Kitabı oku: «Узнать, хранить, не умереть», sayfa 2

Глава II

Раннее летнее утро на Садовой напоминало Уварову утро из фильмов шестидесятых – праздничное, звонкое, улыбчивое. Только что прошел дождь, и солнце блестело на мокром асфальте. Приятность воспоминания портили идущие медленным потоком автомобили и в особенности застывшая на встречной полосе пробка. Он поморщился, как от зубной боли. При виде пробок он впадал в бешенство – долгое стояние в гуще машин убивало его драгоценное время, исчезающие, как вода, как песок сквозь пальцы, минуты жизни. Каждый удар сердца бесценен, каждое движение глаз неповторимо. Бессмысленно, бесцельно, унизительно сидеть неподвижным истуканом в неподвижной веренице машин! Увидел себя в зеркале заднего вида: тяжелое лицо, брезгливо опущенные углы рта, синие глаза, не утратившие пронзительности, и седой ёжик на крупной голове. Не самое лучшее выражение лица для делового разговора. Он отмахнулся от этой мысли – уже давно взял себе за правило не думать о том, какое производит впечатление на других. Не из лености или гордости, смешно даже допускать такую мысль, – а из простого практицизма. Стремлением понравиться, произвести впечатление ты заранее загоняешь себя в пассивную позицию, другими словами, отдаешь инициативу. Ясность в разговоре, демонстрация воли и главное – умение вычислить, что нужно собеседнику и в чем его слабость, – вот что определяет успех. Люди настолько эгоцентричны, что собственные проблемы формируют их мысли, их поведение. Не далее как вчера навестил городок у самой границы области. Тамошний вице-мэр – профессионал, работяга, но гложет его незаметность, непризнанность. Город поднял, порядок навел, а все лавры мэру. Павел Максимович, вскользь отдав должное заслугам вице-мэра, пригласил его на закрытое мероприятие у полпреда президента, куда не то что вице-мэры – не все мэры были приглашены. После этого то, ради чего Павел Максимович и приехал в городишко, решилось в считанные минуты.

Если быть внимательным наблюдателем, то откроется истинная причина поведения человека, станут понятны его мысли, а следом не сложно вычислить, к чему он стремится. Вот и сейчас он не сомневался в успехе предстоящего разговора – знал заранее, что ему возразит Карнаухов и что он предложит тому в ответ. И то, что он, Уваров предложит, устроит Карнаухова. Это будет означать, что «многоходовка», на подготовку которой он потратил несколько месяцев, собирая информацию, вовлекая разных людей, оценивая различные сценарии событий, заработает. О конечной цели этой «многоходовки» никто, включая Карнаухова, даже не догадывается.

Черный «Майбах» свернул в переулок, плавно прополз между панельными домами и остановился возле высотного здания.

Уваров выбрался из машины и, тяжело опираясь на трость с ручкой в виде бегущей борзой, поднялся на крыльцо.

Приняли его не сразу. Пришлось осторожно, предварительно пристроив больную ногу, опуститься в глубокое кожаное кресло в дальнем углу приемной и ждать. Его колено было раздроблено осколком, не сгибалось и мешало, но он отказывался от операции – пусть увечной, но родной кости доверял больше, чем титановой штуковине. Устроившись в кресле, Уваров неодобрительно покосился на широкое и высокое, в пол, окно. Дома, дома, дома! Дымка, восходящее малиновое солнце. Так же, как окна от пола до потолка, через которые, как ему казалось, он виден всему городу, он недолюбливал «open space» и обширные пространства мегамоллов. Ни спрятаться от чужих глаз, ни скрыться. Он нервничал, когда был у всех на виду, особенно если при этом кто‐то маячил у него за спиной. Психолог сказал, что это агорафобия. Дурачок! Не знает он, что в лесопосадке, а ещё лучше в окопе в полный рост гораздо спокойнее, чем у всех на виду!

Секретарша – милая такая деваха, не очень размалеванная – принесла кофе. Помнит, усмехнулся Уваров, принесла эспрессо, а не этот «атмосферный» и на растительном молоке «латте». Он отложил трость и маленькими глотками стал прихлебывать кофе. В этот момент его пригласили.

Карнаухов встретил его у дверей.

– Простите, Павел Максимович, с администрацией президента разговаривал, сами понимаете…

Уваров, пожав руку, кивнул и прошел следом за хозяином. Почти все пространство кабинета между панорамным окном и противоположной стеной занимал Т-образный стол с рядами стульев. Пока шел, отметил, что возле окна на приземистом столике стоит чашка с ещё дымящимся чаем, в стене за креслом хозяина рядом с государственным флагом едва видна щель: между плотно пригнанными друг к другу панелями чуть приоткрыта дверь в заднюю комнату. После приглашения сел, пристроил ногу, оперся локтем на трость – приготовился к разговору.

– Прочел вашу записку, Павел Максимович, – усаживаясь напротив, Карнаухов раскрыл небольшую папку с текстом и графиками, – прочел и, честно говоря, не очень вас понимаю.

– Что ж тут непонятного, Федор Сергеевич, – Уваров прислонил трость к соседнему стулу, – есть решение, как удвоить капитализацию корпорации, я его тебе предлагаю. Через год-полтора твоя контора будет в первой десятке или даже в пятерке. Не НОВАТЭК, конечно, но в администрации президента начнут прислушиваться.

– Ага, – Карнаухов откинулся на стуле, – адля этого нужно, чтобы вы оказались в Совете директоров!

– Верно.

– Хм, – Карнаухов встал, отошел к стене, на которой висел портрет президента, – Павел Максимович…будем откровенны. Вы ведь за собой своих силовиков приведете.

– У тебя они тоже не на последних ролях, – Уваров кивнул в сторону приоткрытой двери, – кто там, Селезнёв?

Уваров умышленно пошел на обострение. Если Селезнёв там, то без его одобрения Карнаухов не будет ничего решать. Селезнёв в негласной иерархии закулисья был выше Карнаухова. Селезнёв к тому же являлся связующим звеном между корпорацией и группой военных, частью отставных, частью действующих. Группа объединяла военспецов, которые создали частную военную компанию. ЧВК зарабатывала на заказах от негосударственных структур по охране объектов, сопровождении и прочей мелочёвке. Государственные заказы до них не доходили, перехватывались более крупными игроками со связями в верхах. Выход на администрацию президента был этим военным на руку и сулил как повышение статуса, так и получение крупных заказов.

Дверь за спиной Карнаухова приоткрылась, и в кабинет вошел Селезнёв – высокий, слегка сутулый человек лет шестидесяти. Добротный костюм сидел на нем мешковато, а треугольник узла однотонного синего галстука был распущен, короткая полная шея распирала ворот рубахи. Серые глаза навыкате равнодушно смотрели на мир. При их первом знакомстве Уваров принял взгляд почти бесцветных глаз за способность скрывать эмоции и мысли, как это делают опытные игроки в покер. Но вскоре понял, что за немногословностью и ничего не выражающими глазами скрывается ум без фантазий и рефлексий, заточенный на беспрекословное выполнение приказов. Именно этим Селезнёв хорош, был он прекрасным исполнителем, и в свое время Уваров вовсю использовал это его качество.

Они крепко пожали друг другу руки.

– Здравия желаю, Павел Максимович, ты, как всегда, молодцом, – присаживаясь, начал Селезнёв, – воинское братство – оно братство в бою, а в мирное время другие игры, и у всех разные песочницы. Ты это лучше меня знаешь. Так что извини, требуются уточнения.

– Ты, Коля, опять, – Уваров усмехнулся, – путаешься в оценках. Война не прекращалась. Идет перегруппировка сил и средств. Так что давай без метафор.

– Да, как говорится, без этих… без купидонов и аллегорий! Начистоту! – хохотнул Селезнёв и продолжил уже серьезно: —Твоё стремление в Совет директоров одобряю! Я, разумеется, за тебя свой голос отдам! Но, сам понимаешь, мы не в армии, здесь решение коллективное. План твой, как я понял, стоя́ щий и директорам понравится… – Селезнёв бросил взгляд в сторону Карнаухова. Тот утвердительно кивнул. – Но есть техническая проблемка, – закончил Селезнёв.

– Техническая, значит, решаемая, – Уваров улыбнулся.

Селезнёв доверительно понизил голос:

– Понимаешь, тут какое дело. Не в моих силах, да и не в его, – он кивнул в сторону Карнаухова, – увеличить число директоров в Совете. Нет вакансий! Понимаешь, не резиновый он!

Уваров молчал. Зная Селезнёва не первый год, он понимал, что это преамбула, и ждал, когда тот назовёт цену. Собственно, Павел Максимович, идя сюда, уже разведал, что люди из группы Карнаухова-Селезнёва предпринимали в последнее время. Несколько раз они довольно неуклюже пытались протолкнуть своего человека то на уровень вице-губернатора, то в руководство госимуществом, но делали это бестолково и всегда опаздывали к разделу пирога. Но усилий не прекращали. Он знал об этом и был готов.

– Помнишь Володьку Макеева? – Селезнёв заговорщицки наклонился, при этом глаза его по-прежнему ничего не выражали. – Такой смышленый мальчонка, в «Авангарде России», представляешь, до финала добрался, выпускник президентского призыва и прочий фарш. Мы его в директора взяли, чтобы не слонялся без дела. Засиделся он, понимаешь, в Совете. Другой масштаб нужен! Ему в губернаторы пора. Заозерный край, например.

– Край? – переспросил Уваров. От него не ускользнула перемена в лице Карнаухова. У того на мгновение брови удивленно вскинулись, но через секунду лицо снова было непроницаемым. Павел Максимович не удивился. Селезнёв хоть и не отличался игрой ума, зато амбиций у него был вагон и маленькая тележка. Значит, Заозерный край и губернаторство? Конечно, не самый жирный кусок, дотационный, и работы там невпроворот, и не сосунку из столичных смузи-баров рулить, но перспектива есть. Туда сейчас заталкивают, как хозяйствующих субъектов, одного или даже двух государственных монополистов, а это налоги, инфраструктура, связи – в общем, и деньги, и выход на высокое начальство. Да и откаты никто не отменял. Но не по Сеньке шапка!

– Краев не видишь, Николай Александрович, извини за каламбур, – снисходительно заметил Уваров, – нынешний губернатор сидит крепко, крышуют его солидно, не сдвинуть. Будь скромнее.

– Ну, ты тоже не корову покупаешь, – обиделся Селезнёв, – Совет директоров, между прочим, знаешь, требует…

Он запнулся, подбирая слова и помахивая рукой.

– Ладно, не кипятись, – Павел Максимович решил, что пора дать слабину, чтобы рыба не сорвалась с крючка, – постараюсь помочь. Расклад у нас, стало быть, такой. Ваш мальчонка едет краем рулить, я на его место в Совет.

Карнаухов и Селезнёв выжидающе молчали. Уваров тоже не торопился давать пояснения. Первым сдался Карнаухов:

– При всем к вам уважении, Павел Максимович… Как? Вы нам что, рекомендации дадите, протекцию? А нынешний губернатор? Сами сказали, что он крепко сидит. Извините, не понимаю.

Уваров всем телом развернулся к нему:

– Ты к протестам как относишься?

Карнаухов пожал плечами:

– Нормально. Клапан, выпускание пара. Походили, покричали, запостились в социальных сетях и затихли до следующего раза.

– Ну а коли протесты с мордобоем, да с обширным освещением в СМИ, может, даже в зарубежных?

Карнаухов понимающе закивал:

– Уже другое дело! Тут и некомпетентность, незнание местных проблем, потеря контроля…

– Главное – утрата доверия! – добавил Уваров.

– Отставка и замена! – заключил Карнаухов и радостно засмеялся.

В это время Селезнёв, не понимая и оттого раздражаясь, крутил головой от одного к другому.

– Вы это чего? Что за хрень?! Быстро объяснили!

Уваров и Карнаухов замолчали. Уваров молчал, не без удовольствия наблюдая, как Селезнев бесится, что не поспевает за более сообразительным Карнауховым, а Карнаухов, испугавшись, что влез в разговор не по чину, примолк.

– Коля, извини, – Павел Максимович дружески улыбнулся, – увлекся, разъясняя молодежи азы, а для тебя это очевидные вещи. Прикинь, протесты прямо под окнами администрации, силовики бьют морды, тут же автозаки. Всё это в прямом эфире, в социальных сетях и телеграм-каналах. Шум на всю страну, кровавый режим и прочая белилиберда! Гнев высочайшего, утрата доверия и отставка.

– Ах, ты в этом смысле? – спохватился Селезнёв и удовлетворенно заулыбался. – Умеешь ты, Павел Максимович, ничего не скажешь, умеешь! – иповернулся к Карнаухову. – Ведь умеет! Ты чего молчишь?

Тот радостно закивал, но тут же помрачнел и осторожно задал вопрос:

– А деньги? Это же много денег понадобится! – Он начал загибать пальцы на холеной руке. – Подготовка, координация, людской ресурс, телевидение…

Уваров добавил:

– Не забудь силовиков, блогеров…

– Откуда мы эти деньги возьмем, Николай Александрович? Мы же не Сорос какой‐нибудь!

– Погоди, это сколько ж денег? – озабоченно заволновался Селезнёв.

Уваров наблюдал за их лицами. Это было даже любопытно – видеть, как до них доходит масштаб задач и каких ресурсов это может стоить. Сам он знал, во что обойдется предлагаемое им, знал, что для Карнаухова, может, эта сумма и не проблема, и тот чисто теоретически может выдернуть их из оборота или снять со счетов корпорации, скрытых или открытых на подставные компании. Однако загвоздка даже не в количестве денег. Протесты по безналу не работают. Нужны конкретные наличные деньги. Много наличных денег. Найти банк под обналичку можно, но это уже криминал. Для этих, строящих из себя законопослушных деловых людей, – огромный риск. Обналичивание – ненужный след, по которому можно легко проследить происхождение денег. А в протестах очень важна анонимность спонсора. Тут не всегда и криптокошелек помогает. Уваров знал, что ни тот, ни другой не захотят рисковать. Он посмотрел на обоих и едва сдержал улыбку. Было видно, как это понимание медленно доходит до Селезнёва. У того на лбу даже пот выступил. Карнаухов соображал быстрее, и по сдвинутым бровям и беспокойному взгляду было ясно, что он уже все понял и испугался, настолько, что готов отказаться от самой затеи. Не боец. Да и откуда этому столичному хлыщу быть бойцом? Детство на папиной цэковской даче, молодость в комсомольской конторе типа «Спутник». Утро девяностых встретил новоявленным обладателем многомиллионного капитала. Папа, бывший функционер, постарался – итихо пропал в сени райских кущ где‐то во Флориде на берегу океана.

– Вижу, Коля, не по душе мое предложение? – Уваров перегнулся через стол и потянул к себе папку с представленным планом. Карнаухов беспомощно следил, как папка перекочевывает с одного, его, края стола на другой, к Уварову. В этот момент Селезнёв хлопнул своей огромной, как лопата, ладонью по папке.

– Слушай, Уваров, – он тяжело смотрел на Павла Максимовича, – давай, чего уж там! Командуй! Вижу, у тебя уже все готово и все расписано.

Уваров разжал пальцы и откинулся на стуле. Посмотрел сначала на одного, потом на другого.

– Я найду наличные. В обмен на дополнительные акции.

– Сколько?

– Немного, три с половиной процента. Это плюс к моим акциям.

Селезнёв и Карнаухов переглянулись.

– А ничего, что это раза в два больше, чем ты потратишь? – недовольно спросил Селезнёв.

До Карнаухова наконец дошло, и он наклонился к Селезнёву:

– В этом случае у нас у троих будет блокирующий пакет. Мы сможем на Совете директоров и план утвердить, и контролировать его выполнение, да и вообще, ещё много чего сможем!

– Сообразительный юноша, – кивнул Уваров, – это гарантия, что я не буду одиноким Дон Кихотом среди ваших мельниц. Как ты, Коля, сказал, в песочнице? Дон Кихотом в песочнице. Теперь песочница у нас у троих общая. Ну что? Договорились?

Селезнёв кивнул. Карнаухов произнес:

– Договорились.

– Прекрасно! – Уваров поднялся. – Яначинаю на следующей неделе. Не думаю, что вам нужны детали. Меньше знаешь, больше веры в людскую честность. Акции должны быть переведены на моё имя к началу протестов. Значит, недели через две. Связь держим напрямую каждые четыре дня.

– Добро, – прогудел Селезнёв.

Уваров перехватил трость покрепче и поковылял к выходу, спиной ощущая на себе их взгляды. Остановился у двери, повернулся:

– Скажи мне, Коля. Вот я буду стараться, деньги потрачу. А ресурс у тебя есть, чтобы твоего Макеева одобрили в администрации?

Расчёт был на то, что Селезнёв после получения желаемого результата расслабится и потеряет контроль над разговором. Карнаухов же с его быстрой реакцией и психологией отличника не утерпит, выскочит вперед и сболтнёт то, что Уварову нужно узнать. Так и произошло.

Карнаухов самодовольно заулыбался:

– Обижаете, Павел Максимович! Наш ресурс всем ресурсам ресурс – отдел местного самоуправления в самой администрации.

Уваров кивнул, развернулся и скрылся за дверью.

Сидя в машине, он уже думал о следующей встрече. Происходящий после его ухода разговор он более или менее представлял.

– Ему можно верить? – спросит Карнаухов.

– Да, – кивнет Селезнёв, – этот слов на ветер не бросает.

– Мы что, вот так вот возьмём и введем его в Совет директоров?

– Ты мне скажи, – Селезнёв развяжет узел, сдернет галстук, засунет его во внутренний карман и покажет на папку с бизнеспланом, – мы что, сами так не сможем?

Карнаухов откроет план, найдет главу «Слияния и поглощения», ткнет пальцем в строку и скажет:

– Без его связей в антимонопольной службе и в биржевом комитете – нет.

Селезнёв уйдет в заднюю комнату и, довольный, нальет себе виски.

На самом деле разговор не ограничился распусканием галстука и виски.

Карнаухов прошелся по кабинету, остановился у проема двери, помедлил и решительно шагнул в комнату. Селезнёв со стаканом виски развалился на диване.

– Зря ты, Сережа, сболтнул в конце, – добродушно начал он, – но слово не воробей… главное, что карта пошла! Во-первых, есть чем акционеров взбодрить, чтоб рожи кислыми не были. Собрание у нас когда? Через месяц? Вот! Да… А во‐вторых, Макеева, наконец, к делу пристроим. Губернатор – птица гордая! Гы-гы-гы!

– Николай Александрович, не нравится мне всё это! Чуйка у меня!

– Серёжа, вот ты вроде взрослый мужик, – Селезнёв после выпитого виски благодушествовал, – что ты как подросток? Чуйка! Докладывай коротко, ясно!

– Не знаю! – Карнаухов нервно тёр салфеткой внезапно вспотевшие ладони. – Не знаю! Что‐то не так! Я засёк по часам. Говорили десять минут. Десять! И все, что он хотел, он от нас получил. Как факир! По щелчку пальцев. Или гипнотизёр! Так разве бывает?

– А что такого? – Селезнёв, смакуя виски, снова отхлебнул из стакана. – Максимыч – опытный переговорщик. А у тебя это, как её… парадигма! Нет! Паранойя!

Карнаухов плеснул себе виски, выпил залпом, на мгновение задержал дыхание и коротко выдохнул. От выпитого его передёрнуло. Глядя куда‐то в сторону, сказал:

– А вот акционеры возьмут и не проголосуют за него. Тогда что?

Негромко звякнул стакан о бутылку – это Селезнёв осторожно отставил недопитый виски и тяжело посмотрел на Сергея Федоровича. Его мутный взгляд мгновенно прояснился и сосредоточился на носу Карнаухова, потом, словно потеряв фокус, замутнел снова. Он похлопал ладонью по диванной подушке:

– Ну-ка сядь! Слушай внимательно. У меня в отделении на марше у двух бойцов развалились берцы. Подошва оказалась бракованная. А берцы новенькие, только со склада. Главное, задачу мы выполнили! Возвращались. И уходить нужно быстро! Ты настоящую пустыню видел? Не пляж на Бали, а пустыню. Камни! Парни замотали подошвы скотчем и бежали. Ноги в кровь, а бежали! Потому как скорость! Иначе накроют. Максимыч тогда нашим ротным был, тащил их вместе с парнями…

Своих не бросаем! Всё равно накрыли! Двух потеряли и один трехсотый. Все из-за берцев!

– Вы это к чему? – едва улавливая смысл рассказа, спросил Карнаухов.

– Не перебивай! – рявкнул Селезнёв. Лицо его налилось кровью, и сам он был все ещё там, в североафриканской пустыне. – Максимыч после командировки зашел в управление материального обеспечения и показал берцы. Как были, в крови, с обрывками скотча, так и бросил какому‐то майору на стол. Тут выходит нелепый мудак с большими звездами и давай на него орать.

Селезнёв замолчал, допил остатки своего ирландского. Карнаухов опасливо молчал.

– Разное потом болтали, – недобро глядя куда‐то в прошлое, сказал Селезнёв, – но одно все знают точно. – Он сделал ударение на «все». – Этот майор за откат законтрактовал хренову тучу таких берцев.

Селезнёв потряс бутылку, проверяя содержимое.

– А вот то, что он не сам из окна выпал, то брехня. И будто Максимыч при этом был, тоже брехня.

Неприятная дрожь снова пробежала по телу Карнаухова, и ладони, похолодев, вспотели. Селезнёв смотрел на него осмысленно и трезво. Неизвестно откуда в мозгу Карнаухова всплыла фраза: «Черный зрачок пистолета», – изапрыгала в голове в унисон с сотрясающим его ознобом. Выпуклые, навыкате глаза Селезнёва неподвижно смотрели прямо ему в лоб.

– Даже не думай! Я скорей тебя выкину из Совета, чем кину Уварова. Не потому, что я такой благородный. Он ничего не прощает. Ты понял?