Kitabı oku: «Мой жестокий и любимый», sayfa 2

Глава 2

Свободной рукой забираюсь в её пучок и, наконец, делаю то, чего так страстно возжелал с самого начала: вытаскиваю невидимки и стягиваю резинку, высвобождая шальные локоны.

Боже да! Я делаю один вдох, другой, пропускаю их между пальцами. Кайф… всё так же, как я помню. И еле слышные стоны срываются с губ стервы, когда начинаю массировать её голову. Она склоняется к плечу, и губами я пробую кожу на вкус. Бархатная, нежная, сладкая. Я не слышу запаха забегаловки, его нет, будто к ней не липнет эта грязь, лишь лёгкий аромат кофе заплутал в складках одежды.

– Арсений? – её голос дрожит от чувств. – Так давно… я… что ты делаешь?

«Будем играть в невинность?» – хочется спросить, но вместо этого:

– Я тебя хочу. По-прежнему хочу.

Прохладные пальцы цепляются за мою руку, будто хотят приковать её к себе.

– Арсений, я не знаю, это как-то… странно?

– Что странно? Что я тебя хочу? А ты меня?

Разворачиваю её к себе, пальцами обеих рук ныряя в волосы и сжимая их в кулаках. Стерва стонет, когда я слегка оттягиваю их назад. Мы снова целуемся. Сладкие губы покорно раскрываются, впуская мой язык. Между нами атомный взрыв, последние здравые мысли покидают голову. Я отключаюсь. Всё, чего хочу – стянуть с неё и себя одежду, вдавить стерву в кровать и войти глубоко, а потом трахать так, чтобы сил и времени на разговоры не осталось.

Ей нравится вспоминать прошлое? Что ж… я могу ей добавить… воспоминаний. Отрываюсь от дурманящего рта и прижимаюсь губами к уху:

– Ты… ведь… тоже… хочешь… Я… вижу…

Зубами прихватываю шею и спускаюсь ниже.

– Д-да-а-а, – выдыхает протяжно, соглашаясь с моими словами.

Её ладошки обнимают меня, гладят аккуратно, но мне эта медлительность ни к чему. В джинсах очень тесно и тело требует разрядки. Я целый день, считай, о стерве думал, теперь всё – крышу уносит.

Кладу руки ей на талию, рывком притягиваю к себе, затем вжимаю в стену. Целуемся как бешеные. Затем перекатываемся, и уже она прижимает меня к стене.

Включилась в игру, значит?

Руки скользят ниже, минуя пах, но я беру её ладонь и кладу себе на ширинку. Она тут же сжимает член сквозь одежду, а мне хочется без неё. Чтобы дотронулась, чтобы кожа к коже, и губы её на себе тоже почувствовать хочется.

Мысли о стерве на коленях передо мной отключают остатки разума.

– Куда? – отрываюсь от горячего рта.

Стерва делает неопределённый жест рукой, но я улавливаю верное направление.

Зайдя в комнату, хватаю дрянь за талию и ставлю на низкий диван. Он разложен, как удобно.

Теперь её грудь на уровне моего рта. Задираю чёрную футболку, оттягиваю нижнее бельё и накрываю ртом затвердевший сосок. Пальцы стервы сжимают мою голову, с губ слетают стоны, пока я играю с этой частью её тела.

Она скидывает футболку через голову, стоит обнажённая по пояс, дрожит. Я скорее чувствую, чем вижу, как она сжимает колени. Без сомнений между её ног сейчас бешено бьётся пульс. Там уже, наверняка, влажно.

Я быстро расстёгиваю её джинсы и проверяю теорию. Точно: горячая и мокрая. Два пальца внутрь без подготовки. Чёрт, так узко. Хочу ей вставить и забыться.

Ничего не могу поделать, начинаю лихорадочно стягивать со стервы одежду. Она мне помогает раздевать себя, а я однако лишь успеваю скинуть футболку и расстегнуть ширинку. Всё остальное потом.

Укладываю заразу на спину, сам ложусь сверху, целую глубоко и крепко и одним толчком вхожу в неё. Мы передвигаемся к подлокотнику дивана, потому что мои движения резкие и протяжные, рукам нужна опора.

Горячие ладони клеймят мою спину, а губы оставляют следы на коже, стоны заполняют комнату и скрип мебели кажется оглушающе громким, пошлым и ещё более возбуждающим.

Она скрещивает пятки, беря меня в плен. Но я и сам никуда не планирую из него сбегать. В тот же миг осознаю, что одного раза сегодня будет мало. Придётся поменять планы и остаться до утра. Буду трахать столько, сколько захочу. Сколько будет нужно и ей, и мне. Надо заполнить пустоту, насытиться, чтобы уйти и больше не возвращаться.

Она двигается вместе со мной, и это, мать её, прекрасно. Идеально. Всё так же, как я помню. Или даже ещё лучше.

Вкус её кожи, мелодия коротких стонов, дыхание сбитого ритма, когда ускоряюсь, и она лишь обнимает меня, радуясь моему удовольствию, как своему собственному.

Я не выхожу до самого конца. Каждый виток оргазма – удар внутрь её тела. Не могу и не хочу отстраняться. Ещё долго лежу сверху, не разрывая контакта.

Пока не понимаю, что стерва плачет. Отворачивается зажимает рот ладонью, глуша всхлипы.

– Арсюша, – с её губ срывается давно позабытое прозвище.

Ласковое… нежное… чужое.

Не моё.

Стерва больше не моя любимая, а я не её судьба. Всё. Эта страница перевёрнута.

Она не знает меня, я не знаю её. Нас просто влечёт друг к другу, как всегда влекло. С физиологией сложно бороться. Особенно когда секс, считай, идеален.

– Хватит плакать. Ты чего? – грубее, чем собирался, бросаю ей. – Это как-то странно. У меня нет привычки спать с рыдающими девушками.

Дрянь замирает, а я откатываюсь в сторону и поправляю одежду. Ложусь на спину и закладываю руки за голову. Глаза уже привыкли к темноте, а марево оргазма спало.

Истерика на соседней подушке набирает обороты, пока я полосую взглядом потолок. Хмурюсь, убеждая себе, что мне должно быть плевать, но рука сама тянется в сторону, чтобы обнять эту дрянь и притянуть ближе.

Её голова на моём плече и я утыкаюсь носом в распущенные волосы, вдыхаю глубоко, будто наркоман дорогу. Аромат её тела, словно мельчайшая пудра, оседает в лёгких и делает меня мягче и ласковее.

– Не плачь, не надо.

Мне хочется добавить «всё будет хорошо», но я осекаюсь. Потому что это не наш случай. Хорошо не будет. По крайней мере, не в долгой перспективе. Но пару раз до утра я, пожалуй, ещё могу сделать ей приятно.

Она вжимается в меня, будто я последняя надежда. Ну да, судя по её изменившемуся образу жизни, возможно, так и есть.

В голове мелькает противная мысль, что сейчас она бы согласилась даже на калеку.

Как в том анекдоте про летящего с четвёртого этажа кота: жить захочешь, ещё и не так раскорячишься. А стерва, по ходу, падает с самой верхушки небоскрёба.

Злюсь на себя безмерно, но глажу эту дрянь по волосам и даже целую, чтобы успокоить. Когда слёзы высыхают, молча встаю и выхожу в коридор.

Из двух тёмных провалов дверей определяю тот, за которым ванная. Здесь тесно, как в сортире поезда дальнего следования. Уют, который стерва пытается создать пушистыми ковриками и ароматическими палочками, выглядит дёшево. Эта комната мало чем напоминает её прошлую: просторную, с огромной душевой, кучей баночек с разной ерундой для лица и тела.

Беру в руки один из флаконов с полки. Нюхаю содержимое. Имбирь и лимон – ароматы знакомые. Нет, всё-таки любовь к ерунде в баночках никуда не делась, разве что теперь в её коллекции масс-маркет, а не дорогие бренды.

Быстро принимаю душ, вода прёт ледяная, проходит добрых минут пять, прежде чем она становится горячей. Стряхиваю капли с волос и подхватываю одежду с пола, забрасывая на стиралку. Утром заберу, по крайней мере, буду знать, куда положил.

С этими мыслями возвращаюсь к стерве. Та сидит на диване, подтянув ноги к груди, напряжённая и застывшая. Считываю её мысли безо всяких усилий.

– Ну чего? Испугалась, что уйду?

– Угу, – кивает.

– Это ты зря.

Вижу, что расслабляется. Скованность из плеч уходит.

– Пойдёшь? – киваю в сторону ванной. – Я б тебе компанию составил, но мы там свернём всё на фиг.

В моём голосе даже прорезывается улыбка.

– Скажи адрес, я пока доставку закажу, а то без ужина тебя оставил.

– Я на работе поужинала, – тоже начинает улыбаться.

Разговор о еде реально ей намекает, что я остаюсь.

– Ну так давно это было. Давай, чего ты хочешь? Суши? Пицца? Цезарь?

«Я помню, ты его любила», – бьётся в моей голове.

Плююсь про себя. Чёрт, заразно это – воспоминания.

Ну ничего, наступит завтра, и я всё забуду. А сегодня, пожалуй, можно и поностальгировать.

***

Не знаю, что конкретно меня будит. Я резко открываю глаза, в комнате темно, но лишь потому, что мы плотно задёрнули шторы ближе к утру. Телефон вот показывает, что время перевалило за полдень. Пацаны не звонили, сами, наверняка, отсыпаются, если гуляли до утра. Вечером отчалим в столицу, тут не так уж далеко, чуть больше ста километров.

Провожу рукой по лицу, стряхивая остатки сна и сомнений. Надо уходить, итак слишком задержался. Дольше чем планировал.

Тело слева от меня ещё спит. Узкие плечики мерно поднимаются и опускаются в такт с ровным дыханием, острые позвонки на идеальной спине манят к ним прикоснуться.

Даже после трёх раз за ночь я начинаю возбуждаться. Во второй мы никуда не торопились, долго и с вниманием исследуя тела друг друга, подмечая, что изменилось за прошедшее время. Я хотел просто использовать её и точка, но даже этого не получилось. Мне было нужно сделать ей приятно, и я пытаюсь себя убедить, что это для того, чтобы стерва страдала, возвращаясь к воспоминаниям. Но по ходу я сам попал в свою же ловушку.

Она не заслуживает моей жалости. Если бы у стервы до сих пор было то, что она получила по рождению: влиятельная семья, богатый дом, перспективы на будущее – она бы не взглянула в мою сторону.

Ненавижу – хочется мне сказать. Но прошедшая ночь стёрла это дрянное чувство. На его смену пришла апатия. Всё-таки я получил то, что хотел. А теперь пришло время разбить её мечты и надежды, также как она изничтожила мои.

Поднимаюсь с дивана, потягиваюсь, мышцы ноют. Боже, как она на этом спит? Тут же сплошные комки под обивкой. Прощай здоровая спина, как говорится. Впрочем, её здоровье меня тоже не должно волновать.

В ванне я быстро залезаю в душ, в полдень он мне ледяным уже не кажется. Натягиваю брошенную одежду и иду на кухню за водой. На полу остатки нашего позднего ужина. Это я смахнул их сюда, когда усадил стерву на стол и трахнул без предварительной подготовки, потом, правда, унёс в спальню, но начали мы здесь.

Дрянь взяла упаковку, чтобы выкинуть, встала и отвернулась. Я схватил её за руку и развернул обратно. Усадил на стол, где она резво раздвинула ножки и приняла в себя.

Много раз мы так заканчивали наши ужины, да и завтраки. Много раз где-то там, в прошлой жизни.

Наклоняюсь, чтобы подобрать коробки из доставки и бросить в ведро.

В этой квартире всё просто, но аккуратно. Надо признать, дрянь умеет создавать уют из подручных средств. Чисто и скромно, и я даже не ожидал от Одинцовой такой самостоятельности в отсутствии домработницы и повара. Хотя готовить она всегда умела.

Долго стою у окна, смотря на ветки старой липы, за которыми ни черта не видно, размышляя, как поступить.

Эти её «а помнишь» просто довели меня, я ведь реально начал вспоминать.

Четырнадцатилетнюю пигалицу, которая весь вечер пялилась в смартфон и ковыряла вилкой в тарелке. Мне тогда только исполнилось восемнадцать и семейные ужины меня совсем не интересовали. Я, конечно, был вежлив с гостями семьи, но о чём мне было говорить с малолеткой? Она была похожа на страусёнка на длинных ножках, худая до рези в глазах, улыбалась широко, демонстрируя скобки на зубах, и краснела под взглядом собственных родителей, ища одобрения в каждом своём действии. Других отпрысков у Одинцовых не было, и всю свою энергию они направили на воспитание единственной дочери.

Однако эта самая малолетка через два года покорила моё сердце. Изменилась, расцвела, наполнилась женственностью, да и мозгов прибавилось, что уж там скрывать, у нас обоих. Я сам от себя обалдел, и от неё тоже. До её совершеннолетия гулял с ней за ручку, позабыл об остальных бабах и чувствовал себя самым счастливым на этой грёбанной планете. Мне никто не был нужен, только она. Мы строили планы на будущее, она поддерживала меня, когда свалил из универа и перевёлся в военное училище. Поддерживала, когда вся семья была против. Я думал, мы вместе навсегда, потому что знал, чего хочу, знал, что сделаю её счастливой, а она меня.

Но я даже не догадывался, что первое же испытание разделит нас.

Чёрт, покурить бы сейчас, но я начал отказываться от этой дряни. И от той, что по-прежнему спит в комнате, мне тоже надо отказаться раз и навсегда. Не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в сюжет «Осеннего марафона». Я уйду и забуду этот адрес, а стерва будет знать, что даже качественным сексом ничего не вернёшь. Хотя она, конечно, сегодня очень старалась.

Уголок рта ползёт вверх в циничной усмешке.

Вот так мне и надо о ней думать, как о дряни, которая решила, что стоит ей раздвинуть ноги, так я забуду про её отвратительный во всех смыслах поступок.

Предателей не прощают.

Возвращаюсь в комнату, подхватываю ремень с пола, продеваю в петли джинсов и, пока застёгиваю, думаю, как поступить.

Разбудить или нет? Уйти по-английски? Или поговорить? В данной ситуации даже не знаю, что лучше. Её оба варианта ранят. И сегодня мне почему-то уже не так весело от этой мысли, как вчера. Чувствую себя каким-то подлецом. Хотя она сама виновата. Не я. Она. Своими руками всё разрушила.

Подхожу к дивану и сверлю затылок стервы пристальным взглядом.

– Эй, просыпайся.

Не реагирует. Всё-таки я сильно её умотал.

Кладу ей ладонь на спину и слегка встряхиваю. Стерва что-то бормочет. Я повторяю, только сильнее.

– Просыпайся, говорю.

– Гхм…

Она переворачивается и подтягивает съехавшую с обнажённой груди простыню. Голос у неё хриплый, до конца не проснулась.

– Доброе утро. Ты давно встал? – откашливается. – Прости, я после поздних смен всегда долго сплю.

– Думаю, не в смене тут дело, – хмыкаю, и стерва краснеет, понимая, куда клоню.

Смотрю, как румянец выскальзывает из-под простыни и ползёт вверх по груди и шее. Сглатываю, надеюсь, не слишком громко, и отворачиваюсь, чтобы схватить её вчерашнюю футболку со стула.

– Надень, – сухо приказываю, кидая тряпку на кровать.

Оборачиваюсь, когда шуршание за моей спиной прекращается.

Вот так лучше. Без лишних обнажённых сантиметров.

Дрянь окидывает меня взглядом, осознавая, что я то в отличие от неё полностью одет. Покусывая губы, спрашивает:

– Мы куда-то идём?

– Я иду. Ты не идёшь.

Моргает.

– Тебе пора уезжать?

– Технически я уеду вечером, но фактически мне у тебя делать нечего. Разве что ты настроена потрахаться на прощанье?

Грублю специально, желая вызвать определённую реакцию, и да… я её получаю.

Во взгляде дряни осознание того, что происходит. И боль…

Мне должно быть приятно, но на самом деле как-то не очень. Нет, утешать и разубеждать её не собираюсь, лишь думаю, что вариант с «уйти по-английски» всё-таки был бы более правильным.

– Ну, нет, так нет.

Выдаю самую гадкую из своих улыбок.

– Пока. До встречи говорить не буду. Потому что навряд ли она снова случится. Вариантов нечаянно столкнуться у нас не так уж много. Ты теперь здесь живёшь, а я не частый гость в Серпухове.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но дрянь паникует.

– Арсений, погоди, я… я… думала. Я думала…

– Ну что ты думала? – снова разворачиваюсь. – Не о том, видимо, думала.

Прикладывает ладонь ко рту и снова убирает. Её взгляд мечется, как и мысли. Я практически вижу их хаотичный рой.

– Ты с самого начала собирался это сделать?

Догадливая дрянь. Но я лишь приподнимаю брови.

– Сделать что? Мы же случайно столкнулись. Увидел тебя, захотел. Ты тоже, вроде бы, не против была. Что-то не помню, чтобы возражала. Мы же взрослые люди, вроде как. Встретились, хорошо провели время, разбежались. Или ты думала, я жить тут останусь? Или тебя с собой в Москву заберу? Что тебя удивляет?

Выдерживает паузу перед ответом.

– Ничего, – мотает головой.

Вот и правильно. Её ничего и не должно удивлять. Начала бы разговоры в стиле «ведь ты не такой», рассмеялся бы ей в лицо. Не таким я мог быть с любимой девушкой, но с другими я именно такой. А она ничем не хуже, не лучше других. Просто тело. Что между нами раньше было, не имеет значения. Она всё выжгла.

Дрянь поднимает на меня свои зелёные глаза, в их уголках мерцают слёзы. Они меня не радуют. Она ведь и раньше редко плакала. Никогда не использовала этот метод, чтобы добиться своего. Поэтому тут два варианта: либо научилась играть, либо я действительно её задел. От второго варианта ожидаемого эффекта удовлетворённости я почему-то не испытываю.

– Сень, – тянет хрипло, потому что и в голосе слёзы, – я ведь… я ведь тебя по-прежнему люблю, как ты можешь так со мной поступать?

Внутри меня всё застывает.

Что за грёбанные признания? Кто-то серьёзно заговорил про любовь? Это как удар под дых. Не ожидал. Нелепость какая!

Слова, выпавшие из её рта, вызывают во мне волну ярости, но внешне я изображаю безудержный сарказм.

– Что? Что? Что ты?.. Что ты делаешь? Чёрт, ты случайно ничего не перепутала? Господи, ну и бред! Перегрелась?

Я смеюсь громко и даже искренне.

– А ты забавная, знаешь? Я даже не ожидал, что заговоришь… о любви. Так прижало, что ли? Деньги папочки закончились, да? Так найди себя спонсора и живи так, как привыкла. Внешность у тебя отличная и свежая. Даже выбрать сможешь не кривого, не косого и не хромого.

Сжимаю челюсть до скрипа зубов.

Дрянь роняет лицо в ладони, качает головой. Когда снова смотрит на меня, в глазах отчаянная мука.

– Сень… я понимаю, почему ты так… я ведь говорила вчера, что мне жаль. Я могу всё объяснить. Я не хотела… пожалуйста. Давай поговорим, ну пожалуйста.

– Когда не хотят, не делают.

Мой тон ледяной. То, что стерва снова упоминает о прошлом, сбивает всё веселье. В груди поднимается тошнотворная волна неприятия.

Инвалидом на коляске я не был ей нужен. Ухаживать за обездвиженным искалеченным телом ей не хотелось. Самое поганое, я бы от неё никогда и не потребовал принести себя в жертву. Первый бы её отпустил, чтобы она жила полной жизнью. Тем более, прогнозы были неутешительными.

– А ты? Как ты могла? После всего, что было?

Это вырывается уже против воли. Оно копилось долго и не находило выхода.

– Другого отношения ты и не заслуживаешь. Что посеешь, то и пожнёшь. Слышала? Ладно, нет у меня времени с тобой беседы светские вести. Я поехал. Спасибо за ночь, классно потрахались. Уверен, найдёшь кого-нибудь, кто оценит твои таланты сполна.

Подмигиваю ей и ухожу.

Не оборачиваясь.

Потому что мне кажется, если задержусь хоть на секунду, она вцепиться в меня и никуда не отпустит, пока не выслушаю.

А я ведь могу и поверить в эту ложь.

***

Тоха живёт в частном секторе. Думаю, что придётся штурмовать калитку, но она не заперта. Большой двухэтажный кирпичный дом за забором уже проснулся. Филя жарит мясо на углях, Тоха с девочками прозябают на креслах мешках, трепятся о чём-то и ржут. Тут и блондинка, и брюнетка из вчерашней компании. Оргия у них, что ли, в ночи была? Баб больше, чем парней.

– Давай я, – забираю у Фили лопатку. – Иди к остальным.

– Ты где пропадал?

– Да так, – отмахиваюсь.

– А-а-а, – тянет догадливый Филя, – к крошке из забегаловки ездил, да?

Смотрю на него выразительнее некуда. Мне кажется, во взгляде ясно читается «заткнись и закрой тему», но Филя как камикадзе со стажем продолжает.

– Так привёз бы её с собой, мы ж не кусаемся.

– Смысл?

– Может, и нам бы чего от неё перепало.

Угли шипят, когда брызгаю на мясо водой. И нервы им вторят.

– Тебе мало, что ли? – киваю на баб на лужайке.

Филя включает нытика.

– Так мы, вроде, вместе договорились тусить, а ты свалил.

– Обиженку из себя строить будешь?

Теперь он ржёт и отрицательно трясёт чернявой головой.

– Мы итак реже стали зависать вместе, как ты к брату в фирму подался. Вечеринки мимо проходят.

Я быстро просекаю, к чему он клонит.

– Тебе пригласительный на какую-то конкретно тусу достать надо?

Филипп широко и таинственно улыбается.

– Скажи куда, я организую. Если ты про «Манго», Ромыч тебя в списки внесёт и випку организует, моё присутствие не обязательно.

Роман Большаков – друг и партнёр Севы, моего брата, у него элитный клуб в центре Москвы, куда простым смертным не попасть. А многим очень хочется.

Мне мигом становится гадко. Что за мир? Всем друг от друга чего-то надо. Даже друзьям от друзей. Преференции, бонусы, привилегии. Дерьмо какое-то, куда не глянь.

Когда почти год валялся в кровати без особых движений, начинаешь как-то иначе смотреть на жизнь. Переоцениваешь её как бы.

– Держи, – возвращаю лопатку Филе. – Прожарка мидл, можно уже жрать. Приятного обеда.

Покидаю компанию и запираюсь в спальне. Девственно ровное покрывало сигнализирует, что тут в моё отсутствие никто ни с кем не трахался. Прекрасно, полежу на неосквернённой кровати.

Откидываюсь на спину и закрываю глаза. Образы прошедшей ночи мигом врываются в голову, а в ушах звучит нежный голос дряни. Голос, полный слёз.

Волевым усилием приходится поставить блок на воспоминания.

Да, я, без сомнения, её задел. И очень сильно. Но и себе ни черта лучше не сделал.

Её признания в любви оставили ужасный осадок. Зато помогли понять, что сделал я всё правильно. Ни на секунду не сомневаюсь, что меркантильной стерве страшно остаться одной. Она хочет обратно в тот мир, который для неё недоступен.

Нет, без вариантов, ни за мой счёт. Даже если её заберу, как только встанет на ноги, сбежит при первой возможности. Ну и трахаться со мной из благодарности тоже не надо. Перебьюсь уж как-нибудь.

Только вот после минувшей ночи мне кажется, что стерва искренне меня хотела. Впрочем, может, просто секса давно не было?

Когда думаю о дряни и других мужиках в груди поднимается неприятное чувство. Что за на хрен это такое? Ревность?

Чёрт! Бред… бред… бред… Мне должно быть всё равно, с кем она, когда и где. Но, выходит, что не всё равно…

Тихий стук в дверь похож на мягкую поступь лисы. А хищница, появляющаяся на пороге, прекрасно прячет свои истинные мысли за заигрывающей улыбкой и призывным взглядом.

– Скучаешь?

Да что, мать их, они все сговорились? Другого подката не придумать?

«Скучаешь?» – пошло и безвкусно, искусственно и наигранно.

В стерве никогда этого не было. Она прямо спрашивала: как дела, что случилось, что думаешь и как бы ты поступил. Советовалась и поддерживала.

Стоп… Мне смешно.

Пора понять, что эталон в моей голове – это мираж, давно позабытое воспоминание о той, которой больше нет.

Блондинка приподнимает брови, ждёт ответа. Оскал становится шире, когда я оценивающим взглядом пробегаюсь по её фигуре, задерживаясь на пышной груди, демонстративно выставленной напоказ.

Новая баба – всегда хороший способ заменить одну на другую в мыслях, но не в этот раз. С дрянью такой финт не работает. Тут другие методы нужны.

Да и при всём желании не встанет у меня сейчас на эту. В теле гудит после ночи со стервой. Все силы ей отдал: и физические, и эмоциональные. Время не то.

Поэтому коротко бросаю блондинке, не считая, что должен проявлять вежливость:

– Выйди.

И жду, пока захлопнется дверь. Если бы и мысли так легко захлопывались?