Kitabı oku: «Твой последний врач. Чему мертвые учат живых», sayfa 2

Еще соскобы, желчный пузырь, а почку в сторону – ее смотрят старшие коллеги…

Я потянулась, растягивая мышцы на затекшей спине. После вырезки мне всегда хочется сделать зарядку. Лучший подарок для любого патологоанатома – это подарочный сертификат на сеанс массажа: спина устает просто адски!

Заглянула заведующая и попросила меня отнести отмеченные стекла в другой корпус больницы. Делать нечего: когда ты ординатор, на тебя вешают любую работу «принеси-подай», поэтому главное – постараться зарекомендовать себя так, чтобы, кроме этого, тебе все-таки давали еще и настоящую практику.

Вернувшись в кабинет, я застала Тоню с Саней, которые что-то бурно обсуждали.

– Привет, Тонь. Как вскрытие?

– Привет, хорошо. Вот сейчас рассказывала как раз об этом случае. Поговорила с урологом. Ситуация, конечно, интересная. Лет пять назад к нему обратился мужчина с болью в мошонке. Думал, ударился или еще что. Визуально все было хорошо, больше переживал из-за возможности заражения половой инфекцией. При исследовании нашли семиному на ранней стадии – злокачественную опухоль из герминогенных клеток.

– Так выживаемость при этом виде рака больше девяноста пяти процентов, удалили яичко – живи спокойно еще лет двадцать, почему он умер-то? – удивилась я.

– Вот именно! Но пациент от операции отказался. А знаешь, чем он это мотивировал? «Лучше я помру мужиком, чем евнухом!»

– Прекрасная фраза для гравировки на могиле, – сказала Санни. – Премию Дарвина ему. Честно говоря, мне всегда очень жаль тех, кто погибает от неизлечимых заболеваний, но ни капли не сопереживаю тем, кто уходит по собственной глупости. Тем более если второе яичко здоровое, то он даже потомство мог при желании оставить.

– Соглашусь. Так вот на вскрытии я обнаружила, что опухоль хоть и не выросла по размеру, зато пустила метастазы в печень, надпочечники и головной мозг. Вот и сказочке конец. А мог бы жить долго и счастливо.

– А у тебя же и на прошлой неделе была семинома, только удаленная, ты мне показывала стекла, – вспомнила я.

– Верно. Закон парных случаев. Причем опухоль довольно редкая. Но каждый раз, когда тебе привозят какой-то интересный и неординарный случай, который ты долго изучаешь и думаешь: «Вау, как удивительно, никогда такого не встречала!» – сто процентов в скором времени привезут точно такой же второй.

– Для закрепления пройденного материала, так сказать, – улыбнулась Саня.

Я хорошо помнила эту патологию, потому что на меня неизгладимое впечатление произвел тот факт, что семинома в редких случаях может обнаруживаться не только на своем привычном месте – в яичке, но еще и в области переднего средостения, которое находится в грудной полости, сразу за грудиной, или в забрюшинном пространстве. Происходит это, когда еще в зародышевом периоде возникает «утеря» части клеток герминогенного эпителия, из которых в дальнейшем и развивается опухоль.

– А можно задать глупый вопрос? – смущенно спросила я.

– Все вопросы нормальны, ты же учишься, а мы всегда поощряем любознательность, – улыбнулась Тоня.

– Гипотетический вопрос. Есть же прижизненное донорство органов, так? К примеру, если бы тому мужчине удалили одно пораженное яичко, а взамен подсадили бы здоровое от темнокожего донора, какого цвета были бы дети?

– Прекрасный вопрос. Жаль, что мы никогда не узнаем ответа, потому что мужчинам с хотя бы одним здоровым яичком не будут подсаживать другое, донорское, ни от белокожего, ни от темнокожего – это нелогично, – пожала плечами Санни.

– Как и подсаживать третью почку при двух работающих своих, – добавила Тоня. – Хотя мне самой теперь интересна статистическая вероятность рождения при таком интересном наборе. Надо спросить генетиков.

– Это все, конечно, интересно, но сейчас уже время обеда, пойдемте поедим, – вернула нас к реальности Саня.

Вопреки распространенному мнению, едим мы в столовой, а не в секционном зале над трупами. Даже кофе не приносим туда с собой – все наши трапезы проходят исключительно в столовой или собственном кабинете. На самом деле меня этот миф расстраивает и злит. Мол, все патологи настолько циничные и хладнокровные, что могут есть и при этом обсуждать какие-то мерзкие болячки или смотреть на них.

Да, мы можем, но стараемся этого не делать. В кругу семьи за новогодним столом мне меньше всего хочется обсуждать геморрой и выпадение прямой кишки.

Да, картинка гениталий, пораженных сифилисом, не испортит мне аппетит, но настроение точно пойдет на спад.

Чаще всего обсуждать заболевания во время обеденного перерыва любят студенты младших курсов или компании, в которых всего пара медиков, а остальные люди не из медицинских сфер. Отчасти это проверка себя и остальных на прочность, отчасти – пафос и бахвальство. Как будто хладнокровие не к месту является предметом гордости.

Я тоже проходила через этот этап, но главное – пройти его, а не остаться. Обычно за обедом мы болтаем о семье, каких-то своих занятиях, которые ждут нас после работы, и это переключение помогает отдохнуть и с новыми силами взяться за работу.

Тоня всегда берет в столовой одно и то же: рис, гуляш, булочку и компот. Саня выбирает еду по настроению, но ее вкусы довольно специфичны: она любит открывать необычные сочетания и спокойно может лопать картофель фри, макая его в пломбир. Я же последнее время всегда выбираю какой-нибудь салат с заправкой из масла, а не майонеза, и вареную курицу, ибо все еще мучаюсь в поиске подходящего свадебного платья – на меня просто ничего не налезало. Видимо, производители уверены, что женщин больше 45 килограммов замуж просто не берут. Я весила 65 килограммов, что по свадебным меркам считается XXL, поэтому по ночам мне снились не трупы, а роллы и кофе с сиропом, а выйти замуж в джинсах и футболке перестало казаться мне плохой идеей.

– Тоня, давай, мы все в предвкушении! – Каждую неделю Тоня ходила на разные свидания, мечтая встретить хотя бы одного адекватного мужчину, который с первой же встречи не начал бы глупо шутить про ее профессию. Пока что ни одна попытка не увенчалась успехом, и мы с Саней перед каждым свиданием нашей подруги спорили на желание, что выдаст очередной «оригинальный» шутник. Нельзя было делать ставку больше чем на две шутки, хотя знали мы их уже около сотни.

Тоне 36 лет, с Саней они учились в одной группе, а потом вместе пошли в патан. Чертами лица и каким-то общим стилем Тоня немного напоминала амазонку: высокая, статная, длинные черные волосы, которые каждый день заплетались в различные косы, а ее пронзительно-синие глаза как будто смотрели тебе прямо в душу.

Тоня грустно поковырялась вилкой в рисе и стала рассказывать про очередную встречу:

– Сначала все было отлично. Он заехал за мной, мы гуляли по Театральной площади, и он даже принес цветы.

– Две розы в целлофане? – улыбнулась я.

Разговоры отвлекали от безвкусного салата и влажных фантазий о малиновом пирожном, которое взяла себе Саня только для того, чтобы размешать начинку в своем какао и пить его, закусывая оставшейся песочной корзинкой. Я подумала, что ее пищевые эксперименты начинают меня пугать. А Тоня продолжила:

– Да нет, какие-то красивые, похожие на гортензии. Мы пошли в ресторан, мило беседовали. Как я поняла, он какой-то дизайнер ландшафтов, проектирует красивые дачи со всякими прудиками, дорожками из гравия и цветами, чтобы все смотрелось красиво. И все пошло прахом, когда я заказала стейк прожарки medium rare – средней, с кровью.

– А что не так? Нормальное блюдо для свидания, – удивилась Саня.

Тоня грустно подняла на нее свои небесные глаза:

– Он пошутил, что у меня слишком отработанные движения, и он беспокоится за свою безопасность. Мол, я режу трупы, а сейчас режу стейк. Хотя разница между двумя этими действиями как между дождевыми и мармеладными червями.

– И все?! Похоже, что в этот раз мы в пролете. Такое даже мы не смогли угадать.

– Нет. Он увидел, что я расстроилась, и решил, что шутка про гречку заставит меня улыбнуться.

Мы все ненавидим этот анекдот всей душой: тот, кто его придумал, будет вертеться в гробу от наших проклятий, даже если будет кремирован.

– Тончик-батончик, не переживай, тебе еще обязательно встретится тот, кто будет поднимать настроение хорошими шутками про живых!

Мы посидели еще какое-то время, обсуждая планы на выходные, а после я отправилась на кафедру к студентам, у которых вела патологическую анатомию.

Сегодня было запланировано второе занятие по частной патологии. Еще на подходе к кабинету в нос ударил резкий запах формалина, и в груди заскреблось нехорошее предчувствие.

– ВЫ ЧТО, РАЗБИЛИ МОЕ СЕРДЦЕ?! – воскликнула я в ужасе, застыв в дверях.

На полу лежали осколки стеклянной банки, а в луже формалина лежал макропрепарат «инфаркт миокарда». Студенты стояли, как испуганные сурикаты, сбившись в кучку.

– Кто это сделал?

– Т…Т…Татьяна Александровна, это я, – бледная от страха отличница робко подняла руку. – Я кремом руки намазала, потом на стол банки начала выставлять к занятию, а она выскользнула. Простите, пожалуйста!

– Все на выход! Заниматься здесь все равно невозможно. Михаил, будьте добры, сходите за уборщицей, она сейчас моет полы на первом этаже, попросите все убрать. Откройте здесь окна, а мы все переходим в первую аудиторию.

– М-меня теперь отчислят?

– Нет, конечно. А вот мне за вас влетит знатно, конечно.

– А из кого вообще делают эти макропрепараты? – оживилась группа.

– Из таких, как ты, – гоготнул староста.

Черный юмор – неотъемлемая часть обучения на этой кафедре. Хотя обычно шутим мы, а не студенты. Главное – знать границы, где веселье уместно, а где нет. Мне бы никогда в жизни даже в голову не пришло шутить с родственниками погибших, находящимися в трауре. Я прекрасно понимаю, то, что является работой для меня – означает горе для других. И к живым, и к мёртвым хорошие патологи относятся с одинаковым уважением.

Занятие шло легко и продуктивно. Студенты как подсолнухи – всегда разворачиваются к тем, кто действительно дает им знания. Иногда во время обучения у меня складывалось впечатление, что в преподаватели идут исключительно обиженные жизнью люди, которых так нещадно унижали в юности, что они решили всю последующую карьеру отыгрываться на молодом поколении, замыкая этот круг сансары. Даже не знаю, куда их больше хотелось послать – к психотерапевту или в ад.

– Коллеги, сегодня мы разберем патологии сердечно-сосудистой системы. Как вы знаете, это самая частая причина летальных исходов во всем мире – около тридцати процентов от всех случаев смерти. Надеюсь, все повторили анатомию перед занятием? Она является каркасом для последующего наслоения ваших знаний о болезнях. Не зная нормы, вы не сможете распознать патологию. Анна Витальевна, расскажите нам об атеросклерозе. Что это такое и чем опасно?

В аудитории столы расположены таким образом, что мне видно всех студентов. Я сижу во главе стола, за мной находится доска с висящими плакатами, справа и слева длинными рядами сидят студенты, а посередине их парт ютятся многочисленные банки с макропрепаратами по данной теме и лампы, которые включают, когда мы начинаем рассматривать уже микропрепараты⁷.

Светловолосая голубоглазая студентка долго собирается с мыслями, нервно расстегивая и застегивая пуговички на своем халате. Слева от нее сидит ее якобы друг, который всегда старается подсказывать ей ровно с той громкостью, чтобы услышала не только она, но и я – мол, обратите внимание, кто тут самый умный. Со стороны смотрится очень неприятно: ты либо тихо подсказывай, не паля контору, либо уже сам поднимай руку и отвечай, а такая снисходительность с барского плеча ни мне, ни ей абсолютно не нужна.

Я регулярно хожу к психологу, и мне не нужно утверждаться в своих знаниях за счет неоперившихся птенцов – наоборот, я хочу дать им заботу и передать то, что знаю сама. Дать им то, чего так не хватало мне самой во время учебы.

– Можно рассказать своими словами, – подбадриваю я студентку. – Мне от вас не нужны четкие определения – для меня главное, чтобы вы понимали суть болезни и знали, как ее можно предотвратить. Ведь профилактика – это лучшее лечение. Последовательно задавая самим себе вопросы, вы дойдете до сути.

– Атеросклероз – это хроническое заболевание, оно э…э… возникает из-за нарушения жирового и белкового обмена, и из-за этого образуются бляшки…

– И чем они страшны?

Следует долгая пауза.

– Представьте, что у вас есть сад, где растут прекрасные цветы, которые ежеминутно поливаются водой из шланга диаметром десять сантиметров. Но в этой воде содержатся вещества, которые со временем начинают оседать на стенках шланга, и его диаметр уменьшается до пяти сантиметров. Соответственно, цветы будут получать меньше воды и погибать. Так вот, шланг – это наши кровеносные сосуды, а сад с цветами – это клетки нашего организма. Так понятнее?

– Да.

– Заболевание называется «атеросклероз», а почему этот склероз возникает?

– Раз приток крови становится меньше, значит, в клетки поступает меньше кислорода и питательных веществ, из-за этого они погибают и замещаются соединительной тканью. Это и будет склерозом, – приободряется студентка.

Некоторым нужно просто чуть больше поверить в себя и перестать бояться ошибиться, тем более что здесь цена их ошибок равна нулю. В начале своего пути все иногда сбиваются, это нормально. Ненормально – высмеивать за промашки.

– Вы умничка. Многие немедики думают, что склероз – это что-то связанное с потерей памяти. Давайте дальше. Есть факторы риска, которые могут привести к возникновению заболевания. Некорректируемые – это то, что мы изменить не в силах: возраст, пол, семейный анамнез. Когда вы учитесь в медицинском, все ваши первые свидания похожи на сбор анамнеза: какая твоя любимая кухня? Есть ли домашние питомцы? А в семье кто-нибудь умирал раньше пятидесяти лет от инфаркта миокарда? Мужчины чаще подвержены атеросклерозу, чем женщины, пока последние находятся в предменопаузальном периоде: наши эстрогены защищают сосуды, снижая риск возникновения сердечно-сосудистых заболеваний. А что мы в силах скорректировать? Никита Сергеевич, вам слово.

Студент, которого за глаза называют Шмель из-за его любви к желто-черным полосатым вещам, на секунду заглядывает в свой конспект и начинает бодро тараторить:

– Мы можем скорректировать питание, физическую активность и образ жизни. К примеру, ведущий фактор риска – это гиперлипидемия, когда возрастают липопротеины низкой плотности⁸, которые обладают атерогенными свойствами, то есть накапливаются в интиме сосудов⁹. А есть еще липопротеины высокой плотности¹⁰, и они, наоборот, не дают образовываться бляшкам.

– В организме нет ничего лишнего, зачем же нам тогда эти «плохие» ЛПНП? И где они содержатся извне, в каких продуктах? Давайте Дарья Михайловна продолжит.

– У ЛПНП важная физиологическая роль: они доставляют холестерин периферическим тканям. Но если их количество в крови увеличивается, то они начинают оседать на стенках сосудов и накапливаться под интимой, самой внутренней оболочкой. Все хорошо в меру. ЛПНП содержатся в красном мясе, маргарине, фастфуде, жареном животном мясе.

– А «хорошие» ЛПВП для чего нужны и где содержатся?

– В любом растительном жире – оливковом и льняном масле, а также в жирной рыбе. Они необходимы для выработки витамина D, а также формируют оболочки нервных волокон, помогают вырабатывать гормоны, включая половые. Кроме этого, ЛПВП изымают холестерин из бляшек и перемещают его к печени, откуда холестерин выходит с желчью.

– Не совсем так, – поправляю я студентку. – Если бляшка образовалась, то вы ничем ее из сосудов не выковырните, особенно если она уже начала кальцифицироваться¹¹. Поэтому на вскрытии, когда мы проводим по аорте ножом, можем услышать характерный звук, будто проводим ножом по камням. А что произойдет с теми, кто решает резко сократить количество жиров в своей жизни? Александра Григорьевна ответит?

– Я не готова, – хмурая синеволосая девочка с пирсингом в нижней губе даже не поднимает на меня глаза.

– Ничего страшного, давайте придем к ответу вместе.

Я видела зачетку этой девочки: по всем предметам у нее хорошие оценки, а в табеле за прошлый семестр тройки лишь по патану. Это может означать лишь то, что прошлый преподаватель начисто отбил у нее желание учить этот предмет. Ну ничего, не ставить же ей крест на всей медицине из-за одного человека!

С моим подбадриванием Александра все же начинает отвечать. Ей не хватает не знаний, а уверенности в себе. Внезапно мне задают неожиданный вопрос:

– Татьяна Александровна, а почему в банке препарат «Аденокарцинома предстательной железы» раскрашен в разные цвета?

– Пасху отмечали, – опять шутит староста. Все смеются.

– Прекрасный вопрос, Игорь Юрьевич. При радикальной простатэктомии, когда полностью удаляется предстательная железа, то перед тем, как иссекать, мы маркируем ее чернилами, чтобы оценить статус краев резекции.

– А глупые вопросы задавать можно? – оживляется группа.

– Все вопросы нормальные, вы же учитесь, а я всегда поощряю любознательность, – улыбнулась я. С кем поведешься, от того и наберешься. Наше окружение сильно влияет на нас, поэтому и выбирать его нужно с особой тщательностью.

– Если у человека вырезали печень с опухолью и я ее съем, у меня тоже появится рак?

Я не могу сдержать улыбки.

– Честно говоря, даже не знаю, что меня пугает больше – то, что вы всерьез рассматриваете ситуацию, где вам предстоит заниматься каннибализмом, или то, как далеко вы можете зайти в своих исследованиях. Нет, так это не работает. Чаще всего онкологические заболевания возникают из-за генетических мутаций, «поломок» ДНК клеток. Но есть взаимосвязь со множеством этиологических факторов. К примеру, ионизирующее или ультрафиолетовое облучение, курение, алкоголь, различные вирусы могут привести к нарушениям. Как говорит одна моя коллега, рак будет у всех, но не все до него доживут.

Занятие длится всего 2–2,5 часа, и за это время мне нужно опросить студентов, причем никого не обделив, а потом еще рассказать новую тему, показать макро и микро, зарисовать их в альбом, поэтому приходится спрашивать всех порционно. Зато на зачете на каждого выделяется по 15 минут, и тогда уже можно полноценно развернуться.

Мне очень нравится работать со студентами, и, чтобы не упасть в грязь лицом, я всегда предварительно тщательно изучаю тему и на занятиях стараюсь давать ссылки на современные источники.

Прошу их спорить со мной или опровергать то, в чем я ошибаюсь, учу их не бояться отстаивать свое мнение и вижу, как постепенно они становятся старше, умнее и увереннее в себе. Я смотрю на них и вижу будущее медицины. Оно прекрасно!

Глава 2
Сколько весит сердце

В детстве меня покорил миф о Древнем Египте, когда после смерти сердце человека взвешивалось на весах. На одной чаше лежало перо богини Маат, олицетворяющее символ истины, справедливости и закона, а на другую чашу клали сердце. Если человек грешил и совершал много плохих поступков, то его сердце становилось тяжелым, перевешивая перышко, и его съедало трехликое чудовище. А если человек совершал больше хороших дел, то либо чаши весов находились на одном уровне, либо, в самых редких случаях, сердце было легче пера. И такого человека пускали в Царство Осириса (аналог Рая).

После этого мы даже во дворе играли в Страшный суд и взвешивали на самодельных весах, которыми служили два пластиковых ведерка, привязанных ленточками к разным концам палки, наши любимые игрушки из киндер-сюрприза, которые олицетворяли наши сердца.

Кто же мог подумать, что и во взрослом возрасте я продолжу заниматься оценкой массы органов, но уже немного для других целей.

Мы играем в «весы» и «экстрасенсов», но об этом чуть позже, а сейчас поговорим о вскрытиях.

У каждого отделения, города и врача есть своя норма аутопсий в год.

Конечно, при невыполнении плана мы не гоняемся за старушками, приговаривая: «Ну бахни ты энергетика, что тебе терять?!» Иногда это может быть 70, а иногда и 350 аутопсий в год. Плюс у каждого врача есть дежурства (к счастью, не ночные), когда он ходит на биопсии и на аутопсии. В итоге все эти 70–350 тел разбиваются между нами почти поровну. К примеру, в большие выходные дежурства бывают один раз в три дня, то есть, например, 3 января на работу выходит Саня, 6 января – Тоня, 9 января – я.

Сегодня была моя очередь. Еще вчера днем к нам зашла лаборантка Даша и сообщила, что к нам привезли женщину 68 лет, смерть на дому. Так что я заранее знала, что мое утро начнется со вскрытия.

Папа привез меня на работу совсем рано, поэтому этим теплым осенним утром я решила взять латте с сиропом «имбирный пряник» и корицей в кофейне, в которой сама раньше работала бариста, и немного пройтись по центральной улице.

Я обожаю замедляться и наблюдать за всем, что меня окружает. Я стараюсь не бежать, не торопиться и не суетиться, захлебываясь в пучине важных, на первый взгляд, дел, а проживать свою жизнь действительно осознанно, наслаждаясь минутами уединения с самой собой. Мне нравится медленно идти по любимой улице, которая только начинает облачаться в яркие осенние краски, вдыхать воздух раннего утра, который всегда кажется каким-то особенным. Я думаю, что именно так пахнет начало новой жизни. Я люблю ощущать вкус кофе, смаковать его, а не поглощать залпом на бегу одним глотком, чувствовать, как имбирный вкус обволакивает каждый вкусовой рецептор языка. Люблю слушать пение птиц, обрывки разговоров и музыку из просыпающихся кафе, видеть небо и вглядываться в сонные утренние лица людей, гуляющих с собаками.

Я вдруг резко остановилась и повернула голову налево, где среди кустов замелькали черно-белые пятна. Из-за своей кошмарной близорукости (почти минус восемь) я вынуждена почти десять лет носить линзы и очки, втайне мечтая о лазерной коррекции зрения. Но у каждого минуса есть и свои плюсы: в противовес плохому зрению у меня начал развиваться острый слух, поэтому родное похрюкивание я узнаю, даже если источник этих звуков будет на расстоянии десятков метров. Саня называет эту суперспособность «бульдожий радар».

– ОРИ-ИО-О-О-ОНЧИК, иди ко мне, радость моя!

Я выбросила стаканчик с остатками кофейной пенки в ближайшую мусорку, присела на корточки, расставив руки в стороны, и уже через две секунды меня чуть не сбил с ног радостный шестнадцатикилограммовый французский бульдог. Смешались в кучу лапы, слюни… Орион (так назвал его хозяин за черно-белую окраску и схожесть с печеньками «Орео»), гарцуя вокруг меня, щедро оставлял на моем пальто свою шерсть, но разве это важно, когда у меня от улыбки аж сводит щеки?

– Татьяна, а вы что сегодня так рано?

Ко мне подошел хозяин бульдожки – пожилой интеллигентный мужчина около семидесяти лет, в толстых очках в ореховой оправе с серебряной цепочкой, который раньше преподавал иностранные языки в педагогическом вузе. Мы познакомились, когда я впервые увидела Ориона и подошла к его хозяину с просьбой погладить это черно-белое чудо.

– Доброе утро, Леонид Николаевич. Меня сегодня папа рано привез, я решила прогуляться и вот, к счастью, встретила свой любимый антистресс. Как у вас дела?

– Потихоньку. Решил вот не давать своим нейронам закостеневать, как вы говорите, и начал читать в оригинале Les Misérables. Угадаете, что это за произведение? Вы точно его знаете.

– Что-то на французском. В английском misery означает «страдание», так даже зовут героиню книги Стивена Кинга, но я не совсем понимаю, о какой книге идет речь. Страдающие? Нет? А можно подсказку?

– На русский язык локализаторы перевели это название не совсем верно, но оно тоже состоит из одного слова, а вообще, его автор известен несколькими произведениями, причем одно из них он начал писать, чтобы сохранить и возвысить в глазах людей архитектурный готический шедевр в Париже.

– А-а-а-а-а-а! «Собор Парижской Богоматери»! Это Виктор Гюго! Так вы читаете «Отверженные»?

– Верно. Читали?

– Нет, просто знаю об этом произведении, – честно призналась я. – Но оно есть в моем списке литературы, которую я бы хотела прочесть в ближайшее время.

– У меня есть эта книга на русском языке, коллекционное издание, мне его подарили студенты на юбилей. Я могу ее брать с собой на прогулки, и, когда мы встретимся в следующий раз, я вам дам ее почитать, а потом сможем обсудить, если хотите.

– Ваше доверие людям просто безгранично! Конечно, хочу, спасибо большое! Я обожаю настоящие бумажные книги и буду счастлива потом подискутировать с вами о сюжете.

– «Радость, доставляемая нами другому, пленяет тем, что она не только не бледнеет, как всякий отблеск, но и возвращается к нам еще более яркой». Мне очень нравится цитата из этого произведения, – улыбнулся Леонид Николаевич.

Мы поговорили еще немного, пока я очищала свое пальто клейким валиком, который Леонид Николаевич всегда носил с собой, от следов утренних обнимашек с Орионом, и разошлись по своим делам.

– О, опять встретила своего мужчину с собачкой?¹² – улыбнулась Саня.

– Отстань, девочка с персиками!¹³ Как ты вообще угадываешь каждый раз, когда я с ним вижусь?

– Напомнить тебе, куда выходят наши окна? Да и по твоему счастливому лицу всегда читается, что ты только что тискалась с бульдожкой. Ты, Танчик, абсолютно не умеешь скрывать эмоции. Иди экипируйся, я через пять минут подтянусь в секционную. О, пошла игра мимических мышц – теперь ты становишься серьезной булкой!

По дороге в раздевалку я задумалась о том, что многие люди знают лишь какую-то одну нашу сторону: с семьей и любимыми друзьями я расслабленная и веселая, со студентами чаще всего стараюсь быть строгой и справедливой, пытаясь соблюсти баланс между ролями преподавателя и подруги. Будешь слишком мягкой – дисциплина рухнет, сядут на голову, перестанут учить, слишком жесткой – возненавидят важный и нужный предмет и меня заодно, а мне бы хотелось приносить в этот мир больше тепла и поддержки, а не страха и отвращения. При работе в морге или лаборатории я бываю такой молчаливой и сосредоточенной, чтобы не наделать ошибок, что ко мне лишний раз никто не суется. Вот и гадай потом, какая ты настоящая!

Каждый раз перед вскрытием я тщательно проверяю каждый элемент своей защитной одежды, потому что от трупа можно много чего подхватить, особенно воздушно-капельным путем при вдохе или гемоконтактным путем – через кровь при порезе.

