Kitabı oku: «Всегда говори «всегда» – 3», sayfa 2
Сменить бы ее на нормальную.
А то скажет как строитель строителю – эта балка о двух концах, начнет интриги плести, воду мутить, глазки строить.
Оно нам надо? Все, что запланировано, мы и без нее построим…
Сигарета закончилась, и почти докурилась вторая, когда из дверей офиса наконец вышел Барышев – оживленный, с горящими глазами, немного бледный и на себя не похожий – слишком стремительны и суетливы были его движения, слишком много он улыбался и как-то отрешенно смотрел, словно не видел ничего вокруг, кроме… спутницы.
Оксана шла рядом с ним, ее подол интимно задевал его брюки, а каблуки неприлично громко отстукивали гулкую дробь.
За шефом и переводчицей шла стайка тайцев – говорливая, в черных костюмах.
Стрельников тихо выругался.
Нет, он Барышеву не так все скажет, а на нормальном русском – как прорабы объясняют рабочим, в чем те не правы…
– Сергей! – окликнул он шефа, потому что тот и не думал замечать хоть что-то вокруг себя.
Барышев замер, невидящим взглядом уставившись на Петра Петровича.
– Ну, поехал? – отстраненно улыбнулся он.
– А по кофейку? – раздраженно поинтересовался Стрельников, сканируя взглядом Оксану – проверяя на вшивость, на глупую женскую вшивость. Что, думаешь, все от тебя штабелями падают, семьи бросают и активы предприятий на твое имя переписывают?!
Не выдержав его взгляда, Оксана пошла вперед.
– Ты уж извини, не вышло с кофейком, – Барышев тревожно посмотрел на Оксану, словно боясь, что она исчезнет из вида. – Сам понимаешь, инвесторы, будь они неладны. Ну, давай, прилетишь, позвони. Машину брось на стоянке, я заберу, – последние слова Сергей договаривал уже на ходу, догоняя худосочную переводчицу.
За ним проследовала стайка говорливых инвесторов в черных костюмах – одинаковых, как набор оловянных солдатиков.
Стрельников посмотрел им вслед и нажал на газ.
– Инвесторы у него, – проворчал он. – Шизофрения у тебя, а не инвесторы…
Петька разомлел и заснул у нее на руках, и няня унесла его в детскую, нежно нашептывая что-то на сложной смеси тайского и английского.
Ольга села в шезлонг, отхлебнула сока со льдом и с тоской подумала, что Петька будет спать часа два. Чем заняться? Написать очередной пейзаж – небо, солнце, пальма, дом?..
Она вздохнула, встала и подошла к мольберту… Можно по памяти написать московский дворик, занесенный снегом, или… идея, пришедшая в голову, развеселила ее и воодушевила.
Ольга сменила холст на бумагу, вместо масла взяла акварель и легкими, полупрозрачными мазками набросала фантасмагорию – грезы вперемешку с реальностью, сон с явью, мечту с зыбким желанием… На этой картине были и контуры пальм, и снежные шапки на елях, и тусклое небо с бледным солнечным диском, и буйство южных красок, и приглушенная серость российских улиц, и ослепительный снег, и первобытная зелень…
Она так увлеклась работой, что не заметила, как в дом нагрянули гости.
– Это мой дом. Прошу вас, господа! – услышала она бодрый барышевский бас и, застигнутая врасплох, хотела прошмыгнуть в дом, потому что полупрозрачный шелковый домашний костюм, больше смахивающий на пеньюар, ну никак не подходил для встречи гостей – наверняка важных, солидных и нужных, – других у Сергея здесь быть не могло…
Ольга не успела проскользнуть незамеченной в холл – человек шесть тайцев уже шли по дорожке к дому, впереди шагал Барышев, а рядом с ним…
Ольга невольно залюбовалась темноволосой девушкой в розовом сарафане, которая будто парила над землей, едва касаясь ее высокими золотистыми шпильками. Девушка двигалась с восхитительной грацией, в ней было столько естественной силы, уверенности в себе и ненавязчивой прелести, что Ольга непроизвольно потянулась за кистью – поймать контур этого стремительно легкого тела, – но вспомнила, что не одета, и… не нашла ничего лучше, чем спрятаться за мольберт.
Девушка оживленно объясняла что-то тайцам на их языке, показывая на дом…
Ольга смутилась и тут же разозлилась на себя за это смущение – в конце концов, она дома и не обязана с утра быть в вечернем платье.
Тайцы и девушка скрылись в доме, кажется, не заметив Ольгу, но Сергей, в последний момент обернувшись, увидел – и налетел на нее, возбужденно-радостный, чуть мольберт не снес с акварелью, – обнял, слишком крепко для чужих глаз, и поцеловал в губы, чего тоже не делал при посторонних.
– Оленька! А я гостей привез! – с несвойственным для него восторгом сообщил он, опять поцеловав Ольгу.
– Ты с ума сошел, Сережа! – зашептала она. – Почему не предупредил? Я в таком виде!
– Ну в каком таком? – Барышев отошел на шаг, окинул Ольгу восхищенным взглядом и опять прижал к себе. – Замечательный вид.
– Сережа, Сереж… ну, Сережа! – Ольга попыталась вырваться из его объятий, но он как-то слишком крепко держал ее – будто вцепился и ни за что не хотел отпускать…
Ольге это показалось немного странным – Сергей был сдержан в эмоциях, особенно если эти эмоции могли заметить чужие… «Наверное, какой-то феерический успех на работе», – подумала она, обняла его за шею, прижалась, прошептала:
– Потом, Сережа, потом, – и… наткнулась на взгляд синих миндалевидных глаз – внимательных, нет, любопытных, а скорее – очень удивленных, будто могучий, суровый и властный Барышев имел право заниматься всем, чем угодно, но только не такой ерундой, как обнимать и целовать жену.
Сергей, заметив, что Ольга смотрит через его плечо, обернулся.
И как будто немного смутился. Это тоже было для него необычно – если уж он что-то делал, то так, чтобы никто не сомневался в его уверенности.
Видимо, успех на работе был таким феерическим, что Барышева от озабоченной отрешенности, в которой он пребывал в последнее время, качнуло в другую крайность – восторженную зачарованность всем и вся…
Ольге даже неудобно стало за смущение мужа – она отстранилась и выпрямилась с вызовом, вздернув подбородок и без тени стеснения демонстрируя себя в полупрозрачном шелке. Она своего добилась – девушка стушевалась и начала оправдываться:
– Я прошу прощения, у вас такой большой дом… Я заблудилась!
– Ну что вы! – улыбнулся Сергей, снова настойчиво и словно напоказ обнимая жену. – Ничего страшного. Я сам в этом доме иногда блуждаю. Познакомься, Оль, – Барышев при этих словах чересчур сильно сжал ее плечо – снова словно вцепился, – это мой новый переводчик… То есть, я хотел сказать, новый переводчик нашей фирмы.
Ольга не очень отчетливо услышала его слова – опытным взглядом художника она отметила завораживающую гармонию в не совсем правильных чертах лица переводчицы. Вот бы попробовать нарисовать это лицо, передать его мимолетную изменчивость… Это все равно, что ухватить море – которое меняется каждую секунду, но прекрасно во всех своих проявлениях.
– Оксана, – протянула руку переводчица.
Ольга ее пожала, находясь в объятиях Сергея, который сжал ее плечо еще крепче.
– Оля.
Рука Оксаны оказалась сухой, горячей и сильной – с длинными пальцами и узким запястьем с блестевшим на нем золотым браслетом с подвеской-скорпиончиком. Скорпион, качаясь, поблескивал на солнце бриллиантовым глазом.
Интересно, удобно ли будет попросить ее попозировать?..
Надо спросить у Сергея.
– Между прочим, Оксана прекрасно знает город и местные обычаи, – весело сообщил Барышев. – Есть смысл попросить ее побыть твоим гидом. Оксан, вы ведь не откажетесь? Ольга здесь скучает.
– Конечно, не откажусь! Мне здесь тоже не очень весело. – Оксана подошла к мольберту и стала внимательно рассматривать Ольгину картину-фантазию, тайскую сказку с московским колоритом.
– Сереж, ты мне плечо сейчас сломаешь, – шепнула Ольга.
– Извини, – отдернул руку Барышев. – Я очень соскучился. Ведь месяц ничего не видел, не замечал… – Он потерся носом об ее ухо. Поцеловал в шею. Все это было чересчур для сдержанного Барышева. Чересчур, даже учитывая, что дела его идут хорошо.
– Сережа… Потом…
– Это вы рисуете? – спросила Оксана.
– Оля у меня художник! – не без гордости заявил Барышев.
– Слишком сильно сказано, – усмехнулась Ольга. – Занимаюсь, вернее, в Москве занималась рекламой. А это… – Она подошла к мольберту. – Так, для себя.
– А по-моему, вы очень талантливы, – серьезно сказала Оксана. – Очень.
– Вы просто добрая, – рассмеялась Ольга и, спохватившись, что у нее небрежно-легкомысленно-вызывающий вид, двинулась по дорожке к дому. – Я пойду переоденусь. Извините.
У дверей, оглянувшись, она наткнулась на растерянный взгляд Сергея, который смотрел на нее, словно на уплывающий спасательный круг.
– Кто эти люди у нас в гостиной? – спросила Ольга.
– Инвесторы, – ответил он отрешенно.
«Ему надо отдохнуть, – озабоченно подумала она. – Хотя бы день полного безделья».
А Оксану нужно обязательно попросить попозировать. У нее удивительное лицо.
Черт бы побрал эти переговоры и этих инвесторов – они трещали на тайском, как куры в курятнике…
В висках остро стучали молоточки, а сердце бухало как-то странно – словно ударяясь в позвоночник.
Наверное, он перегрелся…
Наверное, это давление…
А еще едва уловимый аромат сандала, исходящий от Оксаны, – одуряющий, несмотря на свою ненавязчивость и неуловимость.
Почему Ольги все еще нет? Неужели можно так долго переодеваться?
Он готов был бежать за ней, его удерживали только рамки приличий – пожилой таец что-то бурно ему объяснял, а Оксана переводила.
Слуга – как две капли воды похожий на инвестора – подошел с соками и шампанским на подносе.
Барышев взял бокал и выпил залпом, так и не поняв, что ему досталось – шампанское или сок.
Хуже всего было то, что он совсем не понимал, о чем так бурно говорит инвестор…
Наверное, он действительно перегрелся. И переутомился. И чокнулся. Нужен хотя бы день полного отдыха.
Барышев старался не глядеть на Оксану, но почему-то видел ее, даже если смотрел в упор на инвестора.
Немного вытянутые к вискам глаза, нос с еле заметной горбинкой, тонкие руки, легкими взмахами помогающие переводу, скорпион, хищно сверкающий бриллиантовым глазом. Сандал…
И сердце, стучащее в позвоночник.
Ольга подошла незаметно, соткалась словно фея из воздуха – в бирюзовом платье до пола, с высокой прической, в сапфировых серьгах, которые он подарил ей на годовщину свадьбы.
Родная. Спасительная. Освежающая, как морской бриз. И отрезвляющая, словно московский холодный ливень.
– Что ты так долго?! – Барышев схватил ее за руку и отвел в сторону.
– А что ты хочешь? – тихо спросила Ольга, ослепительно улыбаясь гостям. – Я же должна была привести себя в порядок! И вообще, ты даешь, Сережа… Разве можно без звонка гостей приводить! А если б я, к примеру, голову мыла…
Последний аргумент был совсем ни к чему, потому что Ольга отлично знала, что Сергей на него ответит: «Ты в любом виде прекрасна!»
– Ну, не сердись, – прошептал он ей, щекоча дыханием ухо. – Все они очень нужные бизнесу люди, свалились на меня неожиданно. Я хотел их в ресторан отвезти, а они в один голос: «Ах, это так интересно! Как живет русский бизнесмен в нашей стране! Ах, мы хотим увидеть ваш дом!» Ну… вот и вышло. Позвонить хотел, да в суматохе забыл.
«Не сказал, – с легкой грустью подумала Ольга. – Не сказал, что я в любом виде прекрасна…»
– А ты у меня и с мокрой головой все равно красавица! – уже не шепотом, а во весь голос произнес Барышев.
– Тихо, Сереж! – дернула его за рукав Ольга. – Зачем об этом всем сообщать?
– Да они ни бум-бум, – рассмеялся Сергей. – И потом, я же правду говорю. – Он скользящим поцелуем коснулся ее виска. – Мне кое с кем потолковать надо. А ты давай хозяйничай.
Барышев подошел к Оксане, перекинулся с ней парой слов, и они вместе направились к двум инвесторам, налегавшим на шампанское.
Легко сказать – хозяйничай…
Ольга с натянутой улыбкой огляделась по сторонам и покивала «очень нужным бизнесу людям», перепутав парочку из них со слугами, которые по случаю торжественного приема тоже вырядились в костюмы.
Чтобы занять чем-то руки, она взяла с подноса стакан и стала тянуть через соломинку опостылевший арбузный коктейль, который слуги готовили по нескольку раз на дню.
– Хотите с кем-нибудь поговорить? Нужна моя помощь? – раздался за спиной грудной низкий голос Оксаны.
– Да о чем мне с ними говорить? – обернувшись, улыбнулась Ольга. – Об инвестициях?
– Ну, тогда давайте где-нибудь спрячемся! – Оксана так заговорщицки и по-свойски подмигнула, что Ольга весело рассмеялась.
– Неплохая идея! Я, если честно, только об этом и мечтаю. А как же Сережа без вас справится?
– Сергей Леонидович уже перешел на международный язык жестов, – Оксана кивком указала на Барышева, который одной рукой похлопывал инвестора по плечу, а другой подливал ему в бокал невесть откуда взявшейся русской водки.
Инвестор блаженно улыбался и интенсивно кивал на каждое слово Сергея.
Ольга с Оксаной одновременно прыснули, и этот смех мгновенно сблизил их лучше, чем задушевные долгие беседы. Не сговариваясь, они направились на террасу.
Оксана достала из крохотной золотистой сумочки сигариллу и закурила.
– Если честно, терпеть не могу такие приемы, – Ольга села в кресло-качалку и стала раскачиваться.
– Не любите гостей?
– Очень люблю. Но только гостей, а не инвесторов.
Они снова рассмеялись – Ольга звонко и весело, откинув голову на спинку кресла, а Оксана грудным глубоким смехом, негромким, но заразительным.
– Чем же вы себя здесь развлекаете? – поинтересовалась она.
– С этим беда! Умираю от безделья. Языка не знаю, знакомых нет… Вожусь с сыном.
– У вас сын? – удивилась Оксана.
– У меня четверо детей. Три мальчика и дочка.
Оксана глубоко затянулась, и столбик пепла на конце сигариллы стремительно вырос.
– Они… все здесь? С вами?
– Только младший, – вздохнула Ольга. – Остальные в Москве. Учатся в школе. Я по ним ужасно скучаю… А у вас есть дети?
Оксана поискала глазами пепельницу, не нашла – и затушила сигариллу о поднос с фруктами, стоящий на столике рядом.
– Нет. Я не замужем, – сказала она и добавила: – Сейчас не замужем.
Ольга хотела сказать ей: «У вас все впереди, вы совсем юная», но почему-то не очень корректно задала вопрос «в лоб»:
– А как вы здесь оказались? Приехали по контракту?
– Это длинная история. Как-нибудь, когда у нас с вами будет время, я ее расскажу.
Вот балда, обругала себя Ольга – повела себя как беспардонная простушка-домохозяйка, совсем тут одичала и расплавилась от жары. Теперь неудобно просить ее позировать, объяснять, что у нее удивительное лицо – не идеальной красавицы, нет, но идеальной… соблазнительницы.
Ольга невольно улыбнулась – да, будь она режиссером, то на роль Клеопатры не нашла бы лучшей актрисы.
Яркой и загадочной, искренней и скрытной одновременно.
Роковой, одним словом.
Ольга так бы и нарисовала ее – в одеяниях египетской царицы со змеями вокруг рук.
И почему Оксана стала переводчицей? Моделью она сделала бы блестящую карьеру, только говорить ей об этом еще более некорректно, чем напрямую спрашивать, как она тут оказалась.
Ольга вздохнула. Вот Надька на ее месте выпалила бы все, что думает, и ни секунды не грузилась бы светским этикетом.
– Хотите, на днях где-нибудь посидим с вами и поболтаем? – спросила Оксана, словно уловив некоторую неловкость Ольги. – Я знаю в городе пару уютных местечек.
– Ой, это будет просто замечательно! – искренне обрадовалась Ольга возможности убить хотя бы пару часов приятной беседой. – А когда?
– Я вам позвоню.
– А, вот вы где! – на террасу ворвался Барышев – огромный, громогласный и возбужденный. – Оля! Нехорошо! Меня уже спрашивают, куда исчезла очаровательная хозяйка.
– Ты стал понимать тайский?! – расхохоталась Ольга.
– Не дословно, но… – Сергей сделал в воздухе замысловатое движение пальцами и посмотрел на Оксану. – Поэтому мне нужна переводчица. А ты немедленно возвращайся к своим обязанностям! – рявкнул он на Ольгу, изображая праведный гнев.
– Слушаюсь, мой господин! – Она вскочила и три раза поклонилась Сергею, сложив на груди руки, как покорная восточная жена.
– То-то! – пробасил Барышев, целуя ей руку.
Оксана засмеялась своим удивительным низким смехом.
– А вы мне и в самом деле нужны, – уже серьезно сказал ей Барышев. – Надо кое-что объяснить насчет нашего строительства в прибрежной зоне этому… Черт, все время забываю, как его зовут… – Сергей озадаченно нахмурился, пытаясь вспомнить замысловатое тайское имя.
– Ничего страшного, сейчас выясним, деликатно и незаметно… – Оксана, улыбнувшись, направилась в дом.
Ольга отметила вдруг для себя, как покорно и завороженно идет Сергей за Оксаной, как уверенно ведет она его за собой и как они вместе динамично и органично смотрятся…
Совсем одичала и расплавилась от жары, рассердилась на себя Ольга. Так и до Надькиной маниакальной ревности докатиться можно.
Завтра же она начнет учить тайский язык. Интересно, почему ей до сих пор не приходила в голову эта мысль? И учительница у нее уже есть – замечательная, опытная, знающая, занятия с которой будут и приятной безделицей, и с пользой проведенным временем.
Ольга широко улыбнулась и вошла в гостиную с решимостью очаровать всех инвесторов международным языком жестов.
Главное – не перепутать их со слугами…
Она гнала по Сукумвит-роуд и думала, какой удивительный сегодня день.
День маленьких приятных открытий.
На новом месте работы она произвела фурор. Впрочем, ничего другого Оксана и не ожидала.
Открытием же было, что шеф оказался вовсе не «класса С» и не Наполеончик местного розлива. Барышев Сергей Леонидович вполне тянул на ту самую «главную мечту» Оксаны, которая не имела права не осуществиться.
Мощь, сила, благородство и – чего уж там – внешность поразили Оксану. А главное, она нутром поняла, нюхом учуяла: Барышев сегодняшний и Барышев завтрашний – разные люди. Это человек роста и перспектив. Как раз то, что ей нужно. Он не такой, как все эти зажравшиеся, закостенелые, «мелкопоместные» барчуки, которые и завтра так и останутся «мелкопоместными».
А вот Барышев…
Сегодня глава «Стройкома», завтра – президент страны.
Именно такого подарка судьбы она и ждала.
Именно для этого получала образование и строила карьеру, а не выскочила замуж за первого попавшегося «папика» в семнадцать лет…
Жена у него, конечно, очаровательная, только немножко клуша – простовата, как любая домохозяйка, да и возраст не тот, чтобы составить Оксане конкуренцию.
Четверо детей – вот главный минус. Барышев, даже при полностью снесенной башке, скорее всего, не забудет о бедных брошенных им малютках и будет всю жизнь замаливать перед ними и перед бывшей женой свой грех, но ничего, она и на это согласна – овчинка выделки стоит.
И потом, она же не станет сидеть сложа руки… Не исключено, что дело ограничится поздравительными открытками и минимальными алиментами… Будущему президенту страны такая «история болезни», конечно, может навредить, но ничего, она будет работать над этим вопросом.
Сейчас задача номер один – преодолеть патологическую порядочность Барышева и обернуть ее в свою пользу.
И первый кирпичик в фундамент уже заложен – вон как Сергей Леонидович цеплялся за свою женушку, прилюдно ее нацеловывал, словно вопил: не подходи, мой дом – моя крепость!
Она эту крепость разрушит одним щелчком. А для начала… станет лучшей подругой Ольги.
Оксана даже рассмеялась от удовольствия – таким гениально простым показался ей этот план.
Ольга уже лежала в кровати, а он все не мог развязать галстук.
Пальцы дрожали, словно его мучило жесточайшее похмелье. Хуже всего было то, что Ольга в упор смотрела на его отражение в зеркале, хотя на коленях у нее лежал толстый глянец. Пришлось улыбнуться. Улыбка вышла жалкой и виноватой, поэтому Барышев резко нахмурился и раздраженно рванул узел галстука вверх.
Ольга встала, подошла к нему и быстрыми, неуловимо-нежными прикосновениями избавила его от петли на шее.
– Сереж, ну ты совсем… Сам же себя задушишь! Ну что ты нервничаешь?
– Да не нервничаю. Устал. – Он уткнулся ей носом в плечо. – Как собака устал. – А сам подумал: «Прости… за эти дрожащие руки, за то, что вдруг включились низменные рефлексы».
– Твои инвесторы остались довольны вечером? – Ольга погладила его по спине.
– Надеюсь. А так, шут их разберет, народ тут сложный.
– Я, во всяком случае, делала все, что могла. Улыбалась во весь рот. У меня теперь скулы болят.
Она раздела его как маленького – помогла снять пиджак, расстегнула ремень и рубашку.
Господи, как же ему стыдно за это свое смятение, за кобелиную стойку на запах сандала, за все. Сергей быстро скинул одежду и стремительно нырнул под простыню, будто голое тело могло выдать истинную причину его дурацкого поведения.
Ольга почему-то не легла – села рядом.
– Ты молодец… – сказал он и закрыл глаза, чтобы не видеть ее любящего взгляда.
– Это ты молодец, – засмеялась она и взъерошила ему волосы. – Устроил с бухты-барахты светский прием…
Ольга помолчала, а потом вдруг задумчиво сказала:
– А Оксана эта… она симпатичная.
Сердце дало короткий сбой и… припустило в бешеном ритме. Открыв глаза, Сергей в упор посмотрел на Ольгу.
– Симпатичная? Да, наверное… Я, правда, не очень-то к ней присматривался.
Он бы руку дал отрубить, чтобы это «не очень присматривался» было правдой.
Да в конце концов, что он такого сделал, почему ведет себя как нашкодивший кот?! Барышев схватил Ольгу в объятия и рывком потянул на себя.
– Симпатичная, симпатичная, – засмеялась она. – Милая… и даже очень! – А потом обхватила его руками и прижалась всем телом. – Знаешь, я почти счастлива.
– Почти? Интересно. Почему почти?
– Потому что мне не хватает Машки, Мишки и Костика, и еще – я мучаюсь без работы.
– А почему счастлива?
– А счастлива, потому что тебя люблю… ужасно люблю… Я даже не думала, что могу так любить. Правда, правда…
Барышев почувствовал облегчение. Ну вот, все решилось.
Какой, к черту, сандал, ему все почудилось.
Сергей впился в Ольгины губы сумасшедшим удушающее-агрессивным поцелуем.
Все померещилось…
Просто он так заработался в последнее время, что забывал смотреть на Ольгу, слушать ее, дышать ею.
В нем нет ни йоты пространства для другой женщины. Его мир – это Ольга, его жизнь – Ольга, его космос, бог, ангел-хранитель, его кровь и плоть…
Дим Димыч все утро капризничал, но, как только пришла няня, стал паинькой – и каши поел, и горло дал посмотреть, и на прогулку оделся, не хныкая. Инга Сергеевна ничего особенного не делала, чтобы он ее слушался, но Димыч все ее указания выполнял беспрекословно. Надя иногда с тоской думала – может, ему не хватает бабушки, и поэтому пожилая няня стала для него непререкаемым авторитетом?
– А теперь другую ножку давай. Вот так… – слышался из коридора голос Инги Сергеевны. – А теперь шапочку… Вот какая у нас шапочка красивая. Тепло Димочке будет!
Надя вздохнула – она тоже говорила не раз Димке-маленькому, что шапочка у него неземной красоты, но на попытки надеть ее сын отвечал диким ревом и воплем «саска похая не хошу!», что означало – «не хочу надевать плохую шапку».
Шапок было куплено великое множество – и ушанки, и «шлемы» с ушками, и даже буденовки, но все они были «похие». Надя так часто повторяла: «Дима, одевайся», что в конце концов сын на вопрос: «Как тебя зовут?» стал всем отвечать: «Димаодевайся». Грозовский решил, что с этим безобразием надо заканчивать, и привел Ингу Сергеевну – высокопрофессиональную няню, у которой были рекомендации чуть ли не на уровне депутатов Госдумы.
– А теперь шарфик повяжем, и все, – пропел ласковый голос няни.
Решив воспользоваться покладистостью Дим Димыча, Надя вышла в коридор.
– Может, еще косыночку сверху? Мороз.
– А у нас под шапочкой косыночка. А сверху это уже лишнее будет, Надежда Ивановна. Вы мне поверьте. Впрочем, если настаиваете, могу и косыночку, и платочек, и шапку-ушанку… Пусть ребенок сварится. – Инга Сергеевна достала из шкафа пуховый платок и стала повязывать его Димке поверх шапки.
При всей своей незаменимости и суперпрофессионализме няня порой бывала просто несносна.
– Да нет, нет, – забрала Надя платок. – Это я так просто…
– Вот именно, что так просто, – назидательно проворчала Инга Сергеевна. – А с ребенком просто нельзя. С ребенком все как раз очень сложно!
«Черт меня дернул ввязаться в ее тонкий воспитательный процесс, – с горечью подумала Надя. – Дожила… Няня в доме командует. Скоро разрешения буду спрашивать к сыну подойти».
– Конечно, конечно, – пробормотала она, целуя Димку-маленького в пухлую щеку. – Идите гулять. Давайте я вам дверь открою.
Она распахнула дверь, и няня вышла с гордо поднятой головой, ведя за руку Дим Димыча, который ковылял рядом в толстом комбинезоне, переваливаясь, как пингвиненок.
Надя уже закрывала дверь, когда няня резко обернулась.
– Кутать ребенка – это же дикость просто! – громко заявила она.
Надя хотела ответить, что дикость – читать ей нотации за ее же деньги, но вдруг подумала – пусть. Пусть читает. Пусть хоть плешь проест, лишь бы Димке хорошо было. Все-таки ему так не хватает бабушки – доброй и любящей, ничего, что немного ворчливой.
Надя подошла к окну и загадала: если Димка-маленький помашет ручкой – значит, Димка-большой ей не изменяет. А если нет…
Димка махал всегда, но вариант «если» существовал все равно – забудет, или няня уведет его не в ту сторону, и он просто не увидит окна.
Нет, вот они. Инга Сергеевна усаживает его в санки, сын оборачивается, но… голову не поднимает, смотрит на пробегающую мимо собаку. Поехали. Все. Забыл. Зачем загадывать такие глупости?!
Надя отвернулась от окна и не увидела, как Дим Димыч ей помахал. Она подумала – если не взять себя в руки, если не занять свою голову чем-нибудь немедленно – она чокнется. От безделья, от ревности, от невозможности включиться в работу со всеми своими талантами и кипучей энергией.
Надя прошлась по квартире, внимательно рассматривая мебель, картины и безделушки на полках. Пожалуй, она займется дизайном гостиной – сколько можно жить в холостяцком минимализме Грозовского. Скучные «римские» шторы она сменит на роскошные яркие портьеры, вместо точечных светильников повесит большую люстру с подвесками, цепочками и десятками маленьких лампочек, на крашеные кремовые стены наклеит обои – тоже яркие, в цветочек, под стать портьерам, чтобы жить веселее было. И мебель обязательно поменяет. Если честно, Надя ненавидела эти два белых кожаных кресла и огромный диван. Они, словно зуд от укуса комара, постоянно напоминали о том, что у Грозовского до нее на этих креслах-диванах протекала бурная личная жизнь.
Она купит нормальную мебель – из мягкого уютного флока, чтобы не прилипать голыми частями тела к холодной противной коже, к которой много кто до нее прилипал…
На диване небрежно валялась рубашка Грозовского.
– Вот, опять где разденется, там и бросает, – вслух проворчала Надя, схватила рубашку и… зачем-то понюхала.
Вернее, она знала, конечно, зачем понюхала, и, как бы ни оправдывалась перед собой, что хотела определить, отправить рубашку в стирку или нет, на самом деле – «вынюхивала» признаки неверности мужа.
Рубашка пахла чужими духами. Для этого даже принюхиваться не стоило – так сильно, так явно она пахла. Пожалуй, ее и в руки необязательно было брать, чтобы учуять Димкину неверность.
Надя, зажав улику в руке, почти пробежала в спальню, к своему трюмо и, открывая многочисленные флакончики, стала сравнивать ароматы с тем, что исходил от рубашки, но – конечно же – ничего похожего…
Она любила терпкие, сладкие, а этот – холодный, с горчинкой.
Слезы хлынули из глаз на рубашку.
Ну вот, все и выяснилось – тупо, примитивно и пошло, как в бульварном романе. Она погрязла в быту, стала неинтересна, и Димка, ее Димка Грозовский, который всегда имел репутацию мачо, плейбоя и писаного красавчика, отрывается на стороне с дерзкими, стильными, длинноногими, свободными девками.
Куда ей, расплывшейся после родов, с непослушной рыжей копной волос, которые не укладывают и не распрямляют никакие средства, куда ей – в тридцать-то с лишним лет…
Надя впилась глазами в свое отражение. Ну, конечно, плюс пять лишних килограммов к прежним десяти лишним, яркие веснушки, которые ничем не выводятся, и морщины… Вокруг глаз, у губ, а если пореветь еще часик, то и на лбу складки залягут.
Надя вытерла слезы и затолкала рубашку в пакет. Ничего, она просто так не сдастся. Не на ту напали.
Через десять минут Надя с уликой в пакете мчалась на своем «Жуке» в «Солнечный ветер».
Грозовский только собрался позвонить Наде, как она влетела в кабинет – разъяренная, в распахнутой настежь куртке…
– Это что?! – сунула она Диме рубашку под нос.
– Рубашка, – пощупал он ткань. – А что тебя так взволновало, матушка?
– Ты понюхай, понюхай рубашку-то!
Не выражая никаких признаков беспокойства, Грозовский послушно понюхал.
– И что? – ледяным тоном поинтересовался он.
– А то, что духами пахнет! Не моими! Не придуривайся! – Надя размахнулась и швырнула трофеем в Диму. Сорочка повисла на Грозовском, закрыв лицо.
Грозовский под ней тяжко вздохнул и достал из стола шикарный флакон с туалетной водой.
– Понюхай. Этим пахнет?
Надя понюхала.
– Этим. Эта стерва, что, тут у тебя поселилась?! – она задохнулась от гнева и огляделась, словно надеялась застукать пассию мужа на месте преступления, но никакого криминала, кроме пепельницы, переполненной окурками, не обнаружила.
– Послушай, – Дима медленно стянул рубашку с лица, – у меня рекламное агентство, а не ветеринарная клиника. А в рекламном агентстве, да будет тебе известно, на каждом шагу встречаются рекламные образцы. Так вот, это, – он угрожающе ткнул пальцем во флакон, – рекламный образец. Мы его, – Грозовский вскочил и проорал во всю силу легких, – рек-ла-ми-руем! Тут все этим воняют! Даже уборщицы!
– Димочка, Димочка, – попятилась к двери Надя. – Димочка, успокойся. Я все поняла…
– Поняла?! – рявкнул Грозовский.
– Да, да, да, рекламным образцом пропахли даже уборщицы…
– Ну и хорошо, – Дима бухнулся в кресло и вытер раскрасневшееся лицо рубашкой. – Нервная ты стала, матушка, сил нет. Нужно тебя на курорт отправить.
– Я постираю, Димочка, – Надя выхватила у него сорочку и сунула в пакет. – А на курорт я без тебя не поеду.
– Поедешь! – шибанул он кулаком по столу.
– Поеду, поеду, – пропела она и выскользнула из кабинета с видом нашкодившей кошки.
Грозовский едва успел спрятать образец в стол, как Надькина вихрастая голова опять просунулась в дверь.
– Но только с тобой! – грозно выкрикнула она и скрылась.
– Ну вот что ты будешь с ней делать! – засмеялся Дима. – Ужас, сколько счастья в семейной жизни.
Он закурил и подумал – надо бы и правда Надьке путевку купить, а может, и себе тоже. Работа подождет, а семейное счастье – нет. Его еще укреплять и укреплять…
Поспешно ретируясь из кабинета Грозовского, Надя заметила, как от двери быстро отошли две девицы и деловой походкой двинулись на ресепшн. Подслушивали, поняла она.
