Kitabı oku: «Земное притяжение», sayfa 3

– Проблема, – констатировала Джахан.

– Ну, вот именно! Нужно было в науку идти, а не в практическую медицину! Вы ведь наукой занимаетесь… Джахан?

– По-разному. Не только наукой.

Она поставила почти полную кружку на стол и поднялась. Время уходит, время!..

– Проводите меня. – Она как будто приказала, и главврач поспешно вскочил. – Мне бы хотелось начать сегодня.

Он взялся было за её гиппопотамский чемодан, но она не дала, так и несла его сама, как будто чемодан ничего не весит, а весил он – будь здоров, главврач знал это точно.

В морге, в крохотной выстуженной комнатке слева от холодильника, оставшись одна, она первым делом установила на лабораторном столе чемодан.

Тело, прикрытое чем-то вроде клеёнки, лежало на столе у неё за спиной.

Она щёлкнула замками, открыла чемодан. Он как будто развалился на две части. Из одной части она достала спецкостюм и небольшой защитный щиток для лица – мало ли с чем придётся столкнуться, – какой-то прямоугольный ящичек, коробку с инструментами и бунзеновскую горелку для их стерилизации. Из другой части реактивы, стёкла, несколько плоских чашек для образцов и разнообразные химические препараты.

Облачившись в костюм и не надевая перчаток, она несколькими движениями превратила прямоугольный ящичек в мощную лампу на длинной суставчатой ноге, установила её над телом так, как ей было удобно, натянула перчатки, сбросила на пол клеёнку и сказала в диктофон:

– Я захожу.

И разрезала грубо зашитый шов.

Девушка заложила за уши белые волосы – не просто прямые, а даже какие-то плоские, мечту любой современной красавицы, хоть что-то понимающей в моде, – и посмотрела на администратора гостиницы «Тамбов-Палас» сочувственно, как на слабоумного:

– А вы что? Сами писать не умеете?..

Тут она скосила глаза на его бейдж – золотые буквы на чёрном фоне, как положено в «паласах» – и добавила:

– Никита, вы учились в школе?

Администратор немного дрогнул.

Покуда она, эта беловолосая, оглядывалась по сторонам посреди раззолоченного холла, покуда тыкала в телефон и фотографировала себя на фоне зелёных, под малахит, колонн и букета искусственных цветов, он изо всех сил старался отделаться от шумной компании выезжающих, чтобы новая гостья досталась ему, а не Алине, работавшей рядом. Водитель, который привёз беловолосую с вокзала, – она заказала трансфер заранее, – вкатил её чемоданы, три штуки, один другого больше, и все «Луи Вюиттон» без дураков, и подмигнул Никите – давай, мол, выпроваживай этих, смотри, кого я тебе доставил!

Алина, ходившая в «Тамбов-Паласе» в первых красавицах, при виде новой гостьи дрогнула лицом, повела губами и с жаром продолжила объяснять пожилой супружеской чете, как найти картинную галерею. Таким образом гостья досталась Никите, лучше бы не доставалась!

Паспорт она искала минут десять – то в крохотной дорожной сумочке, то в рюкзаке, то в наружном кармане верхнего чемодана. Наконец нашла и вместо того, чтоб отдать, принялась беседовать по телефону, помахивая паспортом, зажатым в руке, у Никиты перед носом.

– Зачем ты сама ему позвонила? Мы же договаривались, что ты первая ни за что не станешь! Нет, нужно было мне сначала сказать! Ах нет, я в Тамбове. Боже, ну как зачем, я же тебе рассказывала, мне нужно на этюды! Ну конечно, дыра дырой, но что я-то могу поделать, провинция сейчас в моде! Сельсоветы, крестьянский быт, мебель Нечерноземья! Откуда я знаю, как пойдёт. Ну, недолго, конечно, у меня на будущей неделе с Майлзом встреча, и вообще я же только в Москве могу находиться, ну, ещё в Лондоне, но тоже так себе.

Она говорила, то отвернувшись от него и разглядывая позолоту, картины и люстры, то повернувшись и разглядывая его самого – одинаково безразлично.

Наконец девушка договорила и положила паспорт на стойку, Никита сразу его подхватил и открыл.

– А зачем у вас часы? – спросила она. Он поднял глаза.

Звали её Дарья Александровна Жукова, рождена и зарегистрирована в Москве, мужа и детей не имеет.

– У вас за спиной часы, – продолжала девушка. – Они показывают время в Нью-Йорке, Лондоне и Токио. Зачем они нужны?

– У нас останавливаются бизнесмены, – начал Никита, – и часы установлены специально для их удобства.

Девушка засмеялась:

– Тамбовским бизнесменам время в Токио необходимо как воздух, – согласилась она. – Сфотографируйте меня, пожалуйста! Умеете? Там нужно на кружочек такой нажать, видите? Только чтоб был виден тамбовский шик!

И сунула ему телефон.

Никита, злясь всё сильнее, – где ему фотографировать, он же валенок деревенский, и часы ему ни к чему, он по солнцу встаёт, чтоб корову в стадо выгнать, – сфотографировал «тамбовский шик» с девушкой посередине.

Потом он попросил её заполнить анкету, а она спросила, умеет ли он сам писать. Алина за соседней конторкой прислушивалась, посматривала и изо всех сил сочувствовала Никите, так, чтобы он видел её сочувствие.

– Нет, если вы не умеете, – продолжала Даша Жукова, – тогда другой разговор, конечно, я и сама могу заполнить. Но тогда зачем вы тут стоите? – Она опять помедлила и добавила: – Никита? Для красоты?

– У нас такой порядок, – насупившись, заявил администратор. – Гости заполняют и подписывают анкеты собственноручно.

– Так давайте же изменим этот глупый порядок! – вскричала девушка, улыбнулась и понизила голос: – Никита.

Пришлось ему анкету самому заполнять, не скандалить же с ней! Что она способна поскандалить, было написано у неё на лбу, гладком, без единой морщинки, прямо под белоснежными волосами.

У неё был заказан не просто люкс, а президентский, таких номеров в «Тамбов-Паласе» было всего два, и они никогда не сдавались, Никита с ужасом думал, что будет, когда она обнаружит, что в джакузи вода не циркулирует, в спальне горит только одна лампочка, а сейф не запирается. Он даже на часы посмотрел, чтоб понять, когда заканчивается его смена, но так и не понял, потому что девушка не отводила от него весёлых глаз.

В номер она подниматься не стала, велела отправить багаж с коридорным, сказала, что хочет ужинать и пойдёт в ресторан.

– Заказать вам столик? – Никита предупредительно снял телефонную трубку.

Девушка принялась набирать сообщение и на него даже не взглянула:

– Ну, если там аншлаг, в ресторане… то закажите!.. Там аншлаг?

– У нас много гостей, – пробормотал Никита. – А в ресторане живая музыка…

– Столица переезжает в Нью-Васюки? Спорим, вы не знаете, откуда цитата!

Никита действительно не знал и сильно покраснел. Вообще ему хотелось, чтобы она от него отстала. Он чувствовал себя униженным.

Коридорный вернулся из президентского люкса и за её спиной закатывал глаза и строил рожи.

– Я хочу пить, – объявила Даша Жукова, – скажите этому вашему ресторану, чтоб мне принесли газированной воды. Очень холодной.

– У нас даже немецкие туристы живут, – неизвестно зачем сказал Никита. – Они по России на байках путешествуют. От нас поедут на юг.

– Ммм?.. – протянула Даша, не отрываясь от телефона. – Воды не забудьте попросить.

Она прошла к лобби-бару, по-особенному, будто танцуя, ставя длинные ноги в очень узких чёрных джинсах, повалилась в кресло, а необыкновенные ноги пристроила на полированный ореховый столик.

– И соревнования самбистов… – ей вслед пробормотал Никита. – Со всего СНГ болельщики приехали…

– Да что ты ей объясняешь! – не поднимая глаз, прошипела рядом Алина. – Она вон на тебя даже не смотрит!

Даше принесли воды, и она её вернула – слишком большая бутылка и тёплая, а ей нужна маленькая и холодная. Принесли следующую, и она опять вернула – вода должна быть итальянская.

– Дура, – неслышно буркнул Никита, и Алина рядом улыбнулась.

Явились давешние пожилые супруги – галерею они не нашли, потом потянулись командированные: такси до боулинг-клуба, такси до стриптиз-клуба, билеты на завтрашний утренний поезд, а потом пожаловал сам Паша-Суета с телохранителем. Должно быть, на свидание с Вероникой. Странно, что её до сих пор не видно.

Как только Паша разместился за столиком – спиной к стене, лицом ко входу, всё как всегда, – и телохранитель приткнулся неподалёку, сразу же прибежали официанты, извещённые Алиной, принесли вискарика, закуски и чай в стакане с подстаканником. Паша-Суета уважал чай только из стаканов.

Даша Жукова на явление Паши не обратила никакого внимания. Она строчила сообщения, время от времени фотографировала себя, перебрасывая волосы на одну сторону, маленькими глотками отпивала воду – в конце концов, ей принесли подходящую.

Паша-Суета рассматривал её из своего угла.

– Что-то будет, – прошелестела рядом Алина. – А ты сегодня его подругу видел? Веронику? Она в наш спа-центр не приезжала?

– Я не видел, – тихо ответил Никита.

В отель ввалились разухабистые дядьки-болельщики, приехавшие на самбо, все по очереди оглядели Дашу с головы до скрещённых на столе щиколоток, загомонили, заржали и двинули в ресторан, оглядываясь и скалясь, как волки.

Никита подумал – лучше бы столичная штучка заказала ужин в свой президентский люкс. Нет, у них вполне респектабельное место, драки случаются всего пару раз в году, но всё же такой девушке вечером в ресторане в компании болельщиков и Паши-Суеты делать нечего…

Даша допила, громко, на весь холл, приказала, чтобы счёт за воду записали на номер, и поплыла к ресторану, по-особенному ставя длинные ноги в очень узких чёрных джинсах.

Паша-Суета махом опрокинул виски, что-то пробурчал телохранителю и отправился следом.

Над меню Даша думала недолго. За это время она оценила обстановку, пересчитала гостей, прикинула, кто где сидит, наметила пути к отступлению, если придётся отступать.

Отступать ей не придётся, но их так учили. Пути должны быть намечены заранее.

По её расчетам, выходило, что первым подойдёт разухабистый молодчик в ботинках на рифлёной подошве, обвислых джинсах и толстовке с пятном от кетчупа на животе.

Ему на помощь – не поднимая головы от меню, она всё оценила ещё раз – прибудет вон тот, в коричневом пиджаке. А уже потом вмешается местный авторитет, который в лобби запивал восемнадцатилетний «Макаллан» чаем из железнодорожного стакана и рассматривал её шмыгающими, суетливыми глазками.

– Выбрали, что будете кушать? – прошелестела над ней девочка-официантка. Улыбка у неё была перепуганная.

Даша отложила меню, вздохнула и громко, на весь ресторан, который ловил каждое её слово и движение, сказала:

– Что-нибудь из местных сезонных специалитетов. Посоветуйте мне! Может, тартар из мраморной тамбовской говядины? А на горячее копчёного угря! У вас в речке водятся угри?.. Ну, и семифредо из редьки. Я не знаю, сейчас сезон редьки?

Девушка как будто отступила немного.

– Ничего этого нет, – ответила она и улыбнулась заискивающе. – Выберите что-нибудь из меню, пожалуйста…

– Ну нет, и что? – сказала Даша капризно. – А повар есть? Пусть приготовит!

– Повар… он готовит только из меню…

– Ах, из меню! Господи, куда я попала?! – И она быстро перечислила, сильно понизив голос: – Сто граммов водки, самой дорогой, томатный сок, лёд, салат столичный, грибной суп и окорок тамбовский запечённый.

Официантка, торопясь, записывала и кивала.

Водка и сок явились сразу же, а следом и салат столичный. По Дашиным расчётам, до супа всё будет мирно. Мирно, но неспокойно.

Она выпила стопку водки, запила томатным соком – вкусный, не иначе местный специалитет – и принялась ковыряться в салате.

Есть ей хотелось с самого утра.

За стол к авторитету прошествовала фигуристая силиконовая блондинка на таких каблуках, что смотреть было страшно. От высоты блондинку слегка покачивало. А может, силикон перевешивал.

«Живая музыка» на крохотной эстраде с непременным зеркальным шаром старалась изо всех сил. Дородный мужчина в кожаном пиджаке и расстёгнутой на груди рубахе выводил про старого шарманщика, женщина, перетянутая блестящим платьем, как докторская колбаса натуральной обвязкой, ему подпевала.

Даша ела.

Грибной суп, горячий, наваристый, был съеден до половины, когда мужчина на эстраде грянул «Я пригласить хочу на танец вас, и только вас, и не случайно этот танец вальс».

Как ни странно, первым подошёл не тот, с пятном на пузе, а его сосед, рыхлый, бледный, на толстом пальце печатка.

– Потанцуем, кисуль? – нежно спросил он, наклоняясь на Дашей и её супом.

– Не-а, – безмятежно сказала она. – Танцуй один, зая!..

Кавалер ничего не понял.

– Да ладно тебе выделываться, кисуль! Потанцуй, жалко, что ли? Ты отдыхаешь, и мы с ребятами отдыхаем! Давай, не ломайся!..

Даша положила ложку, откинулась на спинку стула и посмотрела на него очень близко.

…Спровоцировать или отпустить с миром? У него небось жена, дети. Работа какая-никакая. Он с ребятами отдыхает!.. Да и потом она уже настроилась на того, с пятном.

– Я не хочу танцевать, – сказала Даша мирно. – И не буду. Я есть хочу, а не танцевать. Улавливаешь суть?

Кавалер моргнул.

– Всё, давай, давай, иди к ребятам. Выпейте лучше за моё здоровье и за мир во всём мире.

Он помедлил, и что-то его остановило. Непонятно что. Секунду назад он был полон решимости и сладких предвкушений, а тут вдруг как будто отрезвел.

Он кивнул, вернулся на место, и за его столом произошло бурное короткое совещание. Авторитет, отстраняя рукой блондинку, которая наседала на него силиконовым бюстом, беспокойными глазами всё щупал и щупал Дашу.

Певец завёл про «Эти глаза напротив», и на этот раз подошел тот самый, с пятном, намеченный ею с самого начала. Он был покрепче, поуверенней, от него просто так не отвяжешься.

– Чего бузишь? Круче всех, что ли? Ты поласковей, девуля. Давай потанцуем, выпьем, поговорим, как люди! – И потной ладонью крепко взял Дашу за руку.

– Отвали, – велела она.

– Тихо, тихо. – Он сжал тонкие куриные косточки её запястья. – Придержи язык. Ты клиента на ночь подыскиваешь? Вставай, пошли, я твой первый клиент!

– Отвали, – повторила Даша.

Он моментально, как по команде, взбеленился.

– Вставай, сука, – прошипел он и потянул её сильно. – Пошли! Чё ты целку из себя строишь! В столице будешь строить, а тут не надо, тут все свои!.. Нормально тебе говорю – вставай, двигай в номер, я плачу!

Даша вздохнула. Левой рукой она нащупала ложку, которой только что ела суп, и ткнула ему в глаз – несильно. Он моментально ослеп, зашатался и заревел, закрывая лицо.

– Сука!.. … дь!

За его столом повскакивали, и тот, в коричневом пиджаке, ринулся на помощь. Телохранитель авторитета привстал и зашарил под мышкой. Даше стало смешно.

Подбежавший пиджак схватил Дашу за волосы, дёрнул. Она ударила – коротко и опять несильно, членовредительство в её планы не входило. Ударила она в самое больное место.

Пиджак схватил себя за это самое место, выпучил глаза, завыл и повалился на бок. Изо рта у него потекла слюна.

Первый, залитый слезами, полез было с кулаками, и это стало его ошибкой. Он ничего не видел, просто махал руками от боли и унижения. Даша взяла его двумя пальцами за основание шеи. Он всхрапнул, перестал дышать и столбом обрушился на пиджак, который подтягивал к подбородку ноги и выл.

Музыка остановилась, и сделалась тишина.

В дверях кухни толпились официанты и повара. Перетянутая, как докторская колбаса, певица закрывала обеими руками накрашенный рот. У входа застыли два парня в негнущихся костюмах, по всей видимости, охранники и давешний администратор, которого она довела до белого каления. Все посетители перестали есть и замерли в причудливых позах.

Картина.

Даша уселась на место.

– Ты это самое, – негромко сказал телохранителю местный авторитет, – вишь, это самое… намусорено? Давай убