Пещера

Ведьма

Блошиный рынок не пользовался особенной популярностью. Это в крупных городах на подобных развалах может мелькнуть какая-то редкость. А главное – там найдутся ее ценители. Здесь же, в маленьком городке, подобное оценивали как «хлам» и «отстой». И можно было задаться вопросом – на что живут все те люди, которые по выходным стоят немного в стороне от общего рынка, разложив прямо на траве, на подстеленных листах картона, свой немудреный товар. Старинные утюги, те, что грелись углями, не менее древние самовары, кое-где проржавевшие садовые инструменты, подсвечники, интерьерные вещицы времен СССР и прочее.

Вика иногда, придя на базар, сворачивала, чтобы пройти тут, посмотреть, что продается. Но соблазнилась лишь раз – увидев украшение. Потемневшую брошку, некогда позолоченную, с красными камнями, отливавшими другими цветами, если брошь поворачивали. Стоила эта редкость – копейки, и теперь хранилась в шкафу. Носить ее Вика не решилась бы – однокурсницы бы скривили губы, мол, странный выбор.

В этот раз Вика пришла на рынок за цветами. Отец разрешал ей сколько угодно возиться в маленьком садике. И она не на шутку увлеклась составлением композиций. Уже посажены были и благополучно перезимовали маленькие туи. А сейчас девушка надеялась купить недорогие розы и высадить их, так сказать, на переднем плане. Как хорошо тут будет сидеть через несколько лет, в теплые летние дни, и вдыхать настоящие южные ароматы. Раз уж им с отцом так редко удается путешествовать, надо хоть сад превратить в райский уголок.

… Вика заметила ее сразу. Белая шкатулка стояла рядом с какими-то слесарными инструментами, выделяясь на фоне их грубой фактуры своей тонкой резьбой. Девушка присела, взяла ее в руки. Стенки шкатулки казались переплетением виноградным лоз с мастерски вырезанными листьями и грозьями, а на крышке был изображен орел, расправивший крылья.

– Из кости сделана, – сказал немолодой продавец.

Он был неопрятно одет, и производил впечатление человека, который хорошо, если умеет читать. Наверное, ездит по деревням. Старики умирают, наследники продают дома, а перед этим в осиротевшие избы слетаются такие вот стервятники. Скупают по дешевке иконы, вышивки, всё необычное, самобытное, чтобы его потом перепродать.

Вика не сомневалась, что шкатулка стоит дорого, ей не по карману, но все-таки спросила не без робости:

– Почем это?

Дядька прищурился:

– Тыщу дашь?

И Вика поняла – это ее вещь. Она давно взяла себе за правило: если ей отдают что-то за цену, гораздо ниже подлинной – надо брать. Значит. Сама судьбу хочет, чтобы владеть этим предметом стала она.

Девушка отдала тысячу, поняла, что розы на этот раз ей улыбнулись и помахали ручкой – или, вернее сказать, веточкой, но все же она уходила домой, неся клад. Тот, кто вырезал узор на шкатулке, вложил в это много сил. Бывают такие вещи – словно одушевленные. И эта – из их числа.

С практической точки зрения – шкатулка была ни к селу, ни к городу. Слишком мала, чтобы хранить, в ней, например, ключи. И слишком дорого выглядела для дешевой бижутерии Вики. Вот разве что брошка…

Дома Вика достала брошь, полюбовалась игрой красных камней – оттенок у них был немного зловещий – и положила украшение в шкатулку. Они подошли друг к другу как нельзя лучше.

Отец пришел только к вечеру – он работал и в выходные. На кухне, под крышкой ждал их с Викой ужин – еще теплая шаурма. А девушка лежала у себя в комнате – на диване. На животе, обложившись книгами, готовилась к завтрашнему семинару.

Перед тем, как помыть руки, отец заглянул к ней:

– А где же розы?

Он помнил все мелочи из ее жизни. Естественно, и сейчас он ожидал увидеть в палисаднике только что посаженные кустики.

Вика легко поднялась, открыла шкаф, поставила на ладонь шкатулку и поднесла ее отцу:

– Вот. Не удержалась.

Она поворачивала свою покупку то так, то эдак, и не сразу бросила взгляд на отца. А, когда, наконец, посмотрела, чтобы оценить впечатление, то чуть не уронила вещицу.

– Ты совсем белый! Тебе плохо? Сердце?

Несколько раз на памяти Вики отец жаловался на колющую боль в боку. А когда она хотела вызвать «скорую помощь», просил:

– Давай подождем немного, вдруг пройдет…

И через некоторое время боль отступала. Андрей знал, насколько дочь боится остаться одна. Ведь у них не было никого, кроме друг друга. Но сейчас он забыл обо всем.

Он даже не сказал «дай» – просто выхватил шкатулку из рук вики. Перевернул ее. И нажал на выпуклость, которую Вика – если бы и обратила на нее внимание, сочла бы деталью узора. И тогда – девушка глазам своим не поверила. Дно шкатулки оказалось еще одной крышкой, которая, повинуясь какому-то тайному механизму, чуть приоткрылась. А когда отец откинул ее – оба увидели маленький пожелтевший листок бумаги. Сложенный в несколько раз. Вика не успела и глазом моргнуть – отец развернул его, девушка и представить не могла, что грубые пальцы могут действовать так быстро и при этом бережно. Будто отец допускал, что листок может рассыпаться у него в руках.

Вика сунулась из-за его плеча. И оба увидели, что на листке изображен – примитивно, но вполне узнаваемо – шатер цирка. А внизу, косым, летящим почерком написаны цифры – дата. И такая ж летящая подпись.

– Ты понимаешь, что это значит? – мужчина поднял на Вику глаза.

Девушка недоумевающе повела плечами и чуть улыбнулась – нет, мол…

– Это значит, что четыре года назад твоя мать была еще жива.

**

– И вообще – это, по-моему, самое страшное место на земле, – убежденно сказала Рита.

Они лежали головами друг к другу в своем заветном месте, там, где их не так-то легко было бы обнаружить. Здесь протекал ручей с чистой прозрачной водой, но дети гордо называли этот ручеек рекой. Со всех сторон рос лес, и берега ручья были довольно обрывисты. Вот только тут образовалось что-то вроде углубления. Старое дерево еще удерживалось на краю, но корни его уже обнажились. И меж них дети устроили себе убежище, что-то вроде шалаша или пещеры – кому как нравится.

Андрей знал, что Рита тяготеет к разным страшилкам. Немудрено, учитывая то, где она живет. Девочка и в школу-то начала ходить только с этого года, до той поры была на домашнем обучении. Остальные ребята не поверили, когда она появилась у них в классе. Что – все эти годы она жила рядом с ними, но не появлялась на занятиях? При том, что больной Рита вовсе не выглядела. Обычная девочка, разве что покрасивее прочих. И тут же, ей все стали завидовать – вот эта лафа! Это ж она на несколько лет сократила себе школьную каторгу. Только отличница, Света Антипина, которая до появления новенькой, была в классе как в сказке «и всех краше, и всех умнее», надеялась, что Рита здорово отстала от всех в учебе. Хорошо бы, чтобы новенькая оказалась настоящей Маугли, и над ее ответами все смеялись.

Напрасные ожидания! Выяснялось, что Рита успевает по всем предметам, а по биологии и английскому – она настоящая «звездочка». Видимо, говорить на чужом языке ей не доставляет ни малейших усилий. Что же касается биологии, то, когда Рита отвечала урок, ее порой «заносило», она пускалась в такие рассуждения, которые ребята понять не могли, а только учитель.

– Немудрено, – сказал однажды Константин Викентьевич, задумчиво улыбавшийся все то время, что Рита говорила, – С такой-то бабушкой…

Да, Риту воспитывали не отец с матерью, и даже не одна мать – как прочих ребят – у нее была только бабушка. Но старушка непростая. Мало того, что врач с какими-то там титулами и регалиями, но бери выше – Аглая Степановна возглавляла здешнюю больницу. О которой ходило много легенд и слухов.

Старожилы могли рассказать, что прежде тут, в отдалении от поселка, практически среди леса, стояло лишь несколько корпусов, предназначенных для туберкулезных больных. Несколько местных женщин работало там в обслуге. Они тайком приносили домой бутылочки с шипучим солоноватым кумысом, и держались за свои места, потому что там их и кормили, и платили какие-то надбавки.

В девяностые годы больница перестала существовать, и кто знает, куда отправили тех, кто там лечился. А несколькими годами позже, сюда приехала Аглая Степановна с несколькими помощниками, и лечебница получила новую жизнь.

Оба корпуса отремонтировали, и вскоре стало известно, что находиться тут будут психически больные люди. Даже хуже. Те люди, которые никому не нужны. Бомжи там разные, маргиналы.

В поселке возмутились – сложилось даже некое движение, чтобы не дать этому проекту осуществиться. Лучше бы уж колонию для малолетних открыли, как собирались вначале. А пс-ихи! Они же будут сбегать из больницы, шататься по поселку, разносить разные болезни, а то еще и убь-ют кого-нибудь. Написали письмо в область, и даже в Москву.

Но Аглая Степановна не обратила на это никакого внимания, видно, крепкие у нее были покровители. Никто из местных даже не узнал, когда больница наполнилась пациентами. Ни разу ни один из них не покинул каменной ограды, нужно было еще постараться, чтобы кого-нибудь увидеть.

Работали у Аглая Степановны тоже исключительно свои люди. Никого из жителей поселка она к себе не взяла, хотя просились, хотя бы даже из любопытства.

Прошло довольно много времени. И рядом с корпусами стали строить целый комплекс – одноэтажные гостевые домики, кафе, небольшой бассейн. Даже парк разбили. И приезжать сюда стали богатые люди. Для местных это было как гром среди ясного неба. Что они тут забыли. Как ни хорош был обустроенный профессоршей уголок, все же ее пациенты были настолько состоятельный, что каждый из них мог купить бы себе такое «поместье», и еще парочку таких же. Что ж им не отдыхается где-нибудь на Мальдивах или в Швейцарии?

Чуть-чуть развеялся туман, когда стало известно, что едут сюда не просто богачи, а те из них, у кого есть психически больные родственники.

– Заграницей так не лечат, – сказала один раз дама, от скуки заглянувшая в поселок, – Аглая Степановна просто волшебница какая-то. У меня сестра почти не говорила, никого не узнавала – а увезу я ее отсюда нормальным человеком.

– А на прием записаться можно? – бесхитростно поинтересовался кто-то из местных.

Были же и тут свои проблемы. Кто-то пьет запоем, кто-то жену поколачивает и остановиться не может, а Верку Гатину вообще зовут сумасшедшей, потому что она истерику устраивает каждые пять минут.

Но Аглая Степановна сказала, как отрезала:

– Я не виду приемов!

Но как же тогда к ней – миль пардон – попадали все эти пациенты.

– Рожами мы, значит, не вышли, – объяснила землякам Верка, – Заплатить столько не может, сколько она спрашивает. Есть другой вариант – сбрен-дить окончательно и забом-жевать. От тогда будет самое то, правда нас не по коттеджикам расселят, а по палатам запрут. Может, кому по блату достанется цепь потолще, миска больше.

О том, что у Аглаи есть внучка, выяснилось совершенно неожиданно. Профессорша позвонила директору школу и попросила записать девочку в шестой класс. У директрисы не возникло никаких возражений до той поры, пока не выяснилось, что никаких документов, кроме свидетельства о рождении, у девочки нет. Раньше Рита не училась ни в одной школе.

Директриса оторопела:

– Но как же так? Это первый подобный случай, прежде я с таким не сталкивалась. Может, девочку нельзя в обычный коллектив, ей нужна спецшкола?

Когда Аглая Степановна начала говорить, тон у нее был такой, что директриса сама почувствовала себя первоклассницей.

– Несколько лет назад мои дочь и зять трагически погибли. Рита – моя единственная внучка, и мне трудно было отпустить ее от себя. Я занималась с ней сама. Если вы считаете, что моих знаний недостаточно, чтобы помочь девочке освоить программу пятого класса…

– Что вы, что вы…, – залебезила директор, – Вы только поймите, мне надо оформить все это документально… Я позвоню в районо.

– Звоните, – разрешила Аглая Степановна.

Вопрос решился мгновенно – директриса была удивлена. Никаких препятствий, никаких проволочек.

Учителя тоже насторожились, особенно классная руководительница. Как еще Рита вольется в коллектив? Но и тут все прошло гладко. Рита повела себя просто – совершенно не как выскочка, не как внучка известной личности. Она давали одноклассникам списывать «домашку», охотно играла в те же игры, что и ребята, без капризов ела в школьной столовой – съедала все до капельки.

Единственным увлечением, выделявшим ее среди остальных ребят, была тяга к «ужастикам». Ее воображение напоминало горящую печку, и топливо годилось любое – от детских историй вроде «желтой тумбочки» и «черной руки» до романов Стивена Кинга, которые Рита читала взахлеб.

На этой почве она и подружилась с Андреем, у девчонок в классе были совершенно другие увлечения. Рита приносила мальчику книги или пересказывала прочитанное, а он показывал ей те места в округе, о которых жители рассказывали легенды. Они вдвоем и место это отыскали, меж корней старой ели. Шли летние каникулы, и Андрей был предоставлен сам себе, да и Риту отпускали до самого вечера.

И вот она собиралась рассказать ему о самом страшном месте на земле

Андрей уже наслушался от нее немало страшилок. И о замке Дракулы, и о жуткой Кашкулакской пещере, где приносили в жертву животных и даже людей.

– Ты представляешь, – Рита водила пальцем по песку, рисуя на нем спирали, – Это началось аж в тринадцатом веке. Аббат по имени Генрих, которого чешский король послал в Святую землю, привез назад немного земли с Голгофы. И рассыпал ее по кладбищу своего аббатства. И после этого все, кто там поблизости жил, захотели, чтобы их похоронили именно тут. А потом начались эпидемии чумы, и еще в Средние века люди всегда воевали. Короче прошло время, и кладбище сделалось просто огромным.

А когда начался пятнадцатый век, тут построили большой прекрасный собор, и возле него сделали усыпальницу. И один полуслепой монах стал выкапывать останки людей из могил и складывал кости вот в эту вот усыпальницу.

Столетия спустя, монастырь закрыли, и земли эти купила одна богатая семья. И новые хозяева наняли резчика, чтобы из груды костей он сделал что-то красивое. Вот и получилось это место, которое называется костница. Представляешь, там целые груды их… И даже огромная люстра, которая свисает с потолка, сделана из костей и черепов….Слабо было бы там остаться на ночь?

– А ты сама там была и все это видела? – спросил Андрей.

– Не-а, – вздохнула Рита, – Меня еще никуда заграницу не брали. Бабушка ездила. Она мне оттуда всякого-разного привезла. И шкатулку, которая сделана – прикинь – из кости. Не из человеческой конечно. Не знаю, из чьей…И если ты никому не скажешь, то я….

В воздухе повисла пауза на несколько мгновений.

– Когда я лишнего трепался? – по тону Андрея было понятно, что он вот-вот готов обидеться.

– Тогда я завтра покажу тебе один секрет. Тайник, о котором никто не будет знать, кроме нас с тобой.

И Рита не обманула. Обычно Андрей встречал ее неподалеку от больничной ограды. И у девочки терпения не хватило ждать, когда они отойдут подальше. Она достала из небольшую шкатулку изящной резьбы, и протянула другу:

– Попробуй найти секрет сам.

Андрей медленно осматривал вещицу, пытаясь понять, о чем говорит Рита. Неведомый мастер уделил своей работе много времени. Так точно и верно были отделаны каждый лист, каждая ягода винограда. И хищная птица на крышке, казалось, сейчас посмотрит тебе прямо в глаза. Мальчик открыл шкатулку – она была пуста. Он пожал плечами и протяну вещицу Рите – мол, сдаюсь.

– Я тоже не сразу догадалась, – сказала она в утешенье, – Смотри.

Она перевернула костяную коробочку:

– Вот на эту гроздь винограда нажимаешь, выпуклую и…

Открылась вторая крышечка, и совсем маленькое пространство под ней. Андрей был разочарован:

– Ну и что? Сюда ничего толкового и не спрячешь…

– Я всё себе представляю, а – задумчиво сказала Рита, – Для чего это сделано, и что тут хранили. Может быть, какая-нибудь дама держала тут кольцо с бриллиантом. Или тут можно было таить от других яд…

– А она старинная, шкатулка эта? – трезво спросил Андрей, – Ты поглянь, есть там дата, когда ее сделали? Может ее вчера вырезали, чтобы туристам продать.

Но Рита так убежденно покачала головой, точно она была уверена в таинственной судьбе шкатулки. Но, видя, что приятель не разделяет её очарованность этой вещицей, она перевела разговор и больше о шкатулке не упоминала.

Время шло так, как это вообще бывает в юности – учебный год кажется бесконечным, а тут хлоп – и летние каникулы. И ты уже в седьмом, восьмом, девятом классе. Те, кто предрекал, что клиника Аглаи Степановны просуществует недолго – в конце концов, тут же не избавляют от онкологии и даже не делают новую красивую «морду лица», все эти люди просчитались. Нет, количество пациентов не прибавлялось, но, видимо, те, кто тут лечился, отбирались тщательно не только по диагнозам, но и по уровню доходов. Это – что касалось обитателей коттеджей. Оставалось недоумевать, почему профессорша, вместе с тем, продолжает держать еще и «богадельню» – в корпуса время от времени привозили разных маргиналов.

Поселок потерял интерес к уединенной клинике по соседству. Ни на работу туда не устроиться, ни в меценатстве профессорша замечена не было. Надеялись было, что она выделит какие-то деньги «на общее благо» – ну там, Дом культуры поможет отремонтировать или подарки школьникам к Новому году закупит. Но когда ей деликатно на это намекнули – Аглая Степановна сказала, что все доходы клиники до копеечки идут на научные разработки, поэтому – никакой благотворительности. И со временем поселок будто вычеркнул неприветливую соседку из своей жизни. Путь занимается ос своими психами, чем хочет. Ладно, хоть не какой-нибудь металлургический комбинат, природу не отравляет. Пусть существует, как хочет.

Рита по-прежнему шла первой в классе по биологии, и всё меньше было у нее свободных минут. Бабушка привлекала ее к работе и, судя по всему, готовилась сделать своей преемницей.

Взрослые – учителя и кое-кто из родителей, считали, что будущее уж кого-кого – а Риты – точно обеспечено. И лишь Андрей знал, что девушка не чувствует себя счастливой.

– Бабушка все решила за меня, – мрачно говорила Рита, – Она сама, знаешь, сколько всего в жизни повидала? А я должна буду тут сидеть вообще безвылазно, заочно окончить институт, и потом у нее работать. И спорить не получается вообще. Мне кажется, бабушка вообще относится ко мне, как к одному из своих пациентов. А там, знаешь, такие жутковатые персонажи попадаются…

– Какие? – Андрей переложил сумку Риты в другую руку.

Он встречал девушку у больничный ворот, а после школы провожал ее обратно. Для этого ему приходилось делать порядочный круг, но другой возможности пообщаться у них не было. У Риты все время было расписано п минутам.

– Это из тех, которых бабушка сначала в закрытом режиме держала, а потом выпустила. И я так понимаю, они у нас теперь навсегда останутся. Нужные люди! Вот допустим, у бабушки помощник есть. Я не знаю, как его зовут на самом деле, если спрошу у бабушки, она точно спросит: «Зачем тебе?» Я его сама прозвала Карлом. Я читала, что это имечко такое мрачное. Как крик ворона. Андрюш, это не дядька, это какой-то шкаф с бородой. В нем росту больше двух метров, наверное…

– И что он у вас делает? Чем он такой нужный?

– Ну… он и дворник, он и сторож…По ночам в этой будочке ночует, которая у ворот. Честно, если мне вдруг когда-нибудь захочется ночью выбраться, я лучше через забор перелезу, чем мимо него пройду. А еще у него есть собака такая…

– Какой породы? – перебил Андрей. Он был страстным собачником.

– Не знаю. По виду как жирный дог с висячими ушами. Но породистая, конечно. Это ему бабушка щенка привезла.

А второй у нас экземпляр такой водится – это Агриппина. Она вообще нормальная такая тетка, классная. Тоже раньше вон сидела запертая. Потом ее выпустили, мне кажется потому, что больше ее нельзя там держать – помрет. Она худенькая-худенькая, ты не представляешь, вообще косточки одни. На балерина Майю Плисецкую похожа чем-то. И вот у нее бывают видения… Я сначала думала, что она тронулась, как эти… жертвы ясновидящих. Ну там, которые бормочут: «В море-океане, на острове Буяне, лежит доска, под доской – тоска…»

Андрей не выдержал и заржал в голос.

– Так ведь нет, – Рита схватила его за руку, – Она у нас уже пару раз предсказала точно. Одной бабушкиной пациентке сказала – зря, мол, лечишься, до осени все равно не доживешь. И точно, в конце августа позвонили бабушке, что она умерла. Что-то там с тромбом случилось. Второй раз – у нас такая открытая столовая была, когда тепло, все там любили собираться. И вот эта тетка пьет чай и задумчиво так говорит: «Завтра этого уже не будет». А ночью – пожар, и столовая сгорела.

– Может, она же и подожгла?

– Нет, там рядом домик у поварих стоял деревянный, в нем проводку замкнуло, и домик загорелся, А уже от него – столовка. Но самое, знаешь что жуткое? Агриппину можно увидеть там, где ее нет.

– Это как? – Андрей даже остановился.

– Я ее один раз увидела у себя в комнате, – твердо сказала Рита, зная, что у Андрея нет оснований не верить ей. Он верил ей всегда, даже зная, какое у нее богатое воображение, – Ты представляешь. Ночь, я, конечно, сплю. Окно закрыто, дверь, конечно, тоже. У бабушки с этим строго. Она меня с детства приучила – дверь запирать. Типа, у нас тут много людей живет, и люди эти разные. И вдруг я во сне просыпаюсь от какого-то страха, от чувства, что в комнате кто-то есть. И раз – в самом темном углу, в кресле сидит Агриппина. Ногу на ногу закинула. В своей длинной юбке. В кофте с рукавами. Она всегда так одевается, чтобы не было видно. Какая она худая. Я села… вот знаешь… простыню комкаю, так страшно… н не знаю, как от нее защититься. А она мне говорит: «Уходи отсюда». И я понимаю, что всего этого не может быть, но это есть!

Андрей смотрел на подругу с сочувствием. Он не то, чтобы поверил ей на все сто процентов – все-таки это было невероятно – просто Рита рассказывала о том, что причинило ей мучения, и он не мог не жалеть ее.

– Ну вот, а так-то мы с Агриппиной разговариваем. Правда, она вполне нормальная тетка. И на другой день я ей рассказываю, как она ночью ко мне приходила. А она посмотрела мне в глаза и говорит: «Я тебе правду сказала».

– Рита, а давай, правда уйдем, – это был какой-то толчок судьбы, которого Андрей давно ждал, – Нам остается один последний год в школе. И нафиг всё. Уезжаем в институт. Мы взрослые люди. Отпустят—не отпустят тебя, какая разница. В восемнадцать лет сама можешь решить…На крайняк..Я тебе не так, конечно, это хотел сказать. Но в общем, выходишь за меня замуж. И тогда за тебя отвечаю я, а не бабушка.

У него никогда не билось так сердце, как в те минуты, когда он ждал ответа на этот вопрос. Но Рита, кажется, его даже не заметила. Будто она относилась к их браку, как к делу естественному, решенному. Она лишь вздохнула:

– Я поговорю с бабушкой.

Но выражение ее лица и сдвинутые брови говорили, что она не ждет от этого разговора ничего хорошего.

Весь одиннадцатый класс прошел для Риты под знаком того, что она собиралась сказать Аглае Степановне о своем решении – и в последний момент трусила. Когда же разговор, наконец, состоялся, разразилась такая гроза, какой Рита не помнила за всю свою жизнь.

Сначала Аглая Степановна отрезала просто:

– Нет. Это невозможно.

– Ну почему невозможно? – Рита знала характер бабушки, и до последнего старалась вызвать вспышки, – Я люблю Андрея, мне больше никого не надо. Что странного в том, что мы поженимся? И в институте я тоже хочу учиться очно. Мы уедем…Потом, я может быть, вернусь. Наверное, даже.

– Ты ни за кого не выйдешь замуж, и работать будешь здесь, – бабушка говорила таким тоном, будто Рита была щенком, до которого хозяйка старалась донести прописную истину – нельзя спать на кровати и делать лужицы на полу, для этого есть специальные места.

Уж на что девушка впитала в себя порядки этого дома, но тут и у нее глаза распахнулись:

– Как ты это себе представляешь? Как ты можешь запретить мне выйти замуж?

– Ты не знаешь, о чем просишь, – Рита испугалась тона Аглаи Степановны, – Вспомни свою любимую сказочку про Русалку. Так это все равно, что Русалочка бы заявила: «Я хочу жить на берегу».

– И кто же в этой сказке ты? – Рита прищурилась, – Добрая бабушка или Морская Ведьма?

– В школу тебя теперь будут отвозить и привозить, – в этот момент девушке показалось, что Аглая Степановна ее ненавидит, – Ключа от ворот у тебя больше не будет. И в жизни твоей больше не будет не только Андрея, но и никакого института. А будешь возражать и жаловаться – пойдешь в корпус, за решетку!

Рита так и опустилась на постель. Многое, очень многое в ее жизни действительно переменилось после этого разговора.

С Андреем она теперь могла разговаривать только во время перемен – к моменту окончания занятий Риту ждала машина. И пожаловаться учительнице, директору, да кому угодно – как советовал Андрей – Рита тоже не смела. Даже если будет принято решение забрать ее от бабушки – а это еще не факт, дело будет тянуться долго. И бабушка не допустит, чтобы Риту отдали в интернат. Скорее уж действительно, припишет ей какой-нибудь психический диагноз и запрет в палате.

Оставалось, стиснув зубы, ждать выпускного. «А там посмотрим», – твердила себе Рита. Ей и на выпуск идти бабушка не разрешила – мало ли, что внучка может там учудить. Аглая Степановна добилась- аттестат Рите отдали заранее.

Девушка не заговаривала больше ни об отъезде, ни об институте – казалось, она смирилась. Но через неделю после выпуска, Рита ночью выбралась через окно. Клиника была обнесена надежной стеной, и девушка помнила о сигнализации. Сколько времени она ломала голову над тем, как можно выбраться отсюда… Единственный вариант, который им с Андреем пришел в голову, был таким – спуститься к пляжу, переплыть неширокую речку, а на том берегу Риту будет ждать Андрей с сухими вещами. Они успеют на первую электричку, и через два часа будут уже в городе.

Рита настолько боялась, что ее отыщут и там, что конспирация ее переходила уже все мысленные пределы.

– А там нужно пересесть на поезд, и дальше, дальше, – твердила она, – Может, куда-нибудь в столицу… Там уж точно затеряемся.

– Да брось ты, – Андрей смотрел на подругу с любовью и жалостью, – Не делай ты из старушки какого-то Шерлок Холмса. Ну побесится маленько, и отойдет. Пусть и дальше живет со своими психами.

Но Рита лишь мрачно качала головой.

**

В жизни бывают сны, которые возвращаются снова и снова. Так и Рите потом ночь за ночью снился побег. Территория лечебницы всегда была хорошо освещена, за исключением отдельных уголков. Поэтому те, кто здесь работал, носили с собой фонарики. Но этот путь до реки, который девушка проделала в полной темноте…Эта холодная черная вода… Рита хорошо плавала, но она часто воображала себе что-то страшное. Её пугало не течение, не водовороты – а то и другое ежегодно уносило жизни на этой реке – ее страшило, что кто-то схватит ее и утянет под воду. И еще много раз Андрею приходилось по ночам будить подругу, когда Рита кричала не своим, а каким-то сдавленным задушенным голосом.

Между тем побег их прошел вполне благополучно, и через два часа после того, как дрожащая Рита вышла из воды, они уже сидели в электричке. Волосы девушки еще не успели высохнуть. В городе им не составило труда снять квартиру (под причитания Риты, требовавшей уехать еще дальше, а лучше куда-нибудь на Камчатку или на Сахалин)

– Здесь такой хороший университет, – мягко убеждал подругу Андрей, – Если оба поступим, ну какие у твоей бабушки будут возможности тебя забрать? Смешно даже думать. Ты совершеннолетняя, все решения, касающиеся своей жизни, принимаешь сама…

И всё же, пока не опубликовали списки тех, кто был прият на первый курс, Рита старалась не выходить лишний раз на улицу, и просила Андрея звонить в дверь особым звонком – три раза, чтобы она сразу ему открыла. Парень подсмеивался над ней, но про себя думал о том, как обманчиво впечатление. Всем и всегда семья Риты казалась более, чем благополучной. Любящая бабушка и тихая, благонравная внучка-отличница. Но до какой же степени у девушки была сломлена воля…

К огромной радости молодых людей – они поступили оба. Причем Рита выбрала не биофак, который ей прочила бабушка, а вместе с Андреем подала документы на исторический факультет. Став студентами, они расписались, хотя декан и ворчал: «Женатый студент – это не студент вообще». Денег у них не было даже на самую скромную свадьбу, зато им дали комнату в общежитии, на втором этаже, где жили семейные пары. Плата была символической, собственно, это и подвигло ребят так быстро оформить свои отношения. Это был такой период их жизни, когда они экономили на всем.

Рита не сразу поверила, что у них началась обычная студенческая жизнь. С лекциями и семинарами, с походами в кино и экскурсиями, и даже с ежегодным «Зимним балом», который устраивался в атриуме. Девушкам приходить нужно было непременно в длинных бальных платьях. И почему-то почти все девчонки надевали платья невест. Наверное, они казались им больше всего похожими на старинные, с их кринолинами и шлейфами. Рите тоже кто-то одолжил такое платье, и она с восторгом разглядывала себя в зеркале.

– Значит, всё равно мне была судьба его надеть, – повторяла она, – На свадьбу не пришлось, так хоть сейчас…

Хотя учеба и была сложной по сравнению со школой, время неслось. Особенно сессии пролетали мгновенно. Андрей и Рита засиживалась над конспектами далеко за полночь – хорошие оценки, от которых зависела стипендия, были им жизненно необходимы. Немного втянувшись в учебу, оба начали подрабатывать. Андрей без долгих сомнений устроился на полставки дворником в детский сад. А Риту взяли официанткой в кафе на четыре часа в день.

На выпускном курсе Рита забеременела. Они еще не мечтали о ребенке. То есть думали, что он, конечно, будет, но немножко позже. Однако, когда врач подтвердил догадку, оба – и Андрей, и Рита – восприняли это как какое-то чудо, пришедшее в их жизнь.

Андрей настоял на том, чтобы Рита уволилась с работы – он сам будет теперь обеспечивать семью. Ее обязанностью было теперь лишь посещать лекции, и писать конспекты для них обоих.

Они защитили дипломы, и лишь тогда Рита поверила, что прежняя жизнь уже не вернется. К тому времени умерла бабушка Андрея, завещав внуку дом. Андрей съездил в деревню, продал наследство. И молодая пара смогла купить маленькую квартирку в городе. О ремонте, который нынче превращается в цель жизни и произведение искусства, оба даже не задумывались. Побелили потолки, наклеили свежие обои. Купили на Авито самую необходимую мебель, в том числе, детскую кроватку. И почувствовали себя богатыми как Крез…