Kitabı oku: «Маски трёх эпох. Том 2. Посланники», sayfa 7

>*<

Весь следующий день мы провели в поездках, пользуясь присланной императором каретой и знакомясь одновременно с людьми, городом и местными дорогами.

Визит в Коллегию иностранных дел, долгий и полезный для установления необходимых деловых и личных контактов, ничем особым не запомнился. Граф Кочубей отлично понимал наше положение не то чтобы подставных лиц, скорее не главных участников межправительственных переговоров, поэтому посматривал на нас с той изысканной снисходительностью, какую часто можно увидеть на портретах царедворцев. Он с вежливым поклоном принял в подарок «безделицу» – именной органайзер с шифровым замком и встроенным в крышку экраном видеосвязи с Шалорном. Убрал в сейф два намного более скромных «альбума» – такие же справочники и средства связи с Шалорном, но предназначенные для введённых в курс дела рядовых дипломатов. Выразил нам своё почтение и предложил кофе, от которого мы отказались, сославшись на дела. На этом аудиенция к обоюдному облегчению закончилась.

После Коллегии мы посетили дуайена⁷ дипкорпуса, шведского посла барона Штернинга, который жил в Петербурге больше десяти лет и отлично знал все тонкости местной дипломатии. Барон принял нас учтиво, но с проскальзывающими во взгляде опаской и высокомерием. Причину и того, и другого мы с Лантом очень хорошо понимали: в едва начавшую приходить в себя систему европейской дипломатии ворвались неизвестные игроки, вполне вероятно, авантюристы и самозванцы, но с невероятными техническими возможностями, превосходящими возможности любой страны мира.

Мы пили кофе, вели светскую беседу и ловили на себе неприязненные взгляды прислуги. Вокруг нас словно были толстые ледяные стены, возникавшие из полного неприятия чужаков, способности которых страшат своей непредсказуемостью.

Выходя из резиденции, мы впервые услышали за спиной сказанные шёпотом слова, которые потом сопровождали нас повсюду и произносились на всех языках, на которых говорили жители Петербурга: «слуги дьявола».

Сделав ещё несколько визитов к представителям дипкорпуса мы, устав от тряски кареты и от внешне светских, но выматывающих все нервы разговоров, вернулись домой. И увидели около яхты уже привычную картину – толпу зевак, которую удерживали на расстоянии от парапета присланные для охраны яхты полицейские.

Поднимаясь в шлюз, я заметила движения стоящих в толпе людей – они снова то испуганно крестились, то показывали нам фиги. Страх и любопытство создавали гремучую смесь, грозившую привести к взрыву. Нам нужно было вызвать как можно больше любопытства, одновременно сводя на нет страх горожан. Я вздохнула. На Гари было легче.

>*<

Императорская чета в окружении немногочисленной свиты прибыла в девять утра. За час до этого полиция и гвардейцы оцепили всю набережную аж до Адмиралтейства, вытеснив зевак на боковые улицы или, если позволяли владельцы, в расположенные вдоль набережной особняки. А зевак собралось много, причём как раз после оцепления. Все знают, что если улицу закрыли, значит там что-то интересное, а в то время ещё и безопасное, потому что террористов никто и в кошмарных снах представить не мог.

Мы с Лантом встретили венценосных гостей у шлюза и провели в гостиную жилого уровня, извиняясь, что парадные помещения наверху готовятся для официального приёма, который, если его величество дозволит, состоится десятого июля. По моему приказу робо-горничные в виде всё тех же античных статуй подали прохладительные напитки и вазы с тропическими фруктами, о которых на берегах Невы и не слышали. Ананасы, цитрусовые и всякие там персики выращивали к этому времени даже на Соловках, а вот привычные для нас киви не знали, не говоря уже обо всяких манго, маракуйях и карамболях.

– Как устроены эти куклы? – спросил император, с не совсем исследовательским, скорее с искренним мужским интересом рассматривая робо-горничную.

– К сожалению, не могу подробно объяснить, – извинился Лант. – Мы давно отказались от того, что у вас называют механикой. В роботах нет колёс, пружин и шестерёнок. Внутри них пучки жил, подобные мышцам и жилам в живых телах, а двигаются они не от завода, а от вырабатываемого особым устройством электричества.

– Я слышала, что у вас лакеи мужчины, но эти слуги в образе женщин, – обратилась ко мне императрица, с лёгкой ревностью поглядывая на робо-горничную. – Отчего? Таков обычай вашей родины или Лорна?

– Роботы не имеют пола и у нас обычно не очень похожи на людей, – осторожно объяснила я. – Но у вас подобный вид испугает жителей, поэтому мы выбрали для них такую внешность. Внутреннее устройство у роботов одинаково, различается только наружность. Разума они не имеют и не могут иметь, но умеют многое.

После угощения мы провели для императора и его приближённых небольшую экскурсию по жилому уровню яхты. Александр дольше всего задержался в рубке, слушая объяснения Ланта и разглядывая выведенную на стену физическую карту мира. Елизавете больше понравилась увитая зеленью гостиная, и императрица ненавязчиво выпросила у меня отростки особо приглянувшихся кустов.

Впечатлённые увиденным, венценосные гости с ещё бо́льшим любопытством спустились на лифте на технический ярус и прошли в гараж, где стояли три мобиля – два городских и один для дальних поездок. В углу, под плотными чехлами, прятались пока что законсервированные жилые трейлеры на случай, если нам всё-таки дадут разрешение на поездку по стране.

Городские мобили внешне напоминали довоенные представительские машины высшего класса – довольно тяжеловесные с виду, высокие, с большим просветом, позволявшим ездить по не очень-то качественным дорогам российской столицы. Передние кресла поворачивались так, что при желании можно было ехать и как обычно, глядя на дорогу и управляя машиной, и, если этого требовали обстоятельства и этикет, сидеть лицом к почётным креслам в глубине салона. Был там и бар с напитками, закусками и даже встроенным чайником. В закутке за креслами располагались два откидных сиденья, на которых могли ехать слуги или не особо знатные пассажиры. Под длинным капотом прятался не только небольшой двигатель – ему много места не требовалось, да и выглядел он просто герметично закрытой плоской коробкой, – но и довольно приличный запас платины на случай, если потребуется что-то срочно создать. Дверцы бардачков рядом с передними сидениями маскировали то, что биологи по аналогии назвали бы выводными протоками, а Лант, и я вслед за ним, стали называть выводами материи.

Мобиль для путешествий был больше и внешне напоминал микроавтобус на высоких колёсах. Внутренняя отделка его была простой, но удобной, в нём имелась даже крохотная душевая. Но пока этот мобиль нам совершенно не требовался, нужно было просто доказать, что и он, и парадные экипажи безопасны для людей.

Лант отдал с браслета приказ, и стенка гаража выгнулась, образовав трап, упёршийся в лестницу набережной рядом с уже существующим парадным шлюзом. По трапу вверх выехали мобили. До нас донёсся нарастающий гул любопытной и испуганной толпы. А дальше начались испытания.

Основной причиной демонстрации мобилей было не любопытство императора, а практический вопрос безопасности невиданных экипажей. Не задавят ли они людей? Не испугают ли лошадей? Не повредят ли здания? Для того, чтобы проверить всё это, на набережной установили деревянные препятствия – столбы, тумбы, заборы. А ещё привели нервных, то и дело всхрапывавших и пытавшихся встать на дыбы молодых жеребцов. Не испугаются они – и клячи останутся спокойны.

Мы с Лантом боялись намного больше собравшихся на небывалое представление зрителей. Боялись, потому что в отличие от них знали, что такое потерявшая управление машина. Даже то, что мобили разрабатывались лорнами с учётом всех возможных и невозможных проблем, нас не успокаивало. Но мобили с честью выдержали все испытания, больше часа нарезая круги по набережной и состязаясь с норовистыми лошадьми опытных кавалеристов.

– Смотри, – шепнул мне Лант. – Вон тот жеребец. Его уже несколько раз в пах кололи, чтобы взбесился, а он ноль внимания.

Это было правдой. Несколько человек то ли по чьему-то приказу, то ли по собственной инициативе пытались сделать всё, чтобы лошади, увидев мобили, понесли. Но выходило наоборот, и при приближении мобиля кони переставали всхрапывать, успокаивались и с любопытством поглядывали на негромко рокочущие странные повозки. Хорошо поработали зоопсихологи Лорна, подобрав внешний вид и цвет мобилей, продумав запахи и, что было самым важным, звуки. Негромкий рокот издавали не моторы, а особые устройства, работавшие сразу в трёх диапазонах – обычном, инфра- и ультразвуке. Всё вместе приводило к тому, что ни одна лошадь за время испытаний не взволновалась. Ну а вопросы аккуратной езды – насчёт этого мы с Лантом совершенно не беспокоились.

После своеобразного краш-теста, когда император спросил, что будет, если экипаж въедет в стену, и мы с Лантом демонстративно сели в мобиль и показали на своём примере, что вообще ничего (на скорости в десять километров в час это и не удивительно), Александр посчитал, что экипажи выдержали все испытания. И тут же изволил прокатиться в мобиле, причём вместе с супругой и двумя свитскими. Мы с Лантом выполнили его желание и часа два катались по городу в сопровождении десятка верховых офицеров, ехавших впереди и позади экипажа.

Император, наслаждаясь поездкой, решил одновременно побыть для нас гидом и показать достопримечательности Петербурга. В результате мы с Лантом окончательно уверились, что Петербург начала девятнадцатого века – очень тихий и для нас совершенно провинциальный город со множеством утопающих в зелени садов городских усадеб, чаще всего деревянных, только оштукатуренных под камень, и с пустырями и лужами даже в центре города. На одной из таких луж, в самом начале Невского проспекта, катались на самодельных плотиках мальчишки. Роскошные дворцы отражались в этой луже и не особенно влияли на общую картину.

К двум часам дня мы довезли императорскую чету до Каменноостровского дворца и смогли наконец вернуться домой, где восторженная и перепуганная Жюли не находила себе места, гадая, вернёмся ли мы вообще. Это же дикая Россия!

>*<

Следующую неделю мы не имели ни минуты свободного времени. Нам требовалось посетить послов, министров и сенаторов, и, разумеется, принимать ответные визиты. Единственное, что мы пока не сделали, – не были представлены вдовствующей императрице. Мария Фёдоровна летом жила в Павловске и в столице не появлялась, а нам было запрещено покидать Петербург. Возможно, и по той причине, что молодой император отстаивал своё право самодержца, неявно, но настойчиво отодвигая мать на вторые роли. Хватало того, что весь двор собирался у неё, а новых послов лучше подержать при себе.

Поездки по городу очень нас выматывали, как и необходимость постоянного общения с совершенно чуждыми людьми, относившимися к нам с плохо скрываемой неприязнью. Да и реакция обывателей на мобиль, пусть и предсказуемая, пугала. Люди всё так же боялись нас, и было уже несколько случаев, когда в мобиль кидали то какой-нибудь гнилью, то грязью и даже камнями. Благо, что ни царапин, ни разбитых стёкол в экипаже не могло быть в принципе. Другие послы не сталкивались с подобным, потому что их в случае чего сопровождала охрана, да и опознать карету без гербов не так просто. А наш экипаж был единственным не то что в городе – на всей планете.

Понимая, что с враждебностью горожан нужно что-то делать, мы с Лантом даже сходили в Николаевский Морской собор на воскресную литургию. При нашем появлении люди шарахнулись в стороны, позабыв о делении на «мужскую» и «женскую» половины храма, но вскоре успокоились, и по церкви пошли шепотки, что «чужеземцы-то, глянь, не бесы, святой воды не боятся». Стояли мы, как и полагается иностранцам, у самого входа, но выстояли всю службу и даже были окроплены святой водой – перепуганный священник очень постарался отметить «слуг дьявола». Когда все увидели, что мы не беснуемся, не дымимся и не проваливаемся сквозь землю, а даже кидаем в ящик для пожертвований серебряные рубли, люди немного успокоились. После службы священник, набравшись смелости, подошёл поговорить с нами и очень удивился тому, что я знаю две молитвы. Слухи о том, что мы были на службе, разошлись по городу с такой же скоростью, как до этого – о «бесовском корабле».

Лант, зная о моём отношении к церковным проповедям, ненамного более спокойном, чем у него – к резервациям Петли Времени и такому же, как у нас обоих – к рабству, потом с тревогой спросил, всё ли в порядке.

– Да, всё нормально. Священники разные бывают, у меня несколько знакомых есть, неплохие люди. Я отлично знаю, что они обычно говорят. Ритуал, только и всего. Если бы их по делам судить, а не по проповедям… Я не прислушивалась, а смотрела на архитектуру – это интереснее.

>*<

Визиты мы делали не просто так. Мы приглашали людей на первый официальный приём нового посольства, который собирались устроить вечером десятого июля. Приём этот был вопросом престижа, но планировался не очень большим – человек сто пятьдесят. С согласия императора приглашали мы не одних министров и послов, но и некоторых деятелей науки, в основном руководство Академии Наук и крупнейших учебных заведений. У нас для этого имелись свои причины.

За два дня до приёма, посетив одного из академиков, исполненного достоинства и похожего одновременно на Леона Буржа – важностью, и Николаса Гэотуэя – непрошибаемой ограниченностью, мы узнали, что ещё в июне в Петербург приехал знаменитый Паллас, совсем старый и больной. Не пригласить такого человека мы не могли и сразу поехали к нему.

Невысокий и высохший от полученных в долгих экспедициях болезней немец прослезился, узнав, что послы, о которых вот уже две недели гудит весь город, приехали к нему специально, чтобы пригласить на приём, и попытался отказаться – не столько из-за болезни, сколько из опасения оказаться ненужным среди высших лиц государства, приехавших развлекаться, а не говорить о чуждой для них науке. Мы уговаривали его, убеждая, что приём задуман не для развлечения, а именно для того, чтобы показать величие науки. Решающим аргументом стало обещание, что на приёме особо скажут о происхождении знаменитого «палласова железа». От такого старый учёный отказаться не смог.

>*<

В шесть часов вечера к яхте стали подъезжать экипажи и наёмные кареты. Мы с Лантом встречали гостей в роскошно убранном парадном шлюзе, который напоминал теперь самые богатые покои сказочного дворца. Обычно имитировавшие штукатурку стены переливались разводами полудрагоценных камней, искрились подсвеченными изнутри витражами в стиле Тиффани, но не из стекла, а из настоящих самоцветов. Робо-лакеи в золотых ливреях и с золотыми же лицами и волосами принимали у гостей плащи и накидки и презентовали каждому гостю футлярчики с золотыми, украшенными самоцветами наручными часами. Причём отделка футляров и часов ни разу не повторялась, а размеры циферблатов дамских часиков были с ноготь мизинца – небывалая для того времени вещь. Звучала негромкая музыка, в воздухе стоял свежий аромат цветов. Всё это великолепие поражало гостей с первых мгновений, особенно тех, кто бывал на яхте до этого. А потом они подходили к лестнице. Нет, не лестнице, а роскошному, в золоте, бархате и самоцветах эскалатору – невиданной доселе вещи. Эскалатор этот был в два раза шире обычного и сделан так, чтобы даже длинные трены женских платьев не застревали в нём. Эта «лесенка-чудесенка» окончательно выбивала людей из обыденного мира, унося в сказочные горние чертоги.

Ещё большее потрясение ждало всех наверху. И так казавшаяся невероятной оранжерея преобразилась, став то ли дворцом фей, то ли (что мы с Лантом и подразумевали, создавая всё это) торжественным залом высокоразвитой космической расы. Мы заранее изучили все архивы Шалорна и выбрали неизвестные на Земле, сказочно прекрасные образцы интерьеров.

– Дворцы Минбара, какими они должны были быть в идеале, – шутила я, создавая всё это великолепие. – Чувствую себя послом Дэленн. Гребень на макушке ещё не вырос? Правда, в фильме всё в сотни раз проще, а тут – слов нет!

Теперь же слов не было у гостей – как у императора с императрицей, так и у придворных и тем более у учёных и князя Баратаева с семейством. Мы, помня о достойном поведении нашего недавнего гостя, пригласили и его, даже смирились с присутствием его скандальной супруги. Сам князь и молодая княжна были нам важнее. К тому же князь любезно согласился взять на себя некоторые обязанности по развлечению гостей в самом начале приёма, когда мы были заняты.

Что такое встретить полторы сотни гостей? Это больше часа стоять у лестницы и улыбаться, улыбаться, улыбаться, не обращая внимания ни на то, что спина от поклонов уже горит огнём, ни на то, что скулы свело судорогой от улыбки.

Наконец мы поднялись в оранжерею. Гости, разбившись на группы, беседовали, угощались напитками и лёгкими закусками с расставленных среди зелени буфетных столов, с удивлением рассматривали трёхмерные голоэкраны, показывавшие подводные пейзажи с яркими рыбками и кораллами, воспринимая их настоящими аквариумами.

– Приветствуем вас на борту нашей яхты, – обратилась я к гостям. – Мы знаем, как много вопросов вызвало наше появление. Вопросов, связанных не только со страной, которую мы представляем, но и с тем, откуда родом мы сами. Надеемся, что небольшое представление даст ответы на некоторые из них. Добро пожаловать в наш маленький планетарий!

Фальш-стена за нашими спинами исчезла, открыв словно бы обзорную палубу теплохода с закруглённой передней частью, прозрачными стенами и потолком и рядами удобных кресел. Я подала руку императору, Лант – императрице, – приглашая их занять первые места этого зрительного зала. Когда гости расселись, началось подготовленное Шалорном представление.

Фальш-стена закрылась, отделив зал от остального пространства, стены и потолок потемнели, имитируя ночное небо, и зазвучал мягкий голос рассказчика. Этот голос предупреждал зрителей, что всё, что они увидят, существует в реальности, но здесь – всего лишь тени, образы этой реальности, дающие представление о величии Вселенной.

Следующий час мы с Лантом наслаждались великолепной голографической экскурсией сначала вокруг Земли, потом к Луне, Солнцу, планетам Солнечной системы (разумеется, не забыли упомянуть о поясе астероидов и железных метеоритах, выполнив данное Палласу обещание), и дальше, дальше, дальше. В этом времени даже волшебный фонарь не был ещё придуман, а объёмная, очень реалистичная голограмма казалась невероятным волшебством. Или чудом науки. В зале то стояла тишина, то раздавались восторженные или испуганные возгласы. Но всё представление было рассчитано так, чтобы не вызвать испуга даже у очень впечатлительных и нервных дам. А вот восторг от осознания величия Вселенной с её звездоворотами галактик, собранными в нити галактических скоплений, вызвать удалось даже у придворных трутней.

Наконец путешествие закончилось, стены и потолок просветлели, за ними переливались жемчужным светом петербуржские сумерки. Потрясённые люди молчали ещё минуты три. Потом раздались тихие вздохи и всё больше нарастающие аплодисменты.

– Невероятно! – вздохнул император, обернувшись ко мне, но видя не реальность, а растаявшую картину звёздного неба. – Невероятно!

Императрица вытирала текущие по щекам слёзы восторга. Плакали и некоторые мужчины. В это время мужские слёзы ещё не считались признаком слабости.

Гости выходили в оранжерею, не понимая, где они находятся и что происходит вокруг. В оранжерее их ждали столы с роскошным ужином, робо-лакеи стояли наготове, чтобы носить от фальш-лифта создаваемые техникой лорнов блюда, придуманные Коком специально для этого торжества.

Резкий переход от возвышенных, метафизических, как тогда говорили, вопросов Мироздания к приземлённой, пусть и очень изысканной кухне помог людям вернуть утраченное было душевное равновесие. На то мы и рассчитывали, планируя ужин после лекции.

За столом завязались живые, азартные разговоры, сразу и о еде – гости старались угадать, что им подали, – и о только что увиденном окне в бесконечный непознанный мир. Некоторые уже очнулись от потрясения и скептически замечали, что всё это обман, что в Писании об этом нет ни слова. Среди таких консерваторов были, как ни странно, и академики, но больше – экзальтированные дамы, начитавшиеся мистических духовных книг вроде «Ключа таинств».

– Величие господнего замысла трудно понять слабому уму человеческому, – подняв глаза к переливающемуся электрическими огоньками потолку, сказала сидевшая неподалёку от меня супруга одного из сенаторов. – Господь велик, и мы не в силах телесно постичь созданное им. Мы должны преклоняться пред замыслом божьим. Грешно искать ответы вне божественного Писания.

– А кто вам сказал, что Мироздание, картину которого мы созерцали не более часу назад, и которое видим воочию каждую ясную ночь, не часть замысла? – сварливым старческим голосом спросил Паллас; он совершенно забыл, что по чину не мог бы и присутствовать среди всех этих расфуфыренных царедворцев, и выглядел, словно ребёнок, у которого сбылась самая волшебная мечта. – Неужто крохотный мирок древних преданий величественнее показанных нам глубин Мироздания?

Готов был разгореться спор, и я, переглянувшись с Лантом, подала сигнал к перемене блюд. Это помогло, люди заинтересовались новыми кушаньями, а потом обратили внимание и на звучавшую в оранжерее музыку.

После ужина, когда гости встали из-за столов и разошлись по разным кружкам, где им подавали кофе, ликёры и коньяк (последний – мужчинам), ко мне подошёл один из академиков.

– Благодарю вас, вита, за оказанную честь. Но позвольте узнать: почему вы пригласили Павла Бакунина? – скрывая возмущение спросил учёный, указывая на худого мужчину лет сорока. В голосе академика проскальзывали знакомые нотки. Точно таким тоном говорил Николас Прайп Гэотуэй, доказывая бездарность Винклера или тупость Ланта.

– Он ведь тоже учёный и не из последних, – вежливо объяснил Лант.

– Учёный?! – возмутился седовласый академик. – Он не учёный, а невежа и грубиян, каких ещё поискать!

– Разве не он несколько лет был президентом Академии Наук, сменив на этом посту княгиню Дашкову? – наигранно удивилась я.

– А знаете ли вы, что он оскорбил всех, кто трудится на ниве чистой науки? Достаточно вспомнить, что он требовал от всеми уважаемых академиков отчёта, почему не собран сложнейший, уникальнейший прибор. Требовал, словно они мальчишки! И никакие увещевания, что прибор слишком сложен и в стране нет пока мастеров, кто мог бы его собрать, этот выскочка и слышать не хотел!

– Насколько помню, это был квадрант? И закупили его ещё полвека назад, – заметила я. – За это время младенцы стали академиками. И так и не приобрели необходимого знания, которым обладают мастера Германии?

Учёный возмущённо взглянул на меня, пробормотав что-то вроде «женщины никогда не поймут величия науки», и отошёл к коллегам, обсуждавшим вопрос, как флогистон⁸ влияет на увиденную ими структуру Вселенной.

– Деми, нам не нужны новые Прайпы, – шепнул мне Лант. – Следи за тем, что говоришь. Нам с этими людьми работать и работать.

Гости разъехались только в первом часу ночи, восторженные, ошеломлённые и в большинстве своём признавшие нас достойными вхождения в высший свет. Нажили мы и нескольких противников – главным образом мистически настроенных религиозных фанатиков.