Kitabı oku: «Волшебный меч Курыкан», sayfa 3

Глава 5
Курумчинские кузнецы

Нет, ну где же быть археологической ла – боратории, как не в подвале, придавленной пятью этажами, где когда-то размещался элеваторный узел и бомбоубежище одновременно?! Умудрились растащить сеть труб по периметру и спрятать их со вкусом под новомодными стройматериалами. Отцы-основатели лесовской школы археологии устроили здесь кафедру, музей, библиотеку знаменитых на весь мир «копателей».

Увидев Вигдора и Селину, Михаил бросился им навстречу, сграбастал в своих объятиях и, не давая опомниться, стал хвалить очерки Вигдора об ольхонских раскопках. Они реально помогли со спонсорами. Финансирование было получено, и работы продолжены.

– Как же я рад вас видеть! А вы, а вы, Селина, божественны! Меркитская принцесса ничуть не меняется.

Селина кокетливо стрельнула глазками:

– Полноте, Михаил. Что люди скажут!

– А пусть говорят, нам-то что? Чайку?

И, снова не дожидаясь ответа, стал плескать заварку и кипяток в кружки, стаканы, пиалы, сохранившиеся от экспедиционных будней.

– Ну что, ребята, вы на реку с нами? Вигдор, принцесса, – Михаил возбуждённо потирал руками. – Там сказочные места, там настоящий отшельник бродит по лесным опушкам, там курыканы-кузнецы делали волшебные мечи.

Вигдор с удовольствием прихлёбывал кипяток, ухватив пару конфеток-подушечек, знакомых с детства.

– Предложение заманчивое, ребята. В прошлый раз было хорошо.

– Сейчас будет ещё лучше. Это ж вам целая культура, цивилизация, я бы сказал, Герыч не даст соврать, – Михаил опасливо покосился на коллегу.

Герман согласно кивнул:

– Не дам.

– Курумчинская культура – сенсация может случиться на наших глазах.

– С этого момента поподробнее. – Селина пристроилась рядом с Михаилом. – Как всегда, жду красочного рассказа.

Михаил сразу посерьёзнел и уже другим, «лекторским» голосом стал погружать компанию в историю таинственного народа.

– Да чего я разошёлся, здесь у нас эксперт Герман.

– Я так коротко, как ты, не умею, – съязвил Герман.

– Не завидуй моему лекторскому горю. Давай как умеешь, мы все во внимании. Жалко, нет на тебя девочки Оли, – пробурчал Михаил, и в тот же самый момент раздался робкий стук в дверь, и, не дожидаясь приглашения, на пороге появилась Оля.

– Аплодисменты, – искренне воскликнул Михаил. – Нам тебя, дорогуша, очень не хватало. Ну вот, теперь почти все в сборе. Теперь, Герыч, тебе ничто и никто уже не помешает рассказать историю о курумчинских кузнецах и их волшебном ремесле.

– Поскольку все вы будущие участники нашей экспедиции, то позвольте кратко и, по возможности, быстро погрузить вас в суть наших, так сказать, поисков, познакомить с легендой нашего предприятия. Я начну с кого бы вы думали?

– С Чингисхана?

– Да что же это такое, Оля! Твоя погружённость в биографию завоевателя меня пугает.

– Тогда меркитской принцессы!

– Селина Ивановна, увы. Наша история сложилась значительно раньше. Какие ещё будут варианты?

– Обещал быстро и кратко, – буркнул Михаил.

– Так точно, ты прав, мой старый друг. Буду. Я начну с Рериха.

– С Рериха? – удивился Вигдор. – А он-то тут каким боком? Как говорил один мой начальник, все вопросы решаются сзади или сбоку. Видимо, это как раз тот случай.

– А вот и не сбоку, а именно с Рериха.

– Никогда бы не догадалась, – вставила Селина.

– Селина Ивановна, в этом ваша сила. Зато вы наверняка догадаетесь или, точнее, ответите на вопрос об одной из самых знаменитых его картин. Как она называется?

– Легко, – парировала Селина. – «Нибелунги», или, как её ещё называют искусствоведы – «Ковка меча».

– Вау, вау, вау. Перед нами знаток творчества Рериха.

– Ой, хвалите меня, хвалите. Я репродукцию видела, когда в Белокурихе отдыхала. Спасибо, Вигдор Борисович, за то, что заботитесь о здоровье своих сотрудников. На самом деле у моего шефа жена в художественном музее работает. Я у неё нахваталась.

– Хорошо, продолжим. А может кто-то вспомнить, что изображено на уникальном полотне Рериха?

– Господи, я ж сказала, что видела эту репродукцию. Грот, а может, пещера в скале. Один кузнец поднял молот или молоток. Я в ваших мужских инструментах плохо разбираюсь, и обрабатывает заготовку для меча. Другой кузнец, наверное, его помощник.

– Селина Ивановна, снимаю шляпу. Всё-таки, вы истинный знаток Рериха. Но давайте вспоминать дальше. Кузнецы, стало быть, имеют какую внешность?

Воцарилось молчание. Все пытались найти ответ на вопрос Германа, и пауза затянулась.

– Такой простенький вопросик, – смутился Герман. – Подсказываю – азиаты! Азиаты стучат молотками по наковальне. Ну, ну, ну! Думайте! Подсказываю – типичный разрез глаз, выпирающие скулы, суженное к подбородку лицо… Понял, ответа не будет. В одной из своих книг художник, а по одной из версий ещё и разведчик, написал, – Герман достал из кармана видавший виды блокнот и, найдя нужную страницу, стал читать: «Курумчинские кузнецы – странные, непонятные народы, которые не только пришли, но и жили в пределах Алтая и Забайкалья. Общепринятые деления на гуннов, аланов, готов – разбиваются на множество необъяснимых подразделений. Насколько всем известно, моменты с определёнными датами иногда попадают в совершенно несоответствующие своему времени условные периоды. Оленьи камни, керексуры⁸, каменные бабы, стены безымянных городов хотя и описаны, и сосчитаны, но пути народов ещё не выявлены. Как замечательны ткани из последних гуннских могил, которые дополнили знаменитые сибирские древности». – Захлопнув блокнот, Герман продолжал: – И вот Рерих, путешествуя по Алтаю, услышал о курумчинских кузнецах, которым не было равных в обработке металла. Так и родилась идея его картины «Ковка меча», или, как её ещё нередко называют, «Нибелунги».

– Где Алтай, а где Байкал, Ангара, Селенга! – усомнился Вигдор.

Оля подняла руку.

– Можно я добавлю?

– Летай, юная птица, блесни опереньем.

– Раньше Рериха о курумчинских кузнецах узнал этнограф, иркутянин Бернгард Петри. Он ведь первым нашёл следы культуры, которую и назвал – курумчинской.

– И это правда, – подтвердил Герман. – Он первым в 1912 и 1916 годах в ходе раскопок у улуса Шохтой Курумчинского ведомства в долине реки Мурин раскопал жилища кузнецов. По тем временам курумчинцы получали железо, в котором основного вещества было 99,4 %! Они придумали свою технологию получения металла. Выплавка шла в глиняных горнах, куда слоями закладывали уголь и руду. Через отверстие нагнетали воздух. Когда появлялся металл, глиняный горн разбивали. Это так называемое прямодельное или сыродувное железо.

Получение металла, дамы и господа, – чудо. Представляете, руда на вид обычный камень, а если болотная руда, то вообще, фу-фу-фу, приятного мало, но в итоге появлялся жидкий металл.

И чудо это случилось в племени курыкан, носителей курумчинской культуры. Но выплавить металл было половиной дела, а вот выковать из него меч, нож, стремена, доспехи и даже посуду – действительно было делом сложным и требовало искусства и мастерства.

Оружие, которое ковали курумчинские кузнецы, очень ценилось в древнем мире. Его сила и качество считались непревзойдёнными, потому эти изделия наделяли волшебной силой, а обладателей таких мечей знали как сильных воинов-командиров.

Всего я вам про курыкан рассказывать не буду, дня и ночи не хватит. Оставим что-то на экспедиционные будни. Там я вас обещаю загрузить по полной.

– Так мы едем меч искать?

– Нет, Селина Ивановна, наша задача посильнее будет – начнём поиск исчезнувшей цивилизации! Целого народа!

– Я совершенно согласна.

– Давай, Оля, жги дальше! Буду слушать, с чем ты согласилась, внимать и получать удовольствие.

– Я серьёзно, не шучу. У меня с вами научное согласие. Курыканы создали собственную культуру. Вот вы не упомянули про Шишкинские писаницы, а ведь там столько рисунков курыканского времени. Вы назвали Лену, Алтай, Байкал, Ангару – места расселения курыкан, и ведь это огромные площади. Но географические расстояния, связанные однотипными ремёслами, методами обработки полезных ископаемых, хозяйственными отраслями, не могли не повлиять на создание чего-то более важного и общего. Ну… как это выразить точно, не знаю – над всем этим что-то должно было получиться в итоге.

Селина захлопала в ладоши:

– Ничего себе, Оля, выдала спич! Глубоко копает товарищ.

– Так цивилизация, уважаемая, цивилизация! – Герман принялся ходить по лаборатории. – Курумчинская культура имеет гораздо более глубокое значение!

Почувствовав одобрение, Оля продолжала:

– Цивилизация может появиться где угодно. Цивилизацию что отличает?

– Вот именно, что? Очень интересно, – подзадоривал Герман.

– Общество определяет период, когда достигает своей кульминации. Кульминация и есть цивилизация!

– Мудрёно-забубённо, – бросил Михаил. – Фелипе Фернандес-Арместо⁹, между прочим, определил цивилизацию как тип отношений с естественной средой, которая была преобразована так, что удовлетворяла потребностям человека.

– Тоже мудрёно, но хотя бы знакомые слова, – отозвался Герман.

– Э-э-э-э, друзья, похоже на спор физиков и лириков, вам не кажется? Кстати, кто всё-таки оказался прав, кажется, так до сих пор и не выяснили? – Вигдор тоже стал заводиться на фоне неожиданной дискуссии. – На мой взгляд, цивилизация – это возможность процветания общества. Нет? Да! Почему гибнут великие цивилизации? Да потому, что, достигнув общего развития, вдруг вспоминают о своём превосходстве над другими. Курыканы, или гулигане, двигались к созданию универсального общества, они полуоседлые скотоводы и земледельцы, они кузнецы и умельцы-ремесленники, плавильщики и… художники.

– Значит, ты, Вигдор, настаиваешь на универсальном государстве и, соответственно, универсальном обществе?

– Таки да, Герман! Для того времени это почти фантастично. Но версия может быть рабочей, учитывая, что в названных местах проживало очень большое число разных народов. И они имели возможность взаимообогащаться.

– Точнее – быстро взаимообогащаться, – добавил Герман.

– Тем важнее будет найти как можно больше артефактов и хоть на шажок продвинуться в изучении истории таинственных курыкан, – подытожила Оля и выдала такую топотушку, что все присутствующие раскрыли рты, наблюдая, как замелькали каблучки девушки.

– Вот это класс, повезло же Коле. Против этого аргумента нет никаких иных мнений, – с искренним восторгом заметил Герман.

– Как, однако, вы изменились за год! – воскликнула Селина.

– Это всё влияние Коли, Селина Ивановна. Он сказал, что мой застенчивый характер надо выдавливать неожиданными действиями.

– Характер у вас, на мой взгляд, вполне нордический. А вот поясните-ка лучше вашу глубокую мысль, ту, которая мелькнула в вашем выступлении до фольклорного представления.

– Вы считаете, Михаил, что в ней есть рациональное зерно?

– Однозначно.

– Всё просто. Многие разводили в те времена лошадей. У монголов и бурят были чудесные такие, такие лохматые, низкорослые…

– Одним словом, непрезентабельные лошадки. Так?

– Точно, такие кони-пони. Но степнякам других и не надо было, именно низкорослые длинношерстные, выносливые и неприхотливые. Вы же видели курыканских коней на Шишкинских писаницах?

– Красавцы скакуны! – искренне поддержал Герман.

– Ну вот… Помимо скакунов у курыкан были большие стада крупного рогатого скота, – продолжала Оля.

– Даже верблюдов видим.

– Совершенно верно, Герман Германович, и верблюдов. А таким стадам что было необходимо?

– Что за вопрос, вода, конечно, пастбища!

– Да, Михаил Петрович! А ведь вода была далеко не везде, где травка зеленеет. То мало снега в горах, то реки и ручьи пересыхают…

– Согласен, Оля, – подыгрывал Михаил.

– Мне кажется, я понимаю, куда она клонит, – вклинился в разговор Герман. – Чтобы напоить скот, и получить корма для стад в нужном количестве, и что-то заготовить для зимовки, и в случае неурожаев, курыканы…

Михаил и Герман впились взглядами в студентку Олю.

– И-и-и… курыканы… – протянул Михаил.

– Стали строить оросительные системы, – выпалила Оля.

– И-и-и… курыканы… – подбадривал Герман.

– Возможно, они таким образом оставляли до зимы нетронутыми, так сказать, отдельные поля.

– Давай, Гера, поставим ей сразу пятёрку за будущий диплом.

– Позвольте и мне свои восторги по части курыкан добавить…

– Милости просим, Вигдор Борисович.

– Признаться, я не знал, что среди Шишкинских писаниц есть и курыканские рисунки. Сами петроглифы мне знакомы, изучал во время экспедиционной практики, а потом издал чудесную книжку на их основе.

– Уф, – Герман обеими руками пригладил волосы. – Я устал и хочу есть. Предлагаю всё, что мы ещё не вспомнили про курумчинских кузнецов, художников, курыкан-воинов, пастухов оставить на время экспедиции. Наговоримся…

Глава 6
Лодка, парус и весло

Порассуждав и прикинув, сколько времени потребуется на сборы, отплытие назначили через три дня. Может показаться странной такая подготовка у острожников, которые собираются в путь-дорогу. В самом деле, на что им три дня: котомка с едой, рубаха и шаровары на смену, невеликий экспедиционный бутор: верёвки, крючья, ножи да топоры, которые не для боя, а для жизни: дров нарубить, подколотить, подбить в случае нужды чего, для ремонтных целей. А ещё гвозди, скобы, костыли…

В особом ящике хранились склянки с чернилами, бумага для письма и рисования, особый грифель для черчения, особый песочек, дабы чернила посыпать, чтобы они быстрее сохли и не размазывались в случае неловкости «писаря».

За всем этим походным хозяйством надзирать поставили Михея, и он, гордый оттого, что его назначили к этому делу, сразу заважничал, заворчал. Даже на Ефимия поначалу зыркал, когда тот несколько раз нечаянно задевал экспедиционный бутор. Но тот сам глянул на Михея строго, да ещё и приструнил. Хват – тот просто кулак показал, чтобы Михея сразу в себя привести, а Кирька внимания на командирские замашки товарища особо не обращал. Воевода ясно сказал, кто за главного.

За канцелярским ящиком Ефимий приглядывал сам. Не дай бог, чернила утекут или бумага намокнет! Как описание делать?

Лодку Ефимий подыскивал тоже лично. Оно и понятно, кто лучше поморских знает толк в этом деле, навыки морские не растерял. Выбирал долго, не спеша, придирчиво.

Михей посмеивался:

– Ефимий, это тебе не конь, не в коня овёс, как говорят. Лодка она и есть лодка: парус да весло. Не по окияну, не по морю-Байкалу пойдём. Река!

Ефимий отвечал по-доброму, словно Михей дитя малое, неразумное, подтрунивая над ним:

– Чё-то ты, Михейка, недогоняешь, однако, выставляешься несмышлёным в таком важном деле. Это ж не просто лодка – наш дом на воде. Или забыл, какая водица в реке? Если посудина развалится, ноги-руки вмиг сведёт, и пойдёшь, ты, брат Михей, топориком на дно.

Михей сразу утих и, семеня за Ефимием, который прикидывал, как распределить груз по лодке, уже с видом знатока поглаживал вёсла, царапал ногтем смоляное покрытие бортов, наклонялся к уключинам, дёргал руль на корме…

Наконец Ефимий остановил свой выбор.

– Вот эта всех выдержит точно. И для груза места хватит. Если что, Михея сразу за борт. Так-то он весу невеликого, но с болтовнёй своей тяжеловат будет.

Михей обиделся, хотя и понимал, переживают мужики – вот и шутят, вид показывают, что всё им нипочём.

– А чё сразу Михей, Хватушка потяжелее будет. Тут даже одним глазом видать, какое облегчение кораблю станет, если Хватушку за борт. Может, Хватушку на плотик отдельный посадить, да на буксире потянем. Всё-таки по течению пойдём…

Хват, как и Михей, не очень-то любил водные путешествия. На воде он чувствовал себя неуверенно, лишний раз встать боялся, а ну как от неловкости своей перевернёт лодку! И от балагурства Михеева он рассердился не на шутку:

– Счас у меня кое-кто топориком поплывёт. Даже без плотика!

И он уже собирался для видимости подняться и потрясти Михея за грудки, но остальные, в том числе и Михей, расхохотались, и Хват, в душе добряк и балагур, видя такое настроение товарищей, развеселился тоже.

– Эко ты вспыльчивый какой, ну куда мы без тебя, – обнял силача Ефимий. – Я без тебя точно никуда не поплыву.

Кирьян и Михей – те просто повисли на его ручищах.

– Шутил я, Хватушка, шутил. Да я за тобой сам на плотике пойду… – приговаривал Михей.

Лодка меж тем была не простая. В народе звали её «илимка». При всей своей внешней простоте, судёнышко, приспособленное для долгого хода, было к тому же крыто специальным навесом. Илимки использовали, когда нужно было взять много людей и груз. Если ходили против течения, то кроме вёсел использовали парус и лямки (когда лодку грузили по полной, лямки пристёгивали к лошадкам и те тащили илимку). По течению илимка шла самоходом плавно, не рыскала и хорошо держала волну. Тогда и управлять ей было несложно. Она послушно откликалась на каждое движение руля и весла. Быстрое течение помогало развивать хорошую скорость.

Обычно на илимке было четыре матроса и один кормовщик.

Кормовщиком стал Ефимий, как самый опытный на воде. Остальные на подхвате.

Илимка на реке – кормилица семьи. Пока шла навигация, успевала такая лодка сделать три-четыре рейса, развозя по деревням и сёлам людей и грузы. А то, бывало, связывали две илимки бортами и шли до самого Енисейска вниз по течению.

– Я ведь однажды чуть было на этой реке на спарке не пропал.

– Ты-то, Михей?! Как такое может быть, даже в огне ты не горишь, – Кирьян явно намекал на историю с нефтяными камешками, которые от огня клубились чёрным дымом и взрывались, словно пороховые заряды. – В воде не тонешь, помнится, когда жемчуг искал – обнырял всю Ангару, взбаламутил реку так, что она не знала куда сбежать.

– А вот так, чуть не утопли. Шли мы на спарке спокойно, и вдруг ветер осерчал, как налетел, как застонал. И начало нас крутить-вертеть, волна поднялась. То боком под волну поставит, то кормой вперёд развернёт. Жуть… Раскачивало так, что воду бортами черпали, едва выплёскивать успевали. Всё, думал, конец тебе, Михейка.

– Так надо было сигать в воду и своим ходом…

– Да куда там, Кирюша, вода холоднющая. В момент скрутит.

– Эй, хлопцы! Счас отчаливать будем, готовы?

– Готовы, старшой, командуй.

– Все готовы?

Острожники дружно согласились, ещё не совсем понимая, что нежданно-негаданно они сделались моряками, картографами, географами…

Ефимий махнул рукой, Хват и Кирьян дружно оттолкнули лодку шестами от берега.

…В тихую погоду илимка плавно скользила по воде, послушная рулевому. Ефимий на корме у руля, Хват на носу с шестом, на тот случай, если придётся обходить скрытую шиверу¹⁰ или надолбы. Кирьян и Михей на вёслах. Но они пока особенно были и не нужны – в умелых и опытных руках кормщика илимка хорошо держала курс.

Михей поначалу вцепился в весло обеими руками, крутил головой, всматриваясь в берега, которые, на первый взгляд, выглядели однообразно. Но «таёжникам», а все четверо немало походили по здешним лесам, многое было заметно из того, что далёкому от тайги человеку никогда не поймать взглядом. И Михей, постепенно освобождаясь от волнения и переживаний, что под ногами не твёрдая земля, а речная быстрина, потихоньку возвращался в своё обычное состояние. Вскоре он уже, не умолкая, то вскрикивал на каждый всплеск рыбы, то посвистом привлекал внимание товарищей к водным дорожкам, которые оставляли выдры, к «пасущимся» на лёгкой прибойной волне уткам, к чьей-то возне у берега, от которой густые кустарники ходили ходуном.

«Однако, мелкая животина к водопою пришла», – подумал Михей и представил, как бы хорошо было поймать того зверя и приготовить на костре жарёху.

Однажды он увидел лося. Даже издалека зверь казался огромным. Лось без всякого удивления проводил людей и лодку взглядом. Долго не менял позы и смотрел на странный предмет, уходящий вниз по реке.

– Вот это рога, гора костяная, а не рога.

– Вот бы тебе, Михей, такие, – съехидничал Кирьян.

– С тобой поделюсь, мой юный друг.

– Мне чужого не надо.

– Ой, не знаю, Кирюша. Дело-то такое, они без согласия вырастают.

– Тьфу на тебя, Михей! Злой ты, шуток не понимаешь.

– Не, не понимаю, – огрызнулся Михей. – Да и шуточки у тебя дурацкие. Михея каждый обидеть может. – И тут же поинтересовался у Ефимия: – Старшой, когда привал скомандуешь?

– Глядите, Михейка-то уже уработался. Оно и верно, за весло подержался, шибко много сил потратил.

– Ты бы, Хватушка, со своей дубиной повнимательнее был, да на разговоры не отвлекался. На воде, поди.

– Будем идти до Матвеевки. Оттуда начнём карту рисовать. Там и заночуем, – положил конец спору Ефимий.

Подул боковой ветер.

– Однако, хиус¹¹ потянул, – отметил он. – Можно парус ставить. Веселее пойдём.

Илимка стала раскачиваться, рыскать носом от резких порывов. Но когда подняли парус и он наполнился ветром, лодка пошла ходче и показалось, что качка поубавилась.

Из-за холмов левого гористого берега стал вылезать туман, и скоро будто бы слой ваты покрыл всю реку.

Заморосило, и ветер, словно собранный из туманов и намоченный дождём, вовсе стих. Парус ещё ловил остатки его, а потом повис, и его пришлось убрать.

– Хват, будь начеку и гляди в оба, ничего не видать, как бы с кем не столкнуться. Гребём к берегу, отстоимся, пока туман не уйдёт, – распорядился Ефимий.

Кирьян и Михей дружно навалились на вёсла. Когда ткнулись носом в твердь, то решили, что пристали к берегу маленькой бухточки, которую вода и ветер соорудили, выгрызая землю вершок за вершком. Здесь образовалось тихое плёсо. Кажется, совсем недавно они неслись по быстрой воде, а теперь вмиг всё переменилось, словно кто-то могущественный отнял у реки стремительность.

С туманом пришла сырость и прохлада. Стало зябко и промозгло. И тишина, такая тишина, как будто на реке нет никого, кроме них. И вроде спокойно всё, но отчего-то тревожно. В тумане всё становится как-то невесомее, что ли, обостряются слух и зрение. Но тревожность скоро ушла, сама по себе – раз, и не стало. Люди почувствовали что-то похожее на успокоение и лёгкость – кажется, взмахни руками – и полетишь, воспаришь над водой и землёй, лесом и лугами. Совсем как птицы.

И никто не проронит ни слова, словно все онемели от тишины и невесомости.

Первым почувствовал неладное Хват, он упёрся в шест, тяжело дыша, недоумённо глядя на товарищей. Хотел что-то сказать, но только открывал рот, глотая воздух, – не мог выговорить ни слова. Затем послышалось, как застонал неугомонный Михей. Тонким, дребезжащим стариковским голосом он прохрипел:

– Дру-жо-чки, вы что?

Кирьян, словно не отдавая себе отчёта в действиях, вцепился в весло и пытался грести.

– Суши вёсла, Киря, суши вёсла, – тихо сказал Ефимий, пытавшийся скинуть с себя эту необьяснимую дремоту.

Туман стал ещё плотнее, а сырость, кажется, пропитала всё вокруг. Заметно похолодало…

Следопыты то засыпали, то открывали глаза, шепча как в бреду какие-то обрывки фраз.

Михей и Кирьян не выпускали из рук вёсла, Ефимий полусогнулся на корме, привалившись к толстой рукояти руля, Хват лежал на носу рядом с шестом, который умудрился бросить вдоль борта.

Илимка покачивалась на плёсовой зыби как ни в чём не бывало; убаюкивала их и медленно двигалась сама по себе в небольшой бухточке, пока снова не ткнулась носом в берег.

Так крепко они не спали давным-давно. И не знали, да и знать не могли, что в пору, когда не было ни острогов, ни посадов, а только реки, ручьи, горы и пастбища, не тронутые стадами, пришли в эти места курыканы, племя кочевников и скотоводов, умелых ремесленников и торговцев. А илимка пристала к острову, где в древности располагалась самая настоящая кузня, в которой курумчинские кузнецы выделывали железо, а из-под их молотов рождались ножи и украшения, подковы для лошадей и наконечники для стрел, лезвия для копий и многое другое. А ещё кузнецы, которые хотели, чтобы слава их утвердилась окончательно, ковали мечи. Мастер за всю свою жизнь делал много оружия, но меч, которым был бы доволен сам кузнец, случался редко. Он сиял каким-то особым волшебным светом, его рукоять и ножны отделывались зелёным, чёрным и белым нефритом. Такой меч не имел цены, и считалось, что он может подчиняться только настоящему воину, герою своего народа. Сила места, где был рождён курыканский меч, сохранялась столетиями…