Kitabı oku: «Земля забытых фантазий», sayfa 2

Глава 2. И кикиморы мечтают о любви.

– Однажды люди перестали верить в богов, волшебных существ и всех сущностей, которых сами же до этого и придумали. И были изгнаны все волшебные существа и боги, и суеверия, и прочие плоды человеческой фантазии на край Вселенной. И стали они жить без людей… – Васька отпихнул учебник и тряхнул светлыми волосами. – Не буду я этот бред читать!

– Это ещё почему? – строго спросил его отец.

– Да потому что никаких людей не было! Где доказательства что они были?

– Мы и есть доказательства, – пожал плечами отец. – Домовые и лешие, кикиморы и Змей Горыныч… Откуда, по-твоему, всё это взялось? Люди придумали. Мы такие же, как люди. Кроме Змея Горыныча, конечно. У нас есть руки, ноги, голова, лицо… Мы даже называем себя людьми, чтобы не выяснять у кого в роду кикиморы, у кого домовые, а кто леший. Люди нас придумали такими же, как они сами. Ну, почти… – Фёдор вспомнил о зелёных волосах жены.

– Придумали, а сами? Куда они делись? – не унимался домовёнок. Его синие глаза уставились на отца и по хитрой физиономии было понятно, что на любое объяснение у него уже готово возражение.

– Так, прекрати мне это! Вот пожалуюсь на тебя Яге Антоновне! Живо за уроки, – стукнул отец ладонью по столу.

– Учи тут всякий бред, – ворчал домовёнок. – Завтра начнут рассказывать, что земля круглая, как яблоко… Может, это не люди нас придумали, а мы их. И это они на нас похожи, а не мы на них. А наш мир вообще не произошёл и не придуман, а просто всегда был. А Яга Антоновна очень старая. Она уже сама не помнит, что было, а чего не было.

Отец молча согласился с этим утверждением. Яга и правда была старой. Даже древней. Даже всегдашней. Возможно, она помнила само изгнание волшебства после принятия людьми массового и бесповоротного атеизма. Может, она в нём даже была виновата: столько народу поела за свою карьеру, пока служила Бабой Ягой. И можно ли в таком возрасте полагаться на память? Она уже, наверное, сама не знала, где у неё воспоминания, а где фантазии её склероза.

Когда Фёдор был маленьким домовёнком и ходил в ту же школу, где учится Васька, Яга уже была дряхлой. Но на пенсию упорно не уходила. Каждый год администрация школы пыталась почётно выпроводить её на отдых, заслуженный ещё пятьсот лет назад. Но Яга не поддавалась на уговоры и намёки. А применить по отношению к ней силу, пусть даже на законных основаниях, никто не решался. Каждое утро парковалась её избушка на курьих ножках в школьном дворе, а вечером уносила Ягу, теперь почему-то Антоновну, в лесную чащу.

– Папа! – в комнату вбежала раскрасневшаяся Лиза. – Смотри!

Она развернула глянцевый журнал и положила его на стол перед отцом. Васька тут же отодвинул учебник и перегнулся через стол. Фёдор отложил деревянную ложку, которую вытачивал, пока Васька делал уроки и посмотрел в журнал.

– Папочка! Мне очень нужна такая ступа! Очень, очень, очень! – Лиза сложила ладошки в молитвенном жесте и состроила на лице самую лучезарную улыбку, на которую была способна.

Фёдор посмотрел на картинку. На ней была изображена ступа розового цвета, глянцевая, с золотыми завитками и стразами, щедро разбросанными в цветочном орнаменте по поверхности.

– Ступа для полётов, модель 4361 розовая, мини, – прочёл вслух Фёдор. – Лиза, детка, зачем это?

– Фу, пааап, ну я же просила не называй меня Лиза. Зови лучше Лизбет, так модно.

– Зачем тебе ступа? У тебя же есть сапоги-скороходы…

– У-у, сапоги – это уже прошлый век… Что в них хорошего? Меняй набойки два раза в год. Зимой подошву противоскользящую приклеивай. В пробках стой… И у меня на правом сапоге тормоза барахлят, я же говорила, помнишь? И летом в них жарко. И они мне по цвету не подходят, я их, между прочим, за мамой донашиваю…

– Давай новые тебе купим. Нужного цвета. Маленькая ты ещё в ступе летать, – выдвинул отец последний аргумент.

– Чего это маленькая? У Катьки уже есть такая! А мы с ней одного возраста… – возмутилась Лиза, подбоченясь по-матерински и надув губы.

– Давай подождём следующей весны, – начал сдаваться Фёдор. – Зимой на этом всё равно не полетаешь. Замёрзнешь. Заболеешь.

– А вот и нет! – Лиза радостно перевернула страницу и стала тыкать пальцем в картинки. – Вот у неё есть стеклянный купол. Надёжная защита от дождя, ветра и снега. В комплекте метла с переключением скоростей и регулятором высоты. Ещё умный руль. И если брать до конца недели, то в комплекте клубочек-навигатор идёт…

– Клубочков в доме и так полно… Мама их твоя под цвет платьев с десяток набрала, – вяло сопротивлялся Фёдор.

– Да этот же розовый! Ну, посмотри! Он к ступе идеально подходит. И не хочу я сапоги-скороходы носить… Ты бы ещё печь самоходную вспомнил, что в гараже без дела стоит, – Лиза захлопнула журнал.

– А что печь? Когда снегом замело по самые окна, так мама твоя на печи на работу ездила. И ничего! Не упал её авторитет. Зато дорогу печью прочистила и не замёрзла. Пошла бы ты лучше в лес, грибов набрала, пирога испечём, – начал терять терпение Фёдор.

– Кому он нужен, этот пирог? В доме скатертей-самобранок на любой вкус. Разверни ту, что десерты готовит и ешь свои пироги, – обиженно заявила Лиза.

– Мала ещё с отцом так говорить, к себе иди! – прикрикнул Фёдор. Васька захихикал и высунул язык, дразня сестру. Тяжёлая отцовская рука тут же опустилась на его затылок, Васька ойкнул, зубы его клацнули.

– Оставшись без людей, волшебные сущности стали развиваться самостоятельно, – затараторил он. – Пап, а домовой – это волшебная сущность или суеверие?

– Вы же на прошлой неделе классификацию проходили, – напомнил отец, взявшись за ложку. – Забыл?

Васька уткнулся в учебник.

– А Васька смотрел передачи для взрослых по серебряному блюдечку, – сдала его сестра перед тем, как хлопнуть дверью.

Фёдор посмотрел на закрытую дверь. Пора было отдавать Лизку замуж. Девка выросла кровь с молоком. В голове ветер. Парни в деревне так и пускали слюни, когда она, гордо задрав подбородок, проплывала мимо. А почтения к старшим в девчонке никакого. Так и норовит всё сделать по-своему. Намучается с нею свекровь.

– Это правда? Ты смотрел взрослые передачи? – нахмурился отец, посмотрев на Ваську.

– Да я про китов только… У них ведь бывает период размножения. А что, если те киты, что держат нашу землю, надумают размножаться? – покраснел Васька. – Тогда весь наш мир перевернётся? А вдруг это произойдёт скоро? Ведь сейчас весна. Мы тогда умрём? И я?

Фёдор вздохнул. Васька был очень похож на него самого в детстве. Такой же любопытный и упрямый. Раздавая ему воспитательные подзатыльники, Фёдор иногда думал, что он сам себя лупит. Отцу Фёдора тоже приходилось краснеть перед Ягой Антоновной за сыновы проказы. Фёдор рос в традиционной семье домовых. Отец держал большое хозяйство, приучал к труду многочисленное своё потомство. Мать его с утра до ночи была при деле: хлеб пекла, одёжу детям шила, в огороде возилась. А как она рукава да подолы вышивала красными крестиками – залюбуешься! Фёдор часто вспоминал своё детство, братьев-сорванцов, тёплые натруженные материнские руки, рыбалку с отцом и коврики домотканые на полу…

Когда Фёдор вошёл в пору жениховства, познакомился он на болотах с кикиморой Любашей. Ох и девка была! Смелая и своенравная. Тело упругое, как наливное яблочко. Рубаха на груди так и норовила лопнуть с хрустом. Статная, высокая, глазища зелёные под чёрными бровями… Коса зелёная до самых колен висела. Такая у них с Фёдором любовь приключилась, что зверьё лесное разбегалось по норам, чтобы сраму случайно не углядеть.

Мать Фёдора как узнала, что он в невестки ей кикимору вести собрался, так и слегла. Плакала днями напролёт. Кто ж себе жену из кикимор берёт? Они к хозяйству не приспособлены. Вон в конце деревни Семён Косой женился на такой, так через три года и запил с горя. Даром что красива, кому она нужна эта красота? Щи ею не заправишь и на стол не поставишь! Отец тоже был против. В его роду домовые от самого сотворения чистой породой гордились. Так и женились на своих. Потому хозяйство их было крепким, а потомство многочисленным. Привести невестку против воли родителей в отцовский терем Фёдор не мог. Решил свой строить и отделяться.

Деревня Лукошкино издревле населялась семьями домовых. Стояла она на высоком берегу широкой и ленивой реки Синей. Терема в деревне сплошь были двухэтажные, крепкие, богато украшенные резьбой. Сады и огороды всегда давали урожай, даже в самый плохопогодный год. Каждый домовой держал большое хозяйство. Зажиточная была деревня. А всё потому, что никто так не умеет с домашним хозяйством управляться, как домовой. Иногда Фёдор думал о том, что люди теперь вынуждены сами заниматься хозяйством, без поддержки домовых. Как они справляются?

Фёдор тогда взял у соседа пять цыплят породы Ряба. Куры эти несли по три-четыре золотых полновесных яйца в год. Уход, правда, за ними требовался сложный и постоянный. Куры в еде были привередливы. Чуть что не по ним – ложились на спину, растопыривали когтистые лапы и демонстративно дохли, надрывно и протяжно испуская дух. В деревне мало кто с ними связывался: стоили цыплята дорого, хлопот было много, а прибыли можно было и не дождаться. Фёдор обещал соседу два яйца за цыплят, когда начнут нестись. Поселил птенцов в тёплом сарае, сенца им свежего в гнездо положил. Кормил с ладони, гладил по мягким пёрышкам. Рябы и выросли в заботе и ласке. Два первых яйца Фёдор соседу отдал, остальные на монетный двор в город свёз, обменял на деньги по государственному курсу и начал строиться.

Свой терем Фёдор поставил возле леса. Чтобы жене будущей ближе было к родне в гости ходить после свадьбы. Высокий получился терем, просторный. Будет, где детишкам резвиться. Окна резными ставнями украсил, порожки огородил перилами с завитками. Мечтал Фёдор о том дне, как войдёт в дом молодая жена, как заживут они ладком, хозяйство разведут, детей народят. Свадьбу сыграли шумную да пьяную. Гости столько пели и плясали, что на гуслях-самогудах лопались струны.

Первый год семейной жизни прошёл в любовном угаре. Потом Лизка народилась. От отца Лизе достались пшеничные густые волосы и синие глаза. В остальном девочка росла настоящей кикиморой, как её мать: к хозяйству непригодная, упрямая и капризная, одни наряды на уме. А через несколько лет Васька родился. Тот уж был копией отца: коренастый, вдумчивый, живность любил.

А Любаня сказала, что рожать больше не будет. Косу отрезала и волосы в чёрный цвет покрасила. Готовить так и не научилась. Выписала по серебряному блюдечку кучу скатертей-самобранок, на любой случай. Как Васька в школу пошёл, Любаня открыла в городе салон красоты и улетала в ступе туда на весь день. Бизнес есть бизнес. Фёдор молча вздыхал. Права была мама, когда плакала о не испечённых хлебах и не вышитых невесткой рубахах.

Фёдор не жаловался. Но иногда ему до боли в сердце хотелось, чтобы Любаня надела вышитую рубаху и сарафан, вместо новомодных платьев. Чтобы поставила тесто на пироги с грибами или малиной. И чтобы коврики на полу домотканые… И детей ему хотелось ещё бы пять-шесть.

Иногда Фёдор сам ставил тесто для хлеба в деревянной кадушке. Накрывал его любовно рушником. Тесто ведь живое и если не дать ему ласки и тепла, то хлеб получится низкий и тяжёлый. Фёдор вставал ночью, чтобы обмять руками лезущее из кадушки тесто. Утром он топил печь, когда рассвет ещё только-только розовил небесную кромку. А потом ставил хлеб в печь, приговаривая древний заговор, с каким ставила в печь хлеб его мать. И хлеб у Фёдора всегда удавался. Соседи открывали окна, чтобы впустить в дома румяный, с поджаренной корочкой аромат свежего хлеба. Аромат плыл в туманной дымке, мешался с петушиным рассветным кукареком и запахом зеленеющих садов. Фёдор отламывал горячую горбушку, обильно натирал её молодым чесноком и посыпал солью. Наливал из глиняного кувшина холодное молоко. Откусывал тёплый хлеб, запивал молоком и жмурился от удовольствия, как кот на солнцепёке.

От запаха просыпалась Любаня. Она приходила на кухню босая и растрёпанная. В её чёрных волосах за ночь отрастали зелёные листья. Они у всех кикимор в волосах росли. Даже у Лизки, хоть волосы её и не были зелёными от рождения. Любаня молча отщипывала кусочек мякиша, жевала. Потом доставала из шкафа салфетку для утренних завтраков, расстилала её на столе. На салфетке появлялась чашка с горячим новомодным кофе. Фёдор однажды пробовал эту горькую коричневую жижу и не понимал, почему Любаня повторяет эту пытку каждое утро. Любаня пила кофе молча. Она не любила утро. Потом она шла приводить себя в порядок. Становилась перед большим зеркалом и властно требовала: «Свет мой зеркальце, скажи…»

Матовая поверхность зеркала переливалась и начинала воспроизводить отражение. Раздавалось тихое хихиканье.

«Посмейся мне тут! Заставлю перечислять кто на свете всех милее в алфавитном порядке!» – грозила Любаня. Зеркало переставало хихикать, а Любаня принималась выдёргивать из волос наросшие там за ночь листья.

Потом все разбегались по своим делам. Любаня – на работу в город. Садилась в ступу и летела выше всех. Лихачила. Васька уходил в школу за знаниями и очередным синяком под глазом. Лизка упархивала на какие-то курсы или к подружкам. Школу она закончила, а замуж ещё не пристроили. Вот и маялась от чрезмерной свободы. К шестнадцати годам Лизка расцвела и по праву считалась первой красавицей на деревне. Только вот матери отговаривали своих сыновей от женитьбы на кикиморе. Можно было отправить Лизу в город, продолжать учёбу. Но её желание учиться растворилось в воздухе вместе с серебристым звоном школьного выпускного колокольчика. Мать Фёдора укоризненно качала головой, глядя на внучку.

Фёдор после завтрака шёл на конюшню. Сначала он разводил коньков-горбунков на продажу. Городские их хорошо брали. Коник компактный, умный, может летать при надобности. Потом, когда мода началась на стихописание и картиномалевание, стал разводить Федор пегасов. Крылатые кони были своенравны и вдохновение несли только при тщательном уходе. Могли долго капризничать и настаивать, чтобы поэт сначала неделю внимательно пялился на пустой лист, прежде чем нагоняли на него вдохновение своими крыльями. Приручить пегаса удавалось не многим, поэтому шедевры рождались редко. Пегасы сначала пользовались спросом, но потребность в них быстро кончилась. Стишками особо не заработаешь, а жрёт эта скотина как полноценный конь. На днях доставили Фёдору двух единорогов. Заморские кони были белоснежного цвета с длинными золотыми рогами во лбу. Гривы у них были шелковые, копытца золочённые. Фёдор пока не придумал, кому продавать это диво и зачем они вообще сдались. Так взял, на пробу. Красивые уж очень. Приглядывался он и к кентаврам. Но Лига Защиты Прав Меньшинств ещё не пришла к окончательному решению и не знала, относить ли кентавров к людям или к лошадям. Фёдор тоже не знал.

Лизина светёлка была отделана в розовых тонах: весёленькие розовые в цветочек занавески, розовые салфеточки, розовое покрывало и розовые наволочки на подушках. Множество мягких игрушечных зверюшек сидело, висело и лежало по всей комнате. Лиза уже не считала себя маленькой, но избавиться от игрушек не могла. Большое зеркало в розовой раме было самым часто используемым предметом в интерьере комнаты. Если бы зеркала могли спускаться ночью в пустую кухню, чтобы попить чаю после трудового дня и посплетничать о владельцах, Лизино зеркало оставалось бы в комнате, сославшись на жуткую усталость. Стоило Лизе оказаться в своей комнате, как зеркалу тут же находилась работа.

– Свет мой зеркальце, скажи, какой у меня рейтинг в нашей деревне? – девушка перекинула косу через плечо и провела по ней рукой. Коса у Лизы – загляденье! Волосок к волоску, густая, с золотым переливом, по всей длине толстая. Не то что у Катьки: не коса, а охвостье какое-то.

– Первая красавица, – привычно отозвалось зеркало.

– А в городе? Нет, нет, не говори… В прошлый раз перечисляло пять часов, – она взяла с комода серебряное блюдце и золотое яблочко, легла на кровать. – Катись золотое яблочко по серебряному блюдечку, покажи мне новый фильм Бабая, про Настоящих Мужчин.

Яблочко стало крутиться по блюдечку и скоро на его дне появилась чаща лесная, непролазная во всех подробностях. Из чащи торчали горные пики. Бархатный мужской голос за кадром мистическим тембром заговорил: «В самом сердце Центрогорья, там, где не ступала нога живого существа, расположено поселение Настоящих Мужчин. Никто ещё не проникал в него. Настоящие Мужчины никогда не выходят за пределы поселения. Это рождает множество домыслов, говорят даже, что их вовсе не существует…»

Голос лился и обволакивал. Лиза никогда не видела, как выглядит Бабай, снимавший мистические документальные фильмы, но голос его будил в Лизе что-то взрослое и любопытное. Она могла слушать его часами. Лиза пересматривала каждый фильм по многу раз и мечтала однажды посетить все эти удивительные места, о которых рассказывал Бабай.

Настоящие Мужчины никак не общались с жителями Земса, не вели торговлю. Их территория была закрыта для других обитателей. Самвсевидал категорически отрицал возможность такого поселения. В учебниках географии других стран об этом поселении тоже не упоминалось. Дело в том, что Настоящие Мужчины не были совсем уж изгнаны из человеческого мира. Иногда человеческие женщины выдёргивали их из забытья своими мечтами, а потом возвращали, проштампованных как «все мужики козлы».

Иногда чей-то юный мозг, переевший любовных романов, вдруг начинал верить в существование Настоящего Мужчины. Тогда, где-то в центре Центрогорья, мужчина стирал с себя штампы и татуировки, оставленные предыдущей владелицей. Снимал ярлыки. Натирал мягкой тряпочкой свои рыцарские доспехи, брал букет белых роз, придавал взгляду загадочную томность и поселялся в сердце юной мечтательницы. Потом, через годы и множественные попытки найти этого самого Настоящего среди обычных, она избавится от мечты о Настоящем, вернув мужчину обратно, увешанного ярлыками типа «все мужики одинаковы», «все мужики козлы» и прочее. Возможно, ещё оставит пыльный след своей изящной туфельки на сверкающем доспехе пониже спины рыцаря.

Мечты о Настоящем Мужчине свойственны женскому полу в любом уголке Вселенной. Но ни одна женская особь во Вселенной не может объяснить, что же это такое – Настоящий Мужчина и чем он принципиально отличается от обычного мужика. Потому жители закрытого поселения Настоящих Мужчин останутся потерянными во Вселенной, но без конца востребованными до тех пор, пока существует хотя бы одна женщина.

В комнату дочери заглянула Любаня.

– Лиза, твои заказы пришли, – она бросила на кровать большой свёрток. – Закажи мне молодильных яблок с доставкой, а то кончаются. И заканчивай бездельничать. Помоги мне на стол накрыть, ужин скоро.

– Угу, – отозвалась Лиза. Чего там помогать? Скатерть на стол расстелить? Лиза вздохнула, поставила фильм на паузу. – Катись яблочко по серебряному блюдечку, покажи мне ярмарку заморскую… Заказать молодильные яблоки, один комплект с доставкой, – сделала заказ Лиза.

После того как на почте стали использовать летучие корабли для доставки из-за границы, заказы стали приходить быстро. Раньше, когда их доставляли вручную (правильно было бы сказать «вножную»), посылку можно было ждать годами. Ковры-самолёты оказались ненадёжными, с них вечно соскальзывали и терялись посылки.

Почта за последние годы сильно изменилась. Говорят, Его Величество Кощей Бессмертный поставил во главе почтовой службы бывшего генерала. Уж за какие проступки Лиза не знала, но доставка с тех пор стала работать быстро. А раньше-то, как было? Почту доставляли почтовые голуби. Разносили письма и поздравительные открытки. Голубь – птица мелкая, посылку ей не потянуть. Пришлось одному такому голубю как-то доставлять любовное письмо с предложением руки и сердца. Пылкий влюблённый не смог уложиться в обычное письмо в полстраницы и накатал целую повесть, еле в конверт влезла. Голубь с этим посланием и взлететь не смог. Так и тащил волоком до счастливой влюблённой. Пока дотащил она уже и замуж за другого вышла и троих детей родила. Скандалище был! До самого Кощея дошли с претензией на медленную доставку. Ну царь-батюшка и принял меры, жить ему Бессмертному многие вечности и не кончаться.

Лиза развернула пакет и принялась рассматривать обновки. Там лежал брючный костюм из самого мягкого голубого шёлка, который только доводилось трогать Лизе. Не просто брючный костюм, а женский брючный костюм. Рубаха во всю длину была вышита розовыми драконами и экзотическими цветами. Вот это наведёт она фурор среди подружек!

Лиза встала и принялась натягивать на себя штаны. Это настоящий модный прорыв, ведь женщина в их Тридевятом Царстве даже представить себе не могла, что кто-то её в штанах увидит. Женщина должна носить платье, длиной в самый пол. Со всеми этими рюшечками, бантиками, вышивкой крестиками. На дерево в этих рюшечках не влезешь, быстро не побежишь. Удобства никакого.

Лиза надела шелковую рубаху и подошла к зеркалу:

Свет мой зеркальце, скажи…

– Папаня убьёт! – отозвалось зеркало.

– Не убьёт, мама заступится, – сказала Лиза, поворачиваясь во все стороны. – Как тебе?

– Я на стороне папани, – скептически отозвалось зеркало.

– Ничего ты не понимаешь, – фыркнула Лиза. – Косу обрежу, как мама. И покрашу волосы в чёрный цвет.

– Ну и будешь как мужик. Кто тебя замуж возьмёт? – зеркало усмехнулось.

– Очень мне нужен ваш замуж! Мне и на воле хорошо! – огрызнулась Лиза.

Лиза вернулась на кровать и бархатный голос Бабая снова полился из серебряного блюдечка: «Чтобы попасть в закрытое поселение, надо преодолеть тёмный непролазный лес, непроходимые болота и совершенно вертикальные горы. Поселение Настоящих Мужчин лежит сразу за логовом драконов, ревностно охраняющих свою территорию. Это трудное и опасное путешествие, но разве что-то может остановить горячее сердце в поисках Настоящей Любви?»

Лиза вздохнула. Ей было уже шестнадцать лет, а Настоящей Любовью и не пахло.

– Лизка, – в комнату просунулась лохматая Васькина голова. – Маманя ужинать зовёт. Чего это на тебе? – он принялся разглядывать новый наряд сестры. – Вот это батя тебе наподдаст! Пойду место занимать в первом ряду, – захихикал Вася и скрылся за дверью.

– Кыш! – Лиза запустила в брата подушкой. Что он понимает в современной моде?

Она встала, ещё немного покрутилась перед зеркалом. Ну и что такого? Папаня же сам штаны носит, почему Лизе нельзя? Кто придумал, что мужчинам можно, а женщинам нельзя? Что он вообще понимал в моде и удобстве?

Лиза спустилась в столовую. На столе уже была разложена скатерть-самобранка. Вечернее меню предлагало кашу пшённую с мясом, овощные салаты двух видов, сырники со сметаной, напиток ягодный. Самобранки имели один существенный недостаток: меню у каждой скатерти было предустановлено. И если бы семья хотела молочную рисовую кашу, то пришлось бы расстилать другую скатерть. Были самобранки для обедов с горячими щами, борщом на сале или ухой, сытным вторым блюдом, множеством закусок и киселём. Были самобранки праздничные, с изобилием сложных блюд. Были длинные свадебные скатерти, которые хранили в рулонах и одалживали родне. Были десертные скатерти, которые расстилали для посиделок с подружками. Такие скатерти украшались яркими цветами и узорной вышивкой. Любаня выписала самобранку с заморской едой, чтобы порадовать семейство экзотикой. Разбегающуюся со стола пищу ловили всей семьёй и больше ту скатерть не расстилали. Иногда, где-то под полом, ещё шуршало какое-то сбежавшее блюдо, но разбирать полы Фёдор не хотел. Ну невечное же оно. Пошуршит и перестанет. Ещё можно купить салфетку для перекуса или одинокого завтрака. Вам предоставлялась чашка кофе (какао или чая), маленькая булочка или бутерброд.

Лиза вошла в столовую и остановилась. Она чувствовала себя сказочной красавицей и готова была величественно принимать восторги. Рассевшееся за столом семейство уставилось на неё. Васька зажал рот руками, чтобы не рассмеяться и не вызвать огонь отцовского негодования на себя. Фёдор медленно закипал.

– Это что на тебе? – громыхнул он, сжимая в руке ложку.

– А что такого? – перешла в оборону Лиза.

– Немедленно сними! И чтобы я тебя в таком виде больше не видел! – Фёдор стукнул ложкой по столу.

– Почему?

– Потому что это – пижама, – спокойно вступила в разговор Любаня, намазывая толстый слой сметаны на сырник. – А в пижаме не принято являться к столу.

– Как пижама? – растерялась Лиза. – Там не было написано, что это пижама. Вот, – она подвернула край рубахи и прочитала на бирке под забавными символами, служившими далёкому народу буквами: – «Костюм женьський из ледяного шёлка можно носить снаружи брюки с длинными рукавами».

– Лиза, это пижама. Иди переоденься, – спокойным тоном сказала мать.

Любаня не понимала, почему злится Фёдор. Молодым разве не был? Сам же подглядывал, как Любаня в девичестве с другими кикиморами совершенно голая танцевала при луне на летнее солнцестояние. И никак этот факт его чувства не задел. То есть, конечно, задел, но совсем другие. В Лизке кровь молодая бурлит, ей хочется восторгов и обожания. Хочется быть самой красивой. Чего в этом плохого?

Лиза развернулась и выбежала из столовой. Её душили слёзы. Ну вот от мамы она никак такого не ожидала! Любаня была первой модницей на деревне. Это она первая обрезала волосы на городской манер. Она единственная из деревенских женщин имела свой бизнес. Её платья были на ладонь короче общепринятой длины и никаких рюшечек и красных крестиков на них не было. Деревенские бабы шептались и качали головами, глядя на Любаню. Лиза надеялась, что мать встанет на её защиту и они вместе закажут такой же костюм и для неё. А это, оказывается, пижама?

Она сняла обновку, бросила её на кровать и стала надевать домашнее платье. Зеркало на стене автоматически начало переливаться, готовое отвечать на вопросы. «И не вздумай даже! Молчи!» – зло зашипела Лиза. Зеркало снова превратилось в безжизненную матовую поверхность.

Приведя себя в порядок, девушка вернулась в столовую.

– А я говорю, мне это надоело! Девка впору вошла, пора замуж отдавать! У неё в голове бардак хуже, чем в её комнате! – бушевал отец. – Завтра же пойду к соседу договариваться. Их Егор вполне жениться созрел…

– Ох, папочка! – испугалась Лиза. – Он же рябой!

– Зато ты у нас удалась! – кричал Фёдор, стуча по столу ложкой.

Фёдор редко выходил из себя. Иногда стращал семейство для порядка, но гневливым не был. Сейчас же гнев его вышел из берегов и готов был крушить всё на своём пути. Так, двумя вёснами назад, вышла из берегов река Синяя, до тех пор тихая, как лесное болото. Ох и наделала она бед тогда, заливая терема и подворья крутящейся в водоворотах водой. А всё Любаня виновата! Это она баловала Лизку с самого детства. Всё дочери позволяла и ни за что не ругала. Девчонка ни дом убрать ни борщ сварить не умеет. Кому такая жена нужна?

– Нет, не отдам за деревенского, – спокойно сказала Любаня. Она взяла следующий сырник и принялась мазать его сметаной. – В городе ей жениха найдём. Из дружины. Или из бояр. Девка видная и приданое хорошее. Что она в этой деревне видит? Кур ваших да коней?

– Мамочка, я не хочу замуж, – испугалась Лиза.

– А тебя никто не спрашивал, – хором отозвались родители.

Плохо дело, раз они вот так хором… Согласие среди них было делом редким и во всех важных вопросах точку ставила Любаня. Но раз они пришли к согласию, да так быстро – пиши пропало. Лиза заплакала. Притихший Васька отчаянно жалел сестру, но влезть в разговор боялся. Да что толку влезать?

А потом родители созвали родственников. Каждый день приходили к ним гости то с маминой стороны, то с отцовой. Решали, куда выдать Лизку замуж. Предлагали знакомых парней из работящих домовых, Любанины родственники настаивали на представителе их болота. Лиза заперлась в комнате и объявила голодовку. Васька ночью носил ей еду, взобравшись на ветку напротив её окна.

Через месяц обсуждений Любаня заказала свадебную скатерть-самобранку на двести персон, и Лиза решила бежать. А что? В книжках героини всегда сбегали от родительского принуждения и всё заканчивалось хорошо. Чем она хуже? Перед Лизиными глазами возникла картина раннего летнего утра и зелёного луга. Идёт она по лугу в этом костюме, который никакая не пижама, а навстречу ей скачет прекрасный парень на белом коне. И это будет Самая Настоящая Любовь с Самого Первого Взгляда. И он встанет на одно колено перед ней и попросит её руки. А она скажет: «Да!». Не сразу, конечно, минуты через три. Чтобы не задавался. И солнечные блики будут вспыхивать искрами в её волосах. И любовь будет длиться вечно. На душе потеплело.

Лиза взяла в руки серебряное блюдечко. Как же она раньше не подумала об этом? Она пойдёт в поселение Настоящих Мужчин и там выберет себе жениха. Лиза представила, как идут они с женихом по городской площади, а люди вокруг удивляются их красоте. Сам Бабай все дела бросит и прибежит у неё интервью брать. А как же? Ведь в поселение Настоящих Мужчин ещё никто не проникал. Придумано – сделано.

Ночью Лиза нарядилась в голубой костюм (который не пижама), сложила в узелок необходимые в путешествии мелочи, взяла клубочек-навигатор и вылезла в окно. Она спустилась по дереву на землю и бросила клубочек: «Катись, катись клубочек, приведи меня в поселение Настоящих Мужчин».

Клубочек подскочил на месте и резво покатился за угол дома. Лиза пошла следом. Клубочек сделал вокруг дома круг и принялся наматывать второй. Лиза прошла с ним второй круг и остановилась. Клубочек продолжал кружить вокруг дома. Видимо, не знал маршрута. Ну и чёрт с ним! Центрогорье оно в центре находится, не промахнёшься. И Лиза направилась к лесу.

Лес рядом с домом был лиственный, светлый и нестрашный. Водились тут в изобилии грибы и ягоды, лешенята, да всякая мелкая живность. Лизу отпускали к бабушке на болота одну совсем маленькой, все знали, что бояться в лесу было нечего. Местный леший был мужиком добрым, за порядком следил. По болотам селились кикиморы, в лесном озере обитал водяной с дочерями-русалками. Все были друг другу если не родственниками, то сватами. Если не сватами, то кандидатами в родственники или сваты, если имелся на выданье сын или дочь.

Лиза шла по ночному лесу как по собственному саду. Она вспоминала разговор с родителями и вела с ними бессмысленный диалог. В голову тут же набилась куча умных мыслей. Они лезли без очереди и были одна другой умнее и складнее. Где они были, когда Лизе нужно было отстаивать свою точку зрения? Лиза мысленно доказывала отцу, что она уже взрослая. А мысленный отец соглашался и просил прощения.