– Марина! – геометричка укоризненно вскинула подбородок. – Девочки! Что за детские игры?
Но было видно, что и она довольна. Чуть ли не довольнее всех. Марина – ее любимица. Здоровенная лошадь с сиськами, размером с канистры для федервайзена. Первая активистка, феминистка, веган и защитница климата. В другое время я ни за что не стала бы с нею связываться. Исключительно из соображений здоровья.
В тот день все было иначе.
Считается, дети не могут желать себе смерти, но я уже давно не была ребенком. Я не просто желала смерти, я искала ее. Отлепив пластилин от бедра, я взвесила его на руке и пошла на Марину. Смелая и уверенная в себе, словно за мной стояли конницей мои воинственные рыцари-предки. Она улыбалась, стоя словно скала. У девок принято таскать друг друга за волосы и даже ежику было ясно: далеко я Марину не оттащу…
Она еще улыбалась, когда я вскинула ногу и точно, резко, впечатала подошву ей в лоб. Марина пала, как Голиаф. Раскинув руки, треснулась затылком о стену и сползла на пол. Мне с визгом освободили сцену.
Марина попыталась отпрянуть, но сзади была стена и ухватив ее за волосы, я яростно размазала пластилин по ее лицу и, выпрямившись, провела указательным пальцем по носу. Марина судорожно всхлипывала, ощупывая кончиками пальцев свое лицо. Класс молчал, пребывая в шоке.
– У тебя что-то в зубах застряло! – сказала я.
IV Ральф.