На мне синий одноразовый халат с длинными рукавами, который закрывает тело почти до стопы, и три пары перчаток: если идти от наружного слоя к внутреннему, то сверху идут толстые и длинные, до середины предплечья, хирургические. Если они вдруг порвутся, то под ними будут очень прочные кольчужные перчатки. По названию может показаться, что они состоят из металлических колечек, как у рыцарей, но на самом деле они выглядят как плотные белые садовые перчатки. И самый последний слой – обычные тонкие хирургические перчатки, чтобы руки остались сухими, если промокнут кольчужные.

На самом деле если у вас нет свежего маникюра, при котором иногда бывают ранки и трещинки, то необязательно настолько защищать руки. Одна из главных функций нашей кожи – барьерная, и все, что на нее попадает, не впитывается мгновенно. Мы ежедневно контактируем с миллионами различных вирусов и бактерий, но остаемся здоровыми, поэтому иногда достаточно просто продезинфицировать руки и лишний раз не тыкать ими в слизистые оболочки рта, носа и глаз.

После халата и перчаток я надеваю длинный непромокаемый одноразовый фартук – он напоминает клеенку. У Сани и Тони качественные многоразовые фартуки из кожи, сделанные на заказ. На предплечья дополнительно надеваются длинные нарукавники, чтобы не промок халат. Волосы, если они длинные и лезут в глаз, собираются под шапочку, медицинская маска закрывает рот и нос, а прозрачные строительные очки – глаза. Старшие коллеги купили себе специальные большие прозрачные маски, которые закрывают все лицо целиком и напоминают каски электросварщиков. Некоторые надевают на ноги резиновые сапоги или калоши, а иногда просто закрытые кроксы, я же просто переодеваю кроссовки, потому что однажды уже чуть не поскользнулась с полными руками органов, и впечатлений хватило, поэтому больше никакой скользящей обуви во время работы я не ношу.

После переодевания иду в секционную. Здесь довольно прохладно, хорошо работают вытяжка и освещение.

В среднем вскрытие длится примерно 25–35 минут, но иногда, если случай особенно сложный или много дополнительных элементов вроде шунтов или капельниц, которые нужно снимать и описывать, может продолжаться до полутора часов, хотя такое бывает редко.

За столом сидит лаборантка, которая записывает в черновик все диктуемые нами данные, потом это перепечатывается на компьютере в протокол вскрытия, который мы тщательно перепроверяем и добавляем или исправляем некоторые моменты.

Я молодой и еще не очень опытный патолог, поэтому на вскрытии меня всегда страхует Саня или Тоня. Обычно они даже не экипируются, а стоят напротив в хирургичках (медицинский костюм из рубашки и штанов) и масках и помогают разобраться с окончательным диагнозом. Но на всякий случай у них всегда под рукой резиновые перчатки, чтобы показать на какой-то участок или «перещупать» орган, оценить его консистенцию или даже ассистировать при сложном доступе. Саня любит также прихватить с собой любимый длинный карандаш с резиновым черепочком-ластиком на конце, чтобы указывать им, а не пальцем, на важные структуры, или стучать мне по лбу, если я косячу.

Однажды я решила спросить Саню о ее странном пристрастии.

– Санчос, почему ты скупаешь все предметы с черепами? Это дань профессии или в прошлом ты была готкой? Карандаш, чехол телефона, наклейки на планшете, кольцо, кружка… У тебя даже ручки в виде бедренных костей!

– Мне просто нравится анатомия, и я получаю эстетическое наслаждение от разглядывания стараний эволюции. Обычно в разных культурах череп – это символ смерти и противостояния ей. Некоторые народы считали, что это вместилище души, хотя даже саму смерть часто изображают как скелет в длинном черном балахоне и с косой. Означает ли это, что нас сопровождает в иной мир собственная душа? Я до сих пор не понимаю, почему этот образ пугает людей: мне кажется, это здорово, если в путешествии по туннелю света у тебя будет попутчица. Для меня же это больше символ жизни, ведь у каждого из нас внутри есть черепушка. Я люблю и анатомию, и нашу профессию, поэтому так.