Сахарная кукла

Принесенные феями.

Сняв облачение, Фредерик на минуту задержался у зеркала.

В ноябре ему исполнится тридцать восемь. Самое время для пары горьких морщинок и нескольких серебряных ниточек в волосах. Фредерик готов был покляться, что всеми ими, обязан лишь одному человеку.

Матери.

Да, перед ним была Джессика, а сам он думал не головой, – тут Маркус не ошибался. Но кто все время стоял за Джесс? Кто филигранно подсказывал ей нужные ниточки? Кто кропотливо и вкрадчиво обучал ее всем тем штукам, от которых он потерял голову?.. Потерял и не находил, пока не родилась девочка.

Когда родилась Верена, чары разрушились. Кружевная, сотканная из теней и соблазнов Богиня исчезла. Осталась лишь хлюпающая носом, испуганная девчонка, срывавшая досаду на новорожденную дочь.

Кормить? Никогда! Ухаживать?! Найми няню!

Лизель целиком и полностью углубилась в Ви, услуги Джесс ей больше не требовались.

И сам он, надо признать, куда сильнее волновался о девочке. С каждым годом, все больше.

Едва его Виви научилась ходить, как у нее появились духи и туфли, прически, блеск на губах и «бойфьенды». И все вокруг намекают, что это – безумие. А он только улыбается и млеет, как идиот, когда Виви шепелявит те же слова, что когда-то четко выговаривала Джессика.

– Ты моя юбовь, павда, папоська? Ты моя юбовь!

Сперва она твердила, что станет его женой, потом была влюблена в Себастьяна, затем перекинулась на Филиппа и вот, уже этот мальчик, встреченный в лесу. И Лизель, вместо того, чтоб это пресечь, лишь поощряет ее, подбадривает. Джессика по-прежнему ребенком не занимается: ей до дочери дела нет. Но ему-то есть!.. И мать все это прекрасно видит. И дергает за ниточки уже его девочку.

Ты моя любовь, папочка… Ты моя любовь!

Не стоило ему возвращаться. Ведь он же знал, какая она!.. Ведь знал, что Мартин лежит у нее под пяткой. Не будет уже никакого Рима. Будет Гамбург, Джессика, мать и дочь. И уже не крикнешь матери: папа умер! Я – это я, а не мой отец!

Мать и его опутала.

Никуда ему уже не уйти. Не спасла ни церковь, ни суперпрочные презервативы, которые советовал Себастьян. Смех и смех. Как только Маркус подумать мог, что он не предохранялся. Да еще как он предохранялся! А Джесс говорила, будто таблетки пьет.

И вот уже пятый год пошел их Таблетке.

Да, Ви – чудесная. Такая хорошенькая, такая любящая, такая смешная. Но она вырастет. Лет через десять ей уже будет не до него. И что ему останется? Джессика? Грета? Мама?

Он вновь подумал о пареньке. Расхохотался коротко и оборвал себя. Суперпрочные, да, Себастьян?

Когда собака вывела Фреда к детям, залаяла, подавая сигнал, мальчишка испугался до полусмерти. Когда он загородил Верену собой, выставив сложенный зонт, как меч, у Фреда буквально сердце оборвалось.

Он сразу узнал черты, хотя они и исказились от страха. Эти глаза!.. Такие пронзительные, такие светлые, голубые. Такие незнакомые в обрамлении черных ресниц и в то же время, такие знакомые.

Ошибки быть не могло.

И он готов был поклясться: мать тоже все поняла. Не потому ли усадила мальчишку рядом с собой? Так, чтобы все его видели. В особенности отец. Интересно, видела ли Марита?

Не сомневаясь, что парень все еще там; сидит между его мамой и его дочерью, пока графиня рвет зубами перчатки, Фред вышел в садик перед домом священника.

***

Там, за накрытыми под навесом столами, пчелами гудела семья.

Все развернулись, когда он вышел. Зааплодировали. Словно он был не настоящий священник, а лишь актер с успехом отыгравший спектакль. Минуты две все восторгались услышанным, затем вернулись к своим тарелкам. Шоу закончилось.

Фредерик вскользь подумал, что так и есть. Весь их обычай отдавать одного сына церкви – сплошной спектакль. Куда ни ткни, обнаружишь пару-тройку любовниц и внебрачных детей. Все, до единого, конечно, законнорожденные. Штрассенберги.

Фредерик обвел взглядом многочисленную толпу, отыскивая Верену. Той нигде не было. Мать стояла с какой-то женщиной из церковного комитета; широкополая шляпа закрывала лицо Лизель, но лицо женщины говорило за них обеих. Лизель наводила справки.

Бедный пацан…

Джессика, сидя под деревом со своими кузинами, о чем-то болтала. Даже смеялась. Что это на нее нашло? Так служба понравилась, или свежий кокс подвезли? Помимо воли, все внутри сжалось. Ну, почему она не всегда такая? Зачем она усложняет все?

Он был крепко-накрепко привязан и к ней, и к дому, и к матери. Ребенком занимаются все на свете, кроме нее. Маркусу плевать на их связь и все остальное. Лучшего фиктивного мужа ей не нашли бы даже на «Холостячке»! Но вместо того, чтобы успокоиться и начать жить, Джессика увлеклась холодным самоубийством. Кокаин, алкоголь, истерики… Затихнуть до полнолуния и все повторить.

Порой, Фред думал забрать обеих девчонок и увезти прочь. Подальше от матери, подальше от всей семьи. Начать все с начала, на новом месте. Быть Джесси мужем по-настоящему, а Ви запретить красить губы и обливаться парфюмом каждые пять минут… Но в глубине души Фред все понимал: никуда они не уедут. У него не достанет низости поступить так с братом. Сбежать при всех с «его» дочерью и «его» женой.

А если бы и хватило… Джесс, может быть и понравится, но вряд ли Верена так просто откажется от всего, к чему она так привыкла. И сам он… Что он будет там делать? Жить на деньги жены? Как отец жил на деньги матери? Его профессией была церковь. Он лишь трепался с кафедры, да разводил собак, не особенно задумываясь о деньгах. Деньги всегда добывала мать. Они только тратили, не считая.

Джесс тоже была богата, но… Окажись он полностью в ее власти, не останется другого пути. Только в Эльбу, как отец сделал. С годами Фред все чаще приходил к выводу, что их отец покончил с собой.

Не все пути от Элизабет вели в Рим. Отец вот, заехал в Эльбу.

Тяжело вздохнув, священник снова поискал глазами Верену. Почти уверенный, что она – с парнишкой, он по инерции искал именно его, но… Мальчика нигде не было. Ни его, ни Агаты. Лишь Себастьян одиноко сидел на краю скамьи, держа на колене ворох тюлевых юбок, из которого торчали лаковые туфельки. Его голова наклонилась к голове девочки. К самому ее уху. Рука Верены лежала на его подбородке.

– Себастьян? – окликнул Фред.

Граф дрогнул, словно их застали за чем-нибудь непристойным. Выпустив пуговицу на рубашке Себастьяна, Верена повернулась к отцу. Ее мордашка была опухшей от слез.

– Он снова от меня убежай…

Фред взял ее на руки; такую теплую, мягкую, пропахшую дорогими духами. Шорох всех ее сразу юбок, казалось, кричал о его грехах. И Фред подумал, – с горечью и любовью, – вот каково оно. Когда твоя девочка вырастает и ее сердце начинает биться в такт с другим именем.

– Ты из-за этого плакала? – спросил он в маленькое ушко.

– Да, – сказала она и шмыгнула носом. – Себасьян сказал, что он найдет его и вейнет… Но он ведь не из насей семьи. Вдуг он ешит не сушаться Себасьяна?

Фредерик молча поцеловал ее залакированные волосы, поймал влюбленный взгляд Джесс и улыбнулся ей одними глазами. Пора было возвращаться к обязанностям, беседовать с прихожанами, запускать в работу «сарафанное радио». Грехи грехами, а службу никто пока что не отменял.

– Я знаю, кто его тетя, – сказал он девочке, чтобы оттянуть время. – Я сам с ним поговорю.

– А вдуг она не позвоит, – не унималась та.

– Тогда я этой суке шею сверну, – закрепил Себастьян.

Верена сдержанно хрюкнула. Фред повернулся к другу. Непонимающе. Что же получается: он не знал?

– Иди сюда, Ви, – сказал граф, дав знать, что он не собирается отвечать на вопросы. – Если этот молодой кретин не вернется, я сам на тебе женюсь.

Она уставилась на него, распахнув глаза от восторга. И Фредерик даже усмехнулся: маленькая лиса!

– А Маита?

– Она к тому времени тоже уже сбежит, – ослепительно улыбнулся Себастьян и Верена буквально задохнулась от перспектив.

– Ты сышай, папочка? Я фтану гафиней!

И Фредерик с готовностью покивал. Какое-то время Себастьян, нарочито долго, устраивал девочку на колене и лишь потом, как бы походя, негромко спросил:

– Мой ведь?

– Вылитый твой.

Секретное место, секретный разговор

Больше всего на свете, Ральфу хотелось запереться у себя в комнате и еще раз разобрать на части весь день. Что-то пришло в движение, это он понимал. Вот только что… Что теперь изменится?

Он женится на Верене и станет Принцем? Трижды ха-ха.

После службы, когда он окончательно укрепился в своих позициях и собирался сопровождать ее на обед, тетя налетела, как коршун. Она буквально вырвала его из ручонок Ви и протащив за локоть через парковку, запихала в машину. Ральф даже рот открыть не успел, когда машина сорвалась с парковки, как самолет.

– Что ты творишь?! Я же просила: не подходи к ним!.. Как ты осмелился сесть с дочкой Маркуса?! Как ты осмелился с сыном графа стоять? Посреди двора, на глазах графини?! Боже, какой позор!

Они лишь чудом не въехали в чей-то зад, не сшибли ни одного велосипедиста и не слетели с дороги, когда Агата решила обогнать грузовик. Не сводя расширенных глаз с дороги, Ральф молча слушал, кивал и не возражал.

Да, он не понимал, чем он оскорбил графиню. Ей, вроде, дела не было до Филиппа. Мадам по брови, была в Рене. Филипп, даже если он его вычислял, вполне нормальный. Лизель, если Ральф все правильно уяснил, в семье куда главнее графини. Но она лично пригласила его сесть с ней. Когда Ральф был особенно близок к обмороку. Шутка ли: так с ходу войти и врезаться в семейный «секретер».

– Можешь мне объяснить, в чем дело?! – спросил он, едва они с тетушкой вошли в дом. – Ты так ведешь себя, словно я с врагами заговорил. А между тем, Филипп затеял разговор сам. А что до девочки… – тут он понял и замолчал.

Если от него в прошлый раз так пахло духами, то после службы он просто пропах насквозь.

Тетушка сбросила туфли, рухнула на диван в гостиной и пригрозила скончаться здесь и сейчас. И пусть тогда, оставшись один на свете, он дружит хоть с Филиппом, хоть с девчонкой, хоть сразу с обоими. Ей будет все равно. Пусть что угодно делает! С кем угодно. Когда угодно! Хоть с этой шлюхой Иезавель… То есть, Элизабет, – имя суть не меняет.

Ральф молча выслушал, пиная ботинком пол.

Он видел, как тепло с тетей поздоровалась беременная графиня. Видел, как тетя сидела, потупив взгляд. Видел, как смотрел граф. Неужто, она спала с ним? Не потому ли лишь о графе и говорит? Если так, его вкусы странные! Тетя ведь его старше. Минимум, лет на десять!

Прямой вопрос в лоб, едва не уложил тетю в обморок.

– Я?! – вскричала она. – Любовница? Ох, ты!!! Какой негодяй!

Ральф как раз капал ей в стаканчик валериану, смущенный собственной дерзостью, когда в их дом постучали.

– Есть разговор, – сказал отец Фредерик, склонив к плечу голову.

Ральф оглянулся на маленькую гостиную, в которой резко стихли все всхлипы и причитания.

– Кто там? – замогильным тоном спросила тетя.

Ральф и священник вздрогнули.

– Ральф, – раздался скрип дивана: тетушка поднялась и теперь искала ногами тапки. – Кто там?!

Умоляюще взглянув на священника, Ральф сделал шаг вперед и захлопнул дверь.

За домиком, чуть влево и вбок, начинался небольшой парк. Наполовину заросший, наполовину заброшенный. Едва заметная маленькая тропинка вела к ручью. Ральф удивился, заметив, что это уже тропинка. Как часто, сам того не замечая, он приходил сюда?

Побыть одному, подумать, поплакать.

Это было его особое, секретное место.

И он не собирался его показывать. Не собирался никого сюда приводить. По крайней мере, до той поры, пока не увидал на пороге Фредерика…

…Ральф первый прошел по поваленному бревну и сел, свесив ноги над мелким ручьем. Крошечные рыбки, ускользнувшие из рыбохозяйства, мелькали серебристыми искрами над песочным дном.

Отец Фредерик осторожно опустился с ним рядом.

– Давай начнем сразу, – предложил он. – По делу и без вранья.

Ральф хмуро посмотрел на него.

Ему привиделись тюремные стены и низколобые тролли, вставшие в очередь к его заднице.

– Я знаю, что ты делал тогда в лесу.

– А я, – буркнул парень, – что вы давали обед безбрачия.

– Ты угрожаешь будущему тестю? – Фредерик вскинул брови. – Ну, знаешь ли!..

Ральф рассмеялся.

– Вы отдадите свое сокровище за уличную крысу?

Священник протяжно и тяжело вздохнул.

– Это из «Аладдина», – объяснил он устало. – Девчонки все время грызутся между собой… Ты просто попал между ними, ничего личного.

Джессика опять звая… – тихим эхом прозвучал детский голосок. – Не твонь меня тупая коова!..

– Как мать может не любить своего ребенка? – спросил он вслух. – У меня в голове не укладывается!.. Конечно, у меня нет опыта, тете я «подарочек» от сестрицы. Но как родная мать?.. – Ральф опомнился, обнаружив, что обнажает собственную боль.

Священник грустно посмотрел на него.

– Джесс, она… Необычная… Я в жизни не встречал такой бессмысленно злобной суки.

Ральф рассмеялся.

Вспомнилось гибкое, тонкое тело Джессики, длинные ноги, здоровенные, высокие буфера. В непорочное зачатие Ральф не верил; верил, что было время, когда отец Фредерик не считал Джессику злобной сукой. Может, даже, пытался дрессировать. Учил лизать ему руки, носить в зубах палку… Чему там учат собак?

Приносить потомство?

Опомнившись, он резко оборвал смех: Фредерик опять посмотрел на Ральфа. Совсем, как утром смотрел Филипп. А затем Лизель. Словно искал в его лице что-то, чего не видел сам Ральф.

– Я пришел поговорить о другом, – сказал он мягко.

– Я больше не пойду в ваш квартал, окей? – промямлил Ральф; лицо и уши пылали. – Уже неделю там не был! Клянусь! Я сменю район… Давайте, просто сделаем вид, будто ничего не было… Я вас не видел, потому что я не был там? Но вы меня тоже не видели! Пожалуйста, пресвятой отец!..

Какой-то миг священник выглядел изумленным, потом рассмеялся.

– Я знаю, что ты не приходишь. Знаю, наверняка: у моей драгоценной ломка… Но речь о Ви. Ты спас мою девочку.

– Да, конечно! Аж, триста метров пронес. Надеюсь, медалька у вас с собой. У меня еще куча несделанных добрых дел по плану. Полить цветы в дождь и насыпать песка на пляже.

– Знаешь, у моей Греты неважный нюх. К тому же дождь шел. Мы ни за что не нашли бы Виви одни. А до утра… Ей четыре года. Она могла сломать ногу. Могла упасть, удариться головой… Она могла убиться, в конце концов… Могла простудиться, заблудиться еще сильнее и умереть от голода, лес большой. Ты рисковал, когда повел мою дочь к дороге… И тем не менее, ты ее повел.

– А-а, – Ральф даже растерялся. – Кончайте вы… Я может и торгую дурью, но я не зверь!.. Любой бы так поступил!.. Погодите, четыре? Она сказала мне, что ей пять.

Фредерик слегка улыбнулся.

– Женщины: они прикидываются старше, а потом младше… Могу я что-то для тебя сделать? Возможно, вам нужны деньги?

Ральф покраснел. Он не был святым, не был бессеребренником, но… брать деньги за помощь маленькой Виви в розовых сапожках? Это казалось ему ужасно неправильным.

Будь она старше, Ральф бы уже влюбился. Не из-за денег, – из-за того, что она сочла его принцем. Но сама мысль о том, чтобы ляпнуть такое отцу, была ужасной. Будто бы за этой мыслью стояло нечто, по-настоящему мерзкое.

– Скажите Верене мне очень жаль, что так вышло. Я обещал, что я приду на обед…

– Спасибо, я ей скажу. Так что насчет денег?..

Ральф усмехнулся и покачал головой.

– Денег? Знаете, то, что сказала Джесс – для меня не ново. Девки постоянно на меня смотрят и думают: «Как обидно: такой красавчик и нищеброд!» Будь Ви, как Джессика, я завел бы ее подальше и привязал к дереву. Но она – не такая. Вы понимаете? Я ей понравился.

Он отвернулся, горло сжалось, как в детстве. Чего он ждал, собственно? Что его сразу усыновят?

– Тогда ты должен с ней пообедать, – сказал отец Фредерик и фыркнула. – Приходи к в гости. Обещаю, я не позволю Ви сразу же принудить тебя к браку.

Ральф вспомнил застывший в пелене дождя особняк и посмотрел на Фредерика.

– К вам в дом?

– Я тебя привезу и отвезу сам, об этом не беспокойся.

– Падре, вы в курсе – кто я? – Ральф даже рассмеялся.

Священник посмотрел на него.

– Кто ты?.. Чувак, который нравится моей дочери, моей матери и моей собаке… Уверен, ты даже Джесс очень нравился, пока ей было чем пудрить нос, – отец Фредерик вздохнул. – Да, Ральф. Я знаю, кто ты.

– Вот именно, – сказал он.

– Еще я знаю, что никакой чернухи за тобой не водится, хотя в полицейском участке у тебя есть свой стул. Ты умный мальчик, если не попадался, но это лишь вопрос времени. И я хочу помочь, пока ты еще не вляпался.

– Помочь?

Этого слова Ральф ждал всю жизнь и лишь сейчас, услыхав его, рассмеялся. Помочь – чем? Устроить алтарным мальчиком? Нанять его помогать на бесплатной кухне? Стелить кровати для беженцев? Церковь подметать?..

За длинный список уличных драк, – по большей части, с увечьями, – Ральф только чудом не загремел в тюрьму. Из карате его давно выгнали, в судебном порядке запретили заниматься боевыми искусствами. Ральф кое-как выпросил у тети старые одеяла и смастерил из них грушу, но без тренера все это было уже не то.

Полиция пока что молчала: ребята, с которыми дрался Ральф досаждали им больше. Но парень все понимал. То, что ты делаешь за них то, что полицейские лишь мечтают сделать, не означает, что ты их друг. Это означает, что ты у них следующий.

– Помочь, – повторил отец Фредерик.

Ральф уставился на него.

Падре, вроде бы, не просто очередной падре. И не потому, что простой и по-своему целибат трактует забил. Он мыслит здраво, судя по проповеди. Ральф в самом деле слушал и восхищался: сколько Поппи дельных вещей изрек. Возможно, с ним удастся договориться?

– Давайте, просто сделаем вид, что ничего не было. Я больше не пойду в ваш квартал, а вы забудете, что я приходил когда-то?.. И если кто спросит, буду клясться на Библии, что отец Виви – Маркус.

– Ральф, – оборвал Фредерик. – Ну, неужели, это все и есть цель? Испортить жизнь, продавая дрянь всяким идиотам? Джесс, например. Если тебя поймают, она просто высморкается и дальше пойдет. А если не пойдет, то поедет – лечить зависимость. Деньги у нее есть. Но ты… Ты пойдешь в тюрьму. Ради нескольких быстрых сотен!..

– Вы жили когда-нибудь в нищете?! – спросил Ральф с вызовом.

– Да, я жил, – ответил священник, глядя перед собой чуть суженными глазами. – Нам даже пришлось продать собак, потому что мы не могли себе их больше позволить. Их консервы были нужны для нас… Дом был заложен, нас осаждали приставы, мать прятала драгоценности в парковом пруду… Ей было двадцать два года, нам с братом – семь. Ты, верно, думаешь, мы просто пошли всей семьей в бюро по трудоустройству и начали получать пособия и еду? Но… ты кажется, уже познакомился с моей матерью. Она скорее покончила бы с собой, чем пошла на такое… Мы благородно голодали, доедая собачьи консервы, – он рассмеялся, но горько и как-то зло. – Впрочем, прости! Ты, верно, хотел поведать, как в нищете живешь ты.

– Простите! – выдавил Ральф.

Он знал Элизабет два часа, от силы. Но и в джоб-центре ее представить не мог. Он сам, скорее бы ел консервы! Потому и подсовывал в тетину сумку деньги, чтобы той не пришлось обивать пороги и клянчить деньги у равнодушных чиновников.

– Простите, падре! Я понятия не имел!.. Фил… Филипп рассказал кое-что о Ви. И я решил, будто вы богаты.

Фредерик рассмеялся.

– Да, верно. Теперь богаты… В частности, моя Ви… Это правда, что ты хотел стать священником? – спросил он, резко меняя тему.

У Ральфа отвисла челюсть:

– Откуда вы это знаете?

– Я тут священник, как бы… Слышал от твоей тети.

– Я думал, да… – Ральф потер бровь основанием открытой ладони; говорить, что привлекала его зарплата, он не осмелился. – Но как вы сами сказали, у меня есть свой стул в полицейском участке. Вряд ли это возможно.

– Раскаянье грешных любимо богами, – тонко улыбнулся святой отец. – Твоя история нисколько не повредит, если ее расскажут правильные люди. К примеру, я. Или архиепископ Мартин, – он снова ухмыльнулся; довольно желчно, но Ральф не понял о ком идет речь. – У нас довольно мощная диаспора в Ватикане, малыш. Филипп успел рассказать о самом себе? О том, что поедет в Рим? Я мог бы помочь тебе поехать туда же.

Помимо воли, Ральф загорелся.

Филипп ему понравился и мысль подружиться по-настоящему, не могла его не увлечь. Да и мысль поехать в Рим – тоже. Увидеть своими глазами вторую родину. Тетушка говорила, что их с сестрой мать была итальянка, значит и сам Ральф в какой-то степени, итальянец.

Ему рисовалась навеки умолкшая тетушка, что драила церковь для его выступления и больше не вопрошала, – в кого он такой пошел. Ему рисовались красивые, нарядные люди. Устремленные к нему взгляды, вроде тех, что сегодня были направлены на отца Фредерика. Рисовался он сам, величественно красивый у алтаря. Ему мерещились проводы прихожан и благодарности за прекрасную службу и… да чего уж там!

Пять штук ежемесячно и красавица, вроде Джесс.

Можно даже с ребенком, если мать гарантирует, что вернет фигуру после родов!..

– Давай, условимся, – сказал отец Фредерик, без приглашения врываясь в его фантазии. – Ты подумаешь, насчет обеда и церкви. А во вторник, скажем, часа в четыре, позвонишь мне и скажешь, что ты решил. Я дам тебе личный номер…

– Я согласен, – сказал Ральф твердо. – Я все решил.

– Какой ты верующий, однако, – насмешливо и ласково ответил священник. – Ну, так и быть. Начнем со смирения. Как долго ты умеешь держать себя в руках… не используя ноги?

Польщенный, Ральф улыбнулся в ответ.

Он здорово умел работать ногами. Ему просто равных не было! Он бил ногой с разворота, как сам Ван Дамм… Вот только с площадкой ошибся. Нарвался не на те камеры.

– И еще кое-что, после службы все думают – ты близкий друг семьи. Придется тебе и дальше им притворяться.

– Но Филипп в курсе, что я вас совсем не знал.

– Филипп подыграет, не беспокойся.

– С чего ему?

– С того, что Себастьян – мой лучший друг, а Филипп очень любит быть отцовским любимчиком. Он подтвердит, что угодно, лишь бы тот не узнал, что его сынок нюхает.

Ральф кивнул, глядя на свои кроссовки. Интересно, сколько еще людей в Штрассенберге нюхает? Придется всем им внушить, будто его шмотки – шмотки близкого родственника Ш или Л… Вторую фамилию он не помнил.

– И вот еще что, – сказал отец Фредерик и порывшись в кармане достал телефон. – Запиши еще один номер… Моя мать позаботится о твоей одежде.

Ральф покраснел и отпрянул, едва не упав с бревна.

– Нет! – рявкнул он оскорбленно. – Вы что, с ума сошли?!

Фредерик вздохнул и посмотрел на кроны деревьев.

– Ральф, я тебя прошу… Филипп – добрый мальчик, но остальные – совсем не добрые. Джессика – не единственная, кто захочет пройтись по твоей одежде. А ты еще слишком молод, чтобы понять: одежда не главное. Я сам еще помню, каково это. Когда над тобой смеются из-за одежды! Так что не возражай. Нельзя себя чувствовать человеком в шестнадцать лет, когда ты как-то не так одет. Особенно, с твоей внешностью. Тебя же просто сожрут!

Он колебался, глядя в ручей. Судьба в лице «Папоськи» предлагала ему то самое, о чем он даже не смел мечтать. Смесь фильмов «Золушка» и «Красотка» с гендерной корректурой!.. Но все равно, что-то внутри подсказывало: отец Фредерик говорит не все.

– А что взамен? – спросил Ральф, не позволяя себе быть едким.

– Ничего.

– Ничего?

– Ты спас нашу Виви. Вывел ее из леса, в грозу, – сказал священник и набрав воздуха, взглянул пареньку в глаза, все больше узнавая в его чертах черты Себастьяна. – Она единственная у нас… Не стань ее, что бы с нами было?.. Поверь, мать давно уже выловила все свои драгоценности из пруда и теперь ворочает миллионами. Так что прекрати ломаться и согласись. Ты же не думал, что я собирался тебе на мороженое дать, когда предлагал награду за мою девочку? Ну, вот и все. Теперь, записывай номер.

И Ральф записал.

Конец первой части.

II

ВЕРЕНА