Kitabı oku: «На таёжной тропе»

Посвящается мужу, – таёжнику, геофизику, охотнику, трагически погибшему в северной тайге Югры, в мае 2022 года, и всем нашим лайкам, сотни раз спасающим меня от медведей, волков, грозной метели, рассвирепевшей горной реки, от трескучих морозов, опасностей глухой ночи; добывающих нам еду, согревающих душу от боли безвозвратных потерь. Посвящается людям леса, однажды невернувшимся из тайги и тем, кто их ждал и ждёт.

Таёжная быль, или Случай на охоте в тайге.

Дождь – самая пренеприятная погода для охотника. Вынужденное безделье разочаровывает по поводу не пройденных мест, не запечатлённых закатов. И дело не в добытой дичи… – пусть живёт! Плодится! – на следующий год не больше, так столько же останется… – в дождь не всегда хорошо спится. – Спится крепко лишь, когда знаешь, что солнечные дни – все мои! Когда же каждый «выходной» или «отпускной» денёк напересчёт, то и сон не идёт.

– А что снилось?.. – Странно!.. – снились песни, сцена. Грезилась незнакомая девушка. Она пела душевную песню. Только пела почти в пустом зале, где почти единственным зрителем – слушателем, почему-то была именно я. – Вот и старалась улыбаться, пытаясь ободрить, воодушевить исполнителя. И не заметила, как всецело окунулась в песню, да так, что и сейчас, проснувшись, мозг подобно патефону, всё «крутит» мелодию.

Открываю глаза, а в окно смотрят покрытые золотом осени берёзы, строгие кедры, сосны с застывшими льдинками капель дождя; на бордовой и алой листве голубики сединой белеют окаменевшие, идеально круглые, капли-льдинки. Листья под тяжестью корочки прикипевшего первого льда отрываются и медленно плывут в таёжные мхи…

Ветер давно не посещал урман, поэтому лес – жёлт. Желтизна оттенилась коричневым пеплом переспевшей, перепревшей листвы. Ягельник набух от влаги, отчего заметно «подрос» – увеличился в размере, распушился. Он – почти белый, с едва уловимым бирюзовым оттенком. И ныне, контрастом, особой боровой мягкостью, смотрится среди изумрудной зелени юной поросли кедрушек и сосенок. Молодым всходам хвойников – будущего северной тайги, нет ещё и года. Позапрошлым летом урожай кедрового ореха уродился особенно обильно, поэтому и потянулись вверх бесчисленные хвойные семейки. Кедрушки всходят букетами из горсточки орехов, прикопанных запасливыми кедровками, или… – из целой шишки. Она порой прорастает кедрушками вся- из каждого зёрнышка –орешка.

Небо… – оно… – ровное, серовато-белёсое, тяжёлое, однотонное и одновременно пуховое – объёмное. Оно будто повисло меж ветвей елей, касаясь земли, цепляясь за кустарник. Сырость ощущается во всём. И водяная взвесь, и листва – всё падают, падают, падают…

Вчера над избушкой, голося, летел громадный клин гусей. – Вроде бы, ничто не предвещало холодов!– Похоже, – на севере, у Ледовитого океана, крепко запуржило! Оттого гуси в одночасье сорвались с кормовых озёр тундры и поспешили на юг. Покидать родной край птицам не хочется, – внизу – у нас, ещё стоит, прекрасная в красе золота, – осень. Здесь, как и прежде светит по-летнему солнце. – Не весь день… – в просветы! А в промежутках меж ясностью дня досаждает осенняя морось.

Гуси летят клином, собранным из мелких клиньев, – в три, четыре семейные группы. Пролетая над нашей избой, перекликаясь, перестраиваются в единый гигантский волнующийся клин в сотню птиц. Провожаю их взглядом, слушаю тревожный переклик. Через минуты птицы исчезли за вершинами кедрача, голоса стихли за болотами далеко на юге. Каждую осень перелёт птиц из наших краёв навевает неизменно особую печаль, душевную тревогу, грусть и разочарование от осознания окончания лета, от предчувствия предстоящей зимы.

Через минуты, вслед гусиной стаи, заклИкал клин лебедей. Величавые птицы – белоснежные на фоне бирюзовой сини неба, летят клином из семи-восьми особей. – Скорее всего, то группа из двух-трёх семей, живущих летом рядом. «Похоже, на севере не на шутку замело! – Знать, – непогоды жди завтра и у нас!».

От затяжного ненастья есть и польза. – Наконец-то открыла чистую тетрадь, привезённую с собой для писанины. До шариковой ручки руки не касались неделями. Вздыхая, лежала, грустя, тетрадь, ожидаючи моих строк, – возлежала на обеденном столе: новенькая, со смешными утятами на обложке – такими же жёлтыми, как берёзы за окном таёжного зимовья. – Вечно строю горы планов, везу рюкзаки ненужных вещей, а в итоге нами правит случай, судьба, рок или… как раньше говорили: провидение. И так, – воспользуюсь непогодой и точно у Тургенева… – доверю тетрадке «Случай на охоте»…

– Как вырывалась с работы?!.. – пахала, как папа Карла, сутками, забыв о сне! Глаза ослепли от компьютера. Руки отваливались от непрерывного шлёпанья по клавиатуре. Голова разрывалась от перенапряжения, а осень растворялась во времени, безвозвратно исчезала за горами растущей в геометрической прогрессии макулатуры невыполненной корреспондентской работы, душа терзалась от неудовлетворённости собственными биоресурсами, незнания компьютерных тонкостей, от осознания быстротечности времени. И вот, – понимание уходящих, не увиденных, не прочувствованных прекрасных дней чудесной осени достигло апогея, за которым сон уменьшился до катастрофического минимума – до тонкости натянутых струн, фактически, сведясь к нулю, а рабочие дни увеличились до суток из двадцати с гаком часов. И, наконец!.. – точка! – Бегу, не веря в свободу от рутины жизни! Бросаю лихорадочно, на ходу, вещи в рюкзак; кидаю тетради, патроны, колготки, футболки, бюстгальтера, трусишки, портянки, батарейки, ручки, помидоры, специи, дрожжи, сухари, спички, зажигалки, фонарики, ножи, топоры, лески и крючки, валенки и носки, книги с полок… – растут кучи и кучки на полу прихожей, комнат. – Важно ничего не забыть!..

– Быстрее, быстрее! – ни минуты здесь доле!.. – лихорадит мозг и руки. – Лишь бы никто не тормознул опять с работой, с просьбами написать «за жизть»! Бежать –бежать, бежать! – подальше из села, от людей, от вечных «надо», «обязана», «помоги», «войди в положение».

И вот, горой, загружена доверху деревянная лодка – горнячка, а сверху высятся, нервничая в предвкушении долгожданной свободы лайки – Бимка и Дружка, а за пазухой хозяйки царапается отросшими когтями чёрная и очень, очень старая кошка Муська. – Не оставлять же её дома одну! – Ехать на охоту так всем колхозом!..

Позади – село, дома, люди, дымящие трубы, ревущие дизеля, позади сплетни, соседские и поселковые криминальные разборки, злоба и алчность всех уровней и этажей. Позади реки – Ляпин, Хулга. Вот, наконец, петляет своенравная, суровая, опасная «маленькая река» – Манья, – вьётся, влечёт, страшит: «как пройдём перекаты?!..». Погода выдалась тёплая. – Красота!

Ночь застигла у избы научников – ихтиологов. Выше – дальше, начинаются перекаты! И оттого волнение не покидает: «Как в этот раз пройдём?!..». Вода катастрофично скатывается вниз, с предгорий Урала Приполярного на равнину Западной Сибири. Каждый сантиметр реки «под килем» – то успех или не успех затеи. Волнуемся. Немного страшно перед предстоящим «завтра». Ночуем в избе. Под окнами зимовья над похолодевшими водами всходит луна. Утром, лишь рассвело, «рвём когти» дальше!.. – спешим вверх по перекатам, порогам, прорвам, завалам.

Удалось пройти более-менее спокойно. Река и в этот раз нас благосклонно пропустила. И вот!.. – на горизонте показались горы Рифея!.. – близкие, знакомые – дикие, грозные и суровые. – Властно зовущие, тянущие тысячами магнитных незримых полей к себе.

Проходим последний перекат, выплываем на плёс, обходя торчащие из-под стремнины чемоданы- валуны. Причаливаем. Облегчённо осознаём, что прошли речные быстрины, протащились по бесчисленным перекатам, не канули в завалах, не сломали винт, не перевернулись, – живы все! Собаки, – радостные! Лихо рванули с лодки в избу, не дожидаясь, как лодка коснётся берега. Разгрузились. Прикрыли кучу скарба тентом. Взяли самое необходимое и пошли по таёжной стёжке в свою избу. – Вот, мы и дома!

… Наспех пью чай в зимовье. Ружьё вскидываю на плечо!.. – и… ноги привычно мнут таёжные мхи, перешагивают через поваленные деревья, отыскивают заросшую за лето знакомую тропу – таёжный путик. Муж таскает вещи с реки, занят делами, а мне нужно добыть мяса на ужин, собрать ягод до того, как ягодники завалит снегом. А снег может лечь и в эту ночь! Отчего спешу пополнить запасы витаминов на зиму.

Впереди – западная сопка, горельник и петляющий в буреломе ручей Хапаян (Хапаянсавитья). Отвыкший от присутствия людей, старый глухарь шумно срывается с макушки высоченной ели и тяжело улетает на противоположный борт таёжного лога. В расстроенных охотницких чувствах провожаю взглядом неспешный полёт шашлыков и жаркого. Мысли грустят: «Ягод – нет, птицы… – нет!.. – неужели год пустой?!.. – Нет ни брусники, ни шишки, ни голубики! Ни черники, ни водяники! Аномально холодное и сухое лето выдалось неурожайным! Нет ни грибов, ни воды в борах!.. – Значит, и выводки боровой птицы сохранились только по берегам ручьёв и рек… – не нагулянные, не вышедшие, не набравшие в зиму весу!».

Устав с отвычки, усаживаюсь на посеребряненое от лет бревно развалин бывшей вышки старинного геодезического тригопункта, размышляю: «Куда идти?!.. – назад по той же тропке, что пришла сюда?.. Перейти лог и поискать улетевшего глухаря?.. поискать рябчиков?..». – День повернул к вечеру, – это многокилометровый круг по кустам, бурелому, термокарстовым буграм пучения… – ноги с отвычки выдернешь!.. – затемнаю и плутану! – Идти через горельник?.. – Там – моховое болото… – буду через пару часов дома, только ноги повытяну в болотине и шансов, кого-либо добыть – ноль. Болотная чистовина тянется почти два километра – вымотает всю душу! – Куда же пойти?.. – никак не могу решить.

Колеблюсь. Встаю и иду на юг. Делаю десяток шагов и возвращаюсь. Сажусь на то же брёвнышко. Опять думаю и сомневаюсь: «Вернуться той же дорогой, что шла сюда?.. – легко и не устану. Но там пусто, – ничего не добуду, впустую прохожу. Внезапно, в зарослях тальника Хапаяна промелькнул Дружок. – «Какой-то странный! Или… – не Дружок?.. – слишком тёмный! Как-то необычно ведёт себя?!..». Послышалось непонятное ворчание. И тут! Совершенно с другой стороны, сбоку, со стороны горельника, прибежал Дружка и серьёзно взлаяв, убежал в заросли ручья, откуда слышались непонятные звуки.

– За кем бегает?!.. – не могу понять, прислушиваюсь. Послышалось, словно кто-то заскулил. «Непонятно! – необычные звуки! …Мерещится?!..», – размышляю в недоумении. Присматриваюсь. Показалось, вроде бы Дружка бегает по чьим-то следам, непрерывно мелькая в кустах, – то там, то там! И как-то чересчур шустро оказывается одновременно в разных местах!

Поднимаюсь и иду на север. Делаю пару шагов и заново останавливаюсь. – «Что за чушь?!.. – туда-сюда мечусь!..», – корю себя за метания. И вопреки разуму вновь поворачиваюсь и сызнова иду на север, словно кто-то незримый водит по кругу, не отпускает, заставляет идти в другое место, иным путём. Непроизвольно сам собою взгляд упирается в вывал бурой глины. Там, на рукотворном земляном бугорке лежит старинный ржавый кованый гвоздь, которыми в тридцатые годы прошлого столетия скрепляли громадные брёвна геодезического тригопункта топографы первопроходцы.

Брёвна деревянного монументального сооружения давно сгнили. Высоченная бревенчатая вышка упала под натиском ветров и от ветхости, а гвоздь… – лежит… – ржавый, неровный, более тридцати сантиметров в длину, сантиметр толщиной, четырехгранный. «Нечасто эдакие теперь встречаются! – Лишь в стародавних сооружениях», – поднимаю историческую реликвию геодезии и металлургии, рассматриваю. В душе мельтешит странное ощущение: «Будто бы специально кто-то положил на самом видном месте этот гвоздь и именно для меня!».

Кручу гвоздь в руках: «Тяжёлый! Кованный и острый,– как пика! Таким, – чуть подточить, и медведя можно прошить насквозь, если нападёт», – странная мысль началась мыслиться и не домыслилась, прервалась. Сбрасываю рюкзак наземь и кладу гвоздь в его недра, решив: «В хозяйстве сгодится!». Закидываю на спину, глухо затягиваю лямки; перешагиваю через противопожарную канавку, оторачивающую тригопункт и теперь шагаю домой (в избушку) ближайшим болотным путём, обходя по склону с востока горельник, надеясь по пути набрать черники, – если встретится.

Дружка носится галопом, нюхает следы, работает охотником, – ищет дичь. Минут через пять, ноги с глины ступают на мягкую зеленую моховую подстилку. Тут и там появились молодые сосенки, кедрушки. Они… – ещё вовсе низенькие, едва поднимаются от зарастающей, выгоревшей в лесном пожаре земли. Лес потихоньку восстанавливается, оживает после испепелившего его огня. Выжили и отдельные молодые сосны. Их очернённые, обожженные стволы раздались вширь и упрямо устремились в небо – в жизнь. Не все деревья выжили. Поваленные ветром, погибшие кедры сейчас чернеют обугленными скелетами. Сила земли заботливо обвивает их мхами, ягельником, черничником, брусничником, голубичником. На облетающих в зиму кустиках черники ныне висят обмякшие – подмороженные ягодки. Местами буреют единичные кисточки выспевшей брусники. «Наберу, хотя бы с кружку для пирожков…», – решаю остановиться и собираюсь скинуть рюкзак.

Неожиданно впереди пробежал рысью озабоченный Дружка: «Кого-то гоняет?!..», – туда-сюда, там и сям мелькает его бок. «Какой-то слишком бурый?!.. – то пёстрый!.. – то бурый с белым!», – ничего не пойму!.. – Что происходит?!..». – Кусты качаются! Слышен топот. Беготня! Возня!.. – «Кабаны?!.. – выводок поросят?!..», – пытаюсь рассмотреть мелькающие тени. Внезапно выбегает мой пёс, а за ним бежит нечто бурое с белым пятном… – догоняет! Дружка лихо убегает со всех четырёх лап! – Росомаха?!.. – это уже серьёзно! – мелькает догадка. – Надо выручать собаку! – Делаю шаг вперёд и не успеваю: на меня летят медвежата! Они не видят меня. – Камуфляж при неподвижности растворяет человека на фоне осеннего леса, а медвежата в испуге смотрят лишь себе под лапы, а не вперёд, куда бегут.

– Дело плохо!.. – нужно живо уходить, пока мамашка не объявилась следом за чадами!.. – пытаюсь бесшумно уйти. – Поздно! – Медвежонок пестун, углядев меня, экстренно тормозит всеми четырьмя лапами в метре от моих ног. Он едва не врезался в меня головой! И с перепугу немыслимо шустро карабкается на сосну у меня под носом; забирается на самую макушку – тонюсенькую! С хилыми хрупкими веточками. Раскачивается, рискуя свалиться на мою голову. Остальные «братики и сестрички», обнаружив человека, молниями взмывают на соседние хлипкие молодые деревца. Не досмотрев за их размещением по соснам, пятясь, бесшумно отступаю. И тут замечаю, как мимо, в десятке шагов, внизу, по ручейку, мчится Дружка, а за ним гонится медведь!

– Лишь бы не заметил! – не дышу, надеюсь: не заметит. – Уже почти убежав за Другом в кусты ольхи. – Поздно! – Медведица резко бросает преследование пса, останавливается, поворачивает голову в мою сторону. «Учуяла!», – слеповато внимательно вглядывается в меня. И неожиданно бежит прямо ко мне!..

Продолжаю стоять, не шевелясь. Зверь не выглядит крупным и опасным, но секунды!.. – и из-за склона ложбины прямо передо мной вырастает огромная гора! Перезарядить дробовой патрон на пулю не успеваю. Всё происходит, словно в калейдоскопе, где секунды, миги спрессованы в вечность! А вечность не имеет длительности и измерения. Показавшаяся первоначально маленьким неуклюжим медвежонком, чуть крупнее Дружка, медведица, набирая скорость, выросла в метре – в шаге! от меня необъятным исполином, в десятки раз превосходящим по весу, росту, силе и мощи человека. По-прежнему пытаюсь не делать резких движений, – не провоцировать нападение.

– Уходи! – говорю ей. Она останавливается, молча внимательно рассматривает незнакомку. Свиду выглядит вполне безобидной: «Тёмно-бурое лицо… – вроде бы миролюбиво?!.. – глаза внимательно глядят в мои, – думают, решают…».

– Уходи!.. – говорю, как можно спокойнее. На секунду появилась надежда, что уйдёт. На секунду у неё появилось сомнение: «Не отойти ли?..». И тут! – ору: «Господи! Спаси!», – поняла по выражению медвежьих глаз: «Хищница приняла решение не в мою пользу». – Лютый зверь! Хищник! Она стоит в метре от меня! Знаю, чувствую, – сейчас последует удар, однако стою ещё, решая, как спастись. – Бежать бессмысленно. Медведь вмиг сомнёт, и шага сделать не успею.

Правая рука (лапы медведя охотники именуют руками) бьёт по левому плечу! Чувствую ожог боли, однако стою на ногах, не падаю. Смотрю на руку: рукав энцефалитки ударом когтей разорван насквозь. Понимаю, что медведица «стукнула» не на полную мощь – удар проверочный. – Кость не сломана. Боль терпима. Хотя, может, лишь сгоряча не чувствую. Дальше ждать нельзя, – последует новое нападение, – она решилась, поняла: «Я не ответила на агрессию, не убежала, значит – не опасна», – зверь ситуацию оценил верно. Мгновенно мозг осознаёт всю беспомощность и трагичность ситуации, вероятность жуткого исхода оказаться в ближайшие минуты съеденной медведями заживо. Непроизвольно, сам собою, вырывается крик о помощи: