Kitabı oku: «Язык как инстинкт», sayfa 7

Эти предложения «неграмматичны» не в том смысле, что мы говорим о неправильности расщепленных инфинитивов¹⁹, несогласованных причастий²⁰ и других ужасах школьных учителей, а в том смысле, что каждый носитель разговорного языка нутром чует, что с этими предложениями что-то не так, хотя и понимает, что они значат. Неграмматичность – это лишь следствие наличия определенного кода, с помощью которого мы понимаем смысл предложения. Значения некоторых цепочек слов могут быть угаданы, но мы сомневаемся в том, что говорящий при формулировании предложения использовал тот же код, что и мы – когда его дешифровывали. По тем же причинам компьютеры, менее лояльные к неграмматичным входным данным, чем люди, выражают свое недовольство так хорошо знакомыми нам диалогами вроде следующего:

>PRINT (x + 1

*****SYNTAX ERROR*****

Обратная ситуация также возможна. Предложения могут не иметь смысла, но восприниматься как грамматичные. Классическим примером является знаменитое предложение Хомского – его единственная цитата, попавшая в сборник «Известные цитаты Бартлетта»:

Это предложение было придумано, чтобы показать, что синтаксис и смысл могут быть не связаны. Впрочем, это было показано задолго до Хомского: на эти противоречия опирается жанр нонсенса, характерный для поэзии и прозы XIX века. Следующий пример принадлежит Эдварду Лиру, известному мастеру «бессмыслицы»:

Марк Твен однажды спародировал романтические описания природы, которые обычно пишут не для того, чтобы передать какую-то информацию, а лишь чтобы приукрасить текст:

Свежее, живительное утро в начале октября. Сирень и золотой дождь, озаренные победными кострами осени, сплетаясь, пылали над землей, словно волшебный мост, возведенный доброй природой для обитающих на верхушках дерев бескрылых созданий, дабы они могли общаться друг с другом. Лиственницы и гранаты разливали по лесным склонам искрометные потоки пурпурного и желтого пламени. Дурманящий аромат бесчисленных эфемерных цветов насыщал дремотный воздух. Высоко в ясной синеве один-единственный эузофагус застыл на недвижных крылах. Всюду царили тишина, безмятежность, мир божий²¹.

Почти всем знакомо стихотворение из «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла, которое заканчивается так:

 
Он стал под дерево и ждет.
И вдруг граахнул гром –
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнем!
Раз-два, раз-два! Горит трава,
Взы-взы – стрижает меч,
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч!
О светозарный мальчик мой!
Ты победил в бою!
О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве.
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове²².
 

Как сказала Алиса, «очень милые стишки, но понять их не так-то легко. Наводят на всякие мысли – хоть я и не знаю на какие». Хотя здравый смысл и наличие базовых знаний не помогают понять значение этого текста, носитель языка признает, что предложения в нем грамматичны, а правила, заложенные в сознание носителя, позволяют даже извлечь из них определенный, хотя и абстрактный смысл. Так и Алиса делает вывод: «Одно ясно: кто-то кого-то здесь убил». После прочтения цитаты Хомского мы можем ответить на вопросы вроде «Что спало?», «Как?», «Речь идет о чем-то одном или нет?», «О каких идеях здесь говорится?».

Как же может работать грамматика, лежащая в основе человеческого языка? Наиболее простой способ соединения слов показан в романе Майкла Фрейна «Оловянные солдатики». Главный герой, Голдвассер, работает инженером в научно-исследовательском институте автоматики. Он должен разработать вычислительную машину, которая могла бы генерировать стандартные заметки для ежедневных газет вроде «Парализованная девушка еще будет плясать!». В следующем отрывке он воображает себя программой, которая сочиняет сообщения по особо торжественным случаям:

Он выдвинул картотечный ящик и взял оттуда первую карточку комплекта. «По традиции», – стояло на ней. Теперь можно было осуществлять случайную выборку – тащить наугад «коронации», «помолвки», «похороны», «свадьбы», «совершеннолетия», «рождения», «смерти» и «венчания в церкви». Вчера он вытащил «похороны» и был отослан к карточке, где с гениальной простотой значилось «печальное событие». Сегодня он зажмурился, вытащил «свадьбы» и был направлен далее к карточке «событие радостное».

Далее в логической последовательности шли «свадьба мистера Икс» и «свадьба мистера Игрек», и Голдвассеру открылись на выбор варианты «не исключение» и «яркий пример». В обоих случаях напрашивалось слово «поистине». Однако, поистине, от какого варианта ни отталкивайся – от коронаций ли, рождений, смертей, – Голдвассер, явно наслаждаясь как математик, замечал, что при всей элегантности решения тут-то и попадаешь в тупик. Он помедлил на «поистине», затем почти без пауз выхватил «особенно радостное событие», «редкостный» и «видел ли кто-нибудь более прославленную молодую пару?».

Последующие выборки принесли Голдвассеру «Икс снискал (снискала) особую любовь всего народа», и пришлось к этому присоединить карточку «а Игрека английский народ явно принял уже в свое сердце».

Голдвассера удивляло и чуть-чуть тревожило, что не попалось еще слово «приятно». Однако он вытянул его со следующей карточкой: «Особенно приятно, когда».

Это дало ему «жених (невеста) должны…» и свободный выбор между происходить из «знатной и благородной семьи», «быть простолюдинами в наш демократический век», «быть выходцами из страны, с которой наша родина давно поддерживает самую тесную и сердечную дружбу» и «быть выходцами из страны, отношения с которой у нашей родины не всегда складывались удачно».

Сознавая, что в прошлый раз он на редкость талантливо распорядился словом «приятно», Голдвассер теперь нарочно вытянул его еще раз. «Приятно также», – стояло на карточке, а за ней без задержки последовало «помнить» и «что Икс и Игрек – не только громкие имена, но жизнерадостный молодой человек и прелестная молодая женщина».

Голдвассер зажмурился, перед тем как тащить следующую карточку. На ней оказались слова «в наши дни, когда». Он призадумался, выбрать ли «вошло в моду глумиться над традиционной моралью брака и семейной жизни» или «вышло из моды глумиться над традиционной моралью брака и семейной жизни». Решил, что второй вариант по форме ближе к пышности, присущей стилю барокко. Вытащил еще одну «приятно», но, сочтя, что три раза подряд – на один раз больше, чем нужно даже для прекрасного, непревзойденного слова «приятно», он смошенничал и обменял карточку на «полагается, чтобы», за которой так же верно, как ночь за днем, наступило «пожелаем им счастья», и развлечение закончилось²³.

Давайте назовем это генератором цепочек слов (техническое название такого генератора – «конечный автомат», или «марковская модель»). Генератор цепочек слов представляет собой набор из списков слов (или заранее заготовленных фраз) и команд для перехода от списка к списку. Процессор конструирует предложение, выбирая слово из одного списка, затем из другого и так далее. Чтобы распознать предложение, которое было произнесено, нужно найти все слова этого предложения в списках. Системы, создающие цепочки слов, обычно используются в сатирических произведениях, как у Фрейна, в виде рецептов типа «сделай сам», с помощью которых можно создавать подобия высказываний. Например, вы можете воспользоваться генератором терминов социальных наук, выбрав слово из первого столбца, затем из второго, а затем из третьего, и получить таким образом внушительно звучащий термин вроде индукционная агрегирующая взаимозависимость:

Недавно я видел генератор цепочек слов, с помощью которого можно создавать краткие аннотации книг для книжных обложек, а также генератор, позволяющий писать тексты песен в духе Боба Дилана.

Генератор цепочек слов – самый простой пример дискретной комбинаторной системы, поскольку он способен создать неограниченное количество различных сочетаний слов, используя ограниченный набор элементов. Если не принимать во внимание множество пародий, подобная система способна сгенерировать бесконечный набор грамматически правильных английских предложений. Например, следующая простая схема

позволяет составить большое количество предложений, например a girl eats ice cream 'девочка ест мороженое' или the happy dog eats candy 'счастливая собака ест конфету'. Эта схема дает неограниченное количество предложений, поскольку стрелка над словом happy предоставляет возможность возвращаться к этому слову неограниченное количество раз: the happy dog eats ice cream 'счастливая собака ест мороженое', the happy happy dog eats ice cream 'счастливая-счастливая собака ест мороженое' и так далее.

Когда инженеру необходимо создать систему, с помощью которой можно в определенном порядке комбинировать слова, первое, что придет ему в голову, будет генератор цепочек слов. Голос, диктующий вам телефонные номера, когда вы звоните в справочную службу, – это отличный пример такой системы. Человек произносит десять цифр с семью разными интонациями (с интонацией, соответствующей началу телефонного номера, второй цифре номера и так далее), и его голос записывается. С помощью всего лишь 70 записей можно получить 10 миллионов телефонных номеров; если добавить еще 30 записей для трехзначных кодов регионов, можно получить уже 10 миллиардов номеров (в действительности не все из них используются, так как американские телефонные номера не могут начинаться с нуля или единицы). Были предприняты серьезные попытки представить английский язык в виде очень большого генератора цепочек слов. Чтобы эта модель выглядела максимально реалистичной, переход от одного списка слов к другому учитывает действительную вероятность того, что определенные слова используются рядом в английском языке (например, слово that 'это', скорее всего, будет встречаться перед is 'является', чем перед indicates 'указывает'). Обширные базы данных таких вероятностей перехода от одного списка к другому были получены с помощью компьютерного анализа текстов на английском языке, а также с помощью опросов носителей языка, которым называли слово или ряд слов, а затем просили произнести слово, которое первым придет в голову. Некоторые психологи предположили, что в основе человеческого языка лежит такая база слов, хранящаяся у нас в голове. Эта идея согласуется с теорией стимулов и реакций: стимул извлекает слово, являющееся реакцией, затем эта реакция становится новым стимулом для говорящего, что в ответ снова вызывает реакцию в виде слов, которые снова станут стимулами, и так далее.

Тем не менее тот факт, что генераторы цепочек слов кажутся будто бы сделанными специально для пародий, вызывает у нас подозрения. Смысл многочисленных пародий заключается в том, что высмеиваемый жанр настолько полон избитых клише и бессмыслицы, что с помощью простого механического подбора можно штамповать неограниченное количество предложений, которые могут сойти за созданные человеком. Юмор основывается на следующем несоответствии: мы все считаем, что люди, даже социологи и репортеры, не являются генераторами предложений – они только кажутся таковыми.

Современные грамматические исследования начались тогда, когда Хомский показал, что язык как генератор цепочек слов не просто несколько подозрительная идея – это в корне некорректное понимание того, как работает наш язык. Генератор является дискретной комбинаторной системой, но другого вида. Как в действительности работает язык, можно уяснить, взглянув на три вещи.

Во-первых, английское предложение – это совсем не цепочка слов, составленная в определенном порядке в соответствии с частотой встречаемости слов друг с другом. Вспомним предложение Хомского Colorless green ideas sleep furiously 'Бесцветные зеленые идеи спят яростно'. Он придумал его не только для того, чтобы показать, что абсурдное предложение может быть грамматичным так же, как грамматичным может оказаться и неестественная последовательность слов. В английских текстах вероятность того, что за словом colorless 'бесцветные' может следовать green 'зеленые', безусловно, равна нулю. Так же невероятно и то, что green будет предшествовать слову ideas 'идеи', слово ideas будет предшествовать слову sleep 'спать', а за словом sleep встретится furiously 'яростно'. Тем не менее это предложение построено в соответствии с правилами английского языка. В то же время, если построить предложение, используя таблицы вероятности встречаемости слов друг с другом, полученный результат едва ли будет естественно звучать по-английски. Например, если после каждой цепочки из четырех слов использовать наиболее вероятное слово и таким образом, всегда опираясь на цепочку из четырех предыдущих слов при выборе слова, построить целое предложение, то оно будет пугающе похожим на английское, но не будет таковым:

Из такого расхождения между английскими предложениями и похожими на английские предложения цепочками слов можно сделать два вывода. Когда люди учат язык, они изучают, как расположить слова в правильном порядке, но не запоминают, какое слово за каким должно следовать. Они изучают порядок слов, запоминая, какая часть речи – существительное, глагол и так далее – за какой частью речи следует. Таким образом, мы считаем грамматичной фразу colorless green ideas, потому что порядок прилагательных и существительных в этой фразе соответствует порядку более знакомых нам последовательностей вроде strapless black dresses 'черные платья без бретелек'. Второй вывод, который мы можем сделать, состоит в том, что существительные, глаголы, прилагательные не просто присоединяются друг к другу в длинной цепочке – существует общий макет или план предложения, согласно которому слова должны занимать определенные позиции.

Если система, создающая цепочки слов, устроена достаточно продуманно, она может справиться с этими проблемами, однако Хомский бескомпромиссно опровергал саму идею о том, что человеческий язык – это цепочка слов. Он доказал, что некоторые предложения английского языка в принципе не могут быть порождены генератором цепочек слов вне зависимости от того, насколько он большой и мощный и насколько скрупулезно учитывает вероятностную сочетаемость слов. Рассмотрим следующие два предложения:

Either the girl eats ice cream, or the girl eats candy 'Девочка или ест мороженое, или ест конфету'.

If the girl eats ice cream, then the boy eats hot dogs 'Если девочка ест мороженое, то мальчик ест хот-доги'.

На первый взгляд кажется, что нетрудно создать систему, позволяющую построить эти предложения:

Однако эта система не работает. Если в одной части предложения встречается слово either 'или', то во второй части должно быть слово or 'или', никто не говорит either the girl eats ice cream, then the girl eats candy 'или девочка ест мороженое, то девочка ест конфету'. Точно так же и использование if 'если' требует then 'то, тогда', нельзя сказать if the girl eats ice cream, or the girl eats candy 'если девочка ест мороженое, или девочка ест конфету'. Чтобы удовлетворить это желание сло́ва в начале предложения иметь продолжение в виде определенного сло́ва далее в предложении, системе необходимо при выборе помнить, какие слова были использованы ранее. И тут встает проблема: подобная система не имеет долгосрочной памяти, она запоминает лишь то, из какого списка было только что выбрано слово. К тому моменту, как она дойдет до выбора между or и then, она не будет иметь никакой возможности вспомнить, что было сказано в начале предложения – if или either. Смотря на систему «сверху», когда перед нами открывается вся карта, мы видим, какой выбор был сделан на первой развилке, однако сам генератор, который, подобно муравью, переползает от списка к списку, не может ничего запомнить.

Сейчас вы можете подумать, что сто́ит просто перенастроить систему так, чтобы не требовалось вспоминать, какой выбор был сделан на более ранних этапах создания предложения. Например, можно связать either и or и все возможные последовательности между ними в одну громадную последовательность, а также if и then и все последовательности слов между ними – в другую громадную последовательность, а затем обе последовательности свести к третьей, практически такой же, что дает настолько длинную цепочку, что мне пришлось напечатать ее поперек листа. Но в этом решении кое-что может смущать: получившаяся цепочка содержит три абсолютно одинаковые «подцепочки». Очевидно, что бы люди ни хотели сказать между either и or, они могут сказать то же самое между if и then, и то же можно сказать и после or или then. Эта способность должна естественно следовать из того, как устроено в голове нечто, что позволяет людям говорить. Она не должна зависеть от того, насколько тщательно дизайнер прописал три однотипных набора инструкций (или, что еще более убедительно, от того, удалось ли ребенку, причем трижды, выучить структуру английского предложения: один раз между either и or, еще раз – между if и then и еще один раз после or или then).

Однако Хомский показал, что проблема кроется еще глубже. Каждое из предложений может быть включено в другое и даже само в себя:

If either the girl eats ice cream or the girl eats candy, then the boy eats hot dogs 'Если девочка или ест мороженое, или ест конфету, то мальчик ест хот-доги'.

Either if the girl eats ice cream then the boy eats ice cream, or if the girl eats ice cream then the boy eats candy 'Или если девочка ест мороженое, то мальчик ест мороженое, или если девочка ест мороженое, то мальчик ест конфету'.

В первом случае устройство должно запомнить и if, и either, чтобы затем оно смогло продолжить предложение, используя or и then, и именно в таком порядке. Во второму случае оно должно запомнить either и if, чтобы быть способным дополнить предложение с then и or и так далее. Поскольку никаких ограничений на количество различных if и either, с которых может начинаться предложение и которые требуют определенного порядка упоминания далее or и then, нет, то бесполезно пытаться расписывать каждую возможную последовательность в виде отдельных подцепей, так как их количество бесконечно. Это не сможет вместить в себя мозг, имеющий ограниченный объем.

Наверное, этот аргумент вам покажется слишком надуманным: никто не начнет предложение со слов either either if either if if, поэтому так ли важно, сможет ли потенциальный носитель языка закончить это предложение then… then… or… then… or… or? Однако Хомский с изяществом, свойственным скорее математику, использовал связь между either – or и if – then в качестве самого простого возможного примера характерной черты языка – наличия дистантных зависимостей между словом, использованным ранее, и другим, более поздним, словом, чтобы математически доказать, что генератор цепочек слов не может учитывать эти зависимости.

Такие зависимости присутствуют в языках в огромном количестве, и мы, простые смертные, постоянно имеем с ними дело, понимаем и воспроизводим, несмотря на дистанцию между зависимыми словами, несмотря на то, что иногда таких зависимостей может быть несколько одновременно. Устройство, генерирующее цепочки слов, с этим справиться не может. В известном примере, который любят приводить грамматисты, предложение заканчивается пятью предлогами. Папа тащится наверх в спальню Джуниора, чтобы прочитать ему сказку на ночь. Джуниор замечает книгу, хмурится и спрашивает папу: Daddy, what did you bring that book that I don't want to be read to out of up for? 'Папочка, зачем ты принес наверх эту книгу, отрывок из которой я не хочу, чтобы ты мне читал?' К тому моменту, как Джуниор произносит слово read, он обязал себя держать в уме четыре зависимости: после to be read должно идти to 'читать кому-то', that book требует использования out of 'из этой книги', bring соотносится с up 'принести наверх', и what требует в конце for 'для чего, зачем'. Еще более хороший и близкий к жизни пример можно найти в письме в американскую газету TV Guide:

How Ann Salisbury can claim that Pam Dawber's anger at not receiving her fair share of acclaim for Mork and Mindy's success derives from a fragile ego escapes me.

'То, как Энн Солсбери может утверждать, что злость Пэм Доубер на неполучение одобрения за успех «Морка и Минди» вытекает из ее уязвимого эго, от меня ускользает'.

В этот раз сразу после слова not пишущий это письмо должен держать в голове четыре грамматические установки: (1) not требует после себя формы глагола на -ing (her anger at not receiving acclaim 'ее злость на неполучение одобрения'); (2) at требует после себя существительное или герундий (her anger at not receiving acclaim); (3) подлежащее в единственном числе Pam Dowber требует, чтобы глагол, находящийся на расстоянии 14 слов, согласовался с ним по числу (Dawber's anger… derives from 'Злость Доубер… вытекает из'); (4) подлежащее в единственном числе, начинающееся с How, требует, чтобы глагол, находящийся на расстоянии 27 слов, согласовался с ним по числу (How… escapes me 'То, как… от меня ускользает'). Точно так же читатель должен держать все это в голове, читая данное предложение. Нет, технически можно было бы сконструировать генератор, который удерживал бы в памяти все эти зависимости, но только если число этих зависимостей ограниченно (их, скажем, четыре), и степень избыточности в таком устройстве была бы абсурдна. Такое устройство предполагало бы повторение одной и той же цепочки слов для каждой из тысяч комбинаций зависимостей. Если попытаться вложить такую суперцепь в память человека, объема человеческого мозга может не хватить.

Различие между искусственной комбинаторной системой вроде генератора цепочек слов и естественной, какой является наш мозг, описывается строчкой из стихотворения Джойса Килмера: «Только Бог мог создать дерево». Предложение – это не цепочка слов, это дерево. В грамматике человеческого языка слова объединяются во фразы, будто веточки, которые, соединяясь, составляют ветви. Фразе присваивается название – ментальный символ, а маленькие фразы могут объединяться в более крупные.

Возьмем предложение The happy boy eats ice cream 'Счастливый мальчик ест мороженое'. Оно начинается с трех слов, которые составляют единое целое – именную группу the happy boy 'счастливый мальчик'. В английском языке именная группа (noun phrase – NP) состоит из существительного (noun – N), перед которым может стоять артикль или детерминатив (determinator – det), а также любое количество прилагательных (adjective – A). Все это можно отразить в правиле, которое показывало бы, как в общем виде выглядит структура английской именной группы. В лингвистике существует стандартная схема описания различных конструкций: стрелка в этой системе обозначений заменяет «состоит из», скобки обозначают факультативность, а звездочка значит «в любом количестве». Я описал для вас это правило, чтобы показать, что вся эта информация может быть полностью выражена несколькими символами. Вы же можете проигнорировать это условное обозначение и просто прочитать словесное описание под схемой:

NP → (det) A* N

'Именная группа состоит из детерминатива, которого может и не быть, неограниченного количества прилагательных и существительного'.

Это правило задает следующую ветвь «перевернутого» дерева:

Ниже приведены еще два правила: одно определяет структуру английского предложения (sentence – S), а другое – структуру предиката или глагольной группы (verb phrase – VP). В обоих правилах одной из составляющих является именная группа.

S → NP VP

'Предложение состоит из именной группы, за которой следует глагольная группа'.

VP → V NP

'Глагольная группа состоит из глагола, за которым следует именная группа'.

Теперь нам необходим ментальный словарь, в котором была бы отражена принадлежность слов к различным частям речи (существительное, глагол, прилагательное, предлог, детерминатив):

N → boy 'мальчик', girl 'девочка', dog 'собака', cat 'кошка', ice cream 'мороженое', candy 'конфета', hot dogs 'хот-доги'…

'Существительные необходимо извлекать из следующего списка: boy, girl…'

V → eats 'ест', likes 'любит', bites 'кусает'…

'Глаголы необходимо извлекать из следующего списка: eats, likes, bites'.

A → happy 'счастливый', lucky 'удачливый', tall 'высокий'…

'Прилагательные необходимо извлекать из следующего списка: happy, lucky, tall…'

det → a 'какой-то', the 'тот', one 'один'.

'Детерминативы необходимо извлекать из следующего списка: a, the, one'.

Набор правил, который я только что привел, – грамматика с фразовой структурой – задает схему предложения, объединяя слова в ветви перевернутого дерева:

Невидимая структура, объединяющая слова, – это важное изобретение, устраняющее проблемы устройств, создающих цепочки слов. Главная идея заключается в том, что дерево имеет модульную структуру, как телефонные разъемы или разветвители садовых шлангов. Такой символ, как NP, служит связующим звеном или деталью определенной формы. Он позволяет компоненту (группе) занимать одну из нескольких позиций внутри других компонентов (больших групп). Как только некоторая группа задана правилом и приобретает собственный связующий символ, ей больше не нужно давать определение – ее можно поместить в любое место, имеющее соответствующий слот. Например, в той простейшей грамматике, которую я привел, символ NP используется дважды: в качестве подлежащего в предложении (S → NP VP) и в качестве дополнения в глагольной группе (VP → V NP). В более реалистичной грамматике тот же символ был бы использован в качестве зависимого предлога (near the boy 'около мальчика'), в группе обладателя (the boy's bat 'шляпа мальчика'), в качестве непрямого дополнения (give the boy a cookie 'дать мальчику печенье') и в некоторых других позициях. Эта схема, напоминающая вилки и розетки, объясняет, как люди могут использовать один и тот же тип фраз во множестве различных позиций в предложении, включая:

[The happy happy boy] eats ice cream. '[Счастливый-счастливый мальчик] ест мороженое'.

I like [the happy happy boy]. 'Я люблю [счастливого-счастливого мальчика'].

I gave [the happy happy boy] a cookie. 'Я дал [счастливому-счастливому мальчику] печенье'.

[The happy happy boy]'s cat eats ice cream. 'Кот [счастливого-счастливого мальчика] ест мороженое'.

Нет необходимости запоминать, что прилагательное предшествует существительному в позиции подлежащего (а не наоборот), а затем запоминать то же самое для дополнения, затем – для непрямого дополнения, а потом для обладателя.

Заметьте также, что возможность постановки любой фразовой составляющей в любой соответствующий слот влечет за собой независимость грамматики от наших ожиданий, связанных со здравым смыслом, то есть с учетом значений слов. Это объясняет, почему мы можем придумывать и понимать грамматичный нонсенс. Наша собственная мини-грамматика способна описать все типы «бесцветно-зеленых» предложений вроде The happy happy candy likes the tall ice cream 'Cчастливая-счастливая конфета любит высокое мороженое', а также передавать события, достойные упоминания в новостях (например, что девочка укусила собаку).

Что еще интереснее, названия узлов синтаксического дерева образуют план построения предложения и помогают его запоминать. Это позволяет нам легко справляться с дистантными зависимостями вроде if… then и either… or. Нужно лишь правило, с помощью которого можно строить фразы, содержащие фразы того же типа, например:

S → either S or S

'Предложение может состоять из слова either, за которым следует предложение, за которым следует слово or, за которым следует предложение'.

S → if S then S

'Предложение может состоять из слова if, за которым следует предложение, за которым следует слово then, за которым следует предложение'.

Такие правила позволяют «вкладывать» символ в другой символ (в данном случае предложение внутрь предложения). Этот ловкий трюк, который логики называют «рекурсией», позволяет порождать неограниченное количество структур. Части большего предложения соединены в определенном порядке, будто ветви, растущие из общего узла. Этот узел соединяет каждое either с соответствующим or, каждое if с соответствующим then, как показано на следующей схеме (треугольники на схеме служат для сокращенного обозначения всех ветвей данного узла, иначе можно было бы запутаться):

Существует еще одна причина считать, что структура предложения имеет вид дерева. До этого я говорил о том, чтобы выстраивать слова в определенном порядке, который считается грамматичным, и игнорировал значения слов. Однако объединение слов в группы необходимо для установления связи между грамматичными предложениями и их значениями, конструктами ментального языка. Мы знаем, что в приведенном нами примере девочка, а не мальчик ест мороженое и мальчик, а не девочка ест хот-доги, и также мы знаем, что перекус мальчика зависит от перекуса девочки, а не наоборот. Мы это знаем потому, что girl 'девочка' и ice cream 'мороженое' связаны в пределах одной фразовой составляющей, boy 'мальчик' и hot dogs 'хот-доги' связаны внутри своей фразовой составляющей и два предложения, описывающие ситуацию с девочкой, также оказываются связанными внутри S. Генератор цепочек слов просто связывает одно слово с другим, однако в грамматике непосредственно составляющих связь слов внутри дерева отражает связь слов в ментальном языке. Фразовая структура – единственный способ, объясняющий, как мыслительная система, в которой все друг с другом связано, может воплощаться в виде цепочки слов, каждое из которых произносится одно за другим с помощью речевых органов.

Один из способов заметить, как невидимая фразовая структура определяет значение, упомянут в главе 3 в качестве доказательства того, что между языком и мышлением существуют различия: одна и та же языковая цепочка может соответствовать двум различным идеям. Я приводил примеры вроде Child's Stool Is Great for Use in Garden 'Детский стульчик/стул может пригодиться в саду', где слово stool имеет два значения, то есть имеет две «статьи» в нашем ментальном словаре. Однако бывает и так, что целое предложение может иметь два значения, даже если каждое слово этого предложения означает только что-то одно. В фильме «Воры и охотники» Граучо Маркс говорит: "I once shot an elephant in my pajamas. How he got into my pajamas I'll never know" 'Однажды я застрелил слона в пижаме. Как он оказался в моей пижаме, я никогда не узнаю'. В газетах можно встретить и другие двусмысленные предложения:

Наличие двух интерпретаций каждого предложения связано с тем, что слова могут объединяться во фразовые составляющие более чем одним способом. Например, в discuss sex with Dick Cavett 'обсуждать секс с Диком Каветтом' автор предложения объединяет слова во фразы на синтаксическом дереве так, как на дереве слева (PP – это предложная группа): секс – это то, что обсуждается, и обсуждается он с Диком Каветтом.