Kitabı oku: «Стокгольм времен Астрид Линдгрен. История повседневности»

ВВЕДЕНИЕ

Много ли мы знаем о Стокгольме? Столица соседней страны – королевства Швеция, город, раскинувшийся на островах (стокгольмские шхеры)… Конечно же, родина Карлссона! Для русских читателей этот забавный герой Астрид Линдгрен стал частью их собственного детства, а благодаря ему полюбились и стокгольмские крыши.

Я иду в знаменитый музей шведской писательницы в Стокгольме – Юнибаккен. Сажусь в крохотный вагончик «Сказочного поезда». Гаснет свет, в наушниках зазвучал голос гида-рассказчика, все вокруг погрузилось во тьму, мы словно едем куда-то, и время от времени передо мной вспыхивает свет, озаряя чудесные миниатюрные макеты, которые изображают различные сцены из произведений Линдгрен. Вот Эмиль на своем хуторе, вот пожар в доме и братья Львиное сердце, а вот и Карлссон: болтается на ниточке, привязанной к пропеллеру, парит над Стокгольмом, и под ним – городские крыши, черные, будто лакированные, с трубами, лесенками, затейливыми переходами, мансардами… Целый ландшафт!

Карлссон – это стокгольмец. Тогда почему же в шведской книге «Столицы скандинавских стран» Стокгольм представляет Эмиль, крестьянский мальчик из южной провинции Смоланд? Дело в том, что Эмиль – любимый герой и самой писательницы, и читателей в Швеции и в других странах. Кроме России. Поэтому мы берем с собой в путешествие по городу нашего Карлссона, наиболее любимого нами с раннего возраста из всех героев самой популярной в России шведской детской писательницы, почти ровесницы века. Вместе с ним познакомимся с повседневной жизнью Стокгольма XX столетия, который именно за этот период времени превратился из небогатого, провинциального по духу городка в Интернет-столицу Европы, как назвал его американский журнал «Ньюсуик» на рубеже тысячелетий. Ибо Стокгольм времен Астрид Линдгрен – это, конечно же, город XX века.

Есть Стокгольм туристический, с его непременными атрибутами: сувенирными викингскими шлемами, расписными даларнскими лошадками, «Тре крунур» – тремя желтыми коронами на синих майках (цвет шведского флага), – с обязательным посещением Королевского дворца, музея корабля «Васа», этнографического музея Скансен… Такой туристический стереотип восприятия города подчас раздражает самих шведов. Когда в середине 1990-х годов издатель Клас Бриттон задумал новый, англоязычный, журнал «Stockholm New», специально для иностранных читателей, он ставил себе целью изменить это традиционное восприятие шведской столицы, показать Стокгольм и исторический, и современный, творческий, представить его национальную кухню, музыку, дизайн. Все это, кстати, действительно приобретает мировую известность.

Мы же расскажем о повседневности, о городской жизни и горожанах, об их буднях и праздниках. И, возможно, на нашей картине Стокгольм подчас предстанет с необычной стороны, – ведь в нем есть квартал под названием «Сибирь», прямо напротив Королевского дворца ловится много видов рыб, а над центром города можно пролететь на воздушном шаре, что запрещено во всех других столицах мира.

Рассказывая о повседневной жизни шведской столицы, мы будем обращаться к работам историков, социологов, этнологов, журналистов, опираться на личные впечатления. Не менее важным представляется образ Стокгольма в художественной литературе и искусстве. Кроме Астрид Линдгрен, есть ряд известных шведских писателей, создавших целую галерею литературных персонажей и оставивших нам очень непохожие и всегда притягательные картины Стокгольма. По ним мы сможем судить о том, как менялся облик столицы, и что именно выходило на первый план в разные эпохи, что казалось примечательным.

Певцом Стокгольма и первооткрывателем жанра городского пейзажа в шведской литературе стал Карл Микаэль Бельман, поэт XVIII века. Его называют «шведским Анакреоном», вспоминая древнегреческого поэта, который в своих одах восхвалял любовь, вино и плотские утехи. Анакреонтической можно назвать и поэзию Державина в русской литературе. В XVIII веке средоточием городской жизни в Стокгольме был Старый город. На этом островке, в тесноте скученных улочек, и кипела жизнь горожан. Было подсчитано, что в те времена в столице имелось семьсот питейных заведений. Там-то и можно было встретить героев Бельмана, которые неотделимы от образа старого Стокгольма. В бельмановской поэзии мы видим городские кварталы, трактиры («Три кубка», «Новая земля», «Зеленая роща»). Известное «Послание Фредмана» № 48 описывает переправу Уллы Винблад, героини поэта, через озеро Меларен. Перед нами предстают картины квартала Мариеберг, окраины того времени, и его обитателей:

 
«Вон Мариеберг. Видна
И лачуга сзади,
Пооблезла и бледна
Краска на фасаде. <…>
Благовест и барабан!
Трубит Еппе тише.
Распевает как цыган
Трубочист на крыше.
Пекарь булки ставит в ряд,
Угли в кузнице горят,
Под ружьем пыхтит солдат,
Солнышко все выше».¹
 

Традиция изображения города в литературе идет от Бельмана к Стриндбергу и Сёдербергу, классикам XIX–XX веков. К концу XIX века Стокгольм все еще напоминал маленький городишко времен Бельмана: на Хумлегордене, где теперь Королевская библиотека, можно было увидеть пасущихся коров. Такая сцена описана в знаменитом романе Августа Стриндберга «Красная комната». Но уже в начале XX века Яльмар Сёдерберг приблизился к воплощению нового, современного Стокгольма, который переживал бурный рост урбанизации и постепенно входил в круг больших европейских столиц. Этот писатель изображал городскую жизнь как хаотичную, анонимную, хотя многие его герои еще узнают друг друга на улице. В наши дни существует такое понятие, как «Стокгольм Сёдерберга», как есть, например, «Петербург Достоевского».

Яльмар Сёдерберг вырос в буржуазной семье и жил в доме рядом с Эстермальмсторг. Но сёдерберговский город сосредоточен в квартале Норрмальм. И сам писатель, и его литературные герои, меланхоличные молодые люди, часто собирались в баре отеля «Рюдберг», на площади Густава Адольфа. Книги Сёдерберга в определенной степени рассказывают и о том, как менялся город: из конкретных реалистических описаний мы многое узнаем о городской жизни, улицах и домах, магазинах и ресторанах в районе площади Густава Адольфа. Но эти описания в то же время очень лиричны, импрессионистичны, так как образ Стокгольма в романах Сёдерберга – это заснеженные улицы, синие сумерки, неясный свет фонарей. Автор любил рисовать городской пейзаж, и город является в его творчестве полноправным действующим лицом (романы «Заблуждения», «Юность Мартина Бирка», «Доктор Глас», «Серьезная игра»).

Многие герои его произведений – новички в Стокгольме, приехали из провинции. Арвид Шернблум из «Серьезной игры» временами тоскует по Вермланду, в столице же он снимает комнату возле Кунгсхольмена. Сегодня это – одна из центральных частей Стокгольма, но тогда она была местом, где кончался город! Мартин Бирк, тоже провинциал, любуется огнями большого города. Он счастлив своей принадлежностью к Стокгольму, глядя на зажигающиеся на набережной фонари…

Сёдерберг был кумиром для своих современников, вокруг него всегда собиралась молодежь. Его друг и поэт Бу Бергман включил в свой сборник «Стокгольмских стихотворений» поэтическое обращение «К тени Мартина Бирка».

Город в поэзии – на эту тему шведская поэтесса и переводчица Анн Смит составила антологию «Стокгольм глазами поэтов»². Городские мотивы, запечатленные поэтами, имеют не только художественную, но и историческую ценность. Мы видим излюбленные снежные пейзажи в стиле Сёдерберга, которые вновь и вновь вдохновляют поэтов на протяжении всего XX века. «Снегопад в сумерках на Эстермальме» (1986) Ингрид Арвидссон разрастается до вселенского мироощущения:

 
Город, как жизнь, исчезает.
Блекло умрут фонари.
Тихо выпадут гвозди
Из всех домов земли.
Ничего не вижу я больше:
Башен, решеток ли, стен…
Снег метет, забирая
Город в бесшумный плен.
 

А после суровой северной зимы весенний Стокгольм кажется воздушным замком, плывущим по сиреневым водам Стрёммена, – таким его рисует Анна Рюдстедт.

Дыхание и сутолоку торговых площадей передает Карл Сунден («Стокгольм»,1980): повсюду лавчонки со всевозможными редкостями, изобилие экзотических вещиц, персидские ковры, горячий черный кофе. «Сказочная Атлантида» Сундена – космополитический город, в него и из него ведет множество путей.

Поэтические раздумья у могил известных личностей – жанр не новый и продолжает культивироваться в шведской поэзии. Как в 1950-е годы Нильс Ферлин слагал стихи над могилой Бельмана у церкви св. Клары, так и Ёста Фриберг предается раздумьям в 1980-е годы, на церковном кладбище св. Катарины.

Знаменитый поэт-трубадур Эверт Тоб грезил в своих путешествиях о Стокгольме. «Прекрасный город у синей воды» вспоминался ему и манил назад в Андах, на островах южных морей. Сама Анн Смит признавалась, что ее стихи о Стокгольме – «способ сделать город своим».

Особое место в создании «стокгольмианы» принадлежит Перу Андерсу Фогельстрёму, «певцу Сёдера», южного района столицы, автору целого цикла романов о Стокгольме. Бюст писателя даже установили возле Стокгольмской ратуши.

Жители шведской столицы очень любят свой город и гордятся им. Так, кинокритик Микаэла Чиндблум выпустила недавно книгу «Город нашей мечты», где описала художественные фильмы разных лет, посвященные Стокгольму³. Лучший, по ее мнению, режиссер, показавший городскую жизнь, – Хассе Экман. А лучшие фильмы, ставшие классикой, – «Норртульская компания» (Norrtullsligan, 1923), «Улица Кунгсгатан» (Kungsgatan,1943), «Девушка и гиацинты» (Flicka och hyacinter, 1950). Первый фильм – экранизация одноименного романа Элин Вэгнер, о котором мы еще будем говорить в связи с Астрид Линдгрен. Лучший фильм Хассе Экмана,»Девушка и гиацинты», довольно мрачен, так как рассказывает о пианистке, которая покончила с собой. В основу фильма о центральной улице столицы, Кунгсгатан, тоже положен роман известного писателя Ивара Лу-Юханссона, повествующий о печальной судьбе Марты, приехавшей в столицу из провинции. Это первый шведский фильм о проблеме проституции.

Карл Вернер Гуллерс – легендарный фотожурналист, запечатлевший образы Стокгольма и Швеции для всего мира. Его первый фотоальбом вышел в 1946 году и назывался «Летний Стокгольм». Эти фотографии стали сенсацией, потому что Гуллерс показал не только красивые виды города, но и самих горожан, простых людей с улицы. В 1995 году он издал свой сотый альбом под названием «Мое время»⁴.

Наиболее запоминающийся, магический образ Стокгольма в шведской живописи встречается на картинах Эжена Янссона, художника-импрессиониста рубежа XIX–XX веков. Именно к этому периоду относят обычно открытие художниками «скандинавского света», удивительного освещения северной столицы. Импрессионистическая, сумеречная живопись настроения связана с именами принца Евгения, Нильса Крейгера, Эжена Янссона. На знаменитой картине последнего, «Хурнсгатан ночью» (1902), изображена уходящая вдаль пустынная улица с мерцающими фонарями. Ощущение зыбкости передается плавными и крутыми линиями. В Национальном музее в Стокгольме есть целый зал, где представлены работы Янссона. Вас окружают странно светящиеся, сиренево-голубые и мрачно-синие картины, где неровный мазок, сферические плоскости и линии являют пластический образ города, вбирающий в себя и небо, и воду. Здесь отражен мотив большого города, но города парадоксально пустынного, без людей.

Картина Эжена Янссона «Рассвет над Риддарфьерден» (1899) в собрании галереи Вальдермарсудде вмещает в себя два огромных полукруглых пространства в сине-голубой гамме. Так художник видит небо и воды залива, а между ними тянется тонкая розоватая полоска, на фоне которой темнеют шпили стокгольмских соборов и мерцают уличные фонари на городских набережных, у самой кромки воды…

Таким же, по сути, изображается Стокгольм и в детских книгах Астрид Линдгрен. Мы тоже увидим Стокгольм с неба и из воды и, скорее всего, согласимся с Астрид Линдгрен в том, что «июньские вечера в Стокгольме не похожи ни на какие другие на свете. Нигде небо не светится таким редкостным светом, нигде нет таких сладостных, таких колдовских, таких синевато-прозрачных сумерек. И под сенью этих синеватых сумерек покоится на блеклых водах город, который словно выплыл из какого-то древнего предания и кажется неправдоподобно волшебным»⁵.

I. «НА СОВЕРШЕННО ОБЫКНОВЕННОЙ СТОКГОЛЬМСКОЙ УЛИЦЕ»…

По местам Астрид Линдгрен в Стокгольме.

Стокгольм с высоты птичьего полета.

Карлссон на крыше и воздушные шары. Стокгольмец в космосе.

«На совершенно обыкновенной стокгольмской улице, в совершенно обыкновенном доме живет совершенно обыкновенная семья по фамилии Свантессон», – такими словами начинается первая повесть о Малыше и Карлссоне, написанная в 1955 году. На обыкновенной улице в Стокгольме прожила и сама Астрид Линдгрен. С 1941 года и до конца жизни, до 2002 года, писательница жила в доме по Далагатан, с видом на парк Васа. Маргарета Стрёмстедт, биограф писательницы, так описывала скромную и непритязательную обстановку в этом доме: «Обстановка в квартире на Далагатан не изменилась с сороковых годов. Те же белые тюлевые занавески на высоких окнах, выходящих в парк Васа, диван, хотя и с другой обивкой, но все тот же, розово-красные стулья в цветочек и маленький круглый столик, тот же самый, что и на фотографиях 50-х и 60-х годов»⁶. Приверженность традиции и в то же время свобода от материальной привязанности. Некоторые книги Астрид Линдгрен изображают стокгольмскую среду, но все же в основном ее творчество уходит корнями в края ее детства, южную провинцию Смоланд. Она родилась 14 ноября 1907 года и выросла в Нэсе, под Виммербю, в ее книгах обретает жизнь и собственное счастливое и безмятежное детство, и хуторская жизнь в южной Швеции, и удивительная история жизни ее родителей. В небольшой повести «Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хульта» Астрид Линдгрен рассказала смоландскую историю любви, длиною в жизнь, которая соединила ее отца и мать. Крестьянский паренек влюбился в тринадцать лет в девочку Ханну и остался верен своему чувству до глубокой старости. В Нэсе они прожили вместе пятьдесят шесть лет, вырастив четверых детей, одной из которых была Астрид. Даже когда родителям перевалило за восемьдесят, они так же ласково и нежно относились друг к другу. Ханна ушла из жизни раньше своего мужа. А Самуэль Август продолжал любить ее до последнего часа, и в свои девяносто четыре года сказал дочери, когда та навестила его в последний раз: «Да, дитя мое, какая мать у тебя была!»

Маргарета Стрёмстедт, приступая к написанию биографии Астрид Линдгрен, признавалась, что о великой сказочнице уже все известно и понятно, и трудно что-либо добавить к ее образу. «С середины 40-х годов об Астрид Линдгрен было написано больше сотни тысяч статей, заметок, рецензий, интервью, репортажей. Да и сама она при различных обстоятельствах рассказывала о своем детском окружении, о прочитанных ею книгах, и, таким образом, наметила контуры биографической основы своих произведений. Необычайно счастливое, спокойное и гармоничное детство, прошедшее в пасторской усадьбе Нэс на окраине небольшого города Виммербю в Смоланде, где она жила вместе с двумя сестрами, братом и родителями, так преданно любившими друг друга, что их жизнь служила наглядным примером того, на что может быть способна настоящая любовь. Служба в конторе в Стокгольме 20-х годов. Замужество. Двое детей – одна из которых, младшая дочь Карин, как-то раз, словно бы из ничего, вдруг придумала фантастический персонаж, которого назвала Пеппи Длинныйчулок. «Расскажи мне о Пеппи Длинныйчулок», – попросила она свою мать зимой 1941 года, когда слегла с воспалением легких»⁷.

По местам Астрид Линдгрен в Стокгольме

Итак, Астрид Линдгрен, тогда Эрикссон, приехала в шведскую столицу в 1920-е годы и устроилась на курсы стенографии и машинописи. «Элин Вэгнер в легких и остроумных романах – «Нортулльская компания» и» Беспокойный квартал» – описала бедных девушек, конторских служащих, в Стокгольме в 1910-е годы. Изнуряющая работа за низкое жалованье, жизнь в маленьких тесных комнатках пансиона, проделки и шалости, солидарность и начало профсоюзной борьбы, мечты и разбитые иллюзии.

Девушки-служащие из деревни и бедные служащие-горожанки, которые были вынуждены обходиться нищенским заработком, платить за комнату, еду и одежду, часто жили за гранью прожиточного минимума»⁸. В 1910–20-е годы в Швеции была высокая безработица, поэтому тот, кто все же находил работу, довольствовался тем, что имел. Астрид Линдгрен делила комнату с другой конторской служащей, по имени Гун, в квартире с общей кухней на улице Атласгатан. В письмах домой в конце 1920-х годов, которые приводит в своей книге Маргарета Стрёмстедт, мы видим тягостные будни стокгольмской жизни, быт молодых конторских служащих. В письмах Астрид благодарит родителей за их продуктовые посылки из Нэса: «Тысячу раз спасибо за корзину и письмо! Ай да хлеб! После дешевых булочек и безвкусных батонов такой хлеб – просто блаженство! Какое истинно редкое удовольствие отрезать себе добрый ломоть хлеба, затем намазать чудного масла из маслобойни Виммербю, сверху положить кусок матушкиного сыра и наконец все это с жадностью проглотить!»⁹ А вот что Астрид могла в те годы купить в Стокгольме за одну крону: «Тысячу раз спасибо, милая бабушка, за одну крону к моим именинам! Здесь, в Стокгольме, бывают минуты, когда одну крону считаешь верхом богатства, и Ваша крона подоспела как раз в такую минуту. Я долго думала, стоит ли мне потратить ее на поездку в трамвае в случае необходимости или добавить 50 эре и сходить в парикмахерскую, но, в конце концов, прокутила ее на чашку кофе и венскую булочку. Тысячу раз спасибо, милая бабушка! Я была очень тронута, увидев монетку на дне корзины»¹⁰.

В 1931 году Астрид Эрикссон стала Линдгрен, и семья поселилась в двухкомнатной квартире на Вулканусгатан, а затем ее адресом на долгие годы станет Далагатан, 46, второй этаж, в стокгольмском районе Васастан. Повседневная жизнь уже знаменитой писательницы была самой обычной. Как вспоминала в одном из интервью ее дочь, Карин Нюман, в первой половине дня Астрид Линдгрен оставалась дома и стенографировала свои собственные книги, а во второй работала редактором в издательстве «Рабен о Шёгрен». Затем она шла домой и ужинала в кругу семьи¹¹. «В течение многих лет Астрид Линдгрен вела простую устоявшуюся жизнь, едва ли выше среднего уровня. Она до сих пор снимает ту же квартиру в Васастане, что и в 40-е годы. За все это время она пожертвовала большие суммы отдельным лицам и организациям… и не занималась покупкой акций или подобными способами вложения денег. Самой крупной инвестицией для Астрид Линдгрен стал выкуп и реставрация дома своего детства в усадьбе Нэс в Виммербю»¹². В 1980-е годы в Виммербю появился «Мир Астрид Линдгрен» – сказочный парк, где вас встречают герои из произведений писательницы. Это главный музей Линдгрен в Швеции. Что же касается Стокгольма, то неподалеку от Северного музея и музея корабля «Васа» находится Юнибаккен, упоминавшийся выше. Мы вновь видим здесь придуманных Линдгрен героев, прокатившись в «Сказочном поезде». В юбилейный 2007 год, год столетия со дня рождения писательницы, музей Юнибаккен устроил выставку «Карлссон, который живет на крыше». Декорации игровой площадки изображали Васастан пятидесятых годов и крыши домов, по которым могли, вслед за Карлссоном, полазить дети. Рядом с музеем – прекрасная скульптура Астрид Линдгрен, сидящей с книгой на коленях. А в ее любимом парке Васа, рядом с которым она жила, после смерти писательницы увековечили ее имя: теперь здесь имеется «терраса Астрид Линдгрен».

Есть небольшая ее скульптура и в парке Тегнерлунден. Парк этот находится на возвышении и открывается сразу же за углом музея-квартиры Августа Стриндберга, если подниматься к нему по улице Дроттнинггатан. И кстати, главной достопримечательностью парка считается скульптура великого шведского писателя и драматурга.

…Я поднимаюсь по опоясывающей этот парк-горку дорожке и выхожу на другую его сторону, где бегущая сверху по камням вода образует небольшой басссейн. Вокруг стоят лавочки, в бассейне плещутся голенькие детишки, высокие тенистые деревья окружают этот оазис зелени в центре города. Возле скамейки, где я сижу, скромная табличка, текст которой гласит, что именно здесь сидел в далекие 1950-е годы маленький герой сказочной повести Линдгрен «Мио, мой Мио!»

Стокгольм с высоты птичьего полета

Известен реальный факт из биографии писательницы: каждый день по дороге от Далагатан до издательства «Рабен о Шёгрен» Астрид Линдгрен проходила через этот парк и как-то раз заметила в сумерках одинокого мальчика, сидевшего на скамейке. Так родился образ Мио. В сказочной повести рассказывалось о девятилетнем мальчике, которого звали Бу Вильхельм Ульссон. Он живет рядом, на улице Уппландсгатан у приемных родителей, и часто гуляет в Тегнерлунден, чувствуя себя очень одиноким. Однажды он сел на скамейку в парке. «Там не было ни души. Наверное, все ушли ужинать. Смеркалось, накрапывал дождь. В домах вокруг парка зажглись огни. <…> Наверно, повсюду, где горит свет, дети сидят возле своих пап и мам. Только я здесь один, в темноте»¹³. И тут начинаются волшебные превращения. Дух из простой пивной бутылки берет мальчика с собой в страну Дальнюю. «Вокруг нас что-то загудело, и мы полетели ввысь. Далеко внизу остались парк Тегнера, темная роща и дома, где в окнах горел свет, и дети ужинали вместе со своими папами и мамами. А я, Бу Вильхельм Ульссон, был уже высоко-высоко в звездных краях»¹⁴.

Любопытно заметить, что этот герой Астрид Линдгрен смотрит на Стокгольм из небесной выси. Однако наиболее знаменитым остается все же Карлссон, который живет на крыше. Именно он увековечил для нас вид Стокгольма с высоты птичьего полета. У Карлссона есть точный адрес: в одном из интервью писательница однажды назвала дом, где она сама жила раньше и где на крыше будто бы прятался домик Карлссона. Это Вулканусгатан, 12. «Дома стояли вплотную друг к другу, и можно было переходить с одной крыши на другую. Здесь было столько разных затейливых выступов над чердачными окнами, сточных труб, уголков и углублений! Карлссон был прав, говоря, что соскучиться здесь нельзя»¹⁵… Но какой же именно Стокгольм показывает Малышу и нам ее герой? Это, прежде всего, городской район Васастан пятидесятых годов, где жила Астрид Линдгрен. «Малыш ощущал запахи цветущих на улице лип, он слышал далеко внизу стук каблуков по камням мостовой. Люди вышли из своих домов и прогуливались в этот прекрасный июньский вечер. И Малышу казалось, что стук этот звучит тоже как-то по-летнему. Из окружающих домов доносились голоса, ведь вечер был так тих, и все было так явственно слышно. Люди болтали и пели, и ругались, и кричали, и смеялись, и плакали, не зная, что наверху на крыше сидел мальчик и прислушивался ко всему почти как к чудесным звукам музыки»¹⁶.

Малыш и Карлссон гуляют по крышам, находя это занятие весьма увлекательным. А Карлссона называют «привидением из Васастана», так что именно этот городской квартал и присутствует в качестве фона для приключений героев Астрид Линдгрен. Дело житейское… Городские крыши создают неповторимый силуэт. Издалека видны их декоративные элементы: башенки, шпили, флюгеры, урны и статуи. Крыши в Стокгольме покрывали черепицей, медными пластинами, шифером. Но чаще всего здесь встречаются железные крыши, традиционно черного или красного цвета.

Когда Спартак Мишулин, игравший нашего Карлссона в Театре сатиры, приехал в Швецию, он вместе с Астрид Линдгрен побывал в ее старой квартире на Вулканусгатан. В одном интервью актер вспоминал, что они позвонили в дверь, и им открыл человек по фамилии Карлссон. А работал новый жилец… трубочистом! Вот такие совпадения.

Трубочистов в Стокгольме много, хотя настоящим городом трубочистов, как правило, считается Копенгаген. Люди этой профессии объединены в Шведский союз трубочистов, существующий с 1915 года. Само же ремесло восходит к Средним векам. У шведских королей всегда были собственные трубочисты, ведь во дворцах случались и пожары, так что за трубами надо было следить. В Швеции издавна повелось устраивать праздник, после того как над строящимся домом возведена крыша (taklagsfest, taklagsöl). Если нет повода для беспокойства и волнений, то шведы употребляют такое выражение:»На крыше все спокойно» (Ingen fara på taket).

«Слово о крыше» – так многозначительно назвал свое эссе фотохудожник Владимир Березин, участник фотопроекта «В поисках Карлссона»:

«Крыша – слово в русском языке странное, шелестящее, будто трубочист, скатывающийся по жести к гибельному краю. В знаменитой истории про профессора, который, приехав в город Берн, не заметил цветок на окне, есть такой эпизод: профессора спрашивают на проваленной явке:

– У вас надежная крыша?

– А я живу на втором этаже, – не поняв, отвечает тот. <…>

Зато искусство долгих полетов освоил другой, настоящий швед – в меру упитанный мужчина в полном расцвете жизненных сил. И крыша у настоящего шведа была что надо – прочная, такая, что можно было поставить на ней домик с крылечком и зелеными ставенками»¹⁷.

Конечно, можно и дальше развивать ассоциации с многозначным в русском и шведском языках словом «крыша», но следует вспомнить, что Карлссон – не единственный швед, который любил летать над крышами города. В самой шведской литературе существует устойчивый образ Стокгольма, увиденного с высоты птичьего полета, и Астрид Линдгрен продолжила эту традицию. Обратимся к другой известной шведской писательнице, Сельме Лагерлёф. Ее герой Нильс летит со стаей диких гусей через всю Швецию и, долетев до столицы королевства, сверху взирает на нее. Глава о Стокгольме в путешествии Нильса называется «Город, который плавает на воде». «Мальчик посмотрел вперед, но сперва ничего не увидел, кроме светлой и прозрачной дымки тумана, клубившегося над водой. Но потом он стал различать высокие башенные шпили и дома со множеством окон… Все строения, казалось, покоились на воде»¹⁸. Нильс видит внизу узкие заливы и бухточки озера Меларен, мелкие островки. «Когда город остался позади, туман рассеялся и берега, воды и острова стали отчетливо видны. Мальчик обернулся, надеясь получше разглядеть город, но он выглядел теперь еще необычнее. Прозрачная дымка, словно отняв краски у солнечного сияния, парила над городом, отливая ярчайшим багрянцем и то ли синевой, то ли золотом. Дома были ослепительно белыми, будто сотканными из света, а окна и башенные шпили сверкали огнем. И все, как и прежде, плыло по воде»¹⁹.

Панорама города предстает перед нами и в знаменитом романе «Красная комната», написанном еще в XIX веке Августом Стриндбергом, классиком шведской литературы. Первые же страницы давно стали хрестоматийными: «Маленький парк на Моисеевой горе еще не открыли для публики… А далеко внизу шумел и грохотал недавно пробудившийся город: в гавани скрипели и визжали паровые лебедки; громыхали на весах железные брусья; пронзительно звучали свистки шлюзовщиков; пыхтели пароходы у причала; по неровной мостовой, гремя и подпрыгивая, двигались омнибусы; и еще разноголосый гомон рыбного рынка, паруса и флаги, трепетавшие на ветру над проливом, крики чаек, сигнальные гудки со стороны Шепсхольмена, команды, доносившиеся с военного плаца Сёдермальмсторг, стук деревянных башмаков рабочего люда, сплошным потоком идущего по Гласбрюксгатан, – казалось, все вокруг находится в непрерывном движении»…²⁰ Стриндберг показывает нам город в звуках и движении, в ритме повседневной жизни, выбрав при этом для обзора возвышенную точку южного квартала, Сёдермальма, – а именно, Моисееву гору, или Мосебаккен.

В Стокгольме много высоких точек, откуда открывается прекрасная панорама города. Поднявшись на башню Ратуши (ее высота – 106 метров), я поняла, что самые красивые виды Стокгольма фотографы снимают именно отсюда. Классический ракурс – Старый город, включая Риддархольмен. Но Ратуша – не единственное высокое здание в городе. В редакционном здании газеты «Дагенс нюхетер», построенном в начале шестидесятых, есть ресторан «Турнет» («Башня»). Он расположен на 23 этаже, на высоте 84 метра. Из ресторана открывается вид на весь Риддарфьерден (Рыцарский залив). А одно из самых высоких зданий в Стокгольме – телебашня Какнэстурнет, открытая в 1967 году. Это 34-этажное сооружение высотой 155 метров. Здесь есть и смотровые площадки, и ресторан «28-й этаж», откуда виден весь город.

Желание взглянуть на Стокгольм сверху понятно. Ведь город раскинулся на островах, и прихотливое сочетание суши и воды в стокгольмских шхерах представляет собой действительно впечатляющее зрелище. К концу XX века стокгольмские крыши становятся символом неподвластности времени, незыблемости, взаимопроникновения прошлого и настоящего, и шведские поэты воспринимают город сквозь призму его истории. Ульф Эрикссон в стихотворении «Стокгольм, май» (1986) пишет о крышах города: «Они лежат в истории»… Следя в сумерках за воздушными шарами над крышами Стокгольма, поэт внезапно понимает: «Все слегка отдаленно, даже Настоящее будто вдалеке»… Что же касается воздушных шаров, то они давно уже стали приметой летней жизни в городе.

Карлссон на крыше и воздушные шары

Как известно, Карлссону для полета воздушный шар не требовался. «В самолете или вертолете летать могут все, но никто, кроме Карлссона, не может летать сам по себе. Стоит ему нажать кнопку у себя на пупке, и – ж… ж… ж… ж!.. – на спине у него включается хитроумный моторчик. Несколько секунд Карлссон стоит на месте, покуда мотор раскручивает винт. Когда же мотор наберет нужную скорость, Карлссон поднимается и парит в воздухе так широко и важно, как какой-нибудь начальник бюро, если только можно представить себе начальника бюро с моторчиком и пропеллером на спине»²¹.

Воздушный шар задумывался по принципу «легче воздуха». Классический воздушный шар работал на водородном газе, а современный поднимается ввысь благодаря нагретому воздуху. Раньше, чтобы подняться в воздух, сбрасывали балласт, а чтобы снизиться – выпускали газ. Теперь же используют горелку для подъема, а для спуска открывают вентиль. К шару крепится корзина или гондола для пассажиров. Первый воздушный шар, диаметром более 10 метров, был сконструирован во Франции братьями Монгольфье (Жозеф Мишель и Жак Этьен Монгольфье) и поднял в воздух пассажиров в 1783 году. Аэростат пролетел два километра на высоте 500 метров за десять минут. С тех пор шары назывались еще по имени изобретателей монгольфьерами.