Kitabı oku: «Канувшие в вечность», sayfa 4
Он не спеша, взлетел. Повисев в воздухе, заметил совсем рядом, через дорогу, какие-то мастерские, приблизился к ним, увидел трех мужиков в рабочих спецовках. Сидели они за столиком, на котором стояла дюжина запотевших, видно только из холодильника, бутылок пива, здесь же располагался эмалированный тазик, наполненный огромными раками и на газетке – два, тоже не маленьких, сушёных леща.
Горя желанием глотнуть холодного пива, Иван Иванович спустился на землю и направился к компании: народ свой, рабочий, расскажет он им о своём несчастье, глядишь, угостят. Так оно и случилось. Один из трёх, рыжий парень, заметил Ивана Ивановича, и весело скаля зубы, помахал рукой, приглашая его за стол.
– Тебя как по батюшке-то? – Спросил пожилой, явно старший среди троих.
– Иван Иванович…
– Вот и славно, Ваня, по-русски, не заковыристо! Присаживайся, не обидим. Меня Михаилом зовут, это, – показал он на сидевшего рядом с ним усатого богатыря, – это Василий, а он, – кивнул Михаил на рыжего, – Юрий.
Светлое питерское пиво показалось Ивану Ивановичу Божьим даром.
– Ты, Ваня, как я догадываюсь, здесь проездом, от автобуса, небось, отстал? – Поинтересовался Василий.
– Точно, не дождался, паразит, укатил без меня, и жену увёз, – удивляясь догадливости собеседников, ответил Иван Иванович.
– Дело не хитрое, – подтвердил Михаил, – у нас это часто бывает. Кто на собор засмотрится, кто на девчат наших, а кто в туалете застрянет.
Рыжий Юра, не произнося ни слова, с любопытством продолжал смотреть на Ивана Ивановича.
– Место у нас действительно необычное, Богоявленье не даром. Поверишь ли, неопознанные объекты – НЛО зачастили. Мало того что летают, как птицы, удивлять перестали, светят и днём и ночью, так ещё и наших людей стали прихватывать.
– Как это, – не понял Иван Иванович. – К себе, что ли, забирают?
– Двое исчезли, – подтвердил Михаил, – правда, с зарплатой нашей из кассы. Может НЛО тут и не причём.
А вот Юра – побывал у них в тарелке и вернулся. Только с тех пор молчит, слова вымолвить не может, записками с нами общается.
Юра молча кивнул, и опять улыбнулся.
– Есть чудеса и другие, – подключился Василий, – выходим мы на работу в выходной не впервые. Техника старая – трактора, экскаваторы, подъёмные механизмы. Гидравлика, чтоб ей не ладно было, масло хлещет дуром! А что можно сделать без запчастей – манжет, сальников, прокладок? Да ничего! Вот и мы так думали. Выйдем, покопаемся для виду, начальство домой – мы за стол. Сверхурочные заработаем – и то хорошо! Только с некоторых пор, как Юра в нашей бригаде появился, после нашего «ремонта» стали механизмы как новенькие работать. Ничего не делаем, а масло течь перестает, заказчик доволен, начальство тоже.
Юра все глядел на Ивана Ивановича и загадочно улыбался. И тут вдруг в голове Ивана Ивановича раздался приятный голос.
«Иван, не дергайся, не показывай виду – это я, Юра, с тобой разговариваю, другие нас не слышат. Я сначала думал: ты тоже у НИХ побывал. Теперь вижу – ошибся, ты сам по себе особенный. Таких как я называют Контактёр, а ты – Летун».
«А как же…» – начал мысленно Иван Иванович.
«Что к чему – поймешь позже. Я вижу, ты уже освоился, не первый день летаешь, но пива больше не пей, будет плохо! Лети себе домой, ничего не бойся, я тебе перешлю информацию – на то и Контактёр, чтобы других, таких как ты и я отыскивать и связь поддерживать. А расстояние для связи не помеха: ты подумал – я поймал, и наоборот!»
Поблагодарив мужиков за пиво, Иван Иванович распрощался с ними и направился в сторону жидких кустиков для того чтобы незаметно взлететь. В голове снова зазвучал «голос» Юры. «Бояться тебе, Ваня, нечего. Как только ты взлетаешь, становишься невидимым для окружающих. Подробности тебе сейчас ни к чему, но, в принципе, дело в том, что ты в полете находишься на самом деле в другой реальности, параллельном мире, и окружен как бы особой защитной пленкой. Побочное явление – лёгкое свечение, днем практически не заметно».
Иван Иванович, добравшись до кустов, взлетел вверх и двинулся на высоте птичьего полёта вдоль дороги, местами перемещаясь параллельно ей, а где-то, на крутых изгибах, отдаляясь или пересекая шоссе, чтобы сократить расстояние, лететь домой напрямую.
«Многие думают, что в НЛО – инопланетяне, – продолжал вещать Юра, – Только это не так. Они такие же земляне, как мы, только из другой реальности. Представь себе, что в тазике мыльная вода, а ты через трубочку дуешь, и образуется много пузырей. Делал такое в детстве? Вот тебе и модель вселенной, грубая, конечно. Каждый пузырь в тазике – целый мир, новая реальность. Все реальности соприкасаются друг с другом через тончайшую пленку или через посредство других пузырей-реальностей…».
В голове Ивана Ивановича начиналась каша, но он уже осознавал, что может управлять процессом поглощения этой «каши», выбирать, что «съесть» сейчас, а что отложить на «потом», чтобы разобраться детально. И характер мыслей, и сами слова в голове складывались уже не те, какими он пользовался на работе и дома, общаясь с Валентиной Петровной и сослуживцами. Появилось много новых слов, значений которых он раньше не знал, но будто читая энциклопедический словарь, сразу постигал их смысл, а в мыслях поселилась значительность, глубина и эрудиция…
Незаметно долетел до светлой речки Серёжи, а за ней село Криуша, где автобусы останавливаются по пути в Арзамас. Думал на землю опуститься, перехватить свой автобус, сесть рядом с Валентиной Петровной и доехать до дома, как ни в чём ни бывало. А если супруга проснулась и уже обнаружила пропажу, сказать, что на попутке догнал, так-то спокойней.
Ан, нет, глядит, опять опоздал: автобус уже дальше двинулся, не поспел Иван Иванович, значит. Только кто это, из автобуса выйдя, при дороге остался, уж не Валентина ли Петровна? Так и есть! Подхватила она свои кошёлки и взмыла вдруг в небо, да навстречу Ивану Ивановичу полетела. Тяжело летит, кошелки руки оттягивают. Сердце у Ивана Ивановича гулко застучало: «Вот оно как, значит, не бросила муженька!»
– Э-эх, пропади она пропадом, свобода эта! Выручать надо женщину!
Подлетел, подхватил кошёлки у Валентины Петровны из рук, а она просияла лицом, супруга увидав. И оба они, как два голубка, не спеша, полетели под облаками-барашками к себе домой…
– Богоявление! Стоянка пятнадцать минут, – объявил водитель по радио. Иван Иванович взглянул на супругу: «Дремлет. Будить не буду, пойду, подышу и ещё кой-куда…»
На автостанции стояло три автобуса, и в туалете по этому случаю образовалась очередь. Если бы Валентина Петровна не задремала, разморенная солнышком, то не только водителя, даже автобус крепкими руками удержала бы до возвращения супруга… А так, на вопрос водителя: «Все на месте?» те, кого не разморило, дружно ответили: «Все!».
Когда Иван Иванович вернулся на площадку, автобуса уже не было. Он сел на скамеечку под берёзой, размышляя, как теперь без денег домой добраться, и что будет, когда супруга узнает истинную причину неудачной поездки к дочери.
Даже в тени было жарко. На противоположной стороне дороги в стороне от автостанции, у приземистого здания механических мастерских, за столиком сидели трое в синих комбинезонах. Мучимый жаждой, Иван Иванович разглядел на столе запотевшие бутылки пива, и ноги сами понесли его через дорогу. А навстречу ему сиял белозубой улыбкой и приветливо махал рукой рыжий парень…
Что-то с памятью
Хоронили профессора технического университета. Три дня назад он строил планы, собирался съездить в Санкт-Петербург, пообщаться с учёными коллегами, и вот – на тебе, в ночь на субботу случился сердечный приступ. А неотложки, как известно, на вызовы торопятся не спеша. В общем, когда приехали, спасать уже было некого.
В понедельник утром, к выносу тела собрался кой-какой народ с кафедры, где работал наш профессор, люди с черными повязками на рукавах из ректората, ну и, конечно, безутешная вдова и дальние родственники, потому как ближних не было: детей от законной супруги профессор не имел.
Подкатил ритуальный автобус, а с ним мужички, назначенные осуществлять скорбные услуги. Погода с утра выдалась неустойчивая, набежали тучи, загромыхало. И аккурат в тот момент, когда гроб был поставлен для прощания на табуретки, сверкнула молния, загремел гром – разверзлись небеса, и полил дождь.
Все живые – кто к стене дома прижался, кто под козырёк крыльца пристроился, счастливцы под зонтики спрятались, а про покойника забыли. Косой дождь застучал по строгому лицу, и восковые черты его, вместе с заострившимся носом вдруг начали сглаживаться.
Когда дождь прекратился так же неожиданно, как начался, лица покойного не стало вовсе, оно исчезло, словно растаяло: так – плоская восковая поверхность, вроде дощечки. Но присутствовавшие на скорбном мероприятии ничего не заметили – складывали зонтики, переговаривались, отряхивались.
Накрыли гроб крышкой и повезли покойника отпевать в собор. Профессор не был верующим человеком, являл собой скорее воинствующий атеизм. Его нельзя было назвать образцом общественной морали, он пил горькую, был чревоугодником и большим охотником до женского пола, невинные студентки боялись его экзамена, как зубной боли. Вдова настояла: «Надо в церковь – для спасения души».
В соборе шла утренняя служба, и в ожидание её завершения одинокий гроб поставили на широкую скамью, недалеко от входа. Лица святых и угодников были суровы, колеблющееся пламя многочисленных свечей напоминало о вечности, и почти все, кто провожал профессора в последний путь, не вошли в храм, а остались на его ступенях подышать свежим, после грозы, воздухом.
Священник, закончив утреню, подошёл к гробу совершить требу и обомлел: многих покойников повидал он на своем веку: бомжей без роду и племени, потерявших человеческий облик, утопленников, с лицами, съеденными рыбами, солдат, обгоревших в огне взрыва, но такого, чтобы вместо лица ровная гладкая поверхность – никогда!
– Как звать усопшего? – Задан был вопрос.
Вдова, что у изголовья стояла, смутилась вдруг, затеребила свой чёрный кружевной платочек.
– Муж он мне, законный, столько лет с ним прожила в горе и радости, столько лет… – отвечала, а у самой в голове суматоха: «Сколько, в самом деле? И как же звать-то его?..»
– Имя мужа назови! – Начал терять терпение батюшка, но вдова сеяла частые слёзы, сморкалась в платочек и не могла вымолвить ни слова.
Прочие присутствующие от гроба стали отступать – имени родственника вспомнить никак не могут. Помнят точно, что родственник он им, покойник, но очень уж дальний, а как его звали – никто вспомнить не может. Так ничего и не добившись ни от вдовы, ни от других заторможенных, священник помолился «об успокоении души усопшего раба Божия… Безимени… и чтобы простились ему все прегрешения вольные и невольные».
К моменту выноса тела покойного профессора из храма и по прибытии на кладбище число провожавших его в последний путь и без того невеликое, сильно поубавилось. Короткий траурный митинг открыл представитель ректората, для которого присутствие на подобных мероприятиях вошло в привычку вместе с лицемерием, безмерным враньём и рафинированной печалью.
– Сегодня мы провожаем в последний путь… – уверенно начал он, уставив тренированно скорбный взор в землю перед собой, – нашего коллегу, безвременно скончавшегося на взлёте своих творческих способностей, профессора…
Тут выступавший поднял глаза, чтобы не сойти с привычной колеи, посмотреть, кто же тут лежит, и назвать имя покойного, но вместо лица увидел ровную, с восковым блеском, поверхность и… потерял сознание. Коллеги подхватили оратора, кто-то побежал к машине за аптечкой. Пока одни приводили его в чувство, другие безуспешно напрягали мозги, вспоминая, кого же они здесь собрались хоронить, что за курс читал покойный и от какой кафедры?
Оказалось: помнят, что курс очень важный, но какой именно вспомнить не могут. Всплывало в головах только то, что одолевали эту науку студенты трудно, удовлетворительная оценка считалась нормой, а на пятерки могли рассчитывать лишь девушки, которые ходили сдавать экзамен к профессору на дом.
Особенно настырные сослуживцы к венкам кинулись: ведь что-то на лентах написано, возможно, и имя покойного отыщется! Ан и здесь сюрприз: смыло дождём надписи на лентах, только и осталось: «Дорогому… незабвенному… от коллег», «Спи спокойно, дорогой…» и так далее без имени и фамилии.
Тем, кому, собственно, и вспоминать было нечего, вдруг вопросом озадачились: «А что это мы тут делаем?» и, не найдя ответа, потихоньку начали сматывать удочки. Не прошло и получаса, как ни одного человека, кроме вдовы да мужичков из ритуальной службы рядом с покойным профессором не осталось.
А тут и вдова вдруг хлопнула себя по лбу:
– Да что же это я к Наталье Петровне не заехала! – и выскочила из ворот кладбища в неизвестном направлении.
Мужички похоронной бригады оказались самыми стойкими и ответственными. Не дождавшись команды от распорядителей с чёрными повязками, затылки почесали и принялись искать на кладбище свежевырытую могилу, чтобы хоть как-то дело своё исполнить до конца…
В небесной канцелярии произошла заминка: прибыла душа, как положено с конвоем: по одну руку Ангел Хранитель, по другую – Бес Искуситель. Только вот что за душа – неизвестно. Свет от лика Архангела пульсировал негодованием: который уж случай отсутствия идентификации личности! Ангел смущённо потупился и был полон раскаяния: виноват, не досмотрел…
Бес нагло ухмылялся:
– Нам идентификация без надобности: была бы душа и к ней перечень грехов!
Архангел щёлкнул пальцами левой руки и материализовал перед собой вращающийся компакт-диск, провел по нему лазерным лучом из пальца правой руки:
– Пустой твой диск, Тёмный, нет на нём информации!
– Падлой буду, – взвился Искуситель, – была запись, гад какой-то стёр!
– Может, и стёр кто, в вашу контору не полезу разбираться, а у нас – презумпция невиновности: нет доказательств, значит, чиста душа!
Бес обиделся, хвостом крутанул и растворился в пространстве.
Снова щёлкнул пальцами Архангел – завертелся диск добрых дел, Ангел с надеждой воззрился на начальство.
– Тут что-то есть, – заметил Архангел, – только уж очень короткий файл! Так… что там, ага, вот: «В возрасте десяти лет сходил в магазин за продуктами для больной соседки, и сдачу отдал всю до копейки». Ну что ж, Хранитель, победа твоя, доброе дело, хоть и малое – налицо. Веди Безымянную душу в Рай…
