Kitabı oku: «Культурология: Дайджест №1/2012»

КОСМОС КУЛЬТУРЫ

«КУЛЬТУРА СЕБЯ»: К ГЕНЕАЛОГИИ ОДНОГО ПОНЯТИЯ МИШЕЛЯ ФУКО

Ю.А. Асоян

Аннотация. В статье рассматривается понятие «культура себя». Оно появляется в «Герменевтике субъекта» М. Фуко. «Культура себя» выступает как метакатегория «заботы о себе». Согласно Фуко, о культуре себя имеет смысл говорить, начиная с эпохи эллинизма. Говоря о генеалогии понятия «la culture de sua» у Фуко, автор обращается к работам исследователя-эллиниста Пьера Адо (Pierre Hadot). Понятие «культура себя» автор соотносит с понятием «пайдейя», обращаясь к работам В. Йегера (W.Jäger), А. – И. Марру (Henri-Irénée Marrou), Илзетраут Адо (Ilsetraut Hadot).

Ключевые слова: культура себя, забота о себе, пайдейя, цивилизация, культура, humanitas.

Annotation. The article is devoted to the concept of «Oneself culture». It is described in The Hermeneutics of the Subject by Michel Foucault. «Oneself culture» is metha-category of concern of oneself. According to Foucault the phenomenon of «Oneself culture» appears in the Hellenistic époque.

Keywords: «Oneself culture», concern of oneself, paideya, civilization, culture, humanitas.

Понятие «культура себя» в работах Фуко

Понятием «культура себя» (la cultur de sua) отмечены поздние работы Фуко. Оно появляется в «Герменевтике субъекта» – лекциях, прочитанных Фуко в Коллеж де Франс в 1981/1982 учебном году¹. Мы находим его во втором и третьем томах «Истории сексуальности», вышедших в 1984 г. В «Заботе о себе» есть отдельная глава, которая так и называется «Культура себя»². Публикатор «Герменевтики субъекта» Фредерик Гро (Frédéric Gros) отмечает, что она создает впечатление довольно скупого фрагмента из прочитанного в Коллеж де Франс курса, где понятие «la cultur de sua» представлено куда более масштабно³.

По свидетельству Гро, изданные в 1984 г. книги (речь идет об «Использовании удовольствий» и «Заботе о себе») не вполне удовлетворяли Фуко. Он будто бы планировал еще один завершающий том, в котором тема культуры себя могла быть развернута объемнее и без непосредственной увязки с проблематизацией сексуальности. О значении темы и самого понятия «культура себя» для Фуко говорит и то, что одна из пяти папок черновиков, в которые собирался материал курса, озаглавлена «Культура себя – черновик»⁴. Несколько позже наряду с «культурой себя» Фуко вводит понятие «письмо себя» (L’Écriture de soi).

В «Герменевтике субъекта» «культура себя», поскольку Фуко исследует эллинистически-римский «золотой век» ее, занимающий особое положение между классической платоновской моделью и более поздней – христианской, раскрывается с помощью ряда греческих и латинских терминов. Это «обращение к себе», «упражнение» и другие термины⁵ для обозначения более или менее специальных практик «представления», «исправления», «самопроверки». Центральным и более общим понятием в этом ряду является понятие «заботы о себе». По-гречески – επιμέλεια έαυτου (epimeleia heautou), на латыни – cura sui.

Что касается понятия «забота о себе», то его Фуко рассматривает как некое свое открытие. На значимость этой категории прежде обращали слишком мало внимания. В философской историографии первостепенное значение придавалось идее самопознания – γνωθι σεαυτον ⁶. Явным фаворитом в глазах исследователей был принцип познай самого себя. Но Фуко ставит gnothi seauton в подчиненное положение по отношению к «заботе о себе», epimeleia heautou. «Я думаю, – пишет он, – что вопрос epimeleia heautou слишком часто пребывал в тени, куда его задвинул престиж gnothi seauton, и пора его из этой тени вывести»⁷.

«Культура себя», хотя это понятие мы встречаем уже в первой лекции – появляется после заботы о себе; некоторое время оно существует как бы в «периферии» этого понятия и разворачивается не так стремительно. «Культура себя» выступает как метакатегория «заботы о себе». Уже в первой лекции Фуко подчеркивает, что «забота о себе» – это не отдельный принцип, что она «тянет» на нечто большее. «В понятии epimeleia heautou перед нами настоящий свод установлений, касательно способа быть, что делает его феноменом исключительной важности не только в истории понятий… но и в истории субъективности…»⁸

Согласно Фуко, о культуре себя имеет смысл говорить начиная с эпохи эллинизма⁹, когда она «полностью раскрывается… обретает подлинный размах…» «Требование озаботиться собой получило за долгое лето эллинистической и римской мысли, – пишет Фуко, – такое широкое распространение, что говорит, на мой взгляд, о появлении особой культурной целостности (culturel d’ensemble) – побуждение заботиться о себе, общее согласие с требованием заботы о себе стали признаками особой культуры (курсив мой. – Ю.А.), свойственной эллинистическому и римскому обществу, и вместе с тем событием мысли»¹⁰.

Фуко выделяет моменты, позволяющие квалифицировать свод положений и практик «заботы о себе» в качестве целостной и самостоятельной культуры. В одном месте лекций он оговаривается, что культура себя не является в его понимании законченным и завершенным понятием: выражение «культура себя» «я беру в кавычки, – пишет Фуко, – так как не думаю, что это слово можно употреблять как разработанное понятие, замкнутое на себя, закрытое и четко опреденное…» Чуть ниже он специально останавливается на основаниях, позволяющих использовать данное понятие: «Я не хотел бы, чтобы смысл употребляемого мною слова “культура” растекался без меры, а потому скажу так: мне кажется, можно вести речь о культуре, оговорив ряд условий.

•Во-первых имеется некий набор ценностей, хоть как-то взаимоупорядоченных, поделенных на высшие и низшие.

•Можно говорить о культуре, выставив вторым условием то, что эти ценности преподносятся как всеобщие и в то же время они доступны лишь некоторым.

•Третье условие… таково: их осуществление индивидом требует от последнего определенных действий, жестко регламентированного поведения…

•Четвертое условие, делающее возможным разговор о культуре, – это то, что доступ к этим ценностям обусловлен более или менее регламентированными процедурами и техниками, которые были разработаны, переданы, преподаны и с которыми соотносится совокупность понятий, представлений, теорий…»

«Мне кажется, – завершает Фуко, – что если называть культурой некоторую иерархизированную систему ценностей, которая доступна всем, но одновременно приводит в действие механизм селекции; если связывать с культурой… образование такого ценностного поля, доступ к которому возможен не иначе как посредством отлаженных техник, так вот, если все это называть культурой, то можно сказать, что действительно в эллинистическую и римскую эпоху существовала некоторая культура себя». Это «себя, – говорит Фуко, – вспахало и перепахало поле традиционных ценностей мира эллинской классики…»¹¹

Пьер Адо и понятие «культура себя». Спор с Фуко

Говоря о генеалогии понятия «la cultur de sua» у Фуко, неизбежно приходится обращаться к фигуре знаменитого исследователя-эллиниста Пьера Адо (Pierre Hadot). Адо занимает совершенно особое место в том нешироком круге филологов-классиков, на работы которых Фуко опирался. Источники Фуко, если речь идет об исследованиях античной культуры и философии, достаточно известны. Это работы Жана-Пьера Вернана, Поля Вейна, труды А. – Ж. Фестьюжера. Этот ряд может быть продолжен именами Эрика Доддса, Анри Марру, Илзетраут Адо. Это наиболее часто упоминаемые им авторы.

В числе этих известных имен Пьер Адо (почетный доктор Коллеж де Франс в бытность там Фуко) занимает особое место. Понятие «духовных упражнений», его общий подход к изучению античной философии произвели на Фуко довольно сильное впечатление. Адо говорил о том, что мы не научились правильно читать античную философию. Мы толкуем ее системно-логически, рассматриваем как сумму теоретических построений. Но ее необходимо понять как «упражнение», занятие, нацеленное на самопреодоление и самовосхождение, увидеть в ней комплекс не только интеллектуалистских, но и духовных практик.

Для обозначения духовно-практического «ядра» античного философствования Пьер Адо после некоторых колебаний, связанных со слишком большой ответственностью, налагаемой категорией «духовного», избирает понятие «духовных упражнений». Обычно это понятие возводят к Игнатию Лойоле. Но, по Адо, «…exercitia spiritualia Лойолы являются лишь христианским вариантом греко-римской традиции. Термин exercitia spiritualia засвидетельствован задолго до Лойолы – в раннем латинском христианстве, и он соответствует тому, что греки называли askesis».

Книга Пьера Адо «Духовные упражнения и античная философия»¹² была опубликована именно тогда, когда Фуко разрабатывал свой курс «Герменевтики субъекта». Это был 1981 год. Фуко успел познакомиться с ней до начала своего курса; он рекомендует ее слушателям, в частности, когда обсуждает проблему «заботы о себе» у Марка Аврелия. Впрочем, с концепцией Адо о месте и роли «духовных упражнений» в античной философии Фуко был знаком и до этого – по статье, опубликованной в «Ежегоднике V Отделения Практической школы высших знаний» в 1976 г. (на нее он также ссылается).

Проблематику Адо – тему духовных упражнений в античной философии – Фуко принял с нескрываемым энтузиазмом. Об этом вспоминает Арнольд Дэвидсон (A.I. Davidson), профессор Чикагского университета, а в начале 80-х годов член Совета института современной мысли в университете Париж VII. По Дэвидсону, появление темы духовных упражнений у Адо было связано с «проблемой строго филологической»: он хотел исследовать исторически постоянную тему «несвязности» античных философов¹³. В отличие от него, Фуко с самого начала помещает тему духовных упражнений в философский контекст¹⁴.

На разрабатываемое Фуко понятие культуры себя Адо, хоть и с некоторым опозданием, откликнулся¹⁵. В «Размышлениях о понятии “культуры себя”» – докладе, посвященном этой теме¹⁶, он пишет: «В статье, а затем в книге “Духовные упражнения и античная философия” я развил идею, согласно которой христианство переняло некоторые приемы духовных упражнений, практиковавшихся в Античности; все это, как мне кажется, привлекло внимание Мишеля Фуко. Я хотел бы представить… замечания, чтобы уточнить не сходства, а различия в толковании и в конечном счете в философском выборе, которые разделяют нас…»¹⁷

Линия размежевания связана с выбором исходных понятий: «То, что я назвал “духовные упражнения”, а Фуко предпочитает называть “техникой себя”, в его описании излишне настойчиво сконцентрировано “на себе”… [Но] стоическое упражнение (на которое так часто ссылается Фуко) на самом деле направлено на самопревосхождение, на то, чтобы думать и действовать в союзе с универсальным Разумом… Я понимаю мотивы, по которым Фуко обходит эти хорошо известные ему аспекты… “Универсальный Разум” и “универсальная природа” больше не имеют отдельного смысла. Следовательно, было целесообразно заключить их в скобки»¹⁸.

«Все замечания, которые я здесь изложил, – подчеркивает Пьер Адо, – имеют смысл не только в рамках исторического анализа античной философии, они нацелены также на определение этической модели, которую современный человек может открыть для себя в Античности. И поэтому я немного опасаюсь, что фокусируя свое толкование исключительно на культуре себя, на заботе о себе, на обращении к себе, и, определяя свою этическую модель как эстетику существования, Фуко предлагает чересчур эстетизированную культуру себя, то есть, боюсь, новую форму дендизма – вариант конца XX века»¹⁹.

Критика Адо очень важна, хотя и не всегда достигает цели. Возможно, это связано с тем, что Адо опирается на главы из «Заботы о себе», представляющие взгляд Фуко отнюдь не во всем объеме. Примечательно, что в «Герменевтике субъекта» Фуко чаще оказывается близок Адо: «В общей теме обращения на себя предписание “обратить взор на самого себя” не стало поводом для отказа от познания мира. Оно тем более не привело к появлению такого познания себя, которое было бы [лишь] исследованием субъективности… скорее имело следствием что-то такое, что можно назвать одухотворением (spiritualization) познания мира²⁰.

«Познать себя… распознать божественное в себе самом – это, на мой взгляд, главное в платонической и неоплатонической форме заботы о себе», – пишет Фуко. Вместе с тем он отмечает, что этих элементов – во всяком случае распределенных и организованных именно так – мы уже не встретим в других формах заботы о себе – в эпикурейской, стоической или даже неопифагорейской, несмотря на все проникновения между неопифагорейским и неоплатоновским направлениями²¹. Там эта «забота о себе» уже лишается того безусловно универсализирующего начала, в гораздо большей мере становясь культурой себя.

Вернер Йегер: Культура как Пайдейя. Антропологическая критика отождествления этих понятий

Даже если Пьер Адо был безоговорочно прав в своей критике толкования античной «культуры себя» у Фуко, на само это понятие стоит взглянуть из еще одного центра перспективы. Необходимо учесть те сдвиги, которые данное понятие производит в наших представлениях о ранней истории понятия «культура». Иными словами, на введенное Мишелем Фуко понятие культуры себя стоит взглянуть с еще одной точки. Этой точкой является греческое понятие «пайдейя» (παιδεία), которое входит в довольно сложные отношения и с как таковым понятием «культура», и с толкованиями культуры себя, предложенными Фуко.

Тема соотношения в античных практиках себя пайдейи и заботы о себе занимает в лекционном курсе Фуко довольно заметное место, хотя она могла быть представлена еще более объемно и значительно. По свидетельствам Гро, в папках с черновиками и набросками остался ряд невостребованных материалов, которые не вошли в итоговый курс. Среди достаточно объемных фрагментов, так и не попавших сюда, Гро упоминает подборку материалов о пайдейе. Вопрос о соотношении культуры себя и пайдейи Фуко затрагивает неоднократно. Для верного истолкования культуры себя он действительно очень важен.

Говоря о толкованиях понятия пайдейя, неизбежно вспоминают имя Вернера Йегера (W. Jäger). Сближение понятия о культуре с греческой пайдейей восходит, видимо, к немецкой классической филологии середины XIX в. Но именно Йегер придал этой связке культура–пайдейя чеканную форму²², которая с тех пор много раз воспроизводилась (должен признаться, в книге «Открытие идеи культуры»²³ я также попался в «силки» В. Йегера и только благодаря знакомству с «Герменевтикой субъекта» Фуко окончательно освободился от пут отождествления «культуры» и «пайдейи», навязанных им).

Среди античных понятий-представлений Йегер ищет, если так можно сказать, «кандидата» на незанятое место понятия «культуры». Такой категорией Йегер считает пайдейю (παιδεία). Первый том «Пайдейи» Вернера Йегера вышел еще в 1933 г. Второй и третий том появились в Оксфорде в 1944–1945 гг. (на французском языке книга вышла в 1968 г.). В том же 1945 г. в Нью-Йорке был переиздан первый том. К этому изданию²⁴ обращались американские антропологи – А.Л. Крёбер и К. Клакхон, чью острую критику вызвало Введение, в котором автор как раз и прокламирует основополагающее сходство пайдейи c понятием культура.

Во Введении к «Пайдейе» слова Йегера звучат как манифест: «Эта книга адресована не только ученому миру, но и всем, кто в наш век стремится сохранить традиции тысячелетней культуры…»²⁵ «В сегодняшнем расхожем употреблении мы понятие культуры… чрезвычайно тривиализируем… распространяя на все народы Земли, в том числе и примитивные… Слово “культура” скатывается… до уровня антропологически-описательного понятия, это больше не обозначение высшей ценности, не осознанный идеал. В этом расплывчатом и потускневшем смысле простой аналогии позволено говорить о китайской, индийской, вавилонской, еврейской или египетской культуре, хотя ни у одного из этих народов нет соответствующего слова и осознанного понятия для этого явления…»²⁶

«В конце концов это уже привычка – говорить о множестве догреческих культур, привычка, восходящая к позитивистскому безразличию, подгоняющему все чужое под европейские понятия и не замечающему при этом, что историческая фальсификация начинается с того момента, когда мы пытаемся вместить чужой мир в нашу понятийную систему, не приспособленную для этого по своей сущности»²⁷. Легко заметить, что это замечание относится к самому Йегеру, ведь сам он-то как раз и «подгоняет» греческое под немецкое, приспосабливая παιδεία к Bildung und Kultur. «Наше немецкое слово “Bildung” (образование), – проговаривается Йегер, – наиболее наглядным образом отражает сущность воспитания в греческом, платоновском смысле…»²⁸

