Kitabı oku: «Лесная сказка»
Часть первая
Дневник Тани Майской
– Так вы думаете, что в самом деле можно умереть от любви?
Это спрашивала растрепанная рыжая тетка. Но тут они заметили, что мы вошли, и повернулись: девушка с длинными волосами, человек с газетой, парень в рваных джинсах – таких, специально рваных, терпеть не могу. Толстяк услышал, что меня зовут Татьяна, и заявил: значит, вторую сестру должны звать Ольга, и был счастлив, узнав, что это действительно так.
А Олька корчила из себя старшую и взрослым голосом объясняла, что мы сюда на зимние каникулы, что у нее сессия, а придется за мной присматривать, пока моя мать в Испании, – хотя ее никто не спрашивал! И что наш отец, возможно, приедет на Новый год. Хотя и об этом никто не спрашивал! А рыжей было все про всех интересно.
В общем, Олька невозможный человек, и я начала разглядывать стены. Ничего себе «Лесная сказка» – штучки из шишек и веток, всякие рога. В углу – новогодняя елка. Кругом одни взрослые. Но жить можно, если бы не Олька. Неужели придется здесь – с ней! – две недели!!! Кошмар.
Человечий дух
Лиза обвела взглядом комнату, где предстояло проводить тяжелый этот год и встретить неизвестно какой следующий. Номер после ремонта. Такой нейтральный воздух бывает только в помещениях, где его не тревожат – не дышат, не курят, не говорят. Человечьим духом не пахнет. Когда она поднималась на второй этаж деревянного коттеджа, слышался только шорох ее движения, и теперь за стенами – ни звука.
Она еще раз недоверчиво огляделась – но обстановка тоже была нейтральной. Здесь нимало не хотелось привыкнуть, обжиться, хотя бы на недолгий оплаченный срок. И безмолвный лес за окном нейтральный – черно-белый, как на гравюре, ровные монотонные стволы. И Лиза еще раз свободно вздохнула.
Но, спускаясь в холл, замерла на нижней ступеньке. В кресле кто-то сидит, лицо скрыто за развернутой газетой. Рано обрадовалась. С какой стати дому отдыха пустовать под Новый год? Неужели придется знакомиться с соседями, пусть даже в рамках отстраненной вежливости?! Раскланиваться, говорить дежурные фразы?!
Вдруг сверху что-то обрушилось – Лиза инстинктивно вжалась в перила.
– Ой, извините! Вы только приехали, да? Как хорошо, а то так тихо было! Совсем никого! Зимы все, что ли, боятся? Морозец-то, а? Еще бы снежку!
Разбитной парень с красивыми волнистыми волосами, собранными в хвост, радостно выпалил все это, воткнул в пепельницу окурок и набрал побольше воздуха, чтобы продолжить, но, воззрившись на Лизу, воздух медленно выпустил.
Джинсы на коленках рваные. И как в них по морозцу? А если еще и снежку?
Несколько дверей в другие номера и на кухоньку, где при желании можно что-нибудь приготовить. Еще одна дверь с рифленым стеклом, ведущая непонятно куда. Лиза устроилась посередине длинного пустого дивана. Оборванец с хвостом последовал за ней, все еще надеясь на приятное знакомство. Но Лиза вытащила из стопки первый попавшийся журнал, и молодой человек печально присел на корточки рядом с пепельницей, повиснув на столике и распластав по нему пышный хвост.
– Сюда, сюда! Ну вот, здесь же гораздо теплее! Вот здесь мы и устроимся! Здравствуйте! С наступающим!
Вслед за оглушительным голосом появилась и его обладательница – миниатюрная женщина лет тридцати, с веселой молодежной прической и пухлым капризным ротиком. Который никогда не закрывается, поняла помертвевшая Лиза.
– Меня зовут Алла! Какие у вас чудесные волосы! Мне нравятся длинные волосы у мужчин… А вы что читаете? О, мой муж тоже дня не может прожить без «Коммерсанта»! Знакомьтесь, мой муж – Василий Кочубей. Помните, у Пушкина: богат и славен Кочубей. А нас, представляете, пытались засунуть в настоящий холодильник! С детьми! – И перечислила детей, которых ее муж заводил и заносил в комнату вместе с вещами: – Старший Вася, ему уже шесть, и младший Мишенька – уй, моя лапочка! – а нам скоро годик!
Лиза перехватила насмешливый взгляд из-за газеты – не на кого-нибудь, а на себя. Наверное, она плохо контролирует выражение лица. На нем, должно быть, написан ужас: предстоят шум, визг, рев, хохот, беготня. Но это действительно ужас. И деваться уже некуда. А менеджер уверяла, что в «Лесной сказке» идеальная тишина, семьи с детьми селятся отдельно…
– Надеюсь, дети у вас спокойные? – раздался голос читателя газет.
Аллочка, прижав руки к груди, поклялась:
– Ужасно! Ужасно спокойные! Гарантирую, что вы сможете нормально отдыхать! Их будет не видно и не слышно.
Врет, подумала Лиза. Так не бывает.
– А я не отдыхаю, я работаю, – подал реплику читатель.
И вдруг входная дверь опять отворилась. На пороге показались две девочки: одна – лет двенадцати, другая – старшеклассница или студентка. Музыка, подружки, хи-хи, ха-ха, болтовня, беготня, телевизор не выключается, мобильники не умолкают… Проницательный читатель газет смотрел на Лизу с нескрываемой насмешкой: на тишину надеялась? А кошмарных детишек все больше!
Запретная комната
Пылинки в потоках света и солнечные зайцы на полу скакали совсем по-летнему. Брюлловская картина «Итальянский полдень» с пышной красавицей и виноградной гроздью поддерживала иллюзию зноя. А Лиза стояла среди шезлонгов и пляжных зонтов, сваленных грудами, в белой меховой куртке и ёжилась. В большой застекленной веранде казалось холоднее, чем на улице. Наконец отыскались книжки – несколько стопок на шахматном столике. И еще несколько – под столиком.
В первой половине дня время уходило на обязательные десять тысяч шагов и бассейн. Музыка не воспринималась, как и любые звуки. А черные строки по белому полю – уже да. Когда Лиза спросила о библиотеке, девушка-менеджер подняла удивленные глаза, словно само слово слышала впервые.
– Да какая там библиотека? Просто книжки. От старого санатория остались. Берите что хотите.
И дала ключ от веранды.
Это были восхитительные растрепанные томики с ветхими обложками и совсем без обложек, с пушистыми уголками страниц. Лиза проводила пальцами по подклеенным матерчатым корешкам, переворачивала странички с чернильными пятнами и следами от кофе. Заметки карандашом на полях! Вложенная бумажка с телефонным номером и чьим-то именем! Где ты сейчас, Сергей Васильевич? Ау, жив ли? Автобусный билетик, пожелтевший газетный клочок. На крылышках со сроками возврата – столбиками дат – чьи-то отпуска в старом санатории, беззаботные советские отпуска с выплаченными отпускными и непременным возвращением на работу – в точный срок, с поправленным здоровьем…
Хлопнула входная дверь, дохнуло холодом. Лиза оглянулась – это не ветер, а девочка Таня. Посмотрела вопросительно, бочком протиснулась сквозь лабиринты шезлонгов и пристроилась под столом, возле книжек, стараясь быть как можно незаметнее. Это старание и, главное, молчание успокоили напрягшуюся Лизу.
Рядом была дверь с мутным рифленым стеклом. Вдруг из-за нее раздался звонкий, уже знакомый голос:
– Как вы считаете, кто эта таинственная дева? Ну, русалка с волосами ниже попы? Которая все молчит, грустит, куда-то исчезает по утрам? Модель? Телеведущая? Любовница какого-нибудь денежного мешка?
Ответа не прозвучало, хотя Лиза прислушалась. Только показалось, что-то шелестит вроде газеты. Конечно, за стеклянной дверью – холл с говорливой Аллой! А по эту сторону – веранда, склад летнего скарба, советских книжек-инвалидов и замороженного «Итальянского полдня». Запертая запретная комната – только Лиза вошла в нее с другого крыльца.
– А мне кажется, она – невеста олигарха, – не унималась невидимая Алла. Силуэт ее показался на фоне двери, и голос приблизился: – Ему некогда ее развлекать на праздниках, и он засунул ее в глушь! Чтобы никто до нее не добрался! Спрятал здесь под елками, понимаете? Конечно, будешь тут грустить!
Лиза подождала ответа, не дождалась – и ощутила свои замерзшие пальцы. Пусть будет вот этот пухлый том без обложки. Томас Манн, «Волшебная гора». Пятьсот страниц, должно хватить до самого конца.
Таня вылезла из-под стола. Тоже выбрала растрепку – «Грозовой перевал» Эмилии Бронте. Мрачноватая английская романтика. Какой старомодный вариант для поколения «спрайта» или «швепса».
Они двинулись к выходу, не глядя друг на друга, вместе обогнули коттедж, столкнулись на крыльце с читателем газет.
– Лиза, как вы думаете, а он кто? – громко зашептала Аллочка, выразительно выпучив глаза на окно, за которым их сосед в долгополом пальто удалялся к воротам. – Говорит, работаю. В Новый-то год! – И уже громко высказала соображение: – Наверное, из силовых структур. Жутко похож на шпиона. – Но тут же со смехом себя опровергла: – За кем тут шпионить, боже ты мой! А вообще – нам не хватает только трупа.
– Кого? – Лиза приостановилась на лестнице.
– Ну, мы сидим тут, в лесу, отрезанные от мира. Прям как у Агаты Кристи. И если бы вдруг обнаружился труп, виноват был бы кто-то из нас!
Дневник Тани Майской
Третий день в лесу. Три дня до Нового года.
«Грозовой перевал», который я столько времени переводила, уже перевели. Давным-давно. Эта истрепанная книжка с веранды. А я-то первый раз в жизни была счастлива! Занималась ерундой, как выражается Олька. Просто кошмар! Никаких больше переводов.
Олька меня сразу после еды выгоняет в лес, будто бы мне надо воздухом дышать. На самом деле это ей надо болтать по телефону, чтобы я не слышала. А в лесу, да еще без снега, невозможная тоска. Гуляет только Лиза с длинными волосами. Ходит по аллеям, как робот. Хорошо хоть, с разговорами не пристает, как рыжая Алла. Главное в этих разговорах – то, что они идиотские. О родителях, об учебе, о здоровье. Какое кому дело до этого, если мне самой до этого нет никакого дела?
А сегодня я вдруг увидела бабочку! Самую настоящую, желтую. Живую!!! Она сидела прямо на земле и шевелила крыльями! Л. тоже над ней наклонилась, и мы боялись дышать, как будто могли ее сдуть. Но тут появился этот Волчок с хвостиком:
– Ой, бабочка! Ой, живая!
Когда А. со всеми знакомилась и спросила, как его зовут, он почему-то покраснел, покосился на Л. – у него голова все время поворачивается в ее сторону – и заявил: «Просто Волчок, это мое школьное прозвище». Ну и дурацкое прозвище! Разве что имя еще хуже, бывает – родители такое выдумают. Пафнутий какой-нибудь, как в моей прежней школе. Его родители стариной увлекались. И вот этот «Пафнутий», в смысле Волчок, суетится вокруг нашей бабочки, и мешает, и шумит:
– Давайте ее куда-нибудь унесем, а то затопчет кто-нибудь!
– Лимонницы так зимуют, прямо на земле. Оставьте ее в покое. Не топчитесь здесь – и не затопчете.
Л. так строго говорила, как будто ее саму просила оставить в покое. И Волчок заткнулся. А второй наш сосед, который узкий, длинный и с газетой, чему-то обрадовался и даже ухмыльнулся. Он незаметно подошел и молча слушал. Скорей бы уходил. У него глаза холодные и неприятные, и он почти всегда молчит – и неприятно молчит. Как будто думает о тебе какую-нибудь гадость. Даже общительная А. называет его господин Логинов, а не по имени.
Мы с Л. пошли дальше. С ней лес не такой унылый. Она показала, где весной будут голубые подснежники, а где – нарциссы. И еще всякие интересные вещи. Голые красные прутья оказались шиповником, а черная аллея с корявыми сучьями – липовой.
Волчок с поджатым хвостом отстал, а г-н Логинов шагал параллельно – ему надо к воротам, он всегда после еды куда-то уезжает на своей машине. Было неприятно, что он как будто подслушивает, хотя что же ему – уши заткнуть или пойти другой дорогой? Так это надо сделать большой крюк. Мы уже свернули в ельник, как он вдруг раскрыл рот:
– Так вам нисколько не жаль бабочку?
Ежу понятно, что «вам» – это не мне и Л., а только Л. Кому я нужна с моим мнением? А Л. ответила, только не про жалость:
– Всем нужна своя порция холода.
Мы с ней как раз говорили о том, что в нашем климате и растениям, и животным холод нужен, они так привыкли. А жалеть их глупо, они начали жить на Земле задолго до нас и получше нас это умеют. Я бы на месте этой бабочки концы отдала…
Л. с Логиновым разговаривала так же строго, как с Волчком. Только Длинный не отстал:
– А туда вы зачем? Эти ели тоску нагоняют, а вы и так грустная.
Олька сто пудов начала бы отшучиваться, а Л. не стала:
– Грусть – это самое умное чувство. Зачем себя от него оберегать?
И он не нашел, что ответить, она все-таки и его спровадила. А может, она и правда невеста олигарха?
И какой странный это был разговор. Никогда не слышала, чтобы взрослые так серьезно говорили о елках и бабочках.
Мы забрели в бурелом с корягами и вывороченными корнями и повернули обратно. И вдруг одновременно, как бабочку, увидели кошку! Она пробиралась между деревьев, по присыпанной снегом поляне, и ее было отчетливо видно. Это я к тому, что она не померещилась. Такая крупная серая кошка с темными полосками. Она на мгновение скрылась за стволом – и тут же из-за этого ствола появился старик! Как будто кошка превратилась в старика, потому что она исчезла! Мы ее больше не видели. Только следы, кошачьи и человечьи. И старик сразу затерялся среди деревьев, хотя лес прозрачный и видно далеко во все стороны. И странный такой старик, с бородой, одет как будто во что-то старинное. Мы с Л. переглянулись, и я убедилась, что были и кошка, и старик, потому что Л. предположила:
– Оборотень? Леший?
А здесь становится интересно!
Скатерть-самобранка
Лиза вошла в ресторан, оформленный под бревенчатую избушку, и уже привычно двинулась к столику в углу… Но столика не было.
– К нам, к нам! – Алла в ярко-розовой облегающей кофточке жизнерадостно махала, привстав из-за длинного стола, за которым разместились все обитатели их коттеджа. – А мы тут решили сдвинуться, чтоб повеселее, вы ведь не против?
Весело было только ей, ее мужу – впрочем, тот скорее радовался рыбной закуске с салатами – и еще молодому человеку с хвостиком. Сестры Майские не веселились: старшая вполголоса выговаривала младшей, та с непроницаемым лицом ковыряла вилкой в тарелке. Господин Логинов – узкий, как шпага, в костюме стального цвета и без «Коммерсанта» – занимался своим бифштексом, как если бы обедал в полном одиночестве.
Лизе ничего не оставалось, как сесть на свободное место. Она заметила новое лицо – старушку, похожую на учительницу. Алла пулеметной очередью выдала сообщение, что Антонина Ивановна поправляется здесь после инсульта. Интеллигентная старушка кивнула – речь у нее еще не совсем восстановилась, – и Алла вернула застольную беседу в прежнее русло, обратившись к мужу:
– Ты, Кочубей, так и не ответил. Все подумают, что ты и есть даун.
– И ничего подобного, – задорно возразил толстяк, не переставая орудовать ножом и вилкой. Короткие брови, круглые щеки – все подпрыгивало, помогая ему пережевывать и говорить. – Дауншифтинг – это когда устали от жизни и работу полегче ищут или способ обойтись без нее. А у меня – просто более прагматичный подход к организации бизнеса и своей судьбы. И на кризис нечего кивать, все было решено, когда им и не пахло! Просыпаешься утром – и понимаешь, что если выбросить из жизни девяносто процентов вещей и событий, то в ней ничего не изменится. И на фига такая жизнь? Кто кого имеет – я бизнес или бизнес меня? Ощущение, будто я опять пашу на чужого дядю! – Он повернулся к юноше с хвостиком: – Ну, ты же понимаешь?
– Да, – встрепенулся тот, – бывает. То, что делаешь, больше не прикалывает. Исчез драйв, утрачен вызов и все такое.
– Вот видишь, Кочубей, – поучительно вставила Алла, – у всех бывает, и в леса никто не бежит, как-то иначе справляются.
– Так я задавал вопрос специалистам – типа, а это лечится? Ответ был – нет, поскольку это не болезнь.
– А вы что скажете, господин Логинов? – Алла рискнула подключить тяжелую артиллерию.
Тот отложил вилку и отодвинул тарелку. Кочубей беспокойно поглядывал на эти приготовления. А Лизе показалось, что большие глаза на узком лице способны смотреть одновременно в разные стороны, как у рыбы. И что говорит поэтому господин Логинов не Кочубеям, а всему лесному сообществу, налево и направо.
– Все эти наблюдения могут поразить неокрепшие умы своей новизной, – начал он как будто без иронии. – Про кризисы, и среднего возраста, и экономические, вслух не будем – просто неприлично. В любые времена есть люди, похожие на трубу – много всасывают и много выбрасывают, а по истечении лет проясняется, что в сухом остатке ничего нет. Это в самом деле не болезнь, а диагноз, и лекарства известны. Разменять старую жену под сорок на две по двадцать. Наклеить новые обои. Экстремальные виды спорта. Фитнес. Поход за молодостью и красотой. Хобби – обычные и необычные. Мистика и эзотерика. А также – алкоголь и кокаин. Что касается бегства из матрицы в провинцию или под пальмы, так у многих эта мечта – одна из базовых. Должно быть, из глубокого детства – Чунга-Чанга, синий небосвод. И избавиться от идеи с таким уровнем обаяния не получится, она всегда есть где-то фоном у большинства.
Лиза с удивлением начинала понимать, что речь идет о смысле жизни. Надо же. А казалось, собрались те, кто уже должен бы справиться с поиском. А тут по старинке решают вечные русские вопросы, сосредоточившись на «Что делать?».
Все молча ждали, как будет обижаться Кочубей, особенно на трубу, но тот благодушно отмахнулся:
– Да это вы опять про дауншифтинг, когда смываются от ответственности. Говорю же – не мой случай. Там люди сознательно идут на понижение уровня жизни и все такое, а я, наоборот, ищу лучший вариант.
– Так это одно и то же, – вмешалась Аллочка. – Завез нас черт-те куда. Бросить квартиру в Москве, бросить бизнес, который еще не развалился! У других вон разваливается, а они не бросают. А вы, господин Логинов, что могли бы предложить, когда все так запущено? Кроме кокаина и двух новых жен? – кокетливо добавила она, поглядывая на Ольгу и Лизу.
Кочубей перехватил ее взгляд и довольно засмеялся. А господин Логинов снова вынужден был отвлечься от обеда:
– Бессмысленно уезжать в Дахаб или в захолустный Белогорск. Там смысла не больше, чем в Москве. Более того, там его нет. Смысл только внутри вас, вне зависимости от того, где вы находитесь. Хотя от перемещений не стоит удерживаться, – обратился он наконец к самому Кочубею. – Более чем вероятно, что по дороге вы найдете массу других смыслов, и жизненная задача перестанет пониматься как бегство от реальности и подпальмойлежание.
– Да дались вам эти пальмы! – Кочубей взмахнул руками, как крыльями.
«А мне-то зачем эта пародия на общение?» – очнулась Лиза. Более разношерстное и неподходящее общество трудно было представить, хотя, собираясь сюда, она не представляла никакого.
– Вы – Филипп Шницер? – наклонилась к молодому человеку девушка-менеджер с удивленными глазами. – Подойдите к городскому телефону. Наверное, на мобильник сигнал не идет – у нас это часто бывает, деревья высокие.
Лиза проводила взглядом оборванца. Какое совпадение – и фамилия совсем редкая, и имя не такое уж распространенное…
Тем временем интеллигентная старушка хвалила Мишутку, который прекрасно умеет вести себя за столом, – Аллочка расцвела, – и поинтересовалась, всегда ли Васенька такой молчаливый. И правда, старший мальчик Кочубеев не проронил ни слова. И в коттедже его не было слышно – Алла не обманула.
– Ах, Антонина Ивановна, – с нервным смешком ответила Алла, – да он же вообще не говорит! Ну, то есть он у нас не разговаривает. Я не думаю, что это аутизм или какая-то отсталость, – на телевизор же он реагирует и взрослые разговоры слушает. Ни фига эти врачи не понимают! Я ничего вразумительного еще от них не услышала! И потом, он же начинал говорить, в годик, как все. А потом замолчал. Мы уже все перепробовали: гипноз, купание с дельфинами…
– Может, его что-нибудь напугало? – со знанием дела предположила Ольга. – Вот Тата у нас тоже девочка со странностями. – Лиза заметила, как младшая сестра метнула на старшую яростный взгляд. А та заливалась: – Я думаю, на нее наша семейная неразбериха плохо влияет. Хотя это я бы должна пострадать – это же я пережила развод отца с моей мамой, и его женитьбу на ее матери, и то, что он много лет жил на две семьи. Тем не менее со мной все нормально, – гордо завершила она.
– Конечно, он мог напугаться, – вздохнула Алла, – когда Кочубей был на подъеме, на него столько раз наезжали. Мы столько пережили! Один раз на пикник выехали, а тут подваливают настоящие бандюки, вы не представляете! Ничего они нам не сделали, так, пригрозили-попугали, но много ли ребенку надо? Возможно, отложилось где-то в подсознании, блокировались какие-нибудь нервные центры, я не знаю. Никто не знает… А может, он тогда ничего и не заметил, совсем еще маленький был, а я только накручиваю. Может, другое что-нибудь. А ему ведь скоро семь! Вот вы, Антонина Ивановна, учительница, вы меня поймете – он с детьми не играет, на вопросы не реагирует. И куда его такого, не в школу же для дураков!
Антонина Ивановна грустно смотрела на мальчика – она знала, каково быть бессловесным.
Ольга и Таня перебрасывались ненавидящими взглядами.
Господин Логинов с отсутствующим видом допивал чай.
Лиза машинально сворачивала фигурку кошки из фантика от конфеты. И вдруг заметила, что Вася наблюдает: вот под ее пальцами появляются уши, вот мордочка, потом небольшой плоский фантик превращается в объемное гибкое кошачье туловище, потом его хватает еще на лапки и длинный хвост… Лиза поставила фигурку перед мальчиком на край стола.
Алла всплеснула руками:
– Ах, Лиза, какая прелесть! Смотри, Мишенька, смотри, маленький. Киса, мяу! Держи, только осторожненько. Ну вот, ну что же ты!
Конечно, фигурка из фантика тут же превратилась в бесформенный комок.
– Я еще сделаю, – заверила Лиза и показала Васе под столом еще один фантик.
Тот поднял на нее глаза, и она остолбенела – такие это были прекрасные задумчивые глаза, полные бесконечно грустного, недетского понимания. Такой нездешний взгляд она видела разве что на портрете молодого поэта Жуковского – кстати, тоже Василия.
В школу для дураков?!
Сдвигать столы и веселиться?!
Смысл жизни разыскивать?!
– Ах, Лиза, я ведь сказала – он совсем ни на что не реагирует! – проговорила Алла, уводя сына одеваться.
Логинов заметил вслед Кочубеям:
– Не стоит им быть такими беспечными и совмещать старшего с младшим. Ущербные люди не безобидны.
– Какие? – переспросила Лиза.
– Ущербные, – спокойно повторил господин Логинов. – Они всегда завидуют нормальным и, независимо от возраста, могут быть опасны. Поэтому я говорю: не стоит подпускать старшего к малышу. Хоть один нормальный, компенсация родителям.
Лиза растерялась. Что же он за чудовище?
Вдруг навстречу ей энергично шагнула маленькая женщина, похожая на серую мышку: короткие пепельные волосы, серый пуховый свитер.
– Лиза! Ты здесь? А когда приехала? Дома уже была?
– Как раз собираюсь, – отвечала еще больше растерявшаяся Лиза.
– Ну так давай я тебя подвезу. Дмитрий Сергеевич, добрый день, не сразу вас заметила. Ну, мы с вами в офисе увидимся, – обернулась серенькая женщина уже с порога.