Kitabı oku: «Семь сказок»
Первая сказка. Про гнома Ларса, что мечтал о полёте.
1.
Мои серебристо-серые с фиолетовой окантовкой мощные крылья работают чётко и уверенно. Скоростные показатели приближаются к показателям атакующего тетеревятника. В сердце нет ни тени страха, потому что стремительный полёт – это моё естественное состояние. Нежно-салатовые кудрявые макушки деревьев клонятся вслед каблукам. Вверх-вниз, вверх-вниз, держать ритм, следить за балансом, не потерять сапог, вверх-вниз, вверх-вниз… Поймал ветер, пошёл на бреющем… Если слегка притормозить и опустить вниз руку (баланс!!!), можно прямо на лету погладить новорожденные листочки. Только первый весенний лист может дать силы для полётов на много месяцев вперёд, на всю весну и даже лето, если грамотно расходовать запасы. А на осень и зиму нужно будет подзарядиться от первого пожелтевшего листа, это любому профессиональному летуну известно с рождения.
На ладони остаётся прозрачный маслянистый след, а в нос бьёт терпкий аромат, от него сладко ёкает под ложечкой, и хочется снова набрать высоту, мчаться, быстрей, быстрей, ещё быстрей…
Где-то далеко внизу между дубами и ясенями едва успевает подмигнуть ярко-синий весёлый глаз Внутреннего Озера… Не зови меня, озеро, я далеко, далеко и высоко, я не слышу тебя. Пусть те, кому не суждено познать счастье полёта, топчутся в бессилии по твоим берегам, а мне пора дальше, дальше, выше, выше…
Ворона ополоумела от изобилия тепла, света и голубого неба, шарахается в сторону, испуганно хрипя… Правильно, прочь, прочь с дороги, никакая ворона не смеет лететь мне поперёк пути… Эх, печёнки-селезёнки, сапог я всё-таки потерял… Да зачем мне сапоги, ведь у меня есть ажурные серебристо-серые крылья с фиолетовой окантовкой, я могу вообще никогда не спускаться на землю…
Быстрее… Ещё быстрее… Выше… Ещё выше… Солнце, я мчусь к тебе! Весна, я встречу тебя первым! Я всем расскажу, как ты прекрасна, Весна, если смотреть на тебя с высоты птичьего полёта! Нет, не птичьего, при чём тут глупые примитивные птицы? С высоты гномского полёта, гордого, стремительного, уверенного полёта гордого, стремительного, уверенного гнома!
О, Великие Боги и Мать-Природа, воистину мудрость ваша велика, а решения справедливы! И самым мудрым, самым справедливым решением было наделить гномов способностью летать! Кто ещё, как не гномы, способны понять и прочувствовать…
– Ларс!
Кто здесь? Кто смеет нарушать гармонию полёта? Кто не знает, что полёт требует полного, абсолютного, безусловного одиночества? Только одиночество способно взмыть в самую высь, только одиночество ничто и никто не может удержать на земле, только одиночеству даруются мощные серебристо-серые крылья с фиолетовой окантовкой… Быстрее, ещё быстрее… Выше, ещё выше… Солнце… Ворона… Зелёные макушки… Листочки… Листочки… Много листочков… Ветки… Я, что, падаю?…Нет, нет, пожалуйста, только не это, опять…
– Ларс, старый дурень, просыпайся! Опять в сапогах завалился! Мочи моей нет!
Пещера. Конечно. В бороде чешется. Конечно. Хоть и весна, а холодно ещё, во Внутреннем Озере как следует не помоешься, а дома поди воды нагрей на всех. Фрейя на свои космы весь кипяток изводит. А толку-то, как сидела в девках, так и сидит. Фрейя, тоже мне. Надо было Кастрюлькой назвать, может, соседи смеялись бы меньше…
– Опять руками всю ночь размахивал! Иди на улицу спи, коль неймётся руками помахать! А то пойду к Виндальву, попрошу, чтобы на следующую войну взял, там и намахаешься! Синяков мне, поди, штук двадцать наставил!
Ругаться? С кем, с Ану? Это примерно так же бессмысленно, как пытаться передуть ветер, перекричать водопад или перепить Вилле. Ларс поёжился и натянул одеяло на бороду. Никогда больше, никогда и ни грамма. Забыть дорогу в деревню к Вилле навсегда. Ладно, хотя бы на неделю. С ним, конечно, весело, но на целый вечер забываешь о Деле. А потом ещё на целый день, потому что после вечера в погребе Вилле день всегда насмарку.
– Вставай, чего укрываешься? Солнце уже высоко, завтрак стынет, а он валяется, хоть кол на бороде теши!
Голос у нее всё-таки… Странно, вроде, когда женился, голос серебряными колокольчиками в душе отзывался, а сейчас, через восемьдесят три года брака больше пилу двуручную напоминает…
Ларс сел на топчане, спустил ноги на каменный пол, один за другим стянул сапоги. С наслаждением пошевелил пальцами. Нет, в сапогах спать, конечно, не дело… Затекло всё, как ходить-то теперь целый день… Забыть дорогу к Вилле… По босым ногам протянул мягкий теплый сквознячок.
Да, подумал Ларс, наверное, всё-таки правильно, что они сделали деревянную пристройку у входа. Можно дверь открывать с самого утра, особенно если на улице солнечно и тепло… До сих пор немногие гномы из местных рискуют селиться наверху. Хотя последняя война в Приозёрье закончилась сто сорок два года назад, большинство семей так и живет во внутренних и нижних пещерах. Ларс помнил войну. Помнил, как задыхался в дальнем схроне вместе с другими детьми, как умолял старого Гуннара выпустить их наружу хоть на секундочку, всего за одним глотком свежего воздуха. Помнил, как через неделю их наконец вывели на поверхность, и он вдохнул полной грудью, и его тут же вывернуло наизнанку, потому что легкие заполнила густая смесь запахов горелой плоти и сожженного леса… До самой свадьбы Ларс жил, как и все, на глубине триста футов, и наверх лишний раз не поднимался. Но потом на ярмарке невест увидел Ану, хохотушку Ану, которая родилась далеко от Приозёрья, которая войну только по рассказам знала. Уж так она плакала под землей, так тосковала и чахла, что молодой супруг, скрепя сердце, подыскал домовую пещеру поближе к свету и воздуху. А сам – что ж делать – привык потихоньку. Дышать наверху полной грудью без рвотных позывов. А на старости лет согласился вот и на внешнюю пристройку.
И ничего, что зимой там ночует ледяной Нордри, но зато весной и летом Ану накрывает на стол, можно сказать, прямо в лесу… Вот сейчас, например, сквознячок принёс в тёмную спальню запахи перловой каши, варёного мяса, можжевелового чая, растопленного воска, мокрой коры, вязкой земли, и едва-едва уловимый терпкий аромат новорожденных листочков. Если немного сбросить скорость, опустить руку и провести ладонью по кудрявым макушкам деревьев…
– Па, ты, что, не встал ещё? Уже первый раз трубили, опоздаем! Обувайся быстрей!
Сынок Халвар. Младшенький. Как всегда, причёсан, прилизан и приятен в общении. Надежда семьи, что ж вы хотите. А кое-кто думает, что надежда всего народа, ни много, ни мало. Предложения какие-то по рацина… рицина… рацинализации ковки цепей и ожерелий предлагает. Носится с бумажками вокруг Совета Правителей с утра до вечера. И кто его там слушает, интересно. А бороду-то, тьфу, в три косы по моде заплетает. Куда катится Свартальфахейм… Чего ждать от поколения, которое каждое утро тщательно заплетает бороду в три косы? Забыли, что такое чёрный пот в забое, да кровавые мозоли в кузне… Молотки да кирки вам в руки, а бумажки ваши в огонь! Тогда и безо всякой рацинализации цепи будут прочны, ожерелья изящны, а мечи остры. И рудники работали бы, и шахты не заваливало… Нет, они всё по бумажкам линии чертят разноцветные да перед остроухими спины гнут. И бороды гребнями чешут. Тьфу. Ундины треххвостые. Рацинализаторы хре…
– Что? Па, я не расслышал. Ты все время под нос бормочешь, говори, пожалуйста, громче.
Халвар аккуратно отправил в рот ложку перловки, промокнул тряпицей нижнюю губу, чтобы, не дай боги, не капнуть на бороду, только что заплетённую и уложенную свежим воском волосок к волоску.
– Папа говорит, что пахать на тебе надо, рационализатор, – Фрейя налила чай в блюдце, вытянула губы трубочкой и с шумом прихлебнула.
Халвар поморщился.
– Да ты его не слушай, сынок, – встряла Ану, шмякнув Ларсу на тарелку кусок варёной оленины, – ты что, сам не видишь? Они вчера опять с Вилле полночи петухов по деревне гоняли, с утра два слова не вяжет…
– Ану, – укоризненно промычал отец почтенного семейства гномов, – давай не при детях…
– А что?! – взвилась мать почтенного семейства гномов. – Доченька твоя ненаглядная тебя любого обожает, хоть в вине, хоть в гов…
– Мама! – скривилась Фрейя.
– …а Халвар уже взрослый, и от него, между прочим, проку побольше, чем от тебя! – не унималась Ану. – Знаешь, сколько ему вчера Эно заплатил за рисунок новой наковальни? Пятнадцать золотых, пятнадцать, ты слышал? Тебе пять ожерелий сковать надо, чтобы столько заработать, пьяница!
– Ма, – укоризненно покачал головой сын, – не нужно опускаться до оскорблений. Во-первых, не рисунок, а чертёж. Во-вторых, папа у нас мастер старой закалки, ему новые технологии трудно воспринимать. А Эно всего-то на двадцать пять лет меня старше, у него мозг более подвижен. А в-третьих, время, па, время!!!
Дочь опять прихлюпнула чай, вытерла рот рукавом домашнего платья и погладила Ларса по плечу.
– Не слушай его, папа, у него от воска не только борода, но и мозги склеились. Неподвижно.
– А тебе, красавица наша писаная, давно пора усы сбрить, – процедил Халвар, – глядишь, на ярмарке невест кто и позарится.
– Если и позарится, то на тебя, – парировала Фрейя. – Ой, смотри, что это?! Капнул все-таки!
Она притворно всплеснула руками и ткнула пальцем брату в бороду.
– Что?! Где?! – переполошился Халвар и, конечно же, наклонил голову, чтобы разглядеть непорядок в косах. Фрейя торжествующе ухватила его пальцами за нос и сжала изо всех сил.
– Ай! – гнусаво заверещал Халвар. – Отпусти, идиотка! Синяк же будет!
– Фрейя, уймись!
Ану шлёпнула дочку по руке.
– Ему сегодня на Совет идти, а ты! Вся в отца, бестолочь!
– Да? А Эно говорит, что я – вылитая мама, – ехидненько улыбнулась Фрейя. – Такая же умница и красавица. Сиди, пап, я тебе сейчас сапоги принесу.
Ларс благодарно подмигнул дочери, усовестившись про себя за утренние мысли про кипяток и кастрюльку.
Халвар бросил тряпицу на стол, вскочил, с возмущённым грохотом отпихнул стул.
– Выдай её уже хоть за кого-нибудь, па! Пусть мужа своего за нос таскает! Я так больше не могу! Мне сосредоточиться надо, а она!…
– Халвар, успокойся! – Ану подтянула шнурки, крест-накрест стягивающие его куртку по бокам, что-то поправила на животе, сдула с плеча невидимую соринку. – Чай, не первый день с сестрой знаком, мог бы на её выходки внимания не обращать. Наклонись-ка, у тебя на макушке, кажется, листик запутался…
– Не обращать, – проворчал Халвар, снисходительно принимая материнскую заботливую суету, – легко сказать, не обращать… Я творческая личность, я должен о проектах думать, а она меня с мысли сбивает всё время…
По гномским меркам сын уродился почти великаном, целых три локтя с колпаком, мать едва доставала ему до подмышки. И в плечах он был не так широк, как полагалось бы кузнецу в двенадцатом поколении. Зато ноги на удивление прямые. И уши какие-то слишком аккуратные… Не острятся ли кверху?! Ларс испуганно моргнул. Привидится же всякая ерунда с похмельных глаз-то… Эх, такие ушки да дочурке бы… И ноги… И плечи… Что ж дочки-то у гномов все сплошь в отцов-то урождаются… Для отцов-то, понятное дело, дочки все красавицы, а вот для женихов… И ведь что странно, привередничают женихи на ярмарке невест, привередничают, выбирают покрасившее, а у самих-то потом все равно дочки рождаются, на них самих и похожие. А значит, чего привередничать-то? А они сами-то на кого похожие? На матерей, нет? Но ведь их матери на своих отцов похожие, а значит, что… У Ларса заболела голова. Отродясь он так много не думал. Особенно с утра.
– Ма, ну хватит уже, сколько можно, я не маленький, – Халвар отпихнул от себя руки Ану. – Ты мне еще сопельки высморкай в тряпочку.
– Не хами матери, – с непонятно откуда накатившим раздражением рыкнул Ларс.
Вроде всё как обычно. Но почему-то именно сегодня всё обычное раздражает. Интересно, не подмешал ли Вилле вчера чего в свою настойку…
Халвар обернулся, удивленно вздернул брови, но промолчал. Это было первое замечание воспитательного характера, услышанное им от отца за последние лет тридцать, если не больше. Впрочем, что взять с похмельного старика.
– Не ори на ребёнка, – прошипела Ану.
– Ребёнок, я, конечно, понимаю, что ты спишь и видишь себя в Совете рядом с Логмэдром, – вошла Фрейя с начищенными до блеска сапогами отца. – Но, думаю, тебе рановато еще готовить место для поцелуев верных подданных.
Халвар и Ану обернулись в недоумении. Фрейя невозмутимо прошествовала мимо брата и матери, будто не замечая их вытянувшихся физиономий, и поставила сапоги рядом с отцом. Ларс, запрокинув голову, сосредоточенно тряс надо ртом кружкой, пытаясь добыть со дна последнюю ягодку черники. Ему очень нравилось, когда Ану бросала в свежезаваренный чай горсточку каких-нибудь сушёных ягод, бруснику, чернику, клюкву… Терпкий вкус можжевелового чая оттеняется едва уловимой кислинкой, запахи причудливо смешиваются, мысли пускаются вскачь, хочется загорланить какой-нибудь старый марш и… И взлететь. После виллевской настойки взлетать, конечно, тяжеловато, а вот чаёк можжевеловый с черничкой прихлебнуть – это в самый раз…
– Чего?! – Халвару надоело молчать. – Чего ты несёшь, какие места для поцелуев?!
Фрейя скрестила руки на могучей груди и торжествующе хмыкнула.
– Прореху, говорю, на штанах сзади залатай. А то всё бородой в зеркало-то лезешь, а надо бы и задницу иногда…
– Чёрт! – Халвар схватился за штаны и завертелся волчком, пытаясь рассмотреть свой тыл. Ану, причитая, припрыгивала вокруг него. – Ма, да не мешайся же! Я сам! Уйди, я сам!
Ану отступила, Халвар исхитрился, извернулся, изогнулся и всё-таки рассмотрел. Разумеется, всё было в порядке.
– Тебя за Вилле надо выдать, острячка! – заорал Халвар. У него даже веснушки побледнели от злости. – Только ему под силу оценить твой искромётный юмор по достоинству!
– Типун тебе на язык! – всплеснула руками Ану. – Халвар, ну что ты такое говоришь?! Почтенной гномихе замуж за лепрекона!
– Да уж лучше за лепрекона, чем за напомаженного придурка с бородой в три косы, – фыркнула Фрейя.
– Что-то я не вижу толпу придурков, претендующих на такую завидную невесту!
– Все мои толпы за тобой ходят, красавчик.
– Дети, не ссорьтесь!
– Почтенные гномихи за столом рукавом не утираются и в носу не ковыряют!
– Халвар, не нервничай!
– Должна же быть в нашей семье хоть одна здоровая альтернатива твоему чистоплюйству.
– Фрейя, прекрати!
– Котелок на ножках!
– Халвар!
– Она первая начала!
– Вилле не лепрекон, – прокряхтел Ларс, натягивая сапог.
Все трое как по команде повернулись к нему. С минуту было тихо, а потом…
– А ты бы…, – угрожающе начала жена.
– Па, в самом деле..,– подхватил сын.
– Папа лучше всех знает, когда надо слово молвить, – подытожила дочка.
– Всё! – рявкнул Ларс. – Молчу! Умные все!
Он встал, взвалил на плечо любимый молот, схватил куртку и тяжело потопал к выходу. Молот Ларс никогда не оставлял без присмотра.
2.
…Почему же не получилось в прошлый раз? Ведь нашёл наконец удобную площадку. То, что надо. Ветка ни высоко, ни низко. Строго перпендикулярно стволу. Широкая. Нужно просто оттолкнуться, и… Может быть, потренировать первый прыжок? Недостаточно просто прыгнуть, нужно прыгнуть вверх. Да, точно. Если просто прыгнуть, то сила тяготения сразу тянет вниз со скоростью… скоростью… масса тела плюс масса конструкции… плюс поправка на ветер и температуру воздуха…
– … и тогда вторую и девятую серии ударов можно будет производить не тяжелым молотом, а три-средним, понимаешь, па, три-средним! Это значит, что в три раза уменьшается нагрузка на плечевой пояс и, соответственно…
…А может быть, нужно по-другому прикрепить руль? Конечно, всё дело в руле. Старый дурак, вертикальный хвост у рыб, а у птиц он горизонтальный! Что ж ты хотел, вот и получилось… Вместо того, чтобы вверх, пошел влево, прямо в ствол. А если бы рулём дал первый взмах, а не крыльями, он и придал бы необходимое ускорение вверх, Ларс, вверх, вот оно! Нужно срочно внести изменения в чертежи!..
– … и в результате мы получаем не пять, а пятнадцать ожерелий за смену, па! Ты понимаешь, что это значит?! Па? Ты опять меня не слушаешь!
Халвар с досадой швырнул в кусты еловую шишку, которой до сего момента увлеченно жестикулировал.
– Я предлагаю верный способ усовершенствования твоего рабочего процесса, КПД увеличится в три раза, а затрачиваемые усилия, наоборот, в три раза уменьшатся! Понимаешь, нет?! Ты сможешь за смену выдавать пятнадцать ожерелий! Посчитать, сколько это будет в золотых?!
Ларс хмыкнул и переложил молот с правого плеча на левое.
– Сынок, я тебе уже говорил. Прибереги свои идеи для Совета Бездельников. Руками надо работать. Руками. Заглянул бы в кузню ко мне да взял бы молот…
– Да?! – перебил Халвар. – А прогресс как же, по-твоему? Если все будут работать руками, кто будет работать головой?!
Ларс перешагнул грязный сугробик, невесть как сохранившийся аж до первых листочков. Наклонился, убрал с дороги сопревшее за зиму осиновое полешко. Поправил склонившуюся до земли ветвь бузины. Да, вот они, душистые нежные первенцы Весны, проклёвываются из маслянистых почек… Скоро-скоро весь лес окутает плотный зелёный покров, если сейчас не успеть, придется опять откладывать до осени…
– Прогресс, сынок, выдумали бездельники. Лентяи, которым лишний раз напрягаться не хочется.
Халвар аж подпрыгнул.
– Ну, ты, па!.. Ну, ты даешь!.. Да как же!.. Да ведь!.. А, да что с тобой разговаривать!
Сын в отчаянии махнул рукой и ускорил шаг.
– Что за семейка! Сестра дура, отец старый валенок, мать…
– Мать не трожь, – прорычал Ларс в удаляющуюся возмущенную спину. Халвар, не оборачиваясь, взмахнул обеими руками, словно крыльями возмущенно хлопнул. Воздух разорвал требовательный рёв второй трубы.
Ларс постоял, посмотрел сыну вслед, пока тот не скрылся за поворотом. Вздохнул несколько раз глубоко-глубоко, аж в ушах зазвенело. Эх, как же так получилось? Когда он его упустил? Почему Халвар, потомственный кузнец, обходит кузню отца, как будто это и не кузня, а какой-нибудь Камень Ундины? Может быть, потому, что как раз в то время, когда Халвару пришла пора браться за молот, его отцу в руки попали злосчастные чертежи?..
– Крылья или жизнь! – гаркнул хриплый голос прямо над ухом.
Ларс даже подумать не успел, как руки сделали всё сами. Вот только что молот уютно покоился на левом плече, а через мгновение он уже едва затормозил в полпальца от взлохмаченной медно-рыжей макушки.
– Айнар, – укоризненно прогудел Ларс, опуская молот. – Разрази тебя Тор. Что ты как маленький, Великие Боги. Я же мог тебе череп расколоть.
Сосед лукаво ухмыльнулся, дёрнув себя за бороду. Чёрную бороду, надо заметить, не рыжую. В кого Айнар уродился цветом бороды, вся деревня гадала уже не один десяток лет. Как первый чёрный волосок на подбородке у Айнара пробился, так вся деревня и задумалась. Поговаривали, что прапрабабка Айнара спуталась с лепреконом, а последствия её необдуманной страсти проявились именно в Айнаре. А точнее, в его небольшом – даже для гнома – росте, угольно-чёрной бороде и хитринке, затаившейся в глубине весело блестящих глаз.
– А ты не расслабляйся, сосед! – сказал Айнар уже своим привычным голосом. – Мало ли кто может твои мысли подслушать, хорошо, если я, а ну как кто-нибудь из Совета?
– И не думал я ничего такого, – Ларс мучительно покраснел и взвалил молот обратно на плечо. – Я думал, почему у них мода такая, в три косы бороду заплетать, а? В наше-то время такого не было…
– Ты мне-то зубы не заговаривай, Ларс, – скептически приподнял левую бровь Айнар. Как у него получается задирать только одну бровь, вся деревня тоже обсуждала, но не так активно, как цвет бороды. – Я, что, первую весну тебя знаю? Я, что, не отличу, когда ты думаешь о косах Халвара, а когда о…
– Айнар! – шикнул Ларс, покраснев ещё больше. – Хватит! Вон, смотри, Ингольды идут. У нас же кузни рядом, не дай боги, кто-нибудь из них… Пошли лучше быстрей. Ты уже точно в рудник опаздываешь, да и мне бы поторопиться.
По дороге бодро, плечом к плечу вышагивали четверо рослых, крепких гномов. Папаша Торгнир волок на левом плече такой же мощный молот, как у Ларса, а отпрыски тащили инструменты поменьше и полегче – и тоже на левом плече. Если б не размер молотов, издали Ингольдов вообще было бы невозможно отличить друг от друга. Аккуратно подровненные бороды, зачёсанные назад и схваченные шнурком в хвосты волосы, новёхонькие куртки с отделкой из оленьего меха, начищенные сапоги. Тканые штаны, Великие Боги, тканые штаны! Не из грубой кабаньей кожи, и даже не из тонкой ягнячьей, а тканые, выписанные аж из самой столицы, не иначе. Ближе, чем в Черногорье, тканые штаны не купишь. А может, кто знает, с Ингольда станется, он свои штаны от самих светлых альвов выписал, от производителя, так сказать.
Ларс считал тканые штаны ненужной роскошью. Для мужчины, по крайней мере. Подумаешь, «вентиляция». В кузне можно вообще без штанов работать, обмотался тряпицей, ежели стесняешься кого, и всего делов-то. В лесу и дома и так не вспотеешь, даже летом ветерок и пещерный холодок забираются куда надо. В крайнем случае, в кожаных штанах дырочек шилом можно навертеть для «вентиляции».
Кроме размера и веса молотов у Ингольдов различалось разве что количество золотых цепей, бряцающих по груди в такт их уверенному маршу. На шее главы семейства можно было насчитать четыре цепи разной толщины и длины, у его старшего сына – три, и так далее по убыванию до младшего. Жена Торгнира, длинноволосая Мэрит, свои золотые цепи и ожерелья не считала.
Последний грязный сугробик жалобно чавкнул и закончил бренное существование под сапогом кого-то из молодых Ингольдов. Ларс подумал, что вот так, вчетвером и плечом к плечу, на дороге тесновато, можно было бы и попарно пойти, или вообще по одному, кому как удобнее.
– Полюбуйся-ка! – прошептал Айнар, ткнув Ларса локтем в бок. – Вот она, гордость кузнечной артели! Кто шагает дружно в ряд – наших Ингольдов отряд. Кто продаст отца и мать – мне ли вам напоминать…
– Пойдем, Айнар, – Ларс отвернулся, – ну их…
– Ларс! – окликнули сзади.
Ларс попытался сделать вид, что внезапно оглох и ослеп.
– Эй, Ларс, погоди!
Ингольды дружно прибавили шаг и догоняли легкой рысцой. Золотые цепи подпрыгивали выше и выше, у Торгнира одна запуталась в бороде, он на ходу попытался её выпутать, но ничего не получилось. Сложно, видимо, держать общий темп, контролировать молот и ковыряться в бороде. Ларс и Айнар незаметно переглянулись. Ларс пожал плечами. Айнар насмешливо задрал бровь.
– Будет деньги в долг предлагать, бери, – прошептал чернобородый, – в крайнем случае, отдашь халваровскими чертежами. Почем они нынче идут? По пятаку?
Упоминание о деньгах еще больше испортило Ларсу настроение. Он и так уже был должен Ингольдам… Кругленькую сумму. Срок, правда, истекал еще не скоро, через три месяца и двенадцать дней. К тому времени Ларс рассчитывал…
– Ларс, дружище!
Торгнир даже молот на землю поставил, чтобы было сподручнее сжать Ларса в объятиях. Отпрыски одновременно широко улыбнулись и хором произнесли:
– Здрас-те!
Ларс напрягся в дружеских тисках Торгнира, но на всякий случай вежливо похлопал коллегу по спине. Мало ли, чем может быть вызвана такая подозрительно бурная радость от встречи. Обычно Ингольды не утруждали себя излишней приветливостью. Конечно, заказы расписаны на полгода вперёд, работы невпроворот, где уж тут о вежливости помнить. Может, и впрямь долг решил стребовать. Поэтому и стелет мягко.
– И вам не хворать, – не менее лучезарно осклабился в ответ Айнар. – Прекрасная погодка, не правда ли?
– О да, погодка замечательная! Весна! – Торгнир двумя руками распутал наконец бороду, уложил цепи на груди в надлежащем порядке и опять взвалил молот на плечо. – Мальчики, идите вперёд, разводите огонь, готовьте инструменты под заказ номер пятьсот восемьдесят шесть, я сейчас подойду.
– До свидания! – рявкнули отпрыски и, не дожидаясь ответа, дружно замаршировали дальше.
– Великий Дьюрин, – протянул Айнар, глядя вслед младшим Ингольдам. – Сто лет тебя знаю, Торгнир, и не устаю восхищаться. Вот это воспитание! Тебе бы драконов приручать, честное слово. Раз уж с тремя сыновьями справился, то драконы тебе раз плюнуть. А бороды-то какие аккуратные, загляденье просто, никаких тебе косичек…
– Ну что ты, – скромно потупился папаша Ингольд, – просто у нас хорошее взаимопонимание. Я попросил мальчиков постричь бороды, они и согласились. Длинная борода мешает работе. Работа – это главное для мужчины. Ответственность за семейное дело, – в голосе лучшего кузнеца артели звякнул металл. – Трудовая честь рода – это для моих мальчиков не пустые слова. Уважение к традициям… СИНДР!!! – без малейшей паузы вдруг заорал он. Айнар аж подпрыгнул, а Ларс, еще больше помрачневший при словах о трудовой чести рода, крякнул от неожиданности. – А ну-ка переложи молот! Переложи, я тебе сказал!
Младший Ингольд от отцовского окрика споткнулся, сбился с ноги, получил подзатыльник от старшего Сверра, пинок от среднего Снора, поспешно переложил инструмент с правого плеча на левое. Смешно подпрыгнул несколько раз, пытаясь опять попасть в ногу с братьями. Так и скрылся за поворотом, подпрыгивая.
Айнар пригладил бороду, пряча улыбку. Торгнир, кажется, немного смутился.
– Младший, – как бы оправдываясь, пояснил он, как будто ни Айнар, ни Ларс не знали о последовательности появления его отпрысков на свет. – Забывает иногда элементарные вещи.
– Ничего, научится, – утешил Айнар, едва сдерживая смех. – Ты, главное, напоминай почаще. И погромче.
Ларс взглянул на солнце. Ай-яй, опаздывать ни к чему. Надо бы поскорей выполнить все сегодняшние заказы и исправить чертежи…
– Да, ты прав, Ларс, – спохватился Торгнир, – опаздываем. Скоро уж третий раз протрубят. Пойдем, я могу и по дороге тебе все дело обрисовать.
Некоторое время трое почтенных гномов шли молча. Торгнир пару раз, покряхтывая, удобнее пристраивал молот на плече. Ларс хмуро молчал, мечтая о большой кружке горячего можжевелового чая с брусникой. Айнар тихонько насвистывал под нос легкомысленный мотивчик.
– Э-э, – не выдержал наконец Торгнир. – Айнар, тебе разве не здесь сворачивать?
– Нет, – как ни в чем не бывало, отозвался тот. – Я сегодня через кузни на рудник пойду. Новую кирку хочу у Эно заказать. Я бы у Ларса заказал – друг всё-таки, но у него сейчас столько заказов, столько, прямо вздохнуть некогда. Да, Ларс?
Старший Ингольд хмыкнул, но промолчал. Ларс промычал что-то неразборчиво.
– Да ладно, Торгнир, – миролюбиво сказал Айнар. – Говори о своем деле. Я тайны хранить умею. Да, Ларс?
Ларс споткнулся о выступающий из земли толстый корень. Покраснел. Застегнул куртку на животе. Расстегнул. Поправил воротник.
– Э-э-э…
– Вот и Ларс согласен, – перебил Айнар, не дав Ларсу закончить мысль. – Не стесняйся, Торгнир. Может, я еще и подскажу чего дельное. Хотя какой из меня, простого рудокопа, подсказчик лучшему кузнецу Приозерья…
– Ладно, Айнар, – махнул рукой Торгнрир, – хватит уже. Я понял, что ты не отвяжешься.
Он покряхтел, задумчиво пожевал рыжий ус, еще раз поправил молот.
– Женить я своих мальчиков надумал. И…
– О! – не удержался Айнар. – Всех сразу? А жен сколько на троих полагается?
Торгнир скрипнул зубами и сжал рукоятку молота так, что костяшки пальцев побелели.
– Айнар, дружище, – процедил он, – не будешь ли ты так любезен не перебивать? Мое время слишком дорого стоит, поверь, простому рудокопу такие деньги и не снились.
Айнар поскучнел, засунул руки глубоко в карманы и отстал на несколько шагов.
– Балабол, – фыркнул Торгнир, – лепреконское отродье. Прости, Ларс, я знаю, что ты выпиваешь иногда с каким-то лепреконом, как его, Вилле? Я лично лепреконам не доверяю. Облапошат, не заметишь, как без штанов останешься.
Ларс промолчал и опять взглянул на небо.
– Да-да, – спохватился Ингольд, – я быстро. В общем, так, Ларс, я уже сказал, что хочу женить ребят в этом году. Скоро ярмарка невест, помнишь? Сверр и Снор себе уже присмотрели кое-кого из Дальнегорья, выберут там… Неважно, чего тебе голову именами забивать, хорошие девушки из приличных семей. А Синдр, непутевый, все ворон считает. В Дальнегорье никто ему, видите ли, не по нраву, а в другие деревни ехать уже смысла нет, до ярмарки никак не обернуться. Так вот. Хочу я Синдра к твоей Фрейе посватать.
Ларс закашлялся. Айнар воспользовался случаем, догнал друга и со всей силы треснул ему между лопатками. Ларс продышался, отплевался и просипел:
– Спасибо, Айнар.
– Всегда пожалуйста, дружище, – чернобородый рудокоп опять пристроился рядом.
– Слушай, Ларс, – Торгнир раздраженно покосился на Айнара, – более выгодного предложения ты за всю свою жизнь не получал. И не получишь. Мы женим Синдра и Фрейю, объединяем наши кузни, пристраиваем дополнительную печь, твой Халвар составляет нам план производства, подкидывает пару изобретений, папаши старшей и средней невесток добавляют деньжат, и через полгода все заказы советников наши. Да что там советников – королевского двора! И я списываю тебе долг, – многозначительно добавил старший Ингольд, видя, что борода Ларса почему-то не выражает бурный восторг по поводу столь блестящих перспектив.
Зов третьей трубы смешался с дружным перезвоном молотов, молотков и молоточков. Между деревьями замаячили серые каменные стены кузниц. Гномы подходили к огромной поляне, вырубленной в лесу под кузни еще отцами-основателями Приозерья. До Внутреннего озера отсюда было не больше пятисот шагов, до Совета триста семнадцать, до рудника около тысячи, до деревни тысячи полторы, а до соседей отсюда пешком и вовсе не дойдешь. Удобное местечко для кузнечной артели, лучше и не придумаешь. Никто от работы не отвлекает, разве что заяц заполошный иногда проскочит или ворона сизаря с насиженной ветки выгонит прямо под чей-нибудь порог.
Из труб, а кое-где и из окон валил дым. Кто-то прерывистым нервным тенорком требовал немедля сменить подкову на задней правой ноге кобылы, в ответ ленивый бас советовал для начала эту кобылу похоронить, а уж новую подковывать, чтоб зря деньги не переводить. В четвертой кузне справа под бодрый ритм ударов на три голоса горланили непристойную песенку про ундину, которая выпросила как-то у старой вельвы ноги вместо хвоста.
Жила-была Ундина
Русалочьих кровей.
Хотела быть любимой,
Да хвост мешался ей.
Она и так, и этак.
Кидалась на парней −
И с берега и с веток,
Да хвост мешался ей.
Ха-ха!
Хе-хе!
Да хвост мешался ей!
– Не твои ли парни глотки рвут, Торгнир? – ухмыльнулся Айнар. – Им сейчас сам Один велел о бесхвостых ундинах думать. Женитьба ж на носу и надо бы…
