Kitabı oku: «Подсказок больше нет. Роман», sayfa 2
Глава 2. КАЛИБРОВКА ПОФИГИЗМА
Следующее утро показалось Костику восхитительным. Он впервые за неполные девять школьных лет проснулся раньше будильника, в прекрасном настроении, чувствовал себя бодрым и выспавшимся. День обещал быть сложным: контрольная по алгебре, какой-то живодёрский норматив по физкультуре, а после уроков – поездка к бабушке с дедом в ближайший пригород, чего Костик всегда старался избегать. Кому сказать – засмеют: ему уже пятнадцать, а он ещё Котёнок-Костёнок и вынужден вежливо реагировать на глупейшие вопросы типа «почему так плохо кушаешь?» да «ой, отчего ты такой бледненький?» Отец и слышать не хотел от сыновей каких-либо отговорок. «Это ваша семья», – обычно басил он. – «И никаких срочных дел в день посещения стариков быть не может».
Костик ругал себя за чёрствость, в глубине души понимал, что дед с бабкой старенькие, часто болеют и, когда уйдут, он будет жалеть, что мало с ними общался, и жить какое-то время с острым неуёмным чувством вины. Ему каждый раз было стыдно за это маленькое предательство, но поделать с собой ничего не мог – каждое посещение сидел, нахохлившись, как мокрый птенец, хлебал чай с вареньем, при любой возможности игнорировал «стариковские беседы» и призывал стрелки часов скорее доползти до десяти вечера. И был счастлив, когда наступал момент долгожданного прощания и семья возвращалась домой в Петербург.
Но даже предстоящий вечер, грозящий заунывными разговорами, долгим обсуждением жизни «младшенького», свистом чайника на плите, тиканьем ходиков и каким-то неопределённым стариковским запахом в деревянном доме не мог испортить Костику его невероятное искрящееся настроение. Внутри поселилось чувство ожидания чего-то невероятно хорошего и даже затаённое ликование. Причина? Вроде бы причин нет. И тут в его мозг постучалась догадка: он хотел в школу. Хотел! Такое с ним последний раз было… никогда.
Улыбаясь сам себе, Костик прошлёпал на кухню.
– Салют, Рымники!
– Привет-привет, джибобище! – отхлёбывая кофе, сказал Антон. – Рановато ты сегодня. Обычно тебя не добудишься.
Мама суетилась с хлопьями и молоком, отец совершал свой утренний ритуал – читал газету.
Костик сел за стол.
– Слушай, Антоха, может, мне в соцсетях ник сменить?
– Ты серьёзно?
Костик был серьёзен.
– Я думал, это у тебя так. Шутка юмора.
– Вовсе не шутка.
Антон долго и сосредоточенно смотрел на брата. Ох уж этот фирменный Антохин взгяд – в самую глубь зрачков! Костик обычно не выдерживал, но сегодня… сегодня… Сегодня другой день.
– Да, пожалуй, сменю, – Костик принялся неторопливо намазывать масло на тост. – А знаешь, почему?
– Ну почему?
– Потому что я так хочу. Джибоб свободен и делает всё, как сам пожелает.
Антон включил телевизор, уменьшил звук, чтобы не мешать отцу.
– Так тебе, братец, теперь и советы не нужны. Что спрашиваешь тогда?
Костик всё ещё смаковал своё новое состояние. Было ощущение, будто бы его вместили в другое тело. Не втиснули, а именно вместили, и там ему хорошо и просторно. Как в рубашке на вырост.
– Спрашиваю почему? Да потому что, наверное, ХОЧУ знать твоё мнение. Когда расхочу, интересоваться перестану.
– Ну-ну, – хмыкнул Антон и отвернулся к телевизору.
* * *
В школе его встретили дружелюбно. Но, пожалуй, не все. Кабан настороженно смотрел на Костика, словно раздумывая, что с ним делать. А, возможно, и как он, новичок, может быть полезен лично ему. Костик вновь перевязал банданой запястье, и каково же было его удивление, когда он обнаружил, что Кэт тоже пришла с забинтованной кистью. Из-под рукава её чёрного свитера торчала горчичного цвета тряпочка с нарисованными черепушками, и Костик безошибочно определил: бандана.
«Та-ак! Я уже становлюсь законодателем моды!»
Завидев Костика, Кэт улыбнулась во весь рот и махнула ему рукой.
«Не дай бог втюрилась в меня! Ещё не хватало!» Костик не понимал, как относиться к своему подозрению, а, главное, что делать, если оно оправдается. Он оглядел Кэт. Щупленькая, чёрные волосы, словно вороньи перья, торчат в разные стороны. Личико, конечно, смазливое, но зря она глаза подводит чёрным карандашом, ей не идёт. Ниже его ростом – это хорошо, но как девушка совсем не в его вкусе – это плохо. Костины мозги заработали на полную мощность: надо было придумать стратегию поведения. Но Кэт развеяла его опасения.
– Слушай, Доб. Чего посоветуешь? У меня бой-френд дуркует. Сейчас вот прислал эсэмэску, что в клубешник больше не пойдет. Там, видите ли, контингент ему не тот!
Костик облегчённо вздохнул. Но в следующее мгновение почувствовал разочарование. «Могла бы и влюбиться, что ей, трудно?»
– Катюха, понимаешь, я вот дам тебе совет, ты ему последуешь, а потом меня же обвинишь, если что не так.
– Нет, ну что ты! Ты же больше в этом понимаешь…
– Я?! В чём?
– Ну что тебе, в лом совет хорошему человеку дать? А я, чесс-слово, так и сделаю!
Костик подумал, что после упоминания о бой-френде, ему стало невероятно легко общаться с Кэт. Никакого напряжения. Отлично, друг не помешает, пусть даже в юбке. Костик взглянул на её «парашютные» штаны и усмехнулся: у этой особы, небось, ни одной юбки в шкафу. Хорошо, что в новой школе, несмотря на престижность, демократично смотрят на гардероб учеников – никакой формы, ходите, в чём удобно. А с девчонкой даже как-то сподручней дружить, когда она в штанах.
Костик вспомнил Мишку, друга по прошлой школе, с которым они с первого класса были не разлей вода. Год назад Мишка уехал с родителями в Израиль, в далёкую тёплую Хайфу. Сначала Костик ежедневно общался с другом в сети, потом переписка «сдулась», что почти неизбежно при отсутствии реальных встреч, и в конце-концов свелась к редким «лайкам» под фотографиями. Костик пробовал вернуть былое общение, но Мишка отписался: извини, мол, болтать много не могу, учёба адская. И в «Скайп» перестал выходить. Пролетел год, но заменить друга так никто и не смог. Одноклассники оставались чужими или просто приятелями. «Приятелями», но не «друзьями». Может, поэтому Костик так легко – легче, чем предполагали родители, – отнёсся к идее перехода в другую школу.
Он разглядывал Кэт и к немалому своему удовольствию находил в ней Мишкины черты. Так же шмыгает носом, такая же смешная и угловатая.
Смотрит на него широко распахнутыми глазами, ждёт ответа на свой вопрос. Какой был вопрос?..
– Твой бой-френд правильно делает, что по клубешникам не ходит. И ты не фанатей. Там разное бывает, наркота и всё такое…
– Не-е, я к дури равнодушна. Просто куда ещё пойти-то?
– В кино сходите.
– Так скачать же можно.
– Глупая, в кино целуются. Кто ж там фильм-то смотрит!
Костик поймал её одобрительный взгляд.
– Слушай, Доб, я рассказала ему про тебя. Он в полном восторге!
– Ну, значит, буду другом вашей семьи.
Оба засмеялись и пошли в класс. Костик попытался представить целующуюся Кэт. Что ж, очень даже представил, ничего сложного. Только парня вообразить не смог.
Пока все рассаживались по местам, к Костику подскочила рыжая Рита Носова и затараторила:
– Мы собираем деньги на подарок географичке. У неё юбилей. А мы её любим. По сто рублей с носа. Во как любим! Да погоди ты, не лезь в карман, за тебя уже Хомяк сдал. Я вот спросить хочу: чё дарить-то?
– Так я откуда знаю? Я географичку вашу в глаза не видел, – удивился Костик.
Носова выглядела расстроенной.
– Ну, не знаешь. И что с того? Ты же джибоб!
Костик чуть было не расхохотался. Отлично! К нему уже ходоки за советами! В очередь!!!
– Прости, я не помню твоего имени… – глядя ей прямо в зрачки, как делал иногда брат, проговорил он.
Девочка задумалась, как будто выуживала из памяти собственное имя.
– Понимаешь, я ещё не придумала… Хочу из одного слога – ну, как у тебя… Ребята наши все короткие и звучные очень быстро разобрали… А как у вас девочек зовут?
Костик соображал, симпатичная ли она. Пожалуй да, только попа крупновата.
– Ну, как зовут… По-девчачьи. Тут уж сама, подруга.
– Ладно. Так чё дарить-то? – напирала Носова.
– Да мне пофиг. Я джибоб, забыла?
Рита восторженно проводила его взглядом. Костик подошёл к парте Хоменко и со стуком положил на стол купюру, напомнив самому себе деда, забивающего доминошного козла.
– Зачем сдавал деньги за меня? Я и сам могу.
Хоменко вздрогнул от удара ладони по парте и как-то грустно произнёс:
– Я не очень в курсе. Сказали, что тебе может оказаться пофиг. А нам около двух тысяч надо. На цветы и подарок… – он виновато взглянул на собеседника. – Назови чего-нибудь, и мы ей это подарим.
Ситуация показалась Костику абсурдной, но… до чего же… он копался в голове, пытаясь подобрать нужное слово… до чего же сладкой! Вынув вторую сотню из нагрудного кармана, Костик стукнул ею об стол.
– Географичку не знаю, но долгих ей лет, подарите настенные часы, – он повернулся к классу. – Слушайте меня, бандерлоги! Хотите советы получать – спрашивайте, это ненаказуемо. Только знайте… это для тех, кто в джибобы рвётся. Джибоб живёт своим умом! Запишите это и повесьте на видном месте.
В звенящей тишине Костик уселся рядом с Кэт.
– Я тоже хочу с тобой сидеть, но здесь Марьянка обычно…
– Ничего. Если придёт твоя Марьянка, уступлю.
Только он сказал это, вошла, почти одновременно с учителем, девочка, похожая на белку. Увидела Костика на своём привычном месте, заметно ссутулилась, погрустнела и направилась к свободной парте. Костик встал.
– Садись, Марьян. Джибоб женщин и детей не обижает.
* * *
Вторым уроком была физкультура. Возбуждённые после контрольной по алгебре ученики продолжали обсуждать варианты ответов в зале, выстроившись по росту и пользуясь тем, что учитель Вадим Анатольевич – долговязый лысеющий мужчина, прозванный школьниками Ватоль, – искал что-то в своих записях и всё никак не начинал занятие.
Костик с детства был спортивным. Ему легко покорялись и шест, и кольца, и турник. Подтягивался он без труда раз тридцать, а если совсем уж попыхтеть, то сорок пять – не рекорд, конечно, но тоже достойно. Обожал спортивные игры, был болельщиком биатлона, знал правила всех зимних видов спорта («даже бобслея», как однажды похвасталась мама подруге по телефону). Сам же, когда погода позволяла, брал сноуборд, ездил в Коробицино со своими «зимними» корешами. Сейчас он с досадой подумал, что «вне сезона» их компания практически не общается. Как будто за пределами питерских гор, проще сказать – холмиков, эти люди и не существуют, выходят из своих берлог только в снежные дни, на которые петербургские широты не очень-то и богаты, и растворяются в воздухе с закрытием подъёмников по весне. Странно, ведь странно, правда? Бывает, стоишь на горе – и не наговориться, не нахохотаться, хочется поделиться всем сразу, и только осознание того, что оплаченное время катания истекает быстро, заставляет всё-таки встать на доску. Чтобы встретиться уже внизу, в очереди на подъёмник, и вновь болтать о ерунде.
Костик остро ощущал нехватку своих друзей по сноуборду, особенно здесь, в новой школе, и никак не мог найти ответ на вопрос, почему они исчезают из его жизни с появлением первых проталин. И телефоны у всех под рукой, и живут в одном городе, а как-то не вспоминают друг о друге до следующей зимы. Он даже пару дней назад позвонил по одному номеру, записанному в мобильнике как «Колян гора». Хотел просто поболтать, рассказать о переходе в другую школу, снять нервное напряжение, но как только услышал в трубке удивлённое: «Чего тебе?», быстро перевёл разговор на тему креплений для доски и, получив ненужные короткие ответы, отключился.
Дружба – понятие внесезонное. И, как сказал классик, круглосуточное.
На уроках физкультуры Костику всегда всё давалось легко. Брусья – пожалуйста, шест – не вопрос, прыжки через перекладину – и это сдюжим. Был лишь один «субъект» в спортивном зале, с которым у него никак не налаживался контакт. Имя ему – козёл. В прямом и переносном смысле. По мнению Костика, это был снаряд, специально придуманный для того, чтобы дискредитировать его как спортсмена, выставить перед всеми на посмешище и, в довершение позора, оставить синяки на бёдрах, коленях и других немаловажных для полноценной жизни местах. Красотой этой даже и не похвастаешься по-пацански, она – свидетель твоей полной немощи перед его сиятельством Козлом, знак триумфа бездушного четвероногого чурбанчика над человеком. Впрочем, в его бездушии Костик стал сомневаться. Есть, есть у него душонка! Коварная, ехидная, смакующая мальчишескую трусость. Было в этом даже что-то мистическое. Как назло, девчонкам он покорялся без особого труда: разбежались, прыгнули, оттолкнулись руками о кожистую спину монстра, приземлились на мат, фасонно прогнув поясницу. Делов-то! А он, сноубордист, обычно стоит на старте долго-долго, не в силах начать разбег, нервничает, потеет, проклинает и физрука, и урок, и того, кто выдумал этот, с позволения сказать, спортивный – нет, настоящий пыточный снаряд. Потом всё-таки пересиливает себя, несётся на козла с уверенной мощью и в самую последнюю секунду словно обмякает, не в силах запрыгнуть на него, останавливается, будто перед стеной, или сворачивает в сторону, как строптивый конь, не желающий брать препятствие в конкуре. А однажды случилось ещё хуже. Он поборол свой невероятный, почти языческий страх перед этим козлищей, оперся руками, оторвался от пола, мечтая скорей перемахнуть через чудище, но в секунду отрыва что-то подломило его локти, загасило скорость. И через миг Котик неудачно приземлился на козлиный круп, больно ударившись копчиком и заработав неприятную гематому в деликатном месте. Но самым гнусным был громкий гогот одноклассников, навзрыд, до икоты, как будто смешнее в жизни ничего нет. До сих пор стоит в ушах…
Костик смотрел на чёрного козла в зале новой школы и чувствовал, что кошмар повторяется. Так бывает в ужастиках: монстр жив, добить не удалось. Последний кадр фильма как заявка на продолжение: I’ll be back! Грамотный сюжетный ход. Это же страшилище возродилось почти пафосно: по всему было видно, что оно новёхонькое, с фабрики, или откуда их там привозят? У Костика обострился нюх и зрение, ему чудилось, что он вдыхает запах «молодого дерматина», и глаза особо чувствительно улавливают недобрый блеск черной спины.
– Ну что, друзья, обновим снарядец! – словно в подтверждение его мрачных мыслей произнёс Ватоль.
«Обновим… Моей пятой точкой… И моей репутацией», – с грустью подумал Костик. – «Под дружеское ржание новоявленных корешей».
Он стоял почти в самом конце строевой линейки. Приступили к прыжкам. Сперва девочки – у всех получалось гладко, кроме одной, полненькой. Пацаны таращились на попы одноклассниц, хмыкали, подгоняли, словно кобылок, удалецким «гоп-гоп», потом очередь дошла и до них самих. Костик почувствовал, как взмокли ладони. Будь он проклят, козлище!
Вот в очереди перед ним три человека, два, один. И все без исключения перемахивают через ирода легко, точно и выверено, как будто играют в чехарду, и под ними мягкие спины приятелей.
– Следующий! Пошёл, пошёл! – замахал Костику физрук.
«КАКОГО РОЖНА! – закричало у него внутри. – Я ДЖИБОБ! Я не намерен делать то, чего не хочу! Это в корне противоречит принципам джибобства!»
– Вадим Анатольевич, – спокойно и с достоинством произнес Костик, отойдя в сторону к шведской стенке. – Я не буду прыгать.
– Почему? Как фамилия? – вскинул брови Ватоль.
– Рымник. Я новенький.
– Нога болит?
– Нет, не болит, – Костик выдержал интригующую паузу. – Я не хочу.
Кто-то присвистнул, девочки зашептались.
– Мало ли, что ты не хочешь! – физрук почесал пузо под футболкой. – Давай. Толчковой! Я подстрахую, не боись!
Костик присел на скамью.
– Я не боюсь. Я просто не делаю того, чего не хочу. Это мой принцип.
– Он джибоб, они такие! – с восхищением подала голос Кэт.
– Да мне-то что с того, какой он боб или кто там ещё! – взревел физрук. – Двойку захотел?
– Ставьте. Прыгать сегодня не буду. Завтра – может быть…
Бросив на Костика инквизиторский взгляд, Ватоль поспешил к столу, заваленному рулонами бумаги, пружинами от эспандеров, какими-то пакетами, сдвинул пятернёй весь этот хлам и открыл классный журнал.
– Ты думаешь, малец, физкультура это так, не главный предмет, можно наплевать? Ну-ну!
По шевелению его правого локтя Костик понял: физрук что-то торопливо и размашисто пишет.
В зале стояла тишина, ребята смотрели на новичка с уважением.
– Слушай, Костян, – прошептал Потехин. – Ты это, не ссорься с ним. Двойку в четверти влепит, как пить дать, а она тебе всю картину подпортит.
– Да я не ссорюсь ни с кем. Джибобы – мирное племя. Мы просто не терпим насилия над личностью в любом виде, а то, что сейчас происходит, – самое, что ни на есть, насилие. Не всегда удаётся делать в жизни только то, что хочешь, но что НЕ хочешь – уж точно НЕ делаешь, понимаешь? Ты свободен вот здесь, – Костик стукнул себя по груди. – Вот и вся философия. Проще простого.
Несмотря на полученную двойку и явно назревающий конфликт с учителем, Костик почувствовал себя настолько счастливым, что даже прикрыл глаза. Как он раньше не додумался до этого? Отец и дед искали эту свободу, он знал, – искали, потому что любили говорить о ней часами на кухне, ещё в старой квартире, не обращая внимания на него, маленького. А брат? Да наверняка! А всё оказалось просто: ты поступаешь так, как считаешь правильным именно в этот самый момент. Сиюминутная правда – она первична. Делай, если хочешь или считаешь нужным. Не делай, если не желаешь этого! Принимай решение, коли оно созрело в голове. Не принимай, ежели оно тебе в тягость. А её, тягости, и не может быть, не может! Ты – индивид и живешь по своим законам! А общество? Что ж, многие его правила вполне логичны, так почему бы ни следовать им? Найдётся что-то неприемлемое для индивида – ни секунды не задумывайся, просто иди своим путём, никому не мешая. Войны нам не надо: войны приносят дискомфорт.
Большим мыслям стало тесно в голове. Костик взъерошил волосы, оглядел зал. Девочки висели на брусьях, как мартышки, пацаны обступили турник. Ватоль понукал мальчишку, свисающего с перекладины, точно мятые выстиранные кальсоны.
Костик быстрым шагом подошёл к ним, дождался, когда сползёт вниз измождённый физкультурной пыткой «спортсмен», и, подпрыгнув, ухватился за холодную металлическую жердь.
– Рымник, можешь не стараться. Уже банан свой заработал. Вали, отдыхай, – пробасил Нэш.
Физрук кивнул очередному пацану, подзывая к турнику. Костик не отреагировал.
Хотел было сказать, мол, в данную минуту желает подтянуться, и попробуйте только помешайте! Но потом передумал что-либо объяснять толпе: джибоб никогда не оправдывается. И, почувствовав прилив какой-то небывалой силы, легко подтянулся пятьдесят раз. Побил собственный рекорд. Затем спрыгнул, потёр неспешно ладони, и вышел из физкультурного зала под завистливые взгляды одноклассников.
Бывают люди, в чьих головах будто заложен некий часовой механизм, который до поры до времени тикает себе спокойно, отбивает мерный такт, а потом вдруг раз – взрывается, как бомба, разнося на кусочки привычный жизненный уклад, выворачивает наизнанку мысли. И взрыв этот определяет все дальнейшие поступки и даже судьбу. Меняет, словно стекляшки в детском калейдоскопе, складывает новый рисунок. Именно это и происходило сейчас в голове Костика.
Добравшись до раздевалки, он застал там Кабана. От него изрядно несло куревом.
– Ты чего свалил с урока? – наклонившись и перешнуровывая ботинок, спросил Кабанов.
Костик отчаянно пожалел, что тот не был свидетелем его триумфа. Увы, ведь джибобы не хвастаются. Или… если они того хотят в данный момент…
– Ватоль влепил двойку.
– За что?
– Джибоб делает то, что хочет. Я не захотел прыгать через козла.
Кабанов усмехнулся.
В нём чувствовалось нечто такое, чему Костик пока не нашёл определения. Что? Сила – да. Джибобский пофигизм – безусловно. Хотя признавать последнее было не особо приятно. «И ещё – какая-то абсолютная… абсолютная…» – Костик так и не придумал, «абсолютная» что. Просто «абсолютная». Очень точное слово, а «что» – уже и не так важно.
Спросить Кабана, почему он сам прогуливает урок, Костик не решился. «Лишние знания джибобу не нужны», – оправдал он сам себя.
* * *
Весь урок химии, следующий за физкультурой, Костик пребывал в состоянии, которое он определил как близкое к «эйфории посвященности». То есть, по ощущениям, был на пороге невероятного философского открытия – в той мере, в какой он понимал значение термина «философское открытие». Что-то неуловимое вертелось в голове, какие-то обрывки статей из толстых отцовских журналов. Там было о смысле жизни, об исканиях, о постижении самого себя. Многие понятия казались Костику слишком уж серьёзными, скучными, он не особо задумывался над их глубоким смыслом. Поэтому поверхностное восприятие просмотренных «наискосок» статей угнездилось в его сознании в виде некоего сублимированного сгустка, наподобие бульонного кубика или лимонадного концентрата, который следовало разбавлять 1:2.
Он и пытался разбавить это нечто в пропорции 1:2 теми знаниями и опытом, что накопились за его долгие пятнадцать лет, но «разбавитель», выражаясь языком химии, на котором в данный момент вещала учительница, был слишком летучим, эфемерным. Вот оно, вот! Ещё мгновение, и Костик поймает за хвост ускользающий смысл того, что пришло к нему, но – ууупс! И в голове лишь химический осадок.
Костик тряхнул головой, вырвал из тетради листок и написал крупными буквами:
«Я, Константин Рымник, нашёл формулу истинной свободы».
Подумал, зачеркнул и вывел:
