Kitabı oku: «Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная»
Книга 9
Страсти по Андрею
122 год
Весна-Лето
Тетрадь шестьдесят шестая
Американская Федерация
Алабама
Колумбия
Открытие Новой Общедоступной школы – значительное событие. Настолько значительное, что готовились к нему заранее. Здание было построено, вернее, кардинально перестроено, в приличном районе, но недалеко от Цветного квартала, нашли учителей, согласных учить, не взирая на расу, и теперь предстояло набрать учеников. Об этом писали в газетах, говорили в церквях, судачили в лавках и спорили в барах. Дело-то неслыханное! Чтоб белые и цветные вместе учились! Писали, что примут всех, а экзамены только чтоб класс определить, что за неимущих платят мэрия и благотворители, а определяет кто? Заявку пишешь, и совет попечительский решает. А в совете-то, там кто? А… тут самым популярным был ответ: «Кто их знает?!» с разными модификациями и уточнениями. Готовились все. И волновались все.
В день приёмного собеседования детей с утра отмывали, причёсывали, одевали, давали последние наставления.
Ларри был уверен в Марке. И сам он с ним занимался, и пансион многое дал мальчику, и всё же… Ларри повязал перед зеркалом галстук, надел пиджак и оглядел сына. Марк стоял перед ним навытяжку, демонстрируя полную готовность. Брюки со стрелками, в ботинки можно смотреться, как в зеркало, белоснежная рубашка с нагрудными карманами с клапанами застёгнута на все пуговицы и повязан галстук-шнурок, чёрные кудряшки лежат ровной расчёсанной шапочкой. Ларри улыбнулся.
– Всё хорошо, Марк. Пора идти.
Их новый дом ещё только строился, и они по-прежнему жили у Майэллы, но все документы уже оформлены.
– Пап, – они уже шли по коридору, – а какой адрес мне называть, если спросят?
– Этот, Марк, – вздохнул Ларри. – Мы не завтра переедем.
Марк тоже вздохнул. Новый дом, а отец уже дважды брал его с собой смотреть, как идёт стройка, ему очень понравился. Даже было странно, что весь дом в два этажа, с подвалом и просторным чердаком будет только их. А ещё перед домом лужайка и маленький дворик сзади.
Дядюшка Пинки пожелал им удачи, не спросив, куда они – такие нарядные – отправились в субботу. А чего спрашивать, когда и так всё и всем известно и понятно.
Чем ближе к школе, тем больше вокруг родителей с детьми, и все шли в одном направлении. С некоторыми Ларри обменивался приветствиями. Марк тоже здоровался со знакомыми по пансиону. В просторном школьном дворе было уже тесно и стоял ровный тихий гул детских и взрослых голосов. Ни смеха, ни беготни. Белые и цветные старались держаться ближе к своим, но всё равно перемешивались.
Ровно в девять на крыльцо вышел директор школы – худощавый седой мужчина в очках с такими толстыми стёклами, что его глаза казались гораздо больше обычных, белый, но по толпе сразу пошёл быстрый шум, что этот, как его, ну, директор, был против Империи и рабства и чуть ли не в тюрьме сидел за это, а вот это уже брехня, живыми оттуда, кто против Империи, не выходили, а ну тихо вы… Директор заговорил, и наступила такая тишина, что каждое слово было слышно. Он поблагодарил пришедших и сказал, что дети сейчас пойдут в школу, в зал. Родители должны ждать во дворе. Списки по классам будут вывешены завтра в десять утра.
Марк снизу-вверх посмотрел на отца.
– Не беспокойся, пап, я справлюсь.
– Я знаю, – кивнул Ларри и отпустил руку Марка. – Удачи, сынок.
Марк старательно улыбнулся ему и очень решительно шагнул вперёд. Он шёл, выпрямившись, высоко подняв и даже чуть закинув назад голову, чтобы набухшие на глазах слёзы не выкатились наружу.
Белые и чёрные, мулаты и трёхкровки всех цветов, мальчики и девочки, подростки и совсем малыши, в хороших костюмах, нарядных платьицах и тщательно отстиранных, подшитых и заштопанных одёжках, лаковых туфельках и заплатанных башмаках, – все они поднимались по белым широким ступеням и скрывались за отмытыми до зеркального блеска дверями.
Негритянка в цветастой шали на плечах промокнула глаза зажатым в мозолистом кулаке платочком. Коренастый белый мужчина с сединой в желтоватых волосах, нервно ломая спички, закурил. Постепенно родители разбредались по двору, рассаживались на каменной ограде и скамейках на игровой площадке. Никто не ушёл.
Всех будущих учеников привели в большой, уставленный стульями зал. И когда они, настороженно косясь друг на друга и стараясь держаться рядом со знакомыми, расселись, их стали вызывать. Сначала увели всех малышей, которые шли в первый класс, потом вызвали белых подростков, которые раньше учились в других школах, потом… ещё, и ещё, и ещё… И наконец:
– Левине Маркус.
– Я, – встал Марк.
– В седьмой кабинет, – улыбнулась ему и ещё десятку цветных мальчиков примерно одного возраста белая немолодая женщина в очках – секретарь школы мисс Джулианс.
Седьмой кабинет ничем не отличался от класса в пансионе, даже учебные столы-парты такие же, и Марку стало легче. Они сели, как им сказали, по одному, и перед каждым положили ручку и несколько листков в линейку и в клеточку.
– Наверху пишете полностью фамилию и имя, – сказал им молодой светловолосый мужчина.
Марк достал свою ручку – подарок отца и к тому же свой инструмент надёжнее – и старательно склонился над листком.
Сначала писали диктант. Десять предложений. Вначале до смешного лёгкие, он такие ещё в имении писал под диктовку дяди Стефа, а потом посложнее, а два последних предложения длинные, с длинными словами. В одном слове он был не уверен, но исправлять не решился, да и непонятно, что и как исправлять. Вот чувствует, что неправильно написал, а найти ошибку не может.
Написав диктант, отложили листы в линейку, взяли в клеточку и решали примеры и задачи. Двадцать примеров и три задачи. Здесь так же: первые очень лёгкие, а потом сложнее и сложнее. Последняя задача была очень хитрой, чтобы подобраться к ответу, пришлось три дополнительных действия сделать.
Сдавая свои листки, Марк заметил, что последнюю задачу решили не все.
После всего этого они вернулись обратно в зал. Малышей не было, и самых старших тоже. И сначала шёпотом, а потом всё смелее они стали разговаривать. Кто как написал какое слово, как решал задачи. Возвращались в зал ещё вызванные. Шум становился всё сильнее. А когда стали появляться старшие, пришла секретарь и по списку вызвала первую группу на собеседование. Попал в эту десятку мальчиков и Марк. С тремя из вызванных он вместе писал диктант и решал задачи, ещё двоих – Риччи и Дика – знал по пансиону. Четверо остальных были белыми.
В этом кабинете за длинным столом сидели директор и ещё учителя. Среди них Марк увидел того светловолосого, что диктовал им, и почему-то успокоился. Они сели за парты и выходили по одному к столу, рассказывали о себе и отвечали на вопросы. От волнения Марк плохо слушал, о чём спрашивают и что отвечают, от напряжённо ждал своей очереди.
– Молодец, садись, – отпустили на место рыжего мальчишку в новеньких ярко-голубых джинсах. – Следующий.
Следующим был Марк. Вздрогнув, он встал и вышел к столу.
– Назови своё полное имя.
– Маркус Левине, сэр.
– Ты уже учился в школе?
– Нет, сэр. Когда мы жили в имении, со мной занимался отец, и ещё дядя Стеф, а здесь я ходил в пансион мистера Эдуарда Хольмстона.
Одобрительные улыбчивые кивки. И Марк перевёл дыхание: пронесло. В начале-то он совсем по… по-детски сказал, только к концу фразы выправился. Потом его попросили назвать свой полный адрес, спросили, какие графства и штаты он ещё знает, а знает ли про океаны, горы и другие страны. Вопросы были лёгкие, и отвечал Марк уверенно и даже не удержался от лёгкого хвастовства:
– Я могу показать это на глобусе, сэр.
– Молодец, – рассмеялись в комиссии.
Ещё несколько вопросов, и его отпустили. Марк сел на место и перевёл дыхание. Кажется, он на все вопросы ответил правильно. Покосился на соседей. У стола теперь стоял Дик, отвечал правильно, только раз от волнения сбился и вместо «сэр» сказал «масса», но на него, похоже, не рассердились.
Дик отвечал последним. Когда он сел на своё место, встал директор.
– Спасибо, ребята. Вы все молодцы, отвечали очень хорошо. Теперь можете идти отдыхать, а завтра после десяти приходите смотреть списки. Вы всё поняли?
– Да… да, сэр, – закивали они вразнобой.
– Пройдёте налево по коридору и прямо в центральный холл. Не заблудитесь?
– Нет… нет, сэр… до свидания, сэр…
Они дружно повскакали с мести, едва директор кивнул, и вылетели, толкаясь, за дверь, даже не расслышав смеха за столом комиссии.
По коридору и холлу они пробежали все вместе, уже не разбираясь, кто какого цвета, и только во дворе остановились, выглядывая родителей.
– Папа! – Марк со всех ног кинулся к отцу.
Ларри встал ему навстречу, обнял.
– Ты в порядке, сынок?
– Да, – Марк прерывистым вздохом перевёл дыхание. – Пап, я всё решил. И написал, и на вопросы ответил.
– Молодец, – Ларри погладил его по голове.
– Пап, я в одном слове не знаю…
– Давай посмотрим, – Ларри достал из кармана блокнот с ручкой и дал Марку. – Ну-ка, напиши.
Марк, даже не обратив от волнения внимания, что отец разрешил ему взять свой инструмент, старательно написал то слово. Получилось криво: он ещё не умел писать на весу. Посмотрев, Ларри вздохнул и исправил. Целых две буквы!
– Папа…! – выдохнул Марк.
– Ничего, сынок, – Ларри спрятал блокнот и улыбнулся сыну. – Я думаю, это не страшно.
Марк уже спокойно вздохнул и огляделся. Народу во дворе стало заметно меньше. Ну да, списки завтра, сегодня чего ждать…
– Пойдём домой, пап?
– Как хочешь, – лукаво улыбнулся Ларри. – Сегодня твой день, решай сам.
Маршрут, включавший посещение кафе-мороженого, кино и чего-нибудь ещё, был у Марка уже давно продуман. И сейчас, идя рядом с отцом, он его излагал во всех подробностях. К его полному удовольствию, отец не только согласился, но и внёс целый ряд очень приятных дополнений.
Удовольствия начались прямо за школьной оградой, где как из-под земли появились тележки-лотки со сладостями, игрушками и всякой канцелярско-школьной мелочью. Рассмотрев всё очень внимательно, купили яркий мячик-головоломку и отправились за хорошим мороженым.
Марк шёл рядом с отцом, крепко держась за его руку и уже спокойно рассказывая об экзамене. Какой был диктант, какие примеры и задачи.
Хорошее кафе-мороженое находилось в этом же квартале. И Ларри решил рискнуть: вряд ли рядом с Общедоступной школой им откажут в обслуживании.
Люди часто думают одинаково. Ларри убедился в этом, увидев в кафе множество запомнившихся по ожиданию на школьном дворе лиц. Почти все, кому позволяли деньги, привели своих детей сюда поесть по-настоящему хорошего мороженого. Ларри и Марк остановились на пороге, выглядывая свободное место.
– Эй! – окликнули их.
Марк сразу узнал рыжего мальчишку, который отвечал перед ним. А окликнул их его отец, такой же рыжий и голубоглазый.
– Давайте сюда, – помахал он им, а когда они подошли, широко улыбнулся Ларри. – Гарольд Свенсон, можно просто Гарри.
– Лоуренс Левине, Ларри, – представился Ларри, отвечая на рукопожатие и усаживаясь напротив.
Покосившись на отцов, мальчишки одновременно протянули друг другу руки.
– Нильс.
– Марк.
Подошедшая к ним официантка сразу предложила фирменного шоколадного с кокосовой стружкой по три шарика, а мужчинам по коктейлю, тоже фирменных специальных праздничных. Они согласились.
– А повезло с погодой, – начал Гарри.
– Да, вы правы, – кивнул Ларри.
После нескольких фраз о погоде перешли на экзамены. Марк и Нильс помалкивали, наслаждаясь мороженым. Обсудив экзамены, что сложные, конечно, но в меру и по силам, отцы заговорили о политике. Оба сходились во мнении, что мэр важнее президента, а с мэром Колумбии повезло, поговорили и о футболе, что «Колумбийские ястребы» раскатают луизианских земноводных в лепёшку, те только назвались «Акулами», а так-то… Так, неспешно попивая коктейли – к удовольствию Ларри, весьма слабоалкогольные – они побеседовали, пока мальчишки доели мороженое, и, вполне дружески распрощавшись, расплатились и разошлись.
– Пап, – Нильс, когда они достаточно отошли от кафе, дёрнул отца за руку. – А чего ты с этим чёрным так?
Гарольд усмехнулся.
– Умный, сынок, никогда не будет ссориться с сильным.
– Он что? – не поверил своим ушам Нильс. – Сильнее тебя?! Ты ж ему так врезать можешь…!
– Сильнее, – вздохнул Гарри. – Мне на костюм, как у него, за год не заработать. Деньги – главная сила, запомни, – и повторил: – С сильным не ссорятся.
– И что мне, – Нильс обиженно надул губы, – с этим чёрным дружить, что ли?
– Можешь не дружить, – усмехнулся Гарри. – Он сам по себе, ты сам по себе. И всё.
Нильс кивнул, и дальше они шли молча.
После такого необыкновенного мороженого обедать совсем не хотелось. Марк так и сказал отцу, когда они вышли из кафе.
– Хорошо, – улыбнулся Ларри. – Обедать не будем.
– А теперь в кино?
– Как и решили.
Они уже подходили к Цветному кварталу. Излишества опасны – Ларри это хорошо знал и считал, что продолжать праздник лучше среди своих.
Возле кинотеатра они встретили почти всех цветных, кто был сегодня на школьном дворе. Разговоры, обсуждения…
– Ох, уж и не знаю, – качала головой негритянка в цветастой шали, державшая за руку маленькую смуглую девочку. – Как она там будет? С белыми-то…
– Ну, что вы, – мягко возразил Ларри. – Среди них есть очень приличные люди.
– Бывает по-всякому, – согласились с ним.
– Да уж, что мы – каждый наособицу, что они…
Очередь двигалась медленно, и, пока добрались до кассы, обсудили всё во всех деталях.
И кино было очень хорошее, про зверюшек, что жили в лесу, хотя иногда и ссорились, но от охотников друг друга спасали. Это ж надо, какое кино у русских, что детям, что родителям интересно.
На следующий день в школьном дворе опять не протолкаться. Многие пришли сразу после церкви и потому были в своей лучшей одежде. Марк и Ларри тоже «по-воскресному». Самому Марку, конечно бы, не пробиться к спискам, но отец, во-первых, выше всех, а во-вторых, знает, где искать.
– Мы записывались в третий класс, сынок. Вот и давай смотреть.
Всех классов было по два. Маркус Левине значился в третьем «А». А когда просмотрели весь вписок, нашли там и Дика, и Риччи, и Нильса Свенсона.
– Здорово, правда, пап?
– Конечно, – согласился Ларри.
Насладившись видом своей фамилии в списках, помогли разобраться другим и стали выдираться из толпы. Увидев Эдуарда Хольмстона, Ларри подошёл к нему. Поблагодарить за отличную подготовку. Сдерживая счастливую улыбку, Хольмстон признательно склонил голову.
– Спасибо. Марк способный и был уже подготовлен. Я только отшлифовал.
– Я ювелир, – улыбнулся Ларри, – и знаю, что самый лучший камень мало стоит без умелой огранки и шлифовки.
– Ну, булыжник как ни шлифуй, бриллианта не получится, – ответно рассмеялся Хольмстон.
К Хольмстону подошли ещё родители – их дети, занимавшиеся в пансионе, так же удачно выдержали экзамен – и Ларри, ещё раз поблагодарив, распрощался и отошёл. Надо дать и другим поговорить.
Толпа у списков то редела, то снова скучивалась. Тут же знакомились и дети, и взрослые. Все классы оказались смешанными: девочки и мальчики, белые и цветные, а в некоторых классах и разновозрастные. Но ведь школа потому и называется «Общедоступной».
Стоя у окна, директор и учителя следили за этой толпой. Вчера они допоздна сидели, сортируя работы и свои записи, и распределяли учеников по классам, ломая головы, как сделать старшие классы не сплошь белыми: цветных детей с соответствующей подготовкой фактически не было. Ну что ж… Директор обернулся и оглядел свою команду, почти – он усмехнулся – боевое подразделение. Хотя, почему «почти»? Война продолжается, и до полной победы ещё далеко.
– Ну, надо выйти, поговорить. Вперёд?
Ему ответили кивками и улыбками.
Появление на крыльце директора и учителей вызвало мгновенное замешательство.
– Пап, – Марк дёрнул отца за руку. – Вон тот, это он нам диктовал. И в комиссии сидел, – и неуверенно предложил: – Подойдём?
Ларри посмотрел на высокого светловолосого юношу в строгом «учительском» костюме. Почувствовав его взгляд, тот обернулся. Они сразу узнали друг друга и одновременно пошли навстречу.
– Рад видеть вас, мистер Левине.
Он протянул руку, и Ларри свободно ответил на рукопожатие.
– Я тоже очень рад видеть вас, сэр. Мистер Кроуфорд?
– Да, совершенно верно, – Сидней улыбнулся стоящему рядом Марку, – Молодец, всё правильно решил и диктант очень прилично написал. Всего две ошибки.
Марк смущённо улыбнулся. А тут ещё выяснилось, что Сидней Кроуфорд будет заниматься как раз с их классом.
– Да, третий «А» – мой класс.
– Очень приятно, сэр.
Как-то незаметно, будто само собой, вокруг Кроуфорда собрался почти весь третий «А».
Сидней старался держаться как подобает учителю, и, судя по почтительным взглядам и обращениям, ему это удалось. Ещё только увидев списки предварительной записи, он обратил внимание на редкую фамилию Левине, а вчера убедился. Да, тот самый. И Ларри в госпитале говорил ему о сыне. Конечно, то, что Марк – вряд ли его зовут полным именем – попал в его класс, случайность, но… но всё предопределено свыше, как любит говорить мама, и он очень рад, что так случилось. Ему, как начинающему учителю, дали одновозрастной класс, чтобы ко всем трудностям не прибавлять ещё и разрыв в возрасте.
Вопросов было много, но Сидней, к счастью, знал, что отвечать. Что специальной формы для школы не нужно, а вот для занятий спортом костюм понадобится, что тетради, альбомы для рисования, карандаши… родители пытливо выспрашивали о мелочах, таких важных и значимых.
Наконец, вопросы иссякли, и разговор закончился общим решением собраться уже, скажем, через неделю, чтобы выбрать, кто от их класса войдёт в попечительский совет школы, да, конечно, школа известит, позвонит или даже пришлёт письмо, адреса-то есть. И на этом распрощались.
– Пап, – рискнул спросить Марк, когда они отошли от школы, – а откуда ты его знаешь?
– В русском госпитале наши палаты были рядом, – улыбнулся Ларри. – Он очень хороший человек. Думаю, Марк, тебе повезло с учителем.
Марк кивнул.
Сидней вернулся в учительскую с такой радостной улыбкой, что директор понимающе рассмеялся.
– Удачно познакомились с классом?
– Да, сэр, – расплывался в улыбке Сидней. – Отличные ребята. И родители.
– Рад за вас, – кивнул директор.
Что ж, будем надеяться, что в третьем «А» и дальше всё будет в порядке. В окно он видел, как непринуждённо Кроуфорд обменялся рукопожатием с высоким негром и с остальными разговаривал свободно, без натуги.
– Вы молодец, Сидней.
– Спасибо, сэр, – улыбался Сидней.
Американская Федерация
Алабама
Графство Олби
Округ Краунвилль
«Лесная Поляна» Джонатана Бредли
После сумасшедшей гонки и напряжения дремотная суета имения. Просыпаешься от рассветного птичьего гомона и петушиного крика, в открытое окно тянет прохладными запахами земли и молодой листвы.
Фредди потянулся и, отбросив одеяло, рывком встал. Привести себя и комнату в порядок – дело пяти минут. Чего-то у Джонни тихо, не иначе, как ещё дрыхнет. И, выйдя на террасу, он, прежде чем спускаться по ступенькам, грохнул кулаком в дверь Джонатана.
– Спишь, лендлорд?
– И чего тебе, ковбой? – спросил, выходя из-за кустов, Джонатан.
– Хорош! – ухмыльнулся Фредди. – Крапивная ванна с утра – самое оно.
Джонатан показал ему оттопыренный большой палец. Он проснулся, услышав, как ворочается Фредди, и вылез в окно в одних трусах, пока тот ещё полусонный. Старинная ковбойская подначка «кто успел, тот всё и съел» на этот раз у Фредди не получилась.
Оставив Джонатана приводить себя в порядок, Фредди пошёл к загонам.
Постукивал на автомате движок, из барачной трубы валил дым, значит, Мамми уже встала, замычала одна из коров.
Фредди потянулся, упираясь кулаками в поясницу, и ковбойской развалкой направился к конскому загону, где уже фыркал, встречая его, Майор.
От барака прошли в коровник Дилли и Гвен – жена нового скотника Эйба, а через минуту и сам Эйб. Дилли уже опять работала, правда, не в полную силу, всё-таки младенец у груди, а Молли дохаживала последний месяц, но что-то по птичнику всё-таки делала.
Эйба и Гвен они наняли ещё в феврале, чтобы присмотр за скотом был, Роланду ж не разорваться. И тогда же решили, что нужен человек, всерьёз занимающийся садом и огородом. Садовника было найти сложнее, но им повезло. Умело пущенный через Мамми слух достиг нужных ушей, и в имении появился Саймон тоже с женой – Эрси. Эрси возилась на птичнике и помогала мужу. Детворы сразу стало намного больше, в бараке заняты все выгородки, кроме выгородок Чака и Ларри. Стеф, передав первое письмо для Ларри через Фредди, наладил переписку. С Чаком никто переписываться не собирался, но его выгородка сохранялась за ним.
С шумом, визгом и гомоном вылетела из дверей барака ребятня. Май уже, не весна, а лето, и потому все босиком в рабских рубашонках и штанишках.
Фредди невольно усмехнулся, сразу вспомнив зимнюю распродажу…
…Дверь вещевой кладовки распахнута и перегорожена столом-прилавком. К их с Джонатаном крайнему изумлению, не просто пришли покупатели, но даже очередь – и не маленькая – получилась, и Мамми, гордо покрикивая, торгует с неожиданными бойкостью и сноровкой. Куртки, штаны, юбки, рубашки и кофты, шапки и платки… – прямо-таки в улёт уходят, а уж на сапоги спрос…
Чтобы не смущать покупателей, они с Джонни во время распродажи старались не маячить на виду. Но шум стоял такой, что они, и не видя, всё знали. А через три дня Мамми подошла к Джонатану с тетрадью, которую ей сделал Стеф специально для торговли, и узелком с деньгами.
– Вот, масса Джонатан, расторговались…
…Да, этого они с Джонни никак не ждали. Шестьсот двадцать кредиток. Доля Роба – тридцать одна кредитка, Мамми – сто двадцать четыре, и им – четыреста шестьдесят пять. Пустячок, как говорится, но приятно. И это сколько ещё оставили. На всякий случай. А Роба стоит учить всерьёз. И, когда Роланд обиняком заговорил о деньгах, дескать, как их лучше потратить, он сказал в открытую:
– Оставь сыну на учёбу.
Роланд радостно закивал, а с Джонни в тот же день сам обговорил…
…Горит огонь в камине, сквозь плотные шторы слышны скрипы и постукиванья ветвей.
– Что думаешь делать с Робом?
– У него есть родители, – фыркает Джонни. – Пусть они и думают.
– До колледжа они сами не додумаются.
Джонни удивлённо смотрит на него поверх стакана.
– Может, ты и факультет подобрал?
– Через двадцать лет имение на Стефа не оставишь, – пожимает он плечами.
Джонни молчит, отхлёбывает из стакана и наконец кивает.
– Резонно. Цепняк теперь не нужен, а толковый управляющий…
…Да, всё так. Джерри уже сидит на ограде загона и чмокает, подзывает лошадей, показывая кусок хлеба. До чего ж настырен чертёнок.
Похлопав по шее Майора, Фредди прошёл мимо конюшни на скотную. Ага, Джонни уже там, проверяет горлышки у бидонов. Мерно стучит движок Стефа, Монти уже выпустили в загон, и он опять гоняет ведро, хотя вымахал уже во взрослого быка, а дурашлив по-телячьи, пронзительно верещит, сзывая кур, Эрси, Сэмми с Билли и Диком – старшим сыном Эйба – шумно ломают перегородки в Большом доме.
– Фредди, проводка искрит.
– Опять?! Ну, на хрена такую дрянь было ставить?!
Осмотрев коров и поговорив с Эйбом и Гвен, Джонатан пошёл по остальным службам. Так, проводку Фредди сделает, конечно, но ведь опять заискрит в другом месте, а почему? Изоляция хреновая?
– Из ошмётков сляпано, вот и прорывает.
– Ляпали мы сами, вспомни.
– Угу. А ты вспомни: у нас тогда живые деньги были? – язвит Фредди. – Заказывай полный набор, лендлорд, заплатки не помогут. Пока не полыхнуло и мы здесь, всё и сменим.
– Резонно, – кивает Джонатан. – Сгоняю сейчас в Краунвилль. Кого из электриков позовём?
– О Мюллере неплохо отзывались. Если свободен сейчас, пусть со всей бригадой и едет.
– Их кормить и обслуживать надо, не забывай. И у него бывших пленных много.
– Не жмотничай, Джонни, на ремонтах больше потеряем. А пленные… ну, если кто и не довоевал, то не слышал, чтоб у Мюллера проблемы были.
Джонатан кивнул и пошёл к конскому загону за Лордом.
Обычные хозяйственные хлопоты, и кольт в кобуре для привычной тяжести на бедре. Опасности нет никакой. Ага, молоко понесли на кухню, и Вьюн уже тут как тут, сопровождает. А Лохматка где? Уже у кухни сидит. Двух щенков привёз из очередной поездки в город ещё зимой Роланд. И клялся-божился, что не видел, как паршивцы залезли в фургон. Но когда Стеф сказал, что за кражу отвечать по закону придётся: породистые собаки бесхозными не бывают, заваруха давно кончилась, Роланд оправдался, что купил их честно и даже бумаги из кармана достал. Пока что дети дипломированных крысоловов предпочитали подлизываться к Мамми и демонстрировали любые таланты, кроме охотничьих. А кошка сама по себе пришла и прижилась в бараке. А чего ж нет, еды-то всем хватает, а мышей тоже кто-то должен гонять. Дармовая кошка осталась безымянной, а за Вьюна и Лохматку Джонатан отдал деньги Роланду: собаки-то для хозяйства куплены, и даже их бумаги со смешным названием: «Щенячьи карточки» забрал и спрятал у себя в сейфе.
Джонатан уже заседлал Лорда, когда Фредди подошёл к нему.
– Раз уж мы связываемся с Мюллером, подумай о хорошем холодильнике.
– Пока погреба хватает, но подумаю, – кивнул Джонатан, посылая Лорда вперёд.
Закончив свой обход в конюшне, Фредди пошёл на кухню. Здесь на углу стола на салфетке его уже ждали большая фарфоровая кружка с горячим кофе, тарелка с кашей и лепёшка. Шумно хлебавшие кашу с молоком из своих мисок, Вьюн и Лохматка повиляли ему хвостами, не отрываясь от еды. Мамми домывала посуду от общего завтрака, и ей помогала Джой – дочка Эрси и Саймона. Ей исполнилось десять лет, с Томом и Джерри она не водилась и даже на Роба свысока посматривала: через два года она уже на устном контракте работать будет, а они – ещё малышня голопузая, вот Билли и Дик – другое дело, те уже работают. Да ещё на ней маленькие: своя сестричка и Малыш-Джонни – сын Дилли. Только успевай поворачиваться.
– Спасибо, Мамми, – Фредди допил кофе и встал.
– А и на здоровьичко, масса Фредди, – заулыбалась Мамми и незаметно подтолкнула Джой.
– На здоровье вам, масса, – послушно сказала она.
Ей Фредди ответил кивком: большего пока не положено.
Выйдя из кухни, Фредди надел шляпу, сдвинув её на затылок и оглядел двор. А смотри, как споро всё закручивается. Когда команда с умом подобрана, то и дальше идёт по-умному.
Великая Равнина
Союз племён
Весна всегда была плохим временем. Голодным, мокрым… прежде всего, голодным. А когда зимние запасы не просто съедены, а их вообще не было… Оголодавшие за зиму охотники ничего не могут добыть, пушнины для торговли нет – много ли добудут голодные, а силы нужны для охоты жизни… Всё так, но, если к этому добавить боли, когда негнущуюся полумёртвую ногу сводит болевой судорогой, головокружения от контузий при каждом наклоне к капкану, и… и это можно пережить. Страшно другое. Ты – обуза, не просто никому не нужен, а мешаешь. Ничего нет хуже жизни из милости. То, что ты можешь – не нужно, а нужного ты не можешь. И ты один. Есть род, но нет семьи. И не будет.
– Ты всё-таки уходишь.
Спящий Олень не спрашивает. Но он кивает в ответ.
– Мы не гоним тебя.
– Я знаю.
Жена и дочь Спящего Оленя, не поднимая голов, перебирают лоскуты кожи и клочки меха, шьют куртку единственному сыну и брату. Парень уже охотится наравне с отцом, этим летом на Большом празднике Солнца пройдёт посвящение и получит имя. Он – настоящий индеец, завидный жених… Громовой Камень затянул завязки на вещевом мешке и достал сигареты, последнюю пачку. Спящий Олень кивнул, соглашаясь покурить на прощание.
Они сидели у огня и курили, глядя в огонь. Говорить не хотелось, да и не о чем. Из рода уходили и до него, будут уходить и после. Как и из других родов. Некоторые возвращались, но он не вернётся. Это тоже всем ясно. И его возвращения никто не будет ждать.
Громовой Камень докурил, выбросил крошечный окурок в огонь и встал, взял мешок и привычным движением надел его на плечи. Теперь в левую руку небольшой чемодан – тетради, карандаши, кое-какие книги, ещё всякая школьная мелочёвка. Купил, когда ехал из госпиталя, думал, что будет учительствовать. Не пришлось. Теперь в правую руку палку. Без костылей он обходится, а без палки… шагов десять по гладкому и ровному пройдёт, и не больше.
– Вы остаётесь, я ухожу, – ритуальная фраза прощания.
Пригнувшись, он вышел из типи и, не оглядываясь, пошёл к дороге. Снующие между типи ребятишки, занятые хозяйством женщины, отдыхающие у шатров мужчины – никто не окликнул его, не посмотрел ему вслед. Мужчина решает сам. И решает окончательно.
До дороги недалеко, здоровому час с небольшим идти, а ему… но род собирался откочевать ещё дальше, так что откладывать уход было нельзя. Надо дойти до дороги. Там есть шанс найти попутку. Добраться либо до ГОКа, либо до Юрги, а уже оттуда автобусом до Эртиля.
Он шёл медленно, тщательно выбирая место для следующего шага. Ему нельзя падать. Каждое падение – это потеря сил и времени. Назад он не оглядывался. Зачем? Чтобы увидеть, как близко стойбище, и понять, насколько медленно он идёт? Хромая улитка – вот кто он теперь. Громовым Камнем его назвали за меткую стрельбу. И умение молча терпеть любую боль. Как камень. И то, и другое при нём и сейчас. Но для полноценной жизни не просто в стойбище, а вместе с родом – мало. Вон ту кочку надо обойти: нет места для палки, вот так, и взять левее, где просвет пошире. Вот так. Ну, до чего же болит, стерва, сырая весна, все старые раны ломит. И ещё шаг, и ещё… Вот так, всё путём, всё идёт, как надо. Армейские сапоги, конечно, тяжелее мокасин, и, когда идёшь, не чувствуешь земли, ломаешь веточки, шумишь прошлой листвой, но они лучше защищают ноги и не промокают, а обходить ещё и лужи он не может: слишком много лишних шагов.
Он шёл медленно и шумно, распугивая птиц и зверьков, то-то они небось потешаются над таким охотником. Нет, его охота кончилась…
…– Тебе повезло, парень.
Они курят в укромном углу госпитального сада. Присесть тут не на что, и они висят на своих костылях, прочно уперев их в мёрзлую землю. Он невольно кивает: у его собеседника ног нет. Обе до колена ампутированы, вот и привыкает теперь к протезам. Но всё-таки возражает:
– Больно хреновое везенье, – и нехотя поясняет: – Не охотник я теперь.
И вполне логичный, вполне разумный ответ:
– Не одной охотой жив человек.
И ему нечего возразить. Он не может сказать, что человеком, мужчиной считают только охотника. Каков охотник – таков и человек. Ему… ему стыдно сказать об этом.
– Ты до армии кем был?
Он усмехается.