Критикуя Йегера²⁹, Крёбер и Клакхон проводят черту между антропологическим пониманием культуры и тем ценностно-гуманистическим ее толкованием, которое сознательно ограничивает понятие о культуре «территорией» античной классики и всем тем, что сохраняет с ней преемственность. Впрочем, стоит отметить, что для целей «Герменевтики субъекта» Йегер мог быть не так уж плох. В «Пайдейе» есть глава – «Греческая медицина как пайдейя» – которая, безусловно, могла заинтересовать Фуко (комментатор «Герменевтики субъекта» отмечает, что Фуко мог быть знаком с ней по оксфордскому изданию).

Толкование понятия «пайдейя» у А. – И. Марру. Критика этого толкования у Илзетраут Адо

В 1948 г. появилась работа Анри Марру (Henri-Irénée Marrou) «История воспитания в Античности» (Historie de L’education dans l’antiqué). В ней идея пайдейи как культуры звучит, можно сказать, не так одиозно, как у Йегера. Вместе с тем работа Марру представляет собой трансформацию и развитие той же самой концепции. Правда, в отличие от Вернера Йегера, «размазавшего» пайдейю по всему античному периоду (хотя он и отмечает, что само это слово появляется лишь в V в. до н.э., когда оно означало всего лишь «уход за детьми»³⁰), Марру с самого начала связывает это понятие с эллинизмом.

«Мы подошли к самому средоточию нашей темы, – пишет Марру, обращаясь к понятию “пайдейя” в эпоху эллинизма. – Именно с этого момента изучение античного образования становится по-настоящему плодотворным… Образование, пайдейя, здесь уже не занятие ребенка, παις, с известной торопливостью снаряжающее его для взрослой жизни… она становится обозначением культуры, понимаемой… в том результативном значении, какое это слово приобрело у нас сегодня: состояние полного, осуществившего все свои возможности духовного развития у человека, ставшего человеком в полном смысле»³¹.

Марру помещает эллинизм «между цивилизациями πολις’а и Θεοπολις’а», видит в нем эпоху, «чьей отличительной чертой и является παιδεια»³². Это «цивилизация образования». Связывая понятие «пайдейя» не только с представлением о культуре, но и с современным представлением о цивилизации, Марру идет в этом отношении дальше Йегера. «Если мы, – пишет он, – попытаемся определить, как греки выражают понятие, которое передает у нас в его абстрактном значении слово “цивилизация” мы с удивлением отметим, что это также будет (ценой еще одного смыслового расширения) слово παιδεια (παιδευσις)»³³.

Если Йегер отмечал сходства «пайдейи» с немецким Bildung, то Марру в своем сближении понятия «пайдейя» с «культурой» и «цивилизацией» подчеркивает созвучие французским значениям. Персоналистический оттенок, свойственный слову «культура» во французском языке, «противостоит коллективистскому понятию цивилизации». Марру стремится подчеркнуть наличие некоего подобия этому у греков: «Хотя коллективным достоянием греков как раз и является такой идеал индивидуальной жизни, нет необходимости обнаруживать здесь также и форму жизни общественной, например полис»³⁴.

В истории рассмотрения пайдейи как культуры и цивилизации толкование Марру представляет, можно сказать, кульминационную точку. Следующий шаг в этом направлении подводит нас непосредственно ко времени курса «Герменевтики субъекта», т.е. к началу 80-х. Речь здесь пойдет еще не о самом Фуко, а об Илзетраут Адо (Ilsetraut Hadot). В 1980–1982 гг. она читает, можно сказать, параллельно с Фуко курс, посвященный свободным искусствам и философии в Античности. И в нем довольно много говорит о понятии «пайдейя». Как и последние работы Фуко, книга по результатам этого курса вышла в свет в 1984 г.

В работе «Свободные искусства и философия в античной мысли»³⁵ ключевые положения и выводы работы Марру подвергнуты довольно резкой критике. В ряде случаев И. Адо прямо заявляет, что заключения А. – И. Марру о статусе и месте понятия «пайдейя» почти ни на чем не основаны: «Многие частности утверждаются в самом общем виде, без малейшей опоры на какую-либо ссылку… а когда ссылка имеется, [то она нерелевантна, поскольку. – Ю.А.] речь идет по большей части об авторах императорской эпохи…» «Мы имеем очень мало сведений о… тех представлениях об общей культуре, которые могли бы быть в эту эпоху…»³⁶

Характерно, что если сам Марру считал, что ключевые трудности рассмотрения пайдейи происходят не от «недостатка материала, а [от] недостаточной аналитики»,³⁷ то Илзетраут Адо подчеркивает, что и материала для аналитики слишком мало. Его мало или даже совсем нет для тех широковещательных заявлений, которые позволяет себе Марру. «Я обратила внимание, – пишет И. Адо, – до какой степени зыбки положения, которые обычно принято высказывать по поводу системы воспитания и цикла свободных искусств в Античности… Было бы неверно обольщаться той уверенностью, с которой А. – И. Марру описал эллинистическое воспитание в своей “Истории воспитания в античности…”»³⁸

Илзетраут Адо: Пайдейя как «общая культура». Фуко об эмансипации «культуры себя» от пайдейи

В толковании понятия «пайдейя» Илзетраут Адо делает очень важный шаг – она интерпретирует эту категорию в свете понятия «общей культуры» (la cultur general). Пайдейя у нее – это «общая культура», сконцентрированная, главным образом, в сфере риторического образования³⁹. В противоположность Марру, «возвысившему» пайдейю до значения культуры и цивилизации вместе взятых, Адо скорее ограничивает содержание этого понятия. В эллинистическую эпоху, с которой Марру связывает максимальное расширение представлений о παιδεια, эта последняя все более попадает в сферу притяжения εγκυκλιος παιδεια. Данное понятие толкуется как «искусства, основанные на рассуждении».

Говоря о месте пайдейи, Адо в отличие от Марру отмечает не расцвет, а скорее кризис ее в эпоху эллинизма, выразившийся в скептически-недоверчивом отношении к ней. В одном случае Адо приводит в качестве примера заявление Эпикура, который в письме к Пифоклу советует своему ученику «лететь на всех парусах подальше от всяческой культуры (παιδειαν… πασαν)…»⁴⁰ Усилия должны быть сконцентрированы на нравственном воспитании, на приобретении мудрости, цели столь возвышенной, что она практически не оставляет места для других занятий. Между тем в пайдейе, связавшей себя с риторикой, остается мало места для моральной философии, «духовных упражнений» и практик «заботы о себе».

В эпоху эллинизма παιδεια все больше сдвигается к εγκυκλιος παιδεια – к энциклопедическому образованию и циклу свободных искусств, замыкается в этих рамках и теряет многие из прежних притязаний. Впрочем, ситуация часто выглядит крайне противоречивой. Можно признать, пишет И. Адо, что, например, «стоицизм должен был побуждать своих приверженцев к получению общей культуры, достаточно обширной, хотя и философски ориентированной, и то немногое, что известно о стоиках эллинистической эпохи, кажется, подтверждает это предположение. Однако так же легко можно отыскать в недрах стоицизма противоположное отношение к общей культуре»⁴¹.

Предложенное И. Адо толкование «пайдейи» как «общей культуры» (la cultur general) и понятие Фуко о культуре себя (la cultur de sua) оказываются взаимодополнительными. Адо, с рядом оговорок, конечно, склонна видеть в эпоху эллинизма кризис «общей культуры» или пайдейи. С этим тезисом стоит соотнести то, что о расцвете в эту же эпоху – но только уже культуры себя – говорит Фуко. В нескольких местах курса он обращается к вопросу об отношении практик заботы о себе и пайдейи. Поначалу «культура себя» располагалась в пространстве «пайдейи». В «Алкивиаде I» они еще не отделены друг от друга. Но затем «культура себя» выходит за рамки пайдейи и даже противопоставляется ей.

Забота о себе универсализируется – распространяется на все течение жизни и отделяется от педагогики⁴². Она теперь не для подростка, а для взрослого человека, и тем решительней выходит из-под «опеки» образования, все настойчивей медикализируется. Если «пайдейя» попадает во власть риторики, то «забота о себе» становится прерогативой философии. Внешне это размежевание выглядит как известное противостояние риторики и философии, в ходе которого сама философия тоже меняется: она все больше склоняется к тому, чтобы обрести свое определение, свой центр тяжести в чем-то таком, что называлось techne tou biou, т.е. в технике жизни, в искусстве, науке, существовании⁴³.

«В деле заботы о себе, – пишет Фуко, – философия больше не шумит, а по-дружески тихо советует…» Особенно контрастно оппозиция культуры себя и пайдейи, утверждает, как и Адо, Мишель Фуко, дана Эпикуром: «Культурное знание – Эпикур употребляет слово “пайдейя” – им кичатся, выставляют напоказ, похваляются. Таким знанием обладают хвастуны… Эта самая “пайдейя” свойственна краснобаям… Это то, что производят мастера словесного шума… Но Эпикур говорит, что философствовать надо для себя, а не для Эллады. И он противопоставляет это поведению тех, кто делая вид, будто занимается практикой себя, на самом деле думает только об одном: как бы выставить себя знающим и вызвать восхищение»⁴⁴.

Paideia – это «что-то вроде общей культуры, обязательной для свободного человека. И вот эту самую пайдейю Эпикур отвергает как культуру, “производимую мастерами словесного шума”». Он противопоставляет ей «физиологию» – и это совсем не пайдейя. Она paraskevei, готовит, снаряжает душу всем необходимым, она есть нечто противоположное пайдейе, заключает Фуко⁴⁵. Под словом «физиология» здесь полагается все та же «культура себя», которая в различных школах получает не только разные толкования, но и различные наименования. Одни говорят об epimeleia heautou, другие предпочитают термин therapheia, Эпикур же называет это имеющим теперь несколько иной смысл словом phisiologia.

Что это рассмотрение дает для понимания «cultura animi» Цицерона, и не только

В свете сказанного стоит взглянуть на известное выражение Цицерона о философии как cultura animi. Еще Йегер отмечал, что παιδεια римляне перевели как humanitas. Об этом же пишет и Марру⁴⁶. Адекватным переводом παιδεία стало слово «humanitas», но каково тогда место cultura animi? Думаю, ответ очевиден. Когда Цицерон во второй книге «Тускуланских бесед» говорит «philosophia… cultura animi est», то речь здесь вовсе не об образовании – παιδεία (отношение которого с философией полно противоречий). Речь идет о той «заботе» – cura sui, επιμέλεια έαυτου, история которой привлекает Фуко и которой он дает наименование la culture de soi.

Соответствием cultura выступает не пайдейя, а либо επιμέλεια, либо, даже в большей степени, θεραπεία. Фуко замечает, что Платон для «заботиться» употребляет глагол θεραπεύειν, у него много значений – попечение о здоровье, служение хозяину, отправление культа. Эти перекликающиеся со значениями культуры толкования дает и словарь: Therapheuein – это: 1) прислуживать кому-либо; 2) почитать кого-либо; 3) ухаживать за больными животными, растениями, (то, что соответствует значению «возделывать почву»)⁴⁷. Тут уже θεραπεία оказывается в большей степени соответствующей cultura, чем пайдейя или какое-либо другое понятие.

Сближая культуру и пайдейю, Йегер провозглашает пайдевтическое ее толкование. Это толкование аксиологическое, ценностное. Еще в 30-е годы Хайдеггер критиковал современную ему философию культуры за безотчетную склонность к мышлению в категориях ценности. В «Европейском нигилизме» он выдвигает эйдетическое (от «эйдос») толкование культуры, которое, разумеется, тоже пытается связать с греческой философией. Следуя по стопам Пьера Адо, Фуко находит иные возможности. Его «культура себя» насыщена терапевтическими коннотациями, ее понимание вполне заслуживает быть названным «терапевтическим».

Быть может, это и в самом деле лучше соотносится с комплексом представлений, которые существовали в эпоху эллинизма и поздней Античности. Но то, что это созвучно запросам и поискам, идущим от современности, кажется вполне очевидным.