Kitabı oku: «Французский дворянин»

Yazı tipi:

Предисловие

I. Значение религиозных войн во Франции

Позвольте сказать несколько слов о начале протестантизма во Франции. Предлагаемый читателю роман Уаймена, относящийся к 1588 году, дает нам возможность и обязывает нас объяснить зарождение нововерия во Франции, а также обрисовать личности последнего Валуа, Генриха III и первого Бурбона¹, Генриха IV, творца Нантского эдикта². Предварительно скажем несколько слов о значении реформации, особенно с общественной стороны: без этого наш «Французский дворянин» может быть понят лишь внешним образом.

Реформация имела далеко не одно религиозное значение: она обозначала также перевороты умственный, политический и общественно-экономический. Сравнение Германии с Францией, в данном случае, лучше всего уясняет дело.

В Германии реформация была делом народным: массы отстаивали и свою национальность, и свои «естественные» права. Немца заели итальянец и испанец, римский папа и мадридский Габсбург. Он поддерживал даже своих «фюрстов», этих могучих феодалов с верховными правами, которые казались патриотами, так как схватились за лютеранство. Вскоре оказалось, что фюрсты льстили массам лишь из желания завладеть церковным имуществом да сберечь свою власть, которая всегда играла ничтожными «императорами» и не думала подчиняться могучему Габсбургу, Карлу V. Отсюда народные и общественно-экономические революции, названные «крестьянской войной» и «мюнстерской коммуной».

Не то было во Франции. Там массам жилось лучше, так как сильнее, чем в других странах, проявлялся закон сплочения, именуемый в политике централизацией власти, или монархизмом. Во Франции довольно сильная королевская власть, достигавшая даже деспотизма при Людовике XI, охраняла народ не только от произвола помещиков, «жантильомов»³, но и от вымогательств папства: французская церковь уже приобрела значительную самостоятельность под именем «галликанизма»⁴. Оттого в XVI в. массовые движения во Франции не могли направляться ни против короля, ни против папы, которого не очень-то боялся народ под покровом монархизма. Здесь протестантизм был более делом убеждения: его особенно исповедовали люди образованные, зажиточные горожане. Откуда же целый ряд «религиозных» войн, с полвека обагрявших Францию такими потоками крови, какие протестантизм не вызывал нигде до 30-летней войны? Дело в том, что здесь это явление имело по преимуществу политическое, и именно аристократическое значение.

Религиозные войны во Франции, в сущности, – та же Фронда, разразившаяся столетие спустя. Только Фронда, вспыхнувшая тогда, когда религиозного вопроса уже не было, была беспримесным возмущением пережитков феодализма, последних аристократов, против юного монархизма, стремившегося, в свою очередь, перейти в опасный абсолютизм; а в описываемое время вожделения дворянства прикрывались верой. Вообще же оба явления весьма схожи: даже герои принадлежат все тем же главным родам древнего дворянства. И кончилось дело одинаково. Когда народ благодаря вмешательству папских иезуитов и испанцев понял все своекорыстие вельмож, он сплотился вокруг сильного монарха, как первого патриота, представителя национальных интересов. Существенная разница в двух драмах состоит в том, что притязания дворянства, на расстоянии столетия, сократились. Фрондеры добивались сохранения феодальных привилегий, играя перед народом роль его покровителей ввиду наступавшего абсолютизма; а во время религиозных войн аристократия была еще так сильна, что ее главы мечтали ни больше ни меньше, как о королевском венце на собственных головах. Таковы были Гизы⁵, Тюрены, Кондэ⁶, отчасти сами властители Наварры.

Надеемся, сказанное поможет читателю уяснить себе среду, в которой действует наш «французский дворянин». Этот вывод из множества фактов станет наглядным, если мы нарисуем теперь общую картину жизни первого поколения гугенотов⁷, когда созревали не только исторические силы, захваченные нашим романом, но и самые его герои.

II. Тирания Гизов. «Недоброхоты»

Недаром французские протестанты имеют свою кличку в истории. Гугенот – не то, что лютеранин или даже цвинглианин; он разнится и от своего родного брата, швейцарского кальвиниста. Если все реформатство резко отличалось от лютеранства в общественно-политическом смысле как начало демократическое, республиканское, то во Франции оно приняло свой национальный характер, который оттенял его и от цвинглианства, и от кальвинизма Женевы и Шотландии. Хотя сам Кальвин был француз, он не ужился в своем отечестве: его крайняя строгость фанатика, аскета, прямолинейного догматика не согласовывалась с нравом французов. Его учение, уже из Женевы, возвратил домой другой француз, совсем иного закала. То был образованный, добрый, жизнерадостный Теодор Беза⁸, творец бессмертных поэтических псалмов. Он-то своей человечностью способствовал распространению кальвинизма среди французов, которые называли его «патриархом» своей реформации.

Эта реформация началась при блестящем короле Франциске I. Он и сам был вольнодумец – человек, овеянный гуманизмом или Возрождением классического язычества. Пышный, веселый рыцарь, он стал союзником лютеран, в пику своему сопернику, Карлу V, и препирался с Римом из-за галликанизма. Подобно своему товарищу, Генриху VIII Английскому, он не прочь был завести собственную «церковную реформу». Франциск радовался, что его любимая сестра, Маргарита, вышедшая замуж за Генриха д'Альбрэ, короля Наваррского, устроила, в своем Беарне⁹ целое гнездо гугенотов. Но вот папа женил первенца Франциска, Генриха, на своей родственнице, Катерине Медичи, пообещав Милан в приданое; Екатерина сошлась со свекровью, также набожной итальянкой; к ним примкнула третья женщина, красавица Диана Пуатье¹⁰, фрейлина молодой Екатерины, и главари реакции Гизы с Монморанси¹¹. А тут, в 1534 году, на дверях кабинета короля появились «плакарды» – насмешки над «папской обедней». Капризный деспот вскипел гневом – и начались гонения на нововерцев. «Еретиков» начали жечь на медленном огне. Закрыли их типографии, издали «Указатель запрещенных книг». Истребляли французское Евангелие; чуть не засудили самую «Мегеру», как называла Сорбонна в Маргариту Наваррскую. При мрачном изувере, Генрихе II (1547–1559), рабе Дианы Пуатье, во Франции возникла испанская инквизиция, которой служило особое отделение в парижском парламенте¹², прозванное народом «пылающей палатой».

Но тогда же гугеноты стали уже историческою силой. Они сплотились: приняли символ веры Кальвина и его устройство с пресвитерами и синодами, собирались по ночам на «катехизу»¹³, пели гимны Безы и Маро, завели свои молельни и школы; у них развивалась собственная литература, особенно политическая. Это первое поколение гугенотов наполняло юг Франции до Луары и города по этой реке, особенно Орлеан и Ля-Рошель, откуда удобно было сообщаться с английскими единоверцами. У гугенотов был уже и замечательный оплот – Беарн. Здесь орудовала Маргарита, питомица гуманизма, сама писательница и твердая гугенотка, сделавшая университет в Бурже¹⁴ рассадником нового направления. Она прекрасно воспитала своих детей; ее напоминала дочь, Жанна д'Альбрэ. Маргарита обратила в кальвинизм ее мужа, короля Наваррского, Антуана, и его брата, Людовика I Кондэ. При смерти Генриха II уже было с полмиллиона гугенотов. То были сливки нации: в их руках были промыслы и торговля, типографии, кафедры и литература. Под конец к ним склонялась и лучшая знать, с такими именитыми родами, как одно время сами Монморанси да Шатильоны: Кондэ женился тогда на их общей родственнице, Элеоноре де Руа.

Такая-то сила новизны сложилась в ту пору, когда избитая старина вдруг поднялась снова во всеоружии: настало «возрождение католичества», воплощенное в иезуитах и в Филиппе¹⁵ II Испанском, которого прозвали «южным демоном». Началась жестокая, кровавая реакция, которая для Франции была завещана все тем же Генрихом II в виде мира с Испанией в Като-Камбрези¹⁶. Этот мир (1559 г.), на котором настаивал и папа, был основой всекатолического союза, скрепленного браком Филиппа с Елизаветой Валуа, дочерью Генриха II. Через три года разразились ужасы религиозных войн во Франции, около 40 лет терзавших несчастную страну. Они тяготеют на памяти венценосной вдовы: болезненные, испорченные дети Генриха II – Франциск II, Карл IX, Генрих III – были игрушками в опытных руках Екатерины Медичи. Но она сама была орудием масс, которые, помимо религиозности, разжигаемой иезуитами, видели в нововерии бунт против монархизма. Ее поддерживало судебное сословие с парламентскими «мантьеносцами» во главе, видевшее в гугенотах душу буржуазии, этого «третьего чина», который старался обуздать его произвол Генеральными штатами¹⁷, земским собором. Сорбонна, это гнездо иезуитов, разжигала страсти в Париже, который и оказался главным очагом католического изуверства. Наконец, на массы влияла такая соседка, как Испания, с ее знаменитой инквизицией, руководимой «южным демоном».

Зато трудно найти личность, более годную к роли орудия лютой реакции. Как ни старались податливые историки обелить ее, она осталась «страшной Екатериной Медичи». При жизни мужа она предавалась забавам, искусствам, ханжеству да суевериям, а больше приучалась к интригам. Но тем сильнее разгоралась жажда власти и мести в соплеменнице Макиавелли, книга которого была написана для ее отца: даже в собственных детях она видела лишь свое орудие, пока не привязалась, с упрямством деспота, к худшему из них – Генриху. Она знала, что ее сила не в женских чарах: грубые черты зеленоватого лица, с глазами навыкате; крепкая фигура, страсть к охоте и езде – все напоминало в ней мужчину. Коварная, кровожадная медичеянка решила властвовать путем иезуитства и макиавеллизма и окружила себя красавицами, шпионами да наемными убийцами. Основой ее политики было правило – пользоваться всеми партиями, уравновешивая их посредством взаимных раздоров: она даже восстанавливала своих сыновей друг против друга.

Такое политическое плясанье на канате особенно требовалось вначале, когда Екатерина еще не утвердилась, а перед нею стояло два равносильных лагеря.

Гугеноты стали уже чем-то вроде государства в государстве. Их первые исповедники обнаружили великую нравственную силу. То были образцовые граждане, неутомимые труженики, крепкие характеры, независимые мыслители, богатые и просвещенные. Они становились тем упорнее и могущественнее, чем яростнее преследовали их парламенты, инквизиция и Сорбонна, чем более монахи, с иезуитами и якобинцами¹⁸ во главе, науськивали на них грубую толпу, пользуясь особенно легковерием безграмотных, тупых, легковерных женщин. То была как бы душа нововерия или его ум, «интеллигенция», как говорят теперь. Но после Генриха II явилось и тело – та масса людей низшего разбора, у которой есть только руки, движимые своекорыстием, но без которой нельзя воевать. Это были «недоброхоты» (malcontents) – люди, оттертые от общественного пирога, голодные оборванцы. Тут кишели «кадеты», или младшие сынки жантильомов, оставшиеся без дела после мира в Като-Камбрези: им даже недодали жалованья, отвечая на их просьбы виселицами вокруг дворца в Блуа¹⁹. Они записались в гугеноты, надеясь, подобно немецким феодалам, на блаженную «секуляризацию», т. е. отобрание церковного имущества. Так, по словам очевидца, образовалось два сорта нововерцев – «гугеноты религиозные и гугеноты государственные».

Ослепленное правительство создало и вождей враждебного лагеря. Среди оттертых от власти оказался и цвет знати – роды не только самые могучие, но и самые именитые, покрытые славой вековых заслуг перед отечеством. Тут были вновь отличившиеся в последней войне Шатильоны и Монморанси. У последних красовался пышный коннетабль²⁰, герцог Анн, покрытый ранами сподвижник Франциска I, разделявший с ним испанский плен и правивший всею Францией при Генрихе П. Шатильоны выставили племянника коннетабля, прямодушного, неподкупного, твердого, как скала, хотя замкнутого в себе, патриота, адмирала Гаспара Колиньи. Своим государственным умом и справедливостью он снискал всеобщее благоговение и имя «нового Аристида»; как полководец, рано поседевший в боях и испытавший испанский плен, он был славой Европы и кумиром солдат, несмотря на свою грозную дисциплину.

40-летний Аристид слушался своего 66-летнего дядюшку, который воспитал его в чувствах рыцарской преданности королю, как своему сюзерену²¹.

Мало того, у недоброхотов были и настоящие наследники престола Франции, ввиду вырождения династии Валуа. Народ, поучаемый умным «третьим чином», устраненным от правления за несозывом Генеральных штатов, все больше думал о Бурбонах: он соболезновал об этих «лилейных сирах»²², захудавших от козней «чужаков», как называли Гизов, опиравшихся на испанцев. Положим, глава Бурбонов, 40-летний Антуан, был недалек и безволен; однако это был король Наваррский, губернатор Гиени и Пуату, боевой сподвижник Франциска I и Генриха II. А рядом с ним выдвигался Людовик Кондэ, муж племянницы Колиньи, первый из своего рода назвавшийся «принцем». Этот 29-летний герой уже отличился при Генрихе II как крупный полководец и отважный рыцарь; он был всеобщим любимцем также за свою приветливость, красноречие и стойкость убеждений. А их обоих, мужа и деверя, ревностно поддерживала Жанна д'Альбрэ, достойная дочь Маргариты, воспитанная ею в строгих правилах кальвинизма и рыцарства.

Противный лагерь также вполне сложился и блистал крупными силами. Вождями католической реакции выступили герцоги Гизы, потомки того герцога Лотарингского Рене, доброго, умного любимца швейцарцев, который так доблестно дрался с Карлом Смелым. Ловкие, честолюбивые выходцы, для которых Франция была лишь ступенью к власти, они быстро овладели двором. При Генрихе II старший брат, Франсуа, захватил военные дела, младший, Карл, кардинал Лотарингский – гражданские; сестру они выдали замуж за шотландского короля Якова V, а племянницу, Марию Стюарт, за Франциска II. Все лучшие должности были замещены их родными и клевретами. Иноземные выскочки, которых поддерживала масса, обольщенная их фанатизмом, деньгами и пышностью, возбуждали негодование во французской знати, тем более, что они отличались низкими качествами. Франсуа говорил: «Мое ремесло – резать головы». Величавый, сдержанный Карл, правитель, оратор, богослов, пускавший всем пыль в глаза на Триентском²³ соборе своим тщеславием, знаток языков, был завистливым, мстительным учеником иезуитов: обладая 12 местами (в том числе 3 архиепископства), он обижал всех с высоты своего могущества и был творцом ужасных мер против гугенотов при Генрихе II. Его называли «тигром Франции», а также «папой и королем»: все царствование полоумного 15-летнего Франциска II было тиранией Гизов, вызвавшей несколько заговоров, которыми пользовались выскочки для пущего разбойничества.

Цели заговоров были ясны. Верные слуги короля, гугеноты хотели утвердить монархизм, подрываемый сатрапством Гизов: они требовали только воскресить Генеральные штаты и утвердить свободу совести. Главный из заговоров, в Амбуазе²⁴, куда Гизы перевезли двор из Блуа, вспыхнул весной 1560 г. При ненадежности Антуана, уже переговаривавшегося с Катериной Медичи, им тайно руководил Кондэ, как «немой вождь». Заговор был открыт. Много дворян было повешено на зубцах замка, потоплено в Луаре, привязано к хвостам коней. Гизы выводили веселый двор любоваться казнями. Затем они вдруг созвали Генеральные штаты в Орлеане – для примирения, куда зазвали и Бурбонов. Здесь Антуан чуть не был убит самим королем, а принца Кондэ приговорили к казни 10 декабря. Но 5-го Франциск II внезапно умер, оставив престол своему 10-летнему брату, Карлу IX. Так кончилась «тирания Гизов».

III. Первые кровопролития. Великий Беарнец.

Над Францией поднялась звезда хитрой, бездушной соотечественницы и ученицы Макиавелли и иезуитов: настала пора опытов по части политического акробатства. Екатерине Медичи шел 42-й год. Испытав роль куклы в руках Гизов, она решилась избавиться от опеки ненавистных братьев, протягивавших руки к коронам Франции, Шотландии и Англии. Народ понял патриотическую верность гугенотов и жаждал самоуправления. Справедливость требовала задобрить Антуана Бурбона, который имел все права на регентство при малолетнем Карле IX; и за него ходатайствовали немецкие фюрсты с Елизаветой Английской. Во Франции народилась сильная партия «политиков», или «срединников» (moyenneurs), вождем которой был добрый миротворец Лопиталь – искренний католик, но свободно мыслящий гуманист, справедливый правовед, идеальный сановник, женатый на гугенотке. Он твердил: «Зачем костры и пытки? Выставим против ереси добродетели и строгие нравы, доброту, просьбы, убеждения. Мягкость полезнее строгости. Совесть нельзя насиловать. Самое достойное короля дело – собирать государственные чины, давать общую аудиенцию своим подданным».

Лопиталь созвал чины, давшие хорошую программу конституционной реформы, причем дворянство и третье сословие дружно стояли за нововерие и даже требовали продажи церковного имущества. Под влиянием Генеральных штатов, Екатерина назначила Антуана Бурбона генерал-лейтенантом королевства, т. е. своим соправителем, и дала ему в помощники Людовика Кондэ и адмирала Колиньи. Тогда же разрешили гугенотам проповедь и издание их псалмов. Наконец, был устроен «коллоквий» (собеседование), на котором сам кардинал Лотарингский препирался с Безой. Но спор только распалил страсти. Особенно были раздражены фанатичные парижане с их Сорбонной и масса, которая видела в нововерии даже бунт против дорогого ей абсолютизма, желание ввести во Францию «швейцарский федерализм»; негодовал и парламент, который был задет желанием Генеральных штатов проверять действия чиновников. В Париже уже избивали гугенотов, на юге – католиков. Смущенный коннетабль Монморанси перешел к Гизам, то же сделал Антуан Бурбон, которому Филипп II пообещал испанскую Наварру. В эту-то минуту, весной 1562 г., Франсуа Гиз проезжал со своей свитой через городок Васси²⁵. Заслышав гимны гугенотов в сарае, фанатики рассвирепели – и 60 безоружных женщин и детей было переколото, 200 ранено. В Париже благовестили, служили молебны, приняли Гиза, «как Моисея», дали ему 25 000 добровольцев. Он привез с дачи плачущего короля и негодующую регентшу, а Кондэ собрал гугенотов в Ля-Рошели, откуда поддерживались сношения с Англией и Нидерландами.

Так начались религиозные войны. Их было восемь. Они длились около 40 лет. За недостатком больших армий и при равенстве сил больше происходила мелкая резня, чем решительные битвы; все дело было в разбойничьих набегах конницы. С обеих сторон дрались кучи наемных головорезов: у католиков были даже шайки «эстрадиотов» – албанцев и греков; но больше всего отличались немецкие «ландскнехты» и «рейтары»²⁶. Этим-то разбойникам отдавались на милость взятые города. Понятно ожесточение и одичание народа: тогда не знали, что такое пленные, всех побежденных вырезали. Кровопролитие не прекращалось и во время миров, условия которых не могли быть выполнены бессильным правительством: брат шел на брата, сын на отца; не гнушались ни ядом, ни ножом убийцы. Беспримерным зверством отличились католики – «мясник» Монлюк и рубака Таван: они избивали мирных жителей, женщин и детей и смаковали эти подвиги в своих «Записках». Гугеноты платили той же монетой, да еще оскверняли церкви, истребляли святыни. Крестьяне, кстати, восставали против своих помещиков, не справляясь об их вере и напоминая Жакерию, этот великий бунт XIV в. А у знати воскресал феодальный дух и развивались пороки под влиянием двора, старавшегося растлить ее нравственно. Религия вообще отступала на задний план: больше боролись из выгод да из желания подраться. Целые отряды перелетали не раз из лагеря в лагерь.

Эта болезнь Франции поддерживалась разгаром мировой реакции: к Гизам прибывали итальянцы и испанцы от папы и Филиппа II, и охотно нанимались швейцарцы лесных кантонов, гугенотам помогали отряды Елизаветы и Вильгельма Оранского, вождя нидерландцев, восставших против южного демона, а также ландскнехты протестантских фюрстов. Оттого, если вообще одолевали католики, зато гугеноты являлись тотчас же со свежими силами и прогоняли их с поля победы. Так, в начале борьбы, у Дре²⁷ Франсуа Гиз взял в плен Кондэ; а вслед затем Кондэ с одним отрядом разбил у С. – Дени целую армию коннетабля Монморанси, который погиб и сам. При Монконтуре²⁸ вышло так, что Генрих Анжуйский и Колиньи оба разбили друг друга. С обеих сторон пали вожди: Антуан был убит при осаде; Франсуа зарезан гугенотом, мстившим за смерть родственника; Кондэ со своим отрядом погиб под Жарнаком²⁹, наткнувшись на целую армию неприятеля. Смерть героя навела уныние на гугенотов, тем более что у врага явились свежие вожди – младший сын Екатерины, Генрих Анжуйский, и его руководитель, сын Франсуа, Генрих Гиз. Свирепый, коварный себялюбец, Генрих Гиз привлекал к себе красотой, величавой приветливостью, царской щедростью, самоуверенностью и красноречием; это был идол солдат, с которыми он делил все лишения, любимец толпы, которая называла его своим «Рубчатым» за шрам на лице.

В то же время фанатизм масс подействовал на регентшу. Гизы убеждали ее, что Бурбоны и Колиньи – бунтовщики, хотя они, подобно Оранскому, не думали изменять престолу. Папа позволил ей продать часть церковного имущества. Филипп II обещал ей всякую помощь, лишь бы она выказала «высшее попечение и высшую бдительность относительно религиозных дел». Екатерина сбросила маску нейтралитета: Лопиталь получил отставку и вскоре умер в своей деревне среди ученых занятий; проповеди гугенотов были запрещены, а проповедников изгнали из Франции; Генрих Анжу был сделан генералиссимусом королевских войск. Но и в Ля-Рошели оживились: прибыла «кальвинская Девора», Жанна д'Альбрэ. Она привезла денег, заложив свое добро, и двух новых героев – своего сына, 15-летнего Генриха Бурбона, и племянника, столь же юного Кондэ. «Друзья! Бог дает вам двух новых вождей, а я вверяю вам двоих сирот», – сказала она гугенотам.

Французы недаром называют Генриха IV Великим и любят его больше всех своих королей: он был честный и гениальный труженик на троне, воспитанный нуждой. У серьезной матери, бегая босиком с горцами, закалил он свое тело и нрав, всегда был здоров, свеж, неутомим, не падал духом, быстро применялся к обстоятельствам. Он не терпел лести и пышности: свирель и мужицкая дудка нравились ему больше салонной музыки; он любил потолкаться в толпе, сам делал закупки на рынке и ужасно торговался, заглядывал в кабачки, а в лагере делил черный хлеб с солдатами и спал на промерзлой земле. Добродушие с хитрецой, простота в обращении привлекали к нему сердца: для всякого находил он удачную ласку, любил шутить и острить, дипломаты порой заставали его в виде лошадки, с детьми на спине. На досуге он даже увлекался игрой, в особенности же дамским обществом – плоды пребывания при дворе Екатерины Медичи в юности: насчитывают 56 соперниц у «папской банкирши», Марии Медичи. Вспыльчивый и властолюбивый, Генрих быстро овладевал собой, прощал всем, забывал обиды: Маргарита жила при нем в Париже свободно и в почете. Римлянин по стратегии, рыцарь по личной отваге, он выдержал до 200 битв и был покрыт ранами; герцог Пармский называл его «орлом». Но великий полководец едва ли не уступал в нем великому правителю. Генрих не увлекался военной славой; никто так не любил мира и не умел так примирять. Искусно устраивая настоящее, он думал о будущем, создавал широкие политические планы, выходившие за пределы эпохи. И, при всем своем рвении, этот непоседа умел выжидать. «Я беру терпением и прямой дорогой: все делается мало-помалу», – говаривал он.

1.Бурбон (Bourbon) – имя многих местностей во Франции. Террасы в середине страны издавна назывались Бурбоннэ. Они образовали в 1327 г. герцогство Бурбон, которое с 1523 г. стало провинцией государства, с главным городом Муленом. Старинные владельцы этого герцогства породнились в 1272 г. с Капетингами: их наследница Беатриса вышла замуж за младшего сына Людовика св. Так Бурбоны получили права на французский престол после Валуа, состоявших в более близком родстве с Капетингами. Они отличались в Столетней войне с Англией. Потомок их, Антуан Бурбон, первый стал королем Наваррским, благодаря своему браку с Жанной д'Альбрэ. Позже, опять преимущественно по бракам, Бурбоны воссели и на престолах Испании и Неаполя. Отраслями дома Бурбонов были Монпансье, Кондэ, Конти, Суассоны.

2.Нантский эдикт (1598 г.) предоставил гугенотам свободу вероисповедания.

3.Жантильом (gentilhomme, англ. gentleman) – в средние века титул знати, вроде рыцаря. Потом так назывались вообще дворяне.

4.Галликанизм – национальное движение в церкви Франции, древней Галлии. Оно зародилось раньше, чем где-либо на материке. Французское духовенство поддерживало уже Капетингов, этих первых «французских» королей, которые говорили только по-французски и истребляли немецкий род Каролингов. Ободренное этой опорой собственного короля, гордое своей ученостью и сплоченностью, оно уже тогда начало помышлять о независимости от Рима или о «вольностях галликанской церкви». В разгаре папского господства, во время крестовых походов, Капетинги продолжали это дело: Людовик Святой своей Прагматической Санкцией установил основы галликанизма. В XV в., когда настал «великий раскол» и падение папства, светская власть везде устраивала «прагматики» и «конкордаты», которые утверждали национальные церкви. Французскую же Прагматическую Санкцию (1438) назвали целой «конституцией» галликанства: она сильно ограничивала папские поборы и апелляции в Риме; она считала своих епископов не викариями пап, а преемниками апостолов; она подчиняла папство соборам. Конкордат Франциска I (1515) искоренял последние пережитки средневековья в церкви: он предоставлял королю назначение французских прелатов или владык. Именно в описываемое время (1594) известный французский юрист и классик, Pithou, написал влиятельное сочинение «Les libertes de l'eglise gallicane», где доказывалось, что папа не вправе вмешиваться ни во что светское, да и в духовных делах подчиняется соборам, признанным французскою короной.

5.Гиз (Guise) – теперь укрепленный город в Департаменте Эны, на Уазе. Он был крепостью уже в XI в. В 1527 г. он стал герцогством и был подарен королем за военные заслуги потомкам того Рене Лотарингского, который Дрался с Карлом Смелым, особенно у своей столицы Нанси, где и погиб его соперник (1477). Первый герцог Гиз, Клод, имел еще много владений в Шампани и Нормандии и породнился с Бурбонами через Вандомов. Вместе со своим братом, кардиналом Иоанном Лотарингским, он достиг высших должностей при Франциске I. Он умер в 1550 г., оставив 5 дочерей. Старшая из них, Мария, вышла за Якова V Шотландского и имела от него дочь, Марию Стюарт. Из в сыновей Клода старший, Франсуа, наследовал герцогский титул, Карл стал кардиналом и архиепископом Реймским: его называли «кардиналом Лотарингским». Эти-то двое братьев владели французским двором при Франциске II и Карле IX. От других братьев пошли герцоги Омальские и маркизы Эльбеф. Сын Франсуа Гиза, Генрих Рубчатый (Balafre), родился в 1550 г. и отличился прежде всего в Венгрии, в битвах с турками. Он погиб почти в одно время со своим братом, Людовиком, вторым «кардиналом Лотарингским», от убийц, подосланных Генрихом Ш. Третий брат, Карл герцог Майен, умер в 1611 г. Их сестра Екатерина была женой герцога Людовика Бурбона-Монпансье. Род Гизов прекратился с правнуком Рубчатого (1675).

6.Кондэ (Conde) – название многих местностей во Франции. Одна из них лежит у границ Бельгии, на Шельде, у канала Кондэ. От нее-то ведет свое начало княжеский дом Кондэ. Город Кондэ достался в XIV веке по браку Бурбонам, и именно его отрасли – Вандомам. Из них брат короля Антуана Наваррского, Людовик I, первый назвался принцем. Он родился в 1530 году и отличился на войне уже при Генрихе II. Горячий гугенот, муж племянницы Колиньи, он чуть не был казнен уже в 1560 году. Затем он начал религиозные войны и при Дре был разбит, ранен, пленен. Под Жарнаком (1569) случилось то же: и пылкий вояка был расстрелян. От него остались 6 томов «Записок». Ему наследовал сын Генрих I, герцог Ангьен, который подражал отцу, но был так честолюбив, что, сражаясь заодно с Беарнцем, соперничал с ним. Он умер скоропостижно в Сен-Жан д'Анжели, говорят, от яда, весной 1588 года, всего 36 лет от роду. Генриху I Кондэ наследовал сын (от герцогини Тремуйль), Генрих П. Он воспитывался при дворе Генриха IV, который обратил его с матерью в католичество, и усердно воевал против гугенотов. От его старшего сына Армана пошла новая ветвь дома Кондэ, названная Конти. Его вторым сыном и наследником был тот Людовик П, который снискал имя Великого своими военными подвигами при Фронде и Людовике XIV.

7.Гугеноты – Приверженцы кальвинизма во Франции XVI–XVIII вв.

8.Беза (de Beze) – родился в 1519 г., в дворянской семье Бургундии, учился сначала у одного немецкого гуманиста, потом на юридическом факультете в Орлеане. Уже известный своими стихами гуманист, Беза вдруг посвятил себя реформации, поступив профессором в Лозанну. Здесь он прославился вольным переводом псалмов на французский язык. Затем Беза недолго был кальвинским проповедником в Женеве и в 1561 г. явился во Францию защищать дело гугенотов. Но, когда пошли гонения на нововер-цев, Беза возвратился в Женеву, где стал преемником Кальвина (1564). Он не раз еще ездил во Францию для поддержки гугенотов. Беза пользовался в Женеве неограниченным влиянием до самой своей смерти (1605). Лучшую его биографию составил Нерре (1861).

9.Беарн граничил на юге с Арагонией, на западе – с Наваррой, которая занимала юго-западный угол Гаскони и часть Испании, за Пиренеями, носившее название Верхней Наварры.

10.Диана де Пуатье – возлюбленная короля Генриха П, родилась в 1499 г., умерла в 1566 г. Происходя из дома Пуатье, одной из древнейших фамилий в Дофинэ, Диана вышла замуж за великого сенешаля Нормандии, Люи де Брезэ, но в 1531 г. овдовела и вскоре после того стала фавориткой Генриха П. Во время царствования Генриха II Диана пользовалась неограниченным влиянием, командуя самой Екатериной Медичи, женой короля. Она изобретала гонения на гугенотов. По смерти Генриха II Диана была удалена от двора Екатериной Медичи и умерла в своем замке Анэ.

11.Монморанси (Montmorency) – город в 15 верстах к северу от Парижа. Его замок, гнездо рода Монмо-Ранси, был уничтожен во время революции. Этот род выдвигается уже в X веке. В средние века он дал трех коннетаблей и одного маршала. В начале XV века жил Жан II, родоначальник трех ветвей. Главная из них, «первые бароны Франции» и герцоги Монморанси, прославлена коннетаблем и маршалом Анном, сподвижником и первым министром Франциска I и Генриха II, который даровал ему титул герцога. Но потом его жизнь была отравлена соперничеством Гизов и военными неудачами, приведшими к миру в Като-Камбрези. При Карле IX он испугался протестантского пыла своего племянника Колиньи и перешел на сторону Гизов. В 1567 г. он победил у Сен-Дени гугенотов, предводимых принцем Кондэ; но сам получил рану, от которой и умер. Эта ветвь Монморанси, владевшая шестьюстами ленов, вскоре вымерла (1632). Вторая ветвь, гораздо менее важная, прекратилась в 1570 году. Только третья отрасль носит до сих пор, хотя уже пустой, герцогский титул: это – бывшие маркизы Фоссе (Fosseux). Было еще много мелких разветвлений сиятельного рода Монморанси. В родстве с Монморанси был также и древний род Шатильонов (Chatillon), гнездом которого служил Шатильон на Люане – городок в департаменте Луарэ, где и сейчас находятся остатки замка и памятник адмиралу Колиньи. К Шатильонам-то и принадлежала семья Колиньи, прославленная знаменитым патриархом гугенотов.

12.Парламент во Франции был судебным учреждением, с небольшими политическими правами. Его члены назывались мантьеносцами, или гражданскими чиновниками, в отличие от меченосцев, или военных чинов.

13.Катехиза – от греч. katecheo, громко петь, оглашать, учить. Так называлось в начале христианства религиозное обучение, которое производилось «сократически», или «диалогически», посредством вопросов и ответов. Тогда отцы церкви писали свои послания для катехетов или готовящихся к принятию христианства. Катехиза выработалась во времена реформации. Особенно занимались ею реформаты. Кальвин написал главный катехизис в 1542 г. Гугеноты строго придерживались катехизы, которая служила у них как бы всеобщим и обязательным обучением. Впоследствии ею наиболее занимались «богемские братья» к особенно немецкие пиетисты, которые довели дело до такого педантизма, что против него горячо восстал знаменитый педагог Песталоцци.

14.Бурж (Borges) – главный город департамента Шеры, в середине Франции, верст за 200 к югу от Парижа, с 40.000 жителей. Кривые, грязные улицы, старые церкви, остатки стен от времен галло-римлян, – все делает из Буржа драгоценную древность. Его собор (St. Etienne), начатый еще Карлом Великим, – один из лучших готиков Франции и, пожалуй, всей Европы. Его лицей – бывший университет, основанный в 1464 г.

15.Карл V и Филипп II – короли, видные деятели католицизма.

16.Като-Камбрези (Cateau-Cambresis) или просто Като (латин. castrum – укрепленный лагерь) – город в Северном департаменте, близ Камбрэ, с 15.000 жителей. Этот древний город прославлен миром 1559 года между Францией, с одной стороны, Испанией, Англией и Савойей – с другой. Франция здесь пожертвовала своими притязаниями на Италию, а Испания торжествовала. И они соединились для подавления протестантизма всюду.

17.Генеральные штаты (etats generaux), или государственные чины – род земского собора, созванного впервые Филиппом IV Красивым в 1302 г.: здесь к обычному древнему королевскому совету были присоединены депутаты от городов. Филипп обратился к этому голосу народа из нужды в деньгах и чтобы одолеть папство, которое всюду старалось подчинить себе светскую власть. Но затем штаты созывались только когда это было выгодно королю, который произвольно определял и их состав. Они имели значение лишь в минуты бедствий, когда иногда почти совсем устраняли тягостное для народа чиновничество. А при Карле VII они сами себе подписали приговор, разрешив королю держать постоянную армию и согласившись на ее содержание. С тех пор штаты блестяще показали себя только в 1484 г., по смерти Людовика XI, деспотизм которого довел францию до края погибели. Затем они не созывались до описываемой эпохи, когда расстройство страны от усобиц снова заставило обратиться к голосу всего народа. Французы разумели дело не меньше англичан. Государственные чины решали великие вопросы; в их «тетрадях» (cahiers – род петиций) и речах встречается раннее понимание основ конституции, которое перешло в пословицы («не облагай данями против воли; продавать должность – продавать правосудие»). Чины 1355–1357 годов присваивали себе всю государственную власть. Их «великий указ» (grande ordonnance) – замечательный памятник коренной политической реформы. Здесь предписывалась переделка королевского совета, парламента и счетной палаты, очищение всей администрации, подчинение даже казны и войск представителям народа, которые собираются для этого без призыва три раза в год: и все это для обеспечения прав всех граждан, в особенности же «из любви к беднякам». Чины (по смерти Людовика XI), где красовались ученые и литературные светила, а в избрании депутатов участвовали даже крестьяне, были представителями всей страны и блестящим проявлением ума и красноречия нации: они назначили Анну Боже, дочь Людовика XI, правительницей; их «тетради» – планы великих реформ. Тут чины даже решили собираться каждые 2 года. Но затем их созывали только 7 раз в три века. Государственные чины в описываемое время не совсем заслуживали это название. Они созывались второпях, и под влиянием Гизов. Тем не менее и они говорили то же, что их знаменитые предшественники: так назрели новые политические потребности; так ясны были недостатки устарелой государственной машины. Чины в Орлеане (1560) были украшены благородной речью Лопиталя о веротерпимости. Узнав о крупном дефиците, они потребовали постоянного «контроля» над финансами и указали источники нужды (роскошь духовенства и огромные привилегии знати); они предлагали продать церковное имущество, которое оценивалось в 120 миллионов ливров. Наконец, потребовали, чтобы их собирали каждые 2 года и дали им право решать вопрос о мире и войне. Штаты в Блуа (1576), прямо подобранные Гизами, потребовали, однако, контроля над управлением вообще. Другие штаты были собраны там же (1588) уже Генрихом III как противовес могуществу Гизов. Король в искусной речи сознался в своих ошибках и просил содействия народа во имя общего блага, т. е. субсидий. Штаты объявили правилом сопротивление тем, кто станет распоряжаться государственными суммами без их ведома. Они потребовали прежде всего давно осознанных реформ и списка советников, чтобы провести своих людей к кормилу правления. Генрих согласился на все – и чины обязались дать средства на войну и покрыть долги короны.

18.Якобинцами именовались во Франции монахи ордена св. Доминика, основанного в 1216 г. собственно для проповедничества: их называли еще ordo fratrum praedicatorum. Это название произошло оттого, что в Париже доминиканцы поселились прежде всего в монастыре св. Якова. Известная партия якобинцев времен французской революции также получила свое имя от этого монастыря, где она собиралась первоначально. Этих якобинцев не должно смешивать также с «якобитами» – приверженцами Якова Стюарта и его потомства в Англии XVII века.

19.Блуа (Blois) – главный город департамента Луары-и-Шеры, на Луаре, между Туром и Орлеаном, с 20.000 жителей. В нем много остатков старины, есть даже римский водопровод. Он славится замком – одним из лучших образцов французского искусства времен Возрождения. Блуа составлял сначала отдельное графство, которое в ХШ веке досталось Шатильонам; они продали его Орлеанам, потомок которых, Людовик XII, присоединил его к французской короне (1498). Этот король, там и родившийся, а также Франциск I подолгу живали в Блуа. Здесь укрывались короли во время религиозных смут. Здесь Генрих III умертвил Гиза; здесь умерла и Екатерина Медичи. Затем Блуа стал уделом Орлеанов.

20.Коннетабль (в средневековой латыни comes stabuli, constabulus – конюший) – сначала придворная должность со времени последних римских императоров, затем во Франции, Италии и Англии коннетабли стали городскими властями. Но во Франции с XIII в. Connetable de France стал высшим саном, первым человеком после короля. Понятно, что король стал, наконец, опасаться такого могущества и начал сокращать его: Ришелье совсем отменил это звание (1627). В других же странах коннетабль оставался простым чиновником и даже понижался в своем значении. Так, а Англии он дошел до роли констебля, полицейского.

21.Сюзереном, в противоположность «суверену», государю нового времени, называли государя средневекового, зависимого от вассалов или феодалов. В описываемое время вельможи во Франции еще смотрели на короля глазами своих могучих предков и надеялись, пользуясь смутами, воскресить этот политический пережиток.

22.Лилейными принцами (Sires des fleurs de lys) назывались французские короли издавна. Лилии в их гербе встречаются на монетах и печатях уже у Людовика VII, в середине XII в., вероятно как намек на его имя (древнефранцузское слово Loys). С Филиппа II Августа (ок. 1200 г.) лилии появляются всюду, даже на церковной утвари. На королевском гербе они помещались в произвольном числе, пока Карл VI (ок. 1400 г.) не ограничил их тремя.

23.Триент (итал. Trento, лат. Tridentum) – главный город итальянского Тироля, на р. Эчи, с 25.000 жителей. Здесь-то заседал 19-й «вселенский собор» в 1545–1563 гг. Он состоял из одних католиков, и именно приспешников папы. Лютер назвал его «дьявольщиной», а Меланхтон снабдил его прелатов именем «ослов». Правда, даже здесь некоторые владыки, с кардиналом Лотарингским, Карлом Гизом, во главе, хотели обуздать власть папы; но хитрый Пий IV ловко обделал дельце. Он опутал государей обещаниями, запутал их усилением епископов, сбил с толку двусмысленностью подготовленных в Риме вопросов. Он пленил тщеславного Гиза, обращаясь с ним, как с другом и главой собора; а неитальянским владыкам выдавал по червонцу суточных. И, говорит очевидец, «св. отцы не ходили, а летали» и быстро все подписали с криком: «Анафема всем еретикам!» Постановления триентского собора были истинным возрождением католицизма или духа Григория VII. Папа был поставлен выше соборов, которых уже и не было до 1869 г. Были увековечены, как непогрешимые, догматы Фомы Аквинского, рядом с Библией. Для народа они были изложены в виде Триентского символа веры, Римского катехизиса и Римского требника. Сверх того, была введена железная дисциплина в церкви; при каждом кафедральном соборе были учреждены строгие семинарии для выработки клира. Этим вскоре занялись иезуиты.

24.Амбуаз (Amboise) – городок (5.000 жителей) близ Тура и Луары, с древним замком. В нем часто пребывали многие короли из Валуа; а в описываемое время замок служил государственной тюрьмой.

25.Васси (Vassy) – деревня к востоку от Парижа, у слияния Марны с Сеной. Екатерина Медичи была тогда в Монсо и звала туда Гиза, возвращавшегося из Германии. Васси лежала на его пути.

26.Ландскнехты и рейтары – немецкие наемники.

27.Дре (Dreux) – город у Эры, в 80 в. к югу от Парижа, с 10.000 жителей. 19 декабря 1562 г. здесь разразилась одна из самых кровавых гугенотских битв. В 1593 г. Генрих IV взял Дре после долгой осады. Здесь погребены члены Орлеанской фамилии.

28.Монконтур (Moncontour) – местечко в департаменте Вьенны. 3 октября 1569 г. произошла битва между Колиньи и герцогом Анжу. Гугенотов было всего 18.000, католиков – 29.000. Здесь участвовали Беарнец и Кондэ.

29.Жарнак (Jarnac) – город в округе Коньяк департамента Шаранты, с 5.000 жителей. Производство лучшего коньяка, называемого шампанским. Битва 13 марта 1569 года считается самой блестящей во время религиозных войн.