Kitabı oku: «Любовь к деньгам и не только»

Осень Прохора Потугина

Прохору Степановичу Потугина редкая удача подвалила. Сидел на вокзале. Всю ночь продремал. Утро уже началось. Люди, пассажиры транзитные, в буфет завтракать подались. Прохор вокруг гладких столиков потёрся. Случается, пирожок не доедят, оставят, или даже котлету – сем не завтрак? Но ничего не нашёл. Прохор Степанович снова сел в кресло. «Через полчаса ещё поищу», – подумал он с надеждой на удачу и закрыл глаза. А тут его по плечу хлоп-хлоп – женщина лет пятидесяти. Аккуратная такая, румяная.

– Дед, не впервой здесь ночуешь?

– А тебе что?

– Не груби. Заработать хочешь?

Денег у старика давно не было. Летом ещё можно жить, деловые люди шабашников набирают – по деревням коровники строить. Ничего, что деду шестьдесят девять лет, зато он мастер на все руки.

– Что делать-то?

– Да пустяки! Айда-ка со мной! Тут неподалёку.

Женщина привела Потугина к себе, но в дом не пустила.

– Твоя задача – перенести нужник. Новую яму выкопать, а старую засыпать. Приходилось?

Как не приходилось? Сам раньше в деревне жил. И дом свой был, и жена, и двое сыновей. Дети выросли, уехали. Жена померла, а потом Нинка-почтальонка окрутила, женила его на себе, дурня старого. Она баба в самом соку, въехала к нему в дом и сразу же хахаля завела. Вместе они Прохора и выгнали. Ненависть уже давно схлынула, осталась только тихая беспомощная обида.

Потугин хлюпнул носом.

– Эй, ты что? Не справишься?

– Справлюсь.

Провозился до вечера. На обед хозяйка его борщом домашним накормила. Давно не едал такого. Горячий, аж дымится, а поверх – кусочки сала плавают – объедение!

Потугин поглощал борщ так, как будто на всю жизнь наесться хотел. Напоследок хозяйка дала ему четвертак, «спасибо» в придачу сказала, и пошёл Потугин обратно на свой вокзал.

Когда привыкаешь, толпа уже не мешает, и шума не замечаешь, и света электрического. Спи себе, никому до тебя дела нет. Вот если бы ещё и менты не беспокоили! Но сержант Ширяев разбудил.

– Эй, Потугин! Давно тебя не видно было.

– Соскучился, что ли?

– Ага, – сержант был совсем молодым и очень нравился сам себе.

– В Питер к сыну ездил.

– А что ж вернулся?

– Сноха выгнала. Сказала: одного алкаша в доме хватает.

– Пьёт, что ли, сын?

– Не то, чтобы сильно…

– Значит, пьёт. Теперь тебя, Потугин, можно на вокзале прописать.

Сержант, довольный своим остроумием, прошёл дальше. Потугин размечтался о том, как его пропишут на вокзале и выдадут талоны. Вот тогда он купит бутылку водки по госцене, и так хорошо ему от этих мыслей стало, что он уснул сном праведника и не просыпался до самого утра.

Сытый ещё от вчерашнего борща, он мучительно хотел курить. Рядом вкусно дымил сигаретой пожилой мужик. Потугин с трудом отвёл глаза и сглотнул слюну – попросить закурить он не мог, гордость не позволяла. Подождал, пока гражданин докурит, выбросит окурок и уйдёт, а потом залез в урну и достал чинарик. Разменивать заработанные деньги было жаль, но пришлось – ноги разболелись, суставы к перемене погоды скрутило. «Кончается бабье лето, скоро холода начнутся», – подумал с тоской.

Аптекарша Сара ему мазь дала вонючую, хорошо помогает. Сказала, что эта мазь сейчас дефицит, но ему, старому знакомому, четыре тюбика найдёт.

Потугин посидел в аптеке, снял свои разбитые сапоги, брючины задрал, мазью больные места натёр.

– Что ж ты к своему младшему жить не пойдёшь? – спросила Сара участливо.

– Пьёт он. – Потугину не хотелось быть откровенным, но пришлось – в благодарность. – Оба пьют.

– От тебя, стало быть, научились.

– Не учил я их этому. Я, может, хотел, чтобы они институты позаканчивали, в шишки выбились.

– А от чего твоя жена умерла?

– Рак у неё был.

Сара вздохнула, а Потугин вспомнил, как Маша, узнав о своей болезни, сказала: «Это ты виноват! Это от твоих побоев у меня рак!» Он заплакал, как и тогда, десять лет назад. Маша доброй была. Она его простила. Не захотела с собой в могилу обиду уносить.

Душевные в этой аптеке люди. Старик даже хотел благодарность в книгу отзывов написать, только он неграмотный, попросил, чтобы Сара сама написала под диктовку, а он бы подписал. Но Сара засмеялась, махнула рукой:

– Ладно, как-нибудь без твоих похвал проживём!

Когда Потугин уже собрался уходить, Сара его остановила.

– Чуть не забыла тебе сказать!

– Чего?

– У нас в городе дом престарелых открылся.

– Очередь туда, – солидно добавила молодая аптекарша. – У меня знакомая хотела свою бабку туда сплавить, сказали, мест нет, велели через полгода обратиться.

Прохор пожал плечами: уж если нормальным людям трудно туда попасть, то ему и подавно. Он давным-давно привык считать себя не полноценным человеком, а так, пережитком.

На следующий день Потугин собирался навестить свою хорошую знакомую. Она работала в центре города в пельменной. Прохор иногда её мелкие поручения выполнял. Так вот и подкармливался. Подошёл с чёрного хода. Попросил грудастую посудомойку:

– Позови Варвару Тихоновну.

– Нет её.

– А где ж она?

– В больнице. Инфаркт у неё.

«Довёл-таки сыночек», – подумал Потугин. Этот взрослый амбал нигде не работал, на материнской шее сидел, бил мать. Варя часто жаловалась Потугину на сына. Теперь вот в больнице.

Несколько лет назад Потугин тоже зимовал в больнице. Воспаление лёгких было. Райская жизнь – постель чистая, пища сытная, общество приличное. А вот как эту зиму пережить?

Потугин вспомнил, что сержант Ширяев говорил ему про прописку, и направился на вокзал, прямиком в отделение милиции. Выложил просьбу. Дежурный хохотал от души. У него даже слёзы на глаза от смеха навернулись.

– Ну ты, Потугин, даёшь! На вокзале прописать? Талоны нужны? Кстати, а паспорт у тебя есть?

– Потерял, – соврал Потугин: не будет же он объяснять, что когда-то выменял паспорт на две бутылки водки (обещали три – обманули).

– Так вот, дед! Слушай. Пока поживёшь у нас, до выяснения личности. А потом мы тебя в дом престарелых определим.

«Слава Богу, – подумал Потугин, не заглядывая далеко вперёд. – Может, зиму протяну, а весной и умереть можно. Весной даже хорошо умереть».

Призвание

Всё началось невесело. Елену Викторовну сократили на работе. Когда женщине за сорок, это трагедия. Тем более поддержки ниоткуда нет – муж давно умер. Дочь – большая девочка, в Москве учится, в институте, а там, сами знаете, деньги на вес считают. Так что пришлось Елене Викторовне всерьёз задуматься: каким путём на жизнь заработать? Да ещё хорошо бы самой, ни к кому не идти, не наниматься.

Что же такого Елена Викторовна умела делать лучше всего, лучше многих, в чём могла бы конкурировать с кем угодно? И её осенило: ну конечно же, всю жизнь она умела врать! Она так это делала, что ей даже свекровь через раз верила, а уж свекровь та ещё штучка, насквозь её видела!

И где же такой редкий талант может пригодиться? – задумалась Елена Викторовна. В политике, наверное. В депутаты можно податься. Только это для тех хорошо, кто побогаче, у кого есть за спиной сильные дяди, которые поддерживают и проталкивают, и дорогу расчищают. У Елены Викторовны таковых в ближайшем окружении не имелось.

Умение приврать, присочинять, придумать то, чего не было, – очень полезное качество в журналистике. Только развились у Елены Викторовны непонятные, неоправданные, возможно, комплексы. Всё ей казалось, что корреспондентка – это девочка с блокнотиком. Себя, солидную тётеньку, она в этой роли никак не видела.

– Слушай, милочка, – сказала Елена Викторовна себе, – а не попытаться ли судьбу предсказывать? Вот с себя и начну.

Она села перед трюмо и внимательно вгляделась в своё лицо.

– Счастливой буду, богатой буду. Эх, была не была, и замуж выйду!

Женщина не совсем поверила своему пророчеству, но на душе у неё немного полегчало.

Листая какую-то газету, Елена Викторовна увидела групповое фото футбольной команды и решила попрактиковаться в своих ясновидческих способностях. Все ребята на подбор, богатыри. И с ними дядька Черномор – тренер их. Достала Елена листок бумаги, села перед ним и, время от времени поглядывая на фото, написала письмо, в котором каждому футболисту персонально судьбу напророчила – славу, удачу, деньги, любовь. А вот тренер ей почему-то сразу не понравился – лысый и усатый, лицо самодовольное, как будто он только что во французском ресторане лягушек ел. Ему Елена написала: «Работу потеряешь, жену потеряешь». Конверт запечатала и отправила на адрес редакции. Попросила ответить, сбудутся ли её прогнозы. Подписалась: Агриппина.

За дело новоявленная ясновидящая взялась, не дожидаясь ответа. Дала рекламу: «Наследственная гадалка Агриппина. Предсказываю будущее. Помогу избавиться от семейных и материальных проблем». И народ пошёл. Сначала она недорого брала. Много разных случаев было, но сейчас речь не о них.

Елена Викторовна имела свой профессиональный секрет: со своими проблемами люди чаще всего могут справиться сами. Им просто иногда нужно взглянуть на себя и всю ситуацию со стороны, откровенно рассказать обо всём постороннему доброжелательному человеку. А там иногда уже намёка достаточно. Скажешь что-нибудь, вроде как будущее напророчишь, а на самом деле установку делаешь.

Легче всего одиноким женщинам помогать. Они, часто бывает, замуж не выходят, потому что принцев ждут. Вот им и говоришь: «Суженый твой рядом и давно тебя любит. Только ты его не видишь. Присмотрись хорошенько. Чувствую, что он совсем близко. Только робкий он. Подтолкнуть его надо». Женщины приходят потом, благодарят.

Через год Елена Викторовна получила письмо из Москвы. Писал ей тот самый тренер, с которого она начинала. «Ну что, Груша, здорово! («Тьфу, зачем только я так назвалась?») Накаркала, карга старая! («Это я-то старая? А сам какой? Молодчик выискался!») Команда вдрызг продулась и меня с работы выперли. Жена бросила. Посоветуй, что теперь делать?»

«Навязался на мою голову», – подумала Елена Викторовна и, чтобы покончить с ним, ответила: «Уедешь надолго, может быть, навсегда». Сама подумала: «Авось, куда-нибудь в Америку махнет или в Гонолулу, гонолупят тренировать».

Прошло ещё какое-то время. Сидела Елена Викторовна однажды вечером дома. Звонок в дверь. Открыла, а на пороге Черномор собственной персоной. Увидел её и обомлел.

– Грушенька! Я давно хотел с тобой лично познакомиться. Если б не твоё письмо, эти передряги меня бы убили, а так я успел к ним морально подготовиться.

Сказал он, что решил уехать из Москвы в наш Саратов, как-никак отсюда родом. Будет местную команду тренировать, его давно звали. Очень мило побеседовали. А когда попрощались и Елена Викторовна уже дверь за ним закрыла, он вдруг снова позвонил:

– Скажи, Груша, что меня в личной жизни ждёт?

– Да что, – она пожала плечами. – Женишься скоро.

– И на ком, интересно? – Он хмыкнул.

– На мне.

И ведь женился же, не прошло и года. Так что и самое её первое предсказание сбылось. Никуда от судьбы не уйдёшь, особенно когда она в твоих руках.

Девушка с ядром

Вот вы, девчонки, про свои замужества рассказываете, и я про своё расскажу. Начну издалека, с детства. Я была очень закомплексованным ребёнком. И даже не в том дело, что к семнадцати годам мой рост был сто восемьдесят сантиметров – с таким ростом девочки по подиуму ходят, в глянцевых журналах снимаются. А в том дело, что к этим сантиметрам я ещё и весила девяносто килограммов, и сбросить вес, увы, не могла. Ведь это был не жир, уж извините за интимную подробность, не мягкое рыхлое сало, в котором утопает рука. Мои килограммы были тугими мышцами, данными мне от природы, ведь спортом я никаким не занималась.

Однажды вечерком, возвращаясь от подружки, я скучала на остановке. Напротив стоял взрослый мужчина и изредка на меня заинтересованно поглядывал. Я смущалась и от этого злилась. Потом он подошёл ко мне.

– Девушка, не подумайте ничего плохого. Я тренер по лёгкой атлетике. Вы мне очень подходите!

Я улыбнулась, приняв его слова за глупую шутку, неуклюжий флирт. Не успела ничего возразить, как он сказал:

– Нет-нет, не спорьте! Я профессионал, знаю, что говорю.

– Вы что, я хуже всех в классе бегаю! – запротестовала я.

– А зачем бегать? – Мужчина удивлённо приподнял белобрысые брови. – Я предлагаю вам заниматься метанием ядра.

Пришла моя очередь удивляться.

– Ядра? А что это такое?

Кроме как ядра орехов, других ядер я представить не могла. Ещё война бывает ядерная, но это что-то совсем другое.

Оказалось, что есть такой вид спорта, когда бросают металлическое ядро – почти пятикилограммовый шар размером с мяч. Кто дальше бросит, тот и победил. Я даже не знала, что такой вид спорта существует.

Мы познакомились. Виктор Иванович очень настойчиво приглашал меня в спорткомплекс на тренировки и, когда наконец показался мой автобус, вручил мне визитку.

Неделю я думала, а потом решила: попробую. Делать-то все равно особенно нечего, я девушка свободная. Хуже никому не будет. Не понравится, всегда брошу. Хотя бы из любопытства нужно сходить.

Пришла первый раз в спортзал и слегка обалдела. В нашей группе было восемь девушек, я девятая, и, как оказалось, самая стройная и миниатюрная. Не скажу, что это было мне неприятно. И причем девчонки все весёлые, шутят всё время – и над собой, и над Виктором Ивановичем, и над всем на свете.

Стали тренироваться. У меня получается! А тренер хитрый: за каждый мой шаг меня нахваливает. Плохо получилось – он хвалит, хорошо получилось – он восхищается. Я и стараюсь. Сама не пойму, но так это всё как-то само собой складывается, и результаты быстро стали улучшаться. Я и правда к этому спорту способной оказалась, не ошибся Виктор Иванович. Он сумел сначала интерес во мне пробудить, а уж позже я привязалась. Сейчас-то мне кажется, что нет лучше спорта в мире, чем метание ядра.

С хорошими результатами меня начали привлекать для участия в соревнованиях. Первые победы, первый успех. Ничто лучше так не помогает с комплексами бороться! Меня ровесники уважать стали. Не каждая девчонка по нескольку раз в год в другие города выезжает, и даже за границей бывает. Так я занималась четыре года. Но всё это предисловие, я же начала про замужество.

Мне предстояли ответственные соревнования, а тренера направили на какой-то ответственный семинар, от которого он не мог отказаться. Виктор Иванович сказал, что эту неделю тренировать меня будет его сын, Константин, человек лет двадцати пяти, серьёзный, молчаливый, мастер спорта. Я что? Как тренер скажет. Если он ему доверяет…

Стал со мной Константин работать. Как на девушку он на меня не реагировал. Занимался со мной, будто я солдат. Было немножко обидно, ведь он мне сразу понравился. И по комплекции он мне подходил: и ростом, и по весу, а еще мне нравилось, что он тоже спортсмен. Впрочем, я была молоденькая и очень скромная. Возможно, что ничего у нас бы не получилось, если бы не случайность.

Была уже весна. Май, теплынь. Травка зеленеет, небо голубеет. Мы тренировались на стадионе. Я взяла ядро, размахнулась, как это положено. За мной металлическая сетка полукругом, чтобы шар случайно не вылетел туда, куда не надо. Вдруг у Кости зазвонил сотовый, и он сделал несколько шагов в сторону. Не пойму, как это получилось, один миг, и ядро со всего маху летит прямо ему в грудь.

Костя упал и потерял сознание. Я завизжала не своим голосом. А потом уже плохо помню. Приехала «скорая», моего молодого тренера увезли в реанимацию. Меня, кажется, допрашивали. Всё как в тумане. Когда меня отпустили, я поехала в больницу. У Кости оказались переломаны несколько рёбер. Будь он другой комплекции, этим ядром его бы убило – ужас, страшно подумать! А так обошлось, гора мышц, самортизировало. Врачи мне сказали: «Жить будет, сейчас ему вкололи обезболивающее, он спит».

С тех пор я стала навещать Костю каждый день, а иногда и два раза в день. Даже на соревнования в тот раз не поехала, это очень серьёзно. Он быстро шёл на поправку. Со временем я стала замечать, что он радуется мне, бежит навстречу, интересуется моими делами. Ну и я к нему со всей душой.

Наконец, Константина выписали из больницы. Я очень боялась, что мы с ним видеться больше не будем. Давно вернулся Виктор Иванович, простил меня, тетёху такую. Продолжались наши тренировки. Я скучала по Косте день и ночь, так привыкла к нему, что просто не могла. Никаких разговоров на тему отношений у нас с ним никогда не было, да и быть не могло – по моей вине он пострадал. Плачу ночами в подушку. Как увижу Виктора Ивановича, всё мне хочется о Косте спросить: как он, что с ним, а я сдерживаюсь, стесняюсь.

Через два месяца после нашей последней встречи Костя пришел в спортзал к концу тренировки, перекинулся парой слов с отцом, а потом подошёл ко мне.

– Привет, Катюха. Знаешь, я по тебе соскучился. Оказывается, мне тебя очень не хватает. Ты бы хоть телефон оставила, а то раз, и исчезла…

Костя стал моим мужем, самым дорогим и любимым человеком на земле, которого я берегу и лелею.

Девчонки, мои подружки по команде, всё шуточки шутили на нашей свадьбе. Говорили:

– Хорошо, Катюха, целилась, а попала бы в голову, тогда б твой муженек столбам улыбался!

Ещё болтали:

– Виктор Иванович, когда тебе сына доверял, не предполагал, что ты так активно действовать будешь!

Смеялись:

– Чего ядро толкать, мучиться? Возьми любой кирпич и атакуй – беспроигрышный вариант для тех, кому жених нужен.

Всех их шуточек не пересказать.

Костик мой только улыбался, такой он хороший. А я отшучивалась:

– Завидуете? Завидуйте!

Прости меня, Дэзи…

Скучный месяц ноябрь – кругом сыро, холодно, серо и тоскливо. Лидия Викторовна разулась в прихожей, сняла пальто, прошла в зал и присела в кресло. В комнате было тепло, а она очень замёрзла, пока добралась домой. Может, её разморило от тепла и усталости, или подействовал корвалол, которого она напилась час назад, только она задремала и даже не почувствовала, что задремала: как сидела, так и сидит на том же месте, и видит – в кресле напротив Дэзи. Молодая, здоровая, такая, какой её любила вся семья – со смешным плоским носам и короткими лапами.

– Ты обиделась? – спросила Лидия Викторовна. – Почему не идёшь ко мне? Подойди, я хочу тебя обнять.

Собака посмотрела внимательно и грустно, а потом сказала:

– Я же так любила вас…

– Дэзи, ты же знаешь, мы тебя тоже очень любили. Володя четырнадцать лет назад тебя принёс… Крохотный толстый щенок-боксёр… Я стала возмущаться:

– У нас двое детей, ты всё время по командировкам. Мне только собаки не хватало!

Только дети в два голоса стали просить:

– Мамочка! Посмотри, какой он милый!

Они сразу начали тебя тискать, целовать и радоваться. Мариночка тогда ещё в школу не ходила, и Серёжа – на два года младше.

Ты была такой проказливой, помнишь? Мы в прихожей тапки складывали наверх, туда, где у добрых людей шапки лежат, чтобы ты их не погрызла. Смешно так.

– Потом я стала взрослой, а дети ещё оставались детьми.

– Мне никакой другой няньки не нужно было, ты мне помогала детей воспитывать. Выведу вас на улицу, ребятишек на детской площадке оставлю, а сама пойду по своим делам. Так ты чужим взрослым не позволяла близко подходить к песочнице, заодно и других, не наших малышей охраняла. Мамаши не могли своих детей забрать – возмущались.

Лидия Викторовна улыбнулась. Собака нехотя подошла к креслу, на котором сидела хозяйка, и положила голову ей на колени.

– Дэзи, а помнишь, как у тебя заболели зубы?

– Давай не будем о грустном. Зубы мои потом пригодились.

– Да-да, это ты про случай с Серёжкой? Когда он возвращался со школьной дискотеки, на него трое напали возле гаражей. Я ждала его, волновалась, поэтому и гуляла с тобой допоздна. Далековато было, но ты услышала крик, узнала голос и кинулась на помощь, я за тобой еле успевала. Вместе мы хулиганов и разогнали. Но это, наверное, единственный случай был. Вообще-то никто наших ребят не обижал, да они без тебя и не гуляли никогда. Маринка с тобой на свидания ходила.

– Это поначалу, потом возмущаться стала: «Я с Дэзи гулять не буду!». Потому что я ей целоваться не давала, очень уж мне не нравилось, когда всякие глупые мальчишки начинали её тискать.

Обе примолкли. Потом Лидия Викторовна тяжело вздохнула и сказала:

– Счастливые мы были и сами не понимали, как счастливы. Володя умер, мне самой жить не хотелось. Ведь нестарый был, и не пьяница, а сердце остановилось – слабые наши мужики. Мне бы от горя запереться одной в доме, думать о нём и плакать-плакать… А ты вот так же ко мне подойдёшь и начинаешь мне слёзы с лица слизывать. И гулять с тобой надо, хочешь-не хочешь. Если б не ты, неизвестно, как бы я это горе пережила.

– Зато дети у вас хорошие, и судьба их не обидела.

– Да-да, – согласно кивнула Лидия Викторовна. – Маринка в десятом классе училась, когда прошла конкурс и попала на телевидение, начала молодёжную передачу вести, она же у нас красавица и умница. Не зря её так быстро в Москву переманили. Она тоже по тебе скучала, с тобой по телефону разговаривала. Мы всё смеялись поначалу: ты голос её слышишь, а не видишь, начинаешь нервничать. Потом привыкла.

– А вскоре и Серёженька женился…

– В Саратов переехал, вроде и недалеко, а не каждый день видимся. И рада я за них, а всё ж таки грустно. Столько лет было в доме шумно и весело, а тут – тишина и пустота. Одна ты у меня осталась, Дэзи, верный мой друг.

– Только и ко мне старость подкралась.

Лидия Викторовна прижала к груди сидевшую около неё собаку и с трудом проглотила комок, который появился в горле.

– Ты, же знаешь, Дэзи, подружка моя милая, хорошая моя, мы всё сделали, что могли, когда ты заболела. От паралича даже людей не всегда вылечить можно, а мы тебя в несколько ветеринарных клиник возили, все назначения выполняли, все лекарства покупали. Наш врач сразу сказал: «Усыпить. Ей ничего не поможет – это старость», а мы боролись.

Женщина снова замолчала, потому что не могла говорить. Через несколько минут продолжила:

– Ты думаешь, мне было легко на это решиться? Думаешь, мне не хотелось, чтобы ты умерла своей смертью? Только не могла я тебя на руках выносить на улицу с четвёртого этажа – ты пятнадцать килограммов весишь, а я сама всего сорок восемь, сил моих физических на это не хватало. Первое время мне сосед Витька Сидоров помогал – у него почему-то всегда первых пар в институте не было. Он тебя выносил на прогулку, а когда ты все дела сделаешь – заносил. Потом Витька сессию не сдал и его из института выгнали, он на завод устроился, стал рано уходить. Пару месяцев я сама тебя выносила, и меня радикулит разбил.

Снова возникла пауза.

– Не расстраивайся, ты всё сделала правильно… – сказала собака.

Но Лидия Викторовна продолжала оправдываться:

– Серёжа много работает, он с трудом сегодня вырвался – помог тебя в клинику отвезти, выгрузил нас там и сразу уехал. Врач говорил, что ты ничего не почувствуешь. Я тебя оставила, вышла в коридор, и мне плохо стало, меня корвалолом отпаивали. Прости меня, Дэзи.

Слёзы уже не лились у Лидии Викторовны из глаз, но на сердце лежала тяжесть и трудно было сделать вдох.

– Я знаю, почему тебе так больно, – сказала Дэзи. – Ты боишься, что с тобой поступят так же. Твоя собственная старость на пороге.

– О чём ты говоришь? Я же человек!

– Ладно, не делай вид, что не понимаешь… Как будто люди не бывают друг другу в тягость.

Лидия Викторовна хотела возмутиться и вдруг проснулась. Она была одна в пустой квартире. Трезвонил телефон. Она сняла трубку. Это звонила из Москвы Марина:

– Мамочка, ну как всё прошло с Дэзи? – и всхлипнула:

– Мамочка, ты только не плачь!