Kitabı oku: «Малабарские вдовы», sayfa 4
Сайрус заключил ее лицо в ладони, нагнулся, губы их соприкоснулись.
Ей следовало бы его оттолкнуть, но ее обездвижило предвкушение. Наконец-то произошло то, о чем она так долго мечтала. Может, ей предстоит о нем тосковать до конца дней, но этого мига у нее никто не отнимет.
Губы у Сайруса оказались гладкими, теплыми, настойчивыми. Он не прерывал поцелуя, пока она не осознала, что рот можно раскрыть – и почувствовать его на вкус: его губы, язык, изысканную внутреннюю субстанцию с привкусом фенхеля и спирта.
Первин, волнуясь все сильнее, вернула ему поцелуй. И уже не могла насытиться.
Она всем телом почувствовала тепло камня, когда Сайрус прижал ее к нему, накрыв своим телом. Поцелуи перетекли с губ на шею, она почувствовала, как внутри расцветает цветок. Это и есть любовь?
Да, подумала она. Истинная романтическая любовь, видимо, заключена в неодолимом желании слить две субстанции в одну.
Руки Сайруса скользнули под ее блузку, под тонкое белое кружево судры27. Потайные полоски ее тела изнывали от новизны ощущений. Он прикоснулся к ее груди, и она задохнулась от наслаждения.
Однажды, читая роман, она наткнулась на выражение «развратная женщина». Звучало ужасно. Отправляясь в Бандру, она испытывала опасения, что Сайрус может позволить себе лишнего. И вот она от этого лишнего тает. Сама позволяет его себе. Так и выглядит освобождение?
Сайрус рывком поднялся, ее окатила волна отчаяния. Обняв себя руками, она села.
– Прости меня, – произнес он, задыхаясь. – Не должен я был себе этого позволять с такой девушкой, как ты, до свадьбы. Но мне просто хочется тебя всю. И мы теперь знаем, что предназначены друг для друга. Брак наш будет благословлен этой… страстью.
Первин вся дрожала. Ей хотелось, чтобы он навалился на нее снова – и не отрывался никогда.
– Я влюбился в тебя, Первин, – произнес Сайрус, ласково отводя волосы с ее лица. – И теперь знаю, что такое любовь.
Дыхание Первин выровнялось. Испытанное волнение претворялось в душевный покой. У человека есть лишь одна предназначенная ему половинка. Кто она такая, чтобы уклоняться от этой истины? Она посмотрела на него и прошептала:
– Все так быстро произошло. Но я, кажется, тоже влюбилась.
– Умоляю тебя, прими мое предложение. Иначе я брошусь в волны.
Первин посмотрела на Аравийское море. Сайрус призывал ее последовать зову сердца – пуститься, вслед за предками, в собственное странствие, за золотою мечтой.
Она снова повернулась к Сайрусу, вложила свои ладони в его.
– Да. Я хочу выйти за тебя замуж. Не знаю, согласятся наши родители или нет, но я хочу этого всей душой.
– В моей семье тебя будут обожать, – заверил Сайрус, нежно отводя с ее лица растрепавшиеся волосы. Поцеловал ее в лоб и добавил: – Моя мать очень страдает, что у нее нет дочери. И, познакомившись с тобой, уже никуда тебя больше не отпустит.
Он снова притянул ее к себе для безрассудного поцелуя – и грохот волн внизу стал подобен звуку аплодисментов.
1921
6. Чертоги власть имущих
Бомбей, февраль 1921 года
Поблизости аплодировали.
Первин усилием воли вырвалась из воспоминаний. Двое хорошо одетых стражей-индийцев, стоявших у дороги, кланялись и хлопали в ладоши вслед губернаторской машине. Вот ведь лицемеры! С другой стороны, она сама едет в этой машине и не имеет права ни в кого кидать камень.
– Похоже, папочка, они тебя приняли за Джорджи, – проворковала Элис.
– Козырек-то закрыт, а под ним мы все на одно лицо, – откликнулся сэр Дэвид.
– Как знать, дорогой. – Леди Хобсон-Джонс непринужденно рассмеялась. – Совершенно не исключено, что именно ты станешь следующим губернатором.
– Тебе действительно этого хочется? – Элис явно была ошарашена.
Повисла долгая пауза.
– Я выполню любую волю правительства, – произнес наконец сэр Дэвид. – Но это крайне маловероятно.
Слова прозвучали размеренно, из чего вроде как следовало, что он совершенно не против занять этот пост. Ехать в одной машине с таким человеком было едва ли не предательством, потому что Первин случалось ходить на собрания индийцев, которые выступали за самоуправление. В Оксфорде и Лондоне они с Элис вдвоем посетили несколько таких встреч.
Наконец машина остановилась возле очень высоких ворот, за которыми возвышалось огромное бунгало бежевого цвета. Навстречу выскочили четверо охранников: двое отсалютовали машине, еще двое открыли ворота.
– Надежная охрана, – заметила Первин, подумав, насколько это не похоже на ворота ее дома, которые сторожит недотепа, склонный засыпать на посту.
– Президент печется о нас даже слишком рьяно, – отозвался сэр Дэвид.
– Мы сняли этот дом сразу, как только его построили в прошлом году, – пояснила Первин леди Хобсон-Джонс. – Первым жильцам не грозят ни крошки в ящиках столов, ни пятна в ванной. Я в полном восторге. И нам хотелось, чтобы Элис здесь было где развернуться.
– Мне он напоминает Сент-Джонс-Вуд, – заметила Элис.
– Почему бы это? – Леди Хобсон-Джонс, похоже, слегка опешила.
– Неогеоргианский стиль. Совсем не похоже на наш старый дом в Мадрасе. Вот там было настоящее индийское бунгало.
Элис говорила об Индии пятнадцатилетней давности – эпохе, когда отец ее занимал не такой важный пост. Первин едва не пожалела леди Хобсон-Джонс, которая явно была скандализована замечанием дочери.
– В определенном смысле неогеоргианская архитектура очень подходит для Бомбея, – произнесла Первин. – Город ведь вырос из Форт-Джорджа. Бунгало, конечно, новое, но стиль его свидетельствует о неизменности.
– Воистину так, – согласилась леди Хобсон-Джонс и чуть заметно улыбнулась Первин.
Поняв, что сумела заработать у непростой матушки Элис очко, Первин открыла дверцу машины и шагнула с подножки на землю. Сэр Дэвид сразу же вошел внутрь дома, а леди Хобсон-Джонс задержалась поправить капор, сбитый ветром на сторону.
Первин последовала за Элис – та помчалась в сад рассматривать изгородь, увитую оранжевыми и розовыми цветками гибискуса. Первин приподняла брови, выражая всем понятное: ты чем-то расстроена? Элис закатила глаза. Тут Первин сообразила, что Элис крайне неловко за машину, дом и своих высокомерных родителей.
– Мы с тобой еще отыщем настоящую Индию: там очень много самых разных людей и обычаев, ты не соскучишься, – пообещала Первин. – Я хочу, чтобы ты при первой же возможности пришла к нам в гости на настоящий парсийский ужин.
Глаза у Элис блеснули.
– Главное, пряностей побольше!
– У нас всё сладкое и пряное. Я прямо сейчас тебе принесла наших сладостей. – Первин протянула подруге коробочку.
– «Яздани», – прочитала на ней Элис. – Это сладости так называются?
– Это название кафе…
– Элис! – раздался издалека голос ее матери. – Иди познакомься с прислугой.
Из портика длинной вереницей вышли слуги и встали по стойке смирно. Первин насчитала восьмерых в форме и четверых мужчин и мальчишек в пыли и лохмотьях – видимо, садовников.
Элис спрашивала у каждого имя; отвечали ей без запинки, с разными акцентами. Память у Элис была завидная: Первин не сомневалась, что она почти всех запомнит.
Мать Элис не спросила, какого дочь мнения об интерьерах дома, – видимо, чувствовала, что больше критики не стерпит. Первин удивилась простоте меблировки: низкие диваны, стулья с неброской кремовой обивкой, кое-где высокие зеркала и портреты пожилых англичан. В целом создавалось впечатление интересной гармонии.
Гвендолен Хобсон-Джонс повела девушек вверх по лестнице красного дерева – она изгибалась плавной дугой. Наверху оказался длинный коридор, с обеих сторон – ряды дверей. Миссис Хобсон-Джонс открыла ту, что находилась в самой середине.
– Представляю тебе твою новую спальню, Элис. Ничего общего с университетской квартиренкой.
Просторная спальня была оклеена бледно-розовыми обоями и обставлена модной ротанговой мебелью. Но удивительнее всего оказалась ее форма – в виде полумесяца. Сквозь пять высоких эркеров открывался умопомрачительный вид на бледно-голубую океанскую воду, испещренную яркими искрами.
– Какой вид! – произнесла, помолчав, Элис. – И сколько места! Мне одной явно многовато. Да и розовый уж всяко не мой цвет.
– Ты это заслужила, – ответила ее мать. – С одной стороны вид на море, с другой – на особняки на Малабарском холме.
Элис вздохнула, переместилась от одного окна к другому.
– Будь у меня бинокль, я могла бы рассматривать людей, которые ходят там по дорожкам. Первин, у тебя твой сохранился?
– Да. Я им даже сегодня воспользовалась. – Первин гадала, улучит ли момент рассказать Элис о своих тревогах. Да и стоит ли? Подруга только что с дороги и явно очень устала.
– Мамуля, а ты знаешь, кто живет по соседству? – Элис сморщила нос, глядя на огромное бунгало, этакий двойник дома Хобсон-Джонсов. Причем стояло оно так близко, что разделяла их одна лишь изгородь, увитая гибискусом.
– Эдвард Липстай, генеральный директор грузовой пароходной компании «Белая звезда». – Леди Хобсон-Джонс стояла так близко, что до Первин долетал запах ее цветочных духов. – У него двое неженатых сыновей. Младший изучает экономику в Кембридже; второй здесь, работает в отцовской компании. Ты обязательно должна с ним познакомиться. Он друг мистера Мартина.
Элис наживку не проглотила, вместо этого осведомилась:
– А кто живет в бунгало поменьше, на склоне холма? Оно, на мой взгляд, более индийское, чем остальные.
Еще до того как машина свернула на Маунт-Плезантроуд, Первин обратила внимание на длинную оштукатуренную стену: сверху на ней торчали острые осколки стекла. Отсюда было видно, что за стеной находится бунгало в индийско-мавританском стиле: к северу и к югу от него разбиты сады, посередине – еще один сад с длинным прямоугольным бассейном.
– А, это низкое бежевое строение, которое того и гляди рухнет? – Голос леди Хобсон-Джонс звучал отрешенно. – Я слышала, оно принадлежит какому-то набобу28-мусульманину; здесь вообще много особ царской крови. Он в декабре умер, но там всё еще живут – насколько понимаю, его жены и дети.
– Леди Хобсон-Джонс, а вы знаете название этой улицы? – спросила Первин. При упоминании о незримых женщинах и детях у нее возникло странное чувство.
– Си-Вью-роуд, – ответила леди Хобсон-Джонс. – «Улица с видом на море». Впрочем, из этого бунгало нет никакого вида на море, его закрывают другие дома.
– Только не говори, что там тоже сыновья на выданье, – протянула Элис сквозь зубы.
– Глупостей не болтай! – оборвала ее мать. – Судя по воплям и крикам, которые я слышу каждый день, дети там еще совсем маленькие. Но я с ними не знакома. Мусульмане вообще необщительные. Не так ли, Первин?
– Все зависит от семьи, – ответила Первин, теперь уже твердо уверенная в том, что это и есть бунгало Фарида. – Некоторые мусульманки соблюдают пурду, но не те девушки, с которыми я училась в школе.
– В прошлом месяце леди Ллойд устроила совершенно пленительную пурда-вечеринку, – сообщила леди Хобсон-Джонс, оправляя шторы. – В Доме правительства обособили несколько залов, чтобы обеспечить полную приватность, из прислуги допускали только женщин. Леди Ллойд очень постаралась все организовать наилучшим образом, но из двадцати приглашенных дам пришли только две.
– Представляю, как она расстроилась, – заметила Первин.
– Этого следовало ожидать. Лично я не хотела бы жить в затворничестве, но у этих дам, полагаю, есть евнухи для компании. – Губы леди Хобсон-Джонс изогнулись в понимающей улыбке.
Первин так и хотелось вытащить носовой платок и стереть с лица хозяйки и ухмылку, и коралловую губную помаду. Но вместо этого она пробормотала:
– Евнухи обычно бывают только во дворцах.
Элис задержалась у окна.
– А мне этот домик нравится. Напоминает миниатюрный дворец из слоновой кости.
– Просто издалека не видно пятен сырости на стенах. Штукатурка облупилась, а это битое стекло на изгороди – такой примитив. – Леди Хобсон-Джонс передернулась. – Ну, оставлю вас разглядывать это убожество. А сама пойду вниз, прослежу за приготовлением чая.
– Да, кстати, я привезла сладости. Возможно, они пригодятся к чаю. – Первин протянула хозяйке коробку, которую уже час держала в руке.
– Как предусмотрительно. – Леди Хобсон-Джонс с неуверенной улыбкой взяла у нее коробку.
Когда материнские каблуки застучали по ступеням, Элис повернулась к подруге.
– Слушай, мне так неудобно. Я ее три года не видела, и за это время все стало только хуже.
Первин решила проявить великодушие.
– Ну, многие англичане индианку даже на веранду не пригласят, а уж в спальню и подавно.
Элис поджала губы.
– Ты понимаешь, зачем мне подготовили такую огромную спальню?
– Чтобы тебе тут было счастливо и привольно?
Элис энергично затрясла головой.
– Родители уверены, что я к ним надолго. Я думала, что приеду погостить, а на апрель у меня будет билет обратно, но мне его купили только в одну сторону.
– Тебе кажется, что в Бомбее так уж ужасно? Ты же писала, что хочешь приехать! – Первин была озадачена.
– Я хотела приехать. – Элис говорила размеренно. – Но я знаю, они хотят держать меня под надзором, потому что им не нравится, чем я занимаюсь в Лондоне.
Первин выдохнула, вспомнив о самых разных увлечениях Элис.
– Коммунистические сходки или марши суфражисток?
– Все гораздо хуже. – Понизив голос, Элис продолжила: – Папа написал мне в письме, что кто-то ему сообщил, что видел меня в таверне «Фицрой». Его это очень встревожило.
– Мой отец бы тоже встревожился, если бы узнал, что я хожу в питейное заведение. И совершенно неважно, что на праздниках и свадьбах парсийки могут пить в свое удовольствие.
Элис подошла к окнам, выходившим на море. Посмотрела наружу и произнесла:
– Тут, скорее, дело в том, что в таверне «Фицрой» собираются люди с иными предпочтениями.
– Господи. – Они давно уже не говорили о тайной амурной жизни Элис.
Элис продолжила – голос все еще звучал тихо, но подрагивал от гнева:
– После того кошмара в Челтнеме меня выпустили из санатория и приняли в Оксфорд только потому, что я сделала вид, будто излечилась. Теперь за эту ложь приходится платить. Мне двадцать три года, я все еще не замужем, вот меня и привезли сюда поправить дело.
Первин подошла к подруге, ласково опустила руку на ее напряженную спину.
– На дворе 1921 год. Родители не могут тебя выдать замуж насильно.
– Зато могут довести до ручки! С мамы станется подсунуть мне какое-нибудь очередное убожество вроде мистера Мартина. Или натравить на меня богатого соседа. Можешь себе представить, что тебя зовут Элис Липстай? Прямо лишай какой-то! – Элис слегка покачнулась от возмущения.
Первин подхватила ее под локоть.
– Тебе нехорошо?
– Давай присядем. Я будто все еще на судне.
Первин пристроилась рядом с подругой на розовом покрывале из шенили, натянутом на кровать под балдахином.
– Занятно, да, что ни ты, ни я не можем выйти замуж, – заметила Элис. – Вон, посмотри в зеркало на нас обеих. Ну прямо типичные юные старые девы.
– У нас и помимо этого немало общего. – Первин, в принципе, не была старой девой, но не стоило напоминать об этом сейчас, когда Элис так загрустила.
– Ты с этим справилась. Работаешь в полную силу, наградой тебе – деньги и общественное признание, а мне пришлось бросить преподавание в Лондоне и стать бездельницей.
– Ты можешь опять устроиться на работу, – заметила Первин. – Здесь очень ценятся грамотные преподаватели математики. Множество школ и колледжей с удовольствием возьмут на работу выпускницу Оксфорда.
– Моя мать все годы моей учебы переживала, что я стану синим чулком, – проворчала Элис. – Так и получилось. Я даже хожу во всем синем.
Первин посмотрела на их отражение в круглом зеркале на щегольском туалетном столике. Когда они сидели рядом, верхушка прически-помпадур, в которую были уложены волнистые черные волосы Первин, чуть возвышалась у Элис над плечом. Из-за двадцатисантиметровой разницы в росте они всегда смотрелись рядом очень комично. Но сейчас большие карие глаза Первин глядели не столько весело, сколько устало. Наверное, все дело в постоянном чтении документов – или в шоке, который она сегодня пережила. Первин отметила, что выглядит немного старше своих двадцати трех лет: это полезно для работы с клиентами, но обидно для самолюбия.
Элис тоже переменилась. Ее аквамариновое хлопчатобумажное платье измялось и пошло пятнами – похоже, она надевала его не раз и забывала постирать. Но неопрятность можно было списать на долгую дорогу или непривычку к жаркому климату. Куда сильнее Первин обеспокоило то, что круглое загорелое лицо Элис выглядело напряженным, а этого не было, когда год назад они прощались в Англии. Напряжение не сквозило в ясных голубых глазах Элис, но читалось в складке губ: на них не было улыбки.
– Ты чего? – удивилась Элис, заметив этот пристрастный осмотр.
– Синий тебе к лицу, – поспешно произнесла Первин.
Вот так же ей, Первин, пришлась по душе их университетская дружба: ведь она тогда была беззащитной молодой женщиной, стремившейся забыть свое прошлое.
Рядом с Элис она чувствовала себя в Англии сносно, рядом с ней проще было забыть угрозу под названием Сайрус. Но однажды вечером, когда они проходили мимо Баллиол-колледжа, пьяный первокурсник метнул бутылку через двор. Первин вскрикнула и убежала во тьму. Элис помчалась следом и вытянула из подруги правду о том, почему звук бьющегося бутылочного стекла повергает ее обратно в прошлое.
Первин была признательна Элис за то, что она ее не жалела и не осуждала. Элис помогла ей встать обратно на ноги, научиться не думать каждый миг о стене рушащихся блестящих бутылок…
Первин, содрогнувшись, вернулась в настоящее.
– Ну, говори. Что-то не так! – требовательно произнесла Элис.
Первин страшно хотелось рассказать ей о том, что Сайрус, похоже, появился снова. Ее остановила мысль, что Элис, наверное, очень устала, да и страх перед тем, что назойливая Гвендолен Хобсон-Джонс может в любой миг войти в дверь. Если эта женщина почует, что в жизни у Первин не все в порядке, она, чего доброго, запретит Элис с ней общаться.
Первин ответила:
– Так, простудилась слегка.
7. Птица на крыле
Бомбей, февраль 1921 года
Отведав с Элис и ее родителями чая – таким и кролика не насытишь: тарелочка сэндвичей, кекс без начинки и ломтики папайи, – Первин извинилась и сказала, что ей пора домой.
– Жаль, что ты подала так мало дахитанов, которые принесла Первин, – обратилась Элис к матери. – Они тут были вкуснее всего.
– Сладкое нужно есть с умеренностью. Судя по твоему виду, ты с нашей последней встречи себя не ограничивала, – укорила дочь леди Хобсон-Джонс.
– Я такой худой, как ты, никогда не буду. Чего и стараться? – вспылила Элис.
– Мисс Мистри, вы не откажетесь еще раз прокатиться на «Серебристом призраке»? – прервал их сэр Дэвид. – Сирджит может отвезти вас домой.
– Вы очень любезны, сэр, но колония парсов Дадар довольно далеко.
– А можно и я поеду? – спросила Элис. – Колония парсов – это так интересно!
Леди Хобсон-Джонс покачала головой.
– Душенька, ты две недели провела в море. Ты не можешь знакомиться с родными Первин, не приняв ванны.
– Завтра после работы я свободна, – вставила Первин. – Может, придешь к нам на чай?
– Завтра мистер Мартин повезет Элис на вечеринку в честь ее приезда, – поспешно объявила мать Элис. – Но вы наверняка уговоритесь на какой-то другой день.
– Позвони мне. Телефон у нас есть и дома, и в конторе. С восьми до шести я по большей части там. – Первин открыла сумочку, вытащила визитницу. Вручила Элис карточку, которую ее родители рассмотрели по очереди.
– Это визитная карточка вашего отца? – спросил сэр Дэвид, подняв брови.
– Нет, моя. В деловой переписке я пользуюсь инициалами П. Дж. Мистри. Проще привлекать новых клиентов, если они не знают, что я женщина.
– То есть вы работаете поверенным! – Сэр Дэвид удивленно перевел глаза с текста на карточке на ее лицо.
– Папа, мы же уже говорили об этом в машине! – напомнила Элис.
– Учиться на юриста и работать юристом – не одно и то же. Я еще не видел женщин-адвокатов ни в индийских, ни в британских судах, – пояснил дочери сэр Дэвид.
– Поверенные не выступают в суде, – сказала Первин. – Я собираю сведения перед подачей дел в суд, составляю контракты для наших клиентов. Мой отец иногда выступает на заседаниях, но в большинстве случаев мы нанимаем барристеров представлять наши дела.
– Ну ничего себе, – удивилась леди Хобсон-Джонс, наливая в бокал шерри. – Сколь вдохновляющая история.
Элис тут же поймала ее на слове.
– Мама, я очень рада, что ты за то, чтобы женщины работали. Я уверена, что в Бомбее есть вакансии для учителей.
– Но ты явно перетруждалась в этой зачуханной средней школе в Северном Лондоне! Разве ты не хочешь немного передохнуть?
Первин поняла: надвигается буря. Она опустила серебряную вилочку на пустую тарелку из-под кекса и сказала:
– Сэр Дэвид и леди Хобсон-Джонс, я прошу вас меня простить. Скоро стемнеет, так что я спущусь вниз к стоянке рикш.
– Я же уже сказал: вы должны ехать домой на «Серебристом призраке»! – вскинулся сэр Дэвид. – Я регулярно читаю хронику преступлений. За прошлый год несколько девушек, ехавших в таксомоторе или на рикше, исчезли без следа.
Кто она такая, чтобы отказываться от дельного предложения? Первин улыбнулась и ответила:
– Вы очень добры. Мне, однако, придется сделать короткую остановку – повидать клиента, который живет неподалеку. Не обременит ли это водителя?
«Серебристый призрак» отчалил от ворот бунгало Хобсон-Джонсов и докатил до входа в дом номер 22 по Си-Вью-роуд за две минуты. На сей раз Первин дождалась, когда водитель Хобсон-Джонса откроет ей дверь: нужно было продемонстрировать свой авторитет на случай, если за ней наблюдают.
Первин подошла к воротам, предусмотрительно держа в руке визитную карточку. Широкоплечий привратник-дурван в поношенной зеленой форме поспешил мимо нее к другой двери «Роллса».
– Больше там никого нет, – сообщила Первин, сообразив, что, по понятиям стража ворот, в машине должен быть хотя бы один мужчина.
Он с разочарованным видом подошел к ней. Когда Первин объявила, что хочет поговорить с женами Фарида, он отчаянно замотал головой, а заодно и обвисшей кисточкой фески.
– Бегум в трауре, никого не принимают.
– Мукри-сагиб уведомил меня, что они попросили о консультации. – Если она и искажала истину, то лишь слегка.
Страж умолк и стоял прямо, недвижно, напоминая колонны по обеим сторонам от ворот.
Первин решила дать дурвану время обдумать ситуацию. Она знала, что «Серебристый призрак» наверняка уже привлек внимание привратников из соседних домов. Если она не двинется с места, они обратят внимание на то, как грубо работник Фарида обходится с женщиной, которая, возможно, приехала по поручению губернатора.
Страж с удрученным видом открыл ворота и низко опустил голову, будто бы не желая видеть, как Первин входит внутрь. Она поблагодарила его и уверенно зашагала по мощеной дорожке, миновала небольшое семейство павлинов – те с подозрением посмотрели ей вслед. Трава была высокой и клочковатой, похоже, в последний месяц садовник ее не стриг.
Остановившись возле дома, Первин отметила, что штукатурка отслаивается, местами появилась зеленоватая плесень. Гвендолен Хобсон-Джонс сказала правду: за домом не ухаживают должным образом.
Дверь открылась, скрипнули тугие ржавые пружины. Перед Первин стоял маленький мальчик, одетый в обтерханную жилетку и панталончики. Она поневоле заметила, что одна щека у него почти полностью скрыта огромным родимым пятном: многие и по сей день верят, что это печать дьявола.
Первин ободряюще улыбнулась вестнику, которому явно было не больше десяти лет.
– Меня зовут Первин Мистри, я ваш семейный поверенный. Приехала повидаться с Мукри-сагибом. Передашь ему мою визитную карточку?
– Да, мемсагиб. – Ребенок взял карточку и беззвучно вышел из вестибюля.
Первин сняла кожаные сандалии, поставила их на резную полочку из камфорного дерева, приметила, что там стоят мужские европейские туфли и индийские чаппали29. Удивилась, что женских сандалий на полке нет – значит, женщины никогда не выходят? Или, возможно, у них отдельный вход в зенану, женскую половину дома, где обитают жены и маленькие дети.
Первин огляделась, оценивая красивое старинное бунгало. Синие и оранжевые ромбы на полу перекликались с узором на мраморных архитравах, венчавших высокие стены нежно-лазурного цвета. Вестибюль украшали величественные колонны, инкрустированные панелями с изображением виноградных лоз и цветов – мозаиками из полудрагоценных камней. Первин сообразила, что бунгало построено в 1880-х годах, немногим позже, чем Мистри-хаус.
Первин присела на низкую софу, прислонилась к спинке. Софа выглядела очень элегантно, хотя бархат протерся почти насквозь.
Услышал клацанье домашних туфель по плиткам пола, она распрямилась. По коридору к ней шел хорошо сложенный мужчина лет двадцати с небольшим, одетый в шелковую пижаму-курту.
Первин сделала приветственный жест-адаб, которому ее научил Мустафа: слегка прикоснулась пальцами к сердцу, потом ко лбу. Мужчина его не повторил.
– Вы из адвокатской конторы Мистри? – осведомился он.
На эту грубость она ответила с вызовом:
– А вы мистер Мукри?
– Да. Почему Мистри-сагиб не пришел лично? – В голосе так и бурлило возмущение.
Первин рывком распрямила спину.
– Он прислал меня. Я П. Дж. Мистри, второй поверенный фирмы.
Мукри скривился так, что закрученные и навощенные кончики усов поползли вниз.
– Я не имею намерений менять представителя.
В этих словах она почувствовала скрытую угрозу.
– Смены и не происходит. У нас семейная фирма, мы все действуем в ваших интересах. Отец прислал меня, поскольку я, как женщина, могу поговорить со всеми бегум напрямую. И я бы очень хотела обсудить с ними их письмо.
Мистер Мукри махнул рукой, будто отгоняя насекомое.
– В разговоре нет никакой нужды. Я отправил вашему отцу письмо с их подписями. Этого всегда было достаточно.
Отец ее не потрудился разобраться в деле, именно поэтому она и взяла его на себя. Но вряд ли стоит сейчас об этом упоминать.
– Мы внимательно изучили документ, но есть определенные вопросы касательно махра.
– Они все хотят отдать свои махры в вакф, – заявил Мукри безапелляционно. – На деле получили они совсем немного: по тысяче и одной рупии в год. Обновленный вакф – Фонд семьи Фарид – отчаянно нуждается в средствах. Сейчас – особенно сильно, поскольку средства вакха пойдут на строительство медресе30 для мальчиков.
– Вот как? Это новость! – Первин очень удивилась.
– Таково было предсмертное желание Фарид-сагиба.
Она ни разу не видела в бумагах мистера Фарида упоминания о религиозной школе для мальчиков; придется спросить у вдов, чего он действительно пожелал перед смертью. Однако доступ к ним – в руках у мистера Мукри. Действовать нужно аккуратно.
– Сагиб, вы очень рачительно распоряжаетесь состоянием покойного. Но имеются четкие правила касательно уже существующих договоров, регулирующих махры всех дам, и распоряжения наследством. Мы должны действовать строго в рамках магометанского закона.
– Безусловно. – Мистер Мукри сел на стул как можно дальше от нее, будто бы проводя границу. – И прежде всего полагается оплатить похоронные расходы и оставшиеся медицинские счета. Это уже сделано.
– Благодарю вас, что вы об этом позаботились. – Первин улыбнулась, но сурово, потому что подтверждения оплаты этих счетов он им присылал целую вечность. Она достала из портфеля блокнот и старый самопишущий «Паркер». – Следующий шаг – убедиться, что закрыты все остальные долги. Была ли у вас возможность прочитать письма с именами кредиторов, которые я вам посылала?
– Я их видел, но вы не переживайте. Все счета оплачены. Фарид-сагиб потому меня и нанял, что знал: я не пренебрегу подобными обязанностями.
Первин вгляделась в него. Хитрые глазки на когда-то красивом лице, расплывшемся от переедания. Судя по небрежному туалету, он разве что не жил прямо в доме. Наслаждался роскошью и наверняка боялся ее лишиться.
– Я с вами согласна, сагиб. Однако в интересах дела необходимо, чтобы все поставщики по хозяйству – портные, бакалейщики, строители и прочие – представили подтверждение, что счета оплачены. Я готова их собрать, но мне нужно знать с кого.
– Да, конечно, – кивнул он, покручивая кончик уса – похоже, нервничал. – Я этим занимаюсь. Но главное – решить вопрос с передачей вдовами средств в вакф.
– Вы приложили письмо, подписанное всеми тремя бегум, – продолжила Первин. – Однако любой судья, если он станет разбираться с этим делом, немедленно задаст вопрос, ставили ли они подписи при свидетелях.
Мукри сощурился.
– У вас на руках документ, в котором стоят все подписи.
Сердце у Первин заколотилось, потому что ей предстояло ему возразить.
– Судья их не примет при отсутствии свидетеля.
– Но дамам запрещено находиться в одной комнате с мужчинами. Сейчас иддат, период вдовьего траура, он длится четыре месяца и десять дней.
Тут и появилась лазейка.
– Разумеется, никто не собирается нарушать религиозные обычаи. Именно по этой причине я и приехала. Я с легкостью могу переговорить с каждой из женщин в отдельности. Если они подтвердят, что добровольно отказываются от своего махра, я составлю на эту тему отдельный договор.
– Неужели все эти лишние хлопоты необходимы? Мы планируем открыть медресе уже в июле. Нужно платить строителям, необходимы деньги на покупку книг и на жалованье учителям.
– К сожалению, это неизбежная процедура, и, поскольку про медресе я слышу впервые, можете вы мне сообщить его название и адрес?
Первин начала записывать и увидела, что лицо у мистера Мукри напряглось.
– Называться он будет «Институт Фарида». В районе, где живут большинство мусульман.
– Ясно, – ответила Первин, поняв, что он возводит между ними стену, утыканную таким же острым стеклом, что и стена вокруг бунгало.
– Как быстро сможете вы предоставить нам деньги на новую школу? – осведомился Мукри.
Ее ответ его не обрадует, но она скажет правду.
– Чтобы поменять уже существующие договоренности, нужно запросить одобрение в нескольких местах. Бюрократия работает медленно, боюсь, на это уйдет не меньше трех месяцев.
Мукри скривился и ответил:
– Почти настал час вечерней молитвы, так что сегодня повидаться с дамами вам не удастся. Можете зайти к ним завтра.
Первин не возражала против отсрочки. Успеет собрать документы, связанные с махрами, чтобы потом показать дамам; просмотрит и другие, хранящиеся в конторе. Она с благодарной улыбкой осведомилась:
– В какое время мне лучше завтра прийти, Мукри-сагиб?
– Я почти весь день буду на фабрике, можете встретиться с дамами в любое время до четырех – часа полуденной молитвы.
– Я приеду к двум. Спасибо вам большое, что уделили мне время. Я вас уверяю, что наша главная задача – выполнить все пожелания достопочтенного мистера Фарида.
