Kitabı oku: «След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше», sayfa 5
Поколебавшись, тот склонил голову, глядя на своего спутника.
– Принцесса дважды помечена, Бошелен, – тонким голосом произнес он. – Она принадлежала прошлой ночи, но меня, скромного слугу жизни, ее лишили.
– Значит, ей помогла Госпожа Удача, – небрежно бросил Бошелен, подходя к своему товарищу. – Пусть будет так.
– Опять лишаешь меня шанса стать отцом, Бошелен? – недовольно надулся евнух.
– Думаю, с тебя пока хватит, – ответил его компаньон. – К тому же, учитывая, сколь быстро разворачиваются события, я отправил нашего слугу на пристань – естественно, сперва наслав долгий сон на капрала возле «Печальника». Так или иначе, от нашего имени уже тратятся немалые деньги и наше отбытие неминуемо.
– Но, Бошелен, – тихо проговорил Корбал Брош, – здесь собрались все, кто шел по моему следу. Мы можем заставить разом замолчать их всех, и город останется нашим еще на многие недели. Даже об отряде сержанта уже позаботились: кто теперь сумеет нам помешать? Убьем сержанта, убьем Стека Маринда, убьем принцессу – и нам снова ничего не грозит.
– В городе, ввергнутом в хаос и насилие? – покачал головой Бошелен. – Стек не умрет от нашей руки в эту ночь, Корбал. К несчастью, он проживет еще много лет. Что касается сержанта, то должен признать, что он может стать для нас серьезной угрозой – если сегодня умрет принцесса…
– Тогда убей его. И все легко решится.
– Не столь легко, как ты полагаешь, – бесстрастно ответил Бошелен. – Меньше часа назад Смертный Меч Тульгорд Виз принес клятву на крови, освященной верховной жрицей Сестер. Похоже, в свите преследующих нас охотников появился еще один, и, подобно Стеку Маринду, этот глупец, давший обет богине, не остановится ни перед чем. Так что не будем добавлять к их числу еще и сержанта Гульда. Смертный Меч, помазанный кровью Сестер, уже сейчас одолевает мои чары и приближается к нам.
– Ну так убей его.
Бошелен покачал головой:
– Лучше подождать год-другой, когда сила обряда хоть как-то ослабнет. У меня нет никакого желания пачкать одежду… – Он повернулся, услышав донесшийся из боковой улицы стук копыт. – Похоже, мы слишком долго мешкали…
Тульгорд Виз преодолел все охранные заклятия, и сейчас из-за небольшого могильного холма, в том месте, где улица выходила на площадь, приближался грохот копыт его боевого коня.
Бошелен вздохнул:
– Внезапно обретенный Смертным Мечом могущественный дар… весьма впечатляет. – Он поднял руку. – Увы, Тульгорд Виз забыл благословить своего коня. – Бошелен совершил едва заметный жест, и по другую сторону могильника послышались сперва нечеловеческий вопль, а затем жуткий грохот и громкий хруст. Камни могильника будто вздыбились в тусклом свете факелов, после чего снова осели в облаке пыли. – Пройдет некоторое время, – продолжал Бошелен, – прежде чем Смертный Меч в достаточной степени оклемается, чтобы извлечь из могильника собственные голову и плечи. – Он снова повернулся к Брошу. – Друг мой, мы злоупотребили здешним гостеприимством. Наш слуга сейчас платит за доставку нашего багажа на корабль. Пора двигаться дальше, Корбал.
В это мгновение из-за разбитого могильника метнулось нечто белое величиной с толстого кота.
– Что ж, мне это нравится, – пробормотал Бошелен, совершая очередной жест.
На пути белой крысы возник громадный призрачный демон. Когтистая рука резко опустилась. Огромная крыса – Гульд понял, что это наверняка и есть Белогрив, – успела лишь жалобно пискнуть, прежде чем исчезла в клыкастой пасти демона.
– Выплюни немедленно! – рявкнул Бошелен, шагнув вперед.
Нависший над ним демон вздрогнул, сгорбив плечи.
– Кому я сказал!
Демон выплюнул помятый окровавленный комок шерсти, который лишь один раз дернулся на булыжниках и замер.
– Корбал, будь так любезен, посмотри, что с этим незадачливым одиночником.
Евнух повернулся в сторону крысы и принюхался, затем пожал плечами:
– Будет жить.
– Прекрасно. – Бошелен снова обратился к демону: – Тебе повезло, Кенилл’рах. А теперь забирай несчастную зверюшку и полезай обратно в мой сундук…
– Не фтоль быфтро! – послышалось сбоку.
Сумев повернуть голову, Гульд увидел стоявших по другую сторону фонтана Балабола Роя и Биркласа Пунта в низко надвинутых на лоб шляпах. На плечах у обоих лежали длинные остроги для охоты на крыс.
– А вы кто такие? – поинтересовался Бошелен.
– Убей их, – проскулил Корбал Брош. – Мне они не нравятся. Действуют на нервы.
– Спокойнее, друг мой, ни к чему тревожиться, – предупредил Бошелен. – Хотя я и разделяю твою тревогу, наверняка можно договориться по-хорошему.
Гульд посмотрел на двоих в шляпах.
«Это всего лишь крысоловы – с чего чародей вдруг так перепугался?»
Бирклас с отвращением уставился на демона Кенилл’раха:
– Прочь, жуткое видение!
Демон сник, расплылся и исчез.
Лежавший на булыжниках Белогрив внезапно поднял голову, огляделся и метнулся в тень.
– Не стоило так делать, – упрекнул крысолова Бошелен. – Не люблю, когда моих слуг отправляет прочь кто-то, помимо меня самого.
Бирклас пожал плечами:
– Минор, может, и в самом деле выглядит скромно, чародей, но лишь внешне. В нем ведутся игры и есть свои игроки, и мы хотим, чтобы впредь так оно и оставалось. А ты и твой дружок-некромант… побеспокоили некие силы.
– Филы, – добавил Балабол, – которые не любят, когда их бефпокоят.
– От них воняет могильником, – сказал Корбал Брош.
Бошелен медленно кивнул:
– Так и есть. Но здешние могильники… слишком малозначительны. Не могу представить…
– Охранные заклятия не вечны, – пробормотал Бирклас. – Хотя, должен признать, нам потребовалось время, чтобы выбраться из Бугра. И тогда мы узнали, что нас опередили почти все духи, погребенные рядом с нами в могильниках поменьше. Они использовали крыс – в отличие от нас с Балаболом. Так или иначе, хватит уже об этом. Считайте, что вы изгнаны из Скорбного Минора.
– Нас это вполне устраивает, – пожал плечами Бошелен. – Мы в любом случае уезжаем.
– Вот и хорофо, – улыбнулся Балабол.
Постепенно приходя в себя, Гульд оперся о стену и поднялся на ноги:
– Будь ты проклят, Бошелен…
Чародей удивленно повернулся:
– За что, сержант?
– За гибель моих солдат. Я сам готов принести за них клятву на крови…
– Чепуха. Они вовсе не убиты. Просто бесцельно блуждают, только и всего. В этом я точно могу поклясться.
– Если ты лжешь, маг, лучше убей меня прямо сейчас, ибо я…
– Я не лгу, сержант. И доказательство тому – то, что я оставил тебя в живых.
– Он говорит правду, – сказал Бирклас Гульду. – Как я уже упомянул раньше, нашему терпению есть предел.
Бошелен положил руку на плечо Корбала Броша:
– Идем, друг мой. Наш слуга уже ждет нас на пристани.
Гульд смотрел им вслед, полуослепший от накатывающей волнами боли.
Принцесса Шарн, похоже, пришла в себя. Она тоже уставилась им вслед, и лицо ее было белее луны.
– Он собирался меня убить! – яростно прошипела принцесса.
– Он всего лишь клятый евнух, – прохрипел Гульд. – Чем ты могла бы его очаровать? Ему даже бриться не нужно.
Стек Маринд застонал и повалился на булыжники. Его арбалет с лязгом ударился о камни, но не выстрелил. Гульд увидел на бесчувственном лице лежащего чуть глуповатую улыбку.
Бирклас Пунт и Балабол Рой приподняли шляпы и не спеша удалились.
Сержант сделал шаг от стены и пошатнулся, но сумел устоять на ногах. По его шее стекала кровь. Слышались далекие крики: наконец-то сюда шли его солдаты. Гульд вздохнул, глядя на лежащее в луже крови тело служанки, к которому целеустремленно бежала вприпрыжку какая-то дворняга. Сержанта затошнило.
– Безумие, – прошептал он. – Сплошное безумие!
Из темноты в переулке послышался сухой кашель, а затем хриплый голос нараспев произнес:
– Видишь, к чему приводит порочная жизнь?
С трудом проснувшись, Эмансипор Риз обнаружил, что смотрит на четыре дорожных сундука, прикрепленные ремнями к стене перед ним. Со всех сторон доносились скрипучие звуки, а койка, на которой он лежал, качалась и кренилась.
«„Солнечный локон“. Теперь вспоминаю. Во имя Худа, до чего же ужасная ночь!»
Он медленно сел. Корабль то поднимался, то опускался на волнах: они находились в открытых водах за пределами Минорской бухты, в Десятинном проливе. Воздух в тесной каюте был горяч и влажен.
«Едва успел сообщить Субли, – подумал Эмансипор. – Ничего, она справится, может, даже вздохнет с облегчением после того, как немного успокоится».
Он огляделся. Две другие койки были пусты.
Эмансипор яростно уставился на сундуки.
«Проклятье, ну до чего же они были тяжелые. Едва ось повозки не сломали».
Естественно, во втором сундуке Бошелена хранился огромный, завернутый в ткань кусок сланца, который тот извлек и положил на пол. На его плоской поверхности виднелись замысловатые знаки. Эмансипор моргнул, глядя на камень, и тут же нахмурился, внезапно вспомнив странный звук, который его разбудил. Внутри одного из сундуков Корбала Броша что-то шевелилось. Это нечто сумело освободиться.
Поднявшись на ноги, Эмансипор расстегнул удерживавшие сундук ремни. В замке торчал ключ. Отперев сундук, он поднял тяжелую крышку.
Увиденное повергло его в неописуемый ужас. Сдерживая тошноту, Эмансипор захлопнул крышку и дрожащими руками снова застегнул ремни.
Каюта вдруг показалась ему слишком маленькой. Ему нужен был воздух. Ему хотелось… убраться отсюда прочь.
Шатаясь, он добрался до двери и, поднявшись по потертым, побелевшим от соли ступеням, обнаружил, что находится в средней части «Солнечного локона». Неподалеку от носа корабля стоял Бошелен, который, похоже, не обращал никакого внимания на качку. Вокруг некроманта и Риза сновали матросы: проход через пролив требовал тяжкого труда.
Тяжело дыша, будто выброшенная на берег рыба, Эмансипор пробрался к Бошелену.
– У вас изможденный вид, любезный Риз, – заметил маг. – У меня есть ряд действенных снадобий…
Эмансипор покачал головой и перегнулся за борт.
– Я думал, вам несвойственна морская болезнь, – продолжал Бошелен.
– Это… только первый день, хозяин. Скоро буду крепко стоять на ногах.
– Понятно. Вы уже ознакомились с моим творением?
Эмансипор побледнел.
– Я говорю про сланец, Риз.
– Ах это… Да, хозяин.
– Я стараюсь помочь Корбалу в его беспрестанных попытках стать отцом, – сказал Бошелен. – И потому изобретаю… средства, если можно их так назвать. Начертанный на камне круг сохраняет живительную силу и при необходимости обеспечивает ей пищу. Еще ни разу не случилось, чтобы я не узнал в процессе что-то новое, так что польза есть для всех нас. Вы хорошо себя чувствуете, Риз?
Эмансипор не ответил. Уставившись невидящим взглядом на серые волны, вздымавшиеся перед ним будто стена, каждый раз, когда корабль нырял вниз, он весь дрожал, даже не чувствуя, как с грохотом вибрирует корпус корабля. «Стать отцом? Упасите меня боги!» Лишь болезненно извращенный разум мог назвать лежавшую внутри сундука корчащуюся и подрагивающую груду сшитых между собой органов, каждый из которых был жив и наверняка содержал в себе душу, заключенную в мучительную тюрьму, откуда невозможно было сбежать… мог назвать нечто столь чудовищное… ребенком. Мечты евнуха о родительском счастье порождали лишь кошмары.
– Воистину, свежий чистый воздух оживляет душу, – проговорил Бошелен, глубоко вздохнув. – Я всегда чувствую себя… э-э-э… помолодевшим, вновь отправляясь исследовать этот мир. Хорошо, что удалось договориться с Оседлавшими Бурю. Морское путешествие не должно стоить больше одного-двух кувшинов крови – думаю, мы все можем с этим согласиться. А теперь, любезный Риз, позвольте мне заняться излечением вашей злополучной болезни. Мой прошлый опыт вскрытий и вивисекции помог мне определить ее причину – и кроется она, как ни удивительно, внутри ваших ушей. Будучи достаточно умелым алхимиком, я могу положить конец вашей чрезмерной чувствительности. Заверяю вас…
«Ох, Субли…»
– До чего же замечателен дневной свет, не правда ли, Риз? Ведают боги, я так мало его вижу. А вот и Корбал…
Эмансипор повернулся туда, куда указывал Бошелен. Следом за кораблем среди десятка кружащих чаек летел одинокий ворон. Черная птица ныряла и скользила по ветру, будто клочок тьмы.
– Он не знает устали, наш Корбал Брош, – любовно улыбнулся Бошелен.
«Не знает устали…»
– Должен вас предупредить, Риз. У меня сложилось впечатление, что с «Солнечным локоном» что-то не так. Дама, которая выполняет на судне обязанности капитана, похоже, не склонна вдаваться в подробности о конечном пункте назначения, и есть еще некая странность с гвоздями, каковые скрепляют этот корабль…
Он продолжал говорить, но Эмансипор его уже не слушал. «Пункт назначения? Проклятье, Бошелен, ты же сам велел найти судно, которое идет как можно дальше на восток. И я сделал то, о чем ты просил, будь ты проклят. А теперь я… оказался в ловушке. – За Десятинным проливом простиралось открытое море, тянувшееся до бесконечности. – Там же океан, Бошелен! Будь ты неладен!»
– Риз?
– Да, хозяин?
– Как вы полагаете, сколько продлится наше путешествие?
«Целую вечность, сволочь ты этакая».
– Несколько месяцев, – бросил Эмансипор, скрежеща зубами.
– Ого! Это может оказаться… не слишком приятно. Все дело в гвоздях, любезный Риз… они могут повлиять на начертанный мною круг. Как я уже говорил, это железо обладает некими загадочными свойствами. Меня тревожит, что дитя Корбала может сбежать…
Эмансипор захлопнул рот, едва не сломав зуб.
Вырвавшийся у него хохот распугал чаек за кормой. Их дикие, отдающиеся эхом вопли внезапно смолкли. Закричали матросы. Эмансипор упал на колени, не в силах остановиться и с трудом дыша.
– Печально, – пробормотал Бошелен. – Хотя я даже понятия не имел, что чайки столь легко горят. Видите ли, любезный Риз, наш Корбал очень не любит громкие звуки. Надеюсь, вы сумеете вскоре укротить ваше странное веселье. Чем быстрее сие произойдет, тем лучше. Корбал, похоже, сильно взволнован. О да, всерьез взволнован.
Мутные воды Несмеяни
К западу от Клепта Десятинный пролив выходит в Пустоши, широкие океанские просторы, куда отваживаются отправиться лишь редкие искатели приключений и безрассудные храбрецы. Опасные морские пути простираются до кровавой дороги Несмеяни, а оттуда дальше, к островам Сегулехов и южному побережью Генабакиса, где земли Ламатата дают жалкое пристанище пиратам, бродягам, редким торговцам и вездесущим кораблям паломников Павшего Бога.
Только капитан Сатер и, возможно, ее первый помощник Абли Друтер знали, что заставило вольный корабль «Солнечный локон» покинуть защищенные воды Кореля и Клепта. Любопытство, способное привести к мыслям на подобные темы, могло увлечь душу с яростью приливной волны, – по крайней мере, так всегда повторяла Бене хриплым шепотом ее мать, а Бена не относилась к числу тех, кто затыкает уши, не желая слушать чужие советы.
Пока мать оставалась с нею, ее голос, похожий на шум волн и дыхание ветра, не замолкал почти ни на минуту. Ее предупреждающие свистки, язвительные реплики и издевательские стоны были знакомы Бене, подобно музыке собственного сердца. Впрочем, убеленные сединами волосы матери продолжали развеваться на ветру, порой касаясь юных, гладких и, как поговаривали далеко внизу, соблазнительных черт Бены, которая сидела в своей обычной позе на верхушке мачты, устремив взгляд девичьих глаз в сторону западных Пустошей. Среди покрытых белыми барашками волн не было видно ни единого паруса, но она продолжала ждать, ибо в ее горькие обязанности входило первой увидеть, как темнеет, будто от крови, вода в окрестностях зловещей Несмеяни.
От маленькой тесной гавани Скорбного Минора их уже отделяла целая неделя пути, и по ночам Бена слышала разговоры напуганных матросов внизу – о нескончаемом скрипе гвоздей в койках и переборках, о странных голосах, доносящихся из трюма и из-за прочной дубовой двери кладовой, хотя все знали, что за ней нет ничего, кроме личного снаряжения капитана и запаса рома для команды, и лишь у капитана имелся зубастый ключ, открывавший чудовищных размеров железный замок. И еженощно, в час самого темного колокола, каждый из матросов, проколов себе большой палец, проливал в кубок три драгоценные капли крови.
Не пробралось ли еще в Скорбном Миноре на борт корабля какое-нибудь проклятие? Ведает Маэль, вряд ли что-то хорошее могло явиться под видом пассажиров, которых они там взяли. Высокородный щеголь с острой бородкой и холодным пустым взглядом и редко попадавшийся на глаза евнух, его спутник, а еще их слуга, не кто иной, как Манси Неудачник, который, как узнала Бена, оставил за собой больше затонувших кораблей, чем сами Буревсадники, – по крайней мере, так о нем говорили.
«Гони прочь этих жутких гостей», – бормотала мать Бены каждый раз, когда «Солнечный локон» отклонялся на пару румбов от проложенного курса, и Бена сжималась в комок, чувствуя, как дрожит и раскачивается мачта, а плетеная корзина на ее вершине порой кренится столь сильно, что, подняв взгляд, иногда можно было увидеть волны.
«Эти гости своенравны, как сам ветер, любимая дочь моя. Взгляни только на того ворона, что летит за нами, трепеща черными крыльями, а ведь на протяжении пятидесяти лиг, с тех пор как мы оставили позади Галечник, нигде даже кораллового рифа не попадалось. И все равно это демоново отродье преследует нас, черное, будто траур! Не позволь ему свить гнездо на своем корабле, моя дорогая!»
С тех пор как она стала делить с матерью верхушку мачты, Бена никогда еще не слышала от нее подобных стонов. Протянув руку, девушка нежно погладила тонкие волосы матери, от которых осталось лишь несколько прядей на просоленной, похожей на пергамент коже головы над пустыми, незрячими глазницами.
«Обними меня, побудь со мной в эту ночь, дочь моя, ибо скоро впереди появятся темные, словно кровь, моря Несмеяни, и гвозди изрекут свои жуткие речи. Держись, дитя мое, за наш крошечный домик здесь, наверху. Мы высосем досуха последние яйца чаек и будем молиться, чтобы дождь промочил наши глотки, – и ты вскричишь от радости, увидев, как я вновь оживаю, моя дорогая. Обними же меня, побудь со мною в эту ночь!»
И тут Бена увидела вдалеке на западе то, о чем говорила мать, – кровавую полоску Несмеяни. Закинув назад голову, девушка издала пронзительный вопль, сообщая находившимся внизу о том, что наступил долгожданный миг. А потом снова закричала: «Умоляю, пришлите наверх ведро еды и порцию рома, пока не настала ночь! И, – добавила мысленно, – пока вы еще не умерли».
Когда на верхушке мачты смолк бессловесный звериный крик Бены-младшей, первый помощник Абли Друтер поднялся на кормовую палубу и встал рядом с капитаном.
– Добрались до кровавых вод всего на день позже, – сказал он. – Учитывая постоянно мешавший нам ветер, не так уж и плохо.
Капитан Сатер промолчала, сжимая штурвал.
– Дхэнраби все еще плывут за нами. Полагаю, направляются к кровавой дороге, как и мы. – Вновь не получив ответа, он подошел ближе и негромко поинтересовался: – Думаете, они нас преследуют?
– Абли Друтер, если ты спросишь об этом еще раз – я тебе язык вырву, – скорчив злобную гримасу, заявила она.
Вздрогнув, он потянул себя за бороду:
– Прошу прощения, капитан. Просто слегка нервничаю, только и всего…
– Заткнись.
– Так точно.
Абли Друтер еще немного постоял молча, пока не счел приемлемым затронуть другую тему:
– Чем раньше мы избавимся от присутствия на нашем корабле Манси, тем лучше. Судя по тому, что говорят матросы, которых мы взяли на борт в Скорбном Миноре, неудача следует за ним по пятам. Да что там, даже я в свое время слышал на Марских путях истории про…
– Дай мне свой нож, – приказала капитан Сатер.
– Зачем?
– Не хочу пачкать собственный твоей кровью.
– Простите, капитан! Я подумал…
– Вот именно – подумал. В том и проблема. Собственно, это всегда проблема.
– Но все эти разговоры насчет Манси…
– Не имеют никакого значения и вообще чушь несусветная. Я бы приказала команде их прекратить, если бы это хоть в чем-то помогло. Лучше бы, конечно, зашить им всем рты и покончить с этим. – Она зловеще понизила голос. – Мы ничего не знаем о Марских путях, Абли. Мы никогда там не были. С лихвой хватило и твоей болтовни в Скорбном Миноре о том, что мы вышли из Стратема: считай, пометил пенек для тех, кто идет по нашему следу. А теперь послушай меня, Абли. Слушай внимательно, дважды я повторять не стану. С тем же успехом они могли нанять флотилию марских разбойников, и в таком случае нас преследует нечто намного худшее, чем несколько десятков самцов-дхэнраби, ищущих себе пару. Достаточно будет лишь намека на то, что за нами охотятся маре, чтобы на судне поднялся бунт. Еще раз услышу от тебя нечто подобное – перережу глотку на месте. Я понятно выразилась?
– Да, капитан. Яснее некуда. Мы никогда не были на Марских путях…
– Верно.
– Вот только те трое, что пришли вместе с нами, постоянно твердят об этих путях и про то, как мы их проходили…
– Неправда. Ничего они не говорят. Я их прекрасно знаю. Лучше, чем тебя. Эти люди ни слова не скажут, так что если кому-то что-то известно, то исключительно по твоей вине.
Абли Друтер покрылся пóтом и, отчаянно дергая себя за бороду, произнес:
– Может, я раз и сболтнул лишнего. Случайно повел себя опрометчиво, но больше этого не повторится, капитан. Клянусь.
– Стоит хоть однажды проявить неосторожность, и остальное уже не имеет значения.
– Простите, капитан. Я постараюсь сделать вид, будто соврал. Знаете, многие моряки сочиняют, преувеличивают и вообще такое плетут! Да что там, я знаю одну историю про Болотную трясину, в которую никто не поверит!
– Может, и не поверят, – медленно ответила Сатер, – только так уж вышло, что все, что ты когда-либо слышал о Болотной трясине, – чистая правда. Я точно знаю, в свое время я была телохранительницей у тамошнего управляющего. Нет, Абли, даже не пытайся притвориться лжецом: твоя беда не только в том, что ты слишком много болтаешь, но ты вдобавок еще и дурак. Вообще удивительно, что ты до сих пор жив, особенно после того, как трое моих друзей были вынуждены выслушивать тебя каждую ночь. Даже если я тебя не убью, наверное, это сделают они, а это может осложнить дело, ведь мне придется казнить одного или всех троих за убийство первого помощника капитана. Так что, если хорошенько все взвесить, мне, пожалуй, следует срочно понизить тебя в звании.
– Прошу вас, капитан, поговорите со своими друзьями! Скажите им, что я никогда больше и слова неосторожного не произнесу и вообще впредь буду помалкивать! Клянусь слюной Маэля, капитан!
– Абли Друтер, если бы ты не был единственным из нас, кто точно знает, где у корабля нос, а где корма, тебя давно бы уже не было в живых. А теперь убирайся с глаз моих!
– Слушаюсь.
– Наш кок – настоящий поэт, – сказала Пташка Пеструшка, садясь напротив своего друга.
Хек Урс дружелюбно кивнул, но промолчал, потому что набивал рот едой. На камбузе было почти пусто: Хек, Пташка и Густ Хабб не любили, когда кругом толпится много народу. Густ пока еще не появился, так что они сидели вдвоем, не считая еще одного пассажира, пристроившегося на скамье неподалеку. Он уставился в миску с таким видом, как будто пытался прочесть в густой массе свое будущее. Впрочем, Хек сильно сомневался, что Манси Неудачник стал бы заниматься чем-то подобным.
Впрочем, не важно. Они уже провели несколько месяцев на этом клятом угнанном корабле, и, хотя поначалу дела шли не лучшим образом, потом все как-то наладилось, – вернее, так было вплоть до их прибытия в гавань Скорбного Минора. Однако теперь до Хека начало доходить, что неприятности начинаются заново, причем Манси Неудачник был наименьшим поводом для тревог. Проклятый корабль наверняка одержим злыми духами: другого объяснения просто не существовало. Одержим, подобно катакомбам города Побора: голоса, призраки, скрипы, трески, шорохи. Нет, это были не крысы – никто не мог припомнить, чтобы после Минора ему встретилась хоть одна крыса. А ведь нет ничего хуже, чем когда эти твари бегут с корабля, – во всяком случае, так считал Хек.
Да, поначалу были проблемы, но теперь Сатер и они трое ничем не отличались от прочих моряков. Хотя моряком никто из них не был. Сатер и в самом деле была капитаном, но не корабля, а дворцовой стражи Побора – по крайней мере, до Ночи Певунов. Точно так же не были моряками Хек, Пташка и Густ, в ту судьбоносную ночь стоявшие на посту у юго-восточных ворот города. Пятого в их разношерстной компании, Абли Друтера, они подобрали на пристани Побора, но лишь потому, что он разбирался в мореплавании и у него имелась лодка, которая была им нужна, чтобы убраться подальше от Стратема. И еще он достаточно ловко владел абордажной саблей, так что угнать «Солнечный локон» оказалось на удивление просто.
Абли Друтер. Едва лишь вспомнив об этом человеке, Хек скривился и хмуро уставился в пустую миску.
– Сплошная обуза, – пробормотал он.
– Капитан то же самое говорит, – кивнула Пташка Пеструшка. – Потому мы тут и оказались, Хек. Медленно, но верно погружаемся в бездну. Интересно, – добавила она, – а те дхэнраби голодные?
– Говорят, что во время брачного сезона они ничего не едят, – покачал головой Хек. – Потому акулы и держатся неподалеку. Когда мы окажемся на Красной дороге, самцы начнут драться, и акулы наедятся до отвала. Так мне рассказывали.
Пташка Пеструшка поскребла в коротких волосах и прикрыла ослепший глаз, как всегда бывало, когда у нее возникала какая-нибудь неприятная мысль.
– Ну до чего же я в последнее время возненавидела море. Мы сейчас будто в ловушке, в тюрьме, и день за днем ничего не меняется. И еще эти жуткие звуки… – Она вздрогнула и изобразила левой рукой знак Певунов. – Неудивительно, что всех нас мучают кошмары.
Хек наклонился вперед:
– Эй, Пташка, поосторожнее со знаками.
– Извини.
– Вполне вероятно, – умиротворяюще сказал Хек; Пташку он любил всей душой, – что никто тут даже и не слышал о Певунах. Но в любом случае лучше не рисковать, ведь никому из нас не хочется стать… обузой.
– Верно говоришь, Хек.
– К тому же я нашел способ избавиться от этих клятых кошмаров. Я договорился, чтобы нас перевели в ночную вахту.
– Серьезно? – Она еще больше прищурила слепой глаз. – Только этого еще не хватало! Ну ты и придумал!
– А что не так? – удивился Хек. – Разве не лучше – спать днем, чтобы тебя не мучили кошмары?
– Могу поспорить, те, с кем ты поменялся, сейчас пляшут от радости. Надо было сначала спросить меня, и тогда бы я кое-что тебе объяснила. Ночная вахта, Хек, означает возможность столкнуться с тем самым, что пугает нас до одури.
Урс побледнел и изобразил знак Певунов:
– Боги милостивые! Может, еще не поздно поменяться обратно…
Пташка фыркнула.
Хек уныло уткнулся в миску.
В это мгновение в тесный камбуз ворвался третий дезертир из Стратема, Густ Хабб. Дико вытаращив глаза, так что были видны белки, он зажимал рукой ухо, и по ней текла кровь. Его светлые волосы развевались вокруг головы, будто безумная аура. Несколько мгновений он смотрел на Хека и Пташку, беззвучно шевеля губами, и лишь затем с них сорвались слова:
– Пока я спал, кто-то отрезал мне ухо!
Эмансипора Риза, или Манси Неудачника, который сидел неподалеку, вырвало из задумчивости появление охваченного паникой матроса. А ведь парень сказал правду: после того как приятелям удалось убедить Густа убрать руку, оказалось, что у него и впрямь нет уха, которое ловко и чисто срезали, оставив лишь кровоточащую полоску кожи. Почему он при этом не проснулся? Загадка.
«Наверное, дорвался до контрабандного спиртного, напился до беспамятства и стал жертвой какой-то междоусобицы в матросском кубрике, – сделал вывод Эмансипор, вновь переключая внимание на стоявшую перед ним миску с едой. – Как там недавно сказала эта женщина? „Наш кок – настоящий поэт“! А потом набросилась на жратву. С ума сойти».
Риз плавал на многих кораблях и пробовал творения целого легиона коков, но худшей стряпни ему до сих пор не попадалось. Есть это было практически невозможно, если бы не хорошая порция дурханга, который ему пришлось набить в трубку вместе с обычным ржаволистом. Дурханг вызывал сильное чувство голода, достаточное, чтобы преодолеть отвратительный вкус этой вонючей дряни. Без него от Эмансипора уже остались бы кожа да кости, как говорила его жена Субли каждый раз, когда у кого-то из их отпрысков обнаруживались глисты и требовалось как-то прокомментировать данный факт. Впрочем, произносила она это с оттенком зависти, учитывая, что ее собственная фигура отличалась весьма внушительными габаритами: «Ну и ну, просто кожа да кости, во имя святых могил!»
Пожалуй, он мог бы сейчас скучать по жене. И даже по сорванцам сомнительного происхождения. Но подобные мысли остались позади, как гавань Скорбного Минора, и сейчас казались Манси столь же далекими. Всего лишь туманная дымка на горизонте… И вообще, лучше выкурить еще трубочку дурханга.
Слушая разговоры матросов – еще до того, как появление их одноухого приятеля вызвало настоящий переполох, – Эмансипор смутно чувствовал, что с этой троицей и правда что-то не так. Ох, недаром остальные члены команды уверены, что эти так называемые моряки знают о кораблях не больше, чем крот о верхушках деревьев, а сама капитан Сатер, возможно, знает еще меньше, и, если бы не первый помощник, они давно бы уже налетели на рифы или угодили в пасть какого-нибудь гигантского дхэнраби. Так-то оно так, но за этим явно крылось нечто большее, и если бы Эмансипор мог стряхнуть окутывавшую его разум густую пелену, возможно, у него и появилась бы пара дельных мыслей на сей счет.
Чувство голода тем не менее росло, превращая миску блевотины чахоточного козла в произведение кулинарного искусства, и вскоре он уже набивал рот этой дрянью.
Миска покачнулась, и Риз откинулся назад, обнаружив, к своему удивлению, что еда внезапно закончилась. Он облизал пальцы, тщательно обсосал кончики усов, жадно провел языком по нижней губе – и тут же тайком огляделся, не видел ли кто столь недостойного, подобающего скорее зверю поведения. Но трое матросов уже ушли, причем довольно поспешно, в поисках корабельного лекаря. Эмансипор остался один.
Вздохнув, он встал со скамьи, забрал деревянную миску и, бросив ее в кадку с соленой водой возле люка, направился на среднюю палубу.
В «воронье гнездо» на главной мачте поднимали ведро с едой, и Эмансипор, щурясь на ярком солнце, посмотрел вверх. Все говорили, что она очень хороша собой: не старуха, разумеется, а ее дочь. Но возможно, девчонка была немой – отсюда странные крики, то и дело доносившиеся с мачты. Что же касается Бены-старшей, ведьмы – заклинательницы бурь, то она ни разу не спустилась вниз, даже не показала свое сморщенное лицо с самого Минора – что, вероятно, и к лучшему. В любом случае, как Риз ни напрягал взгляд, рассмотреть ему никого не удалось.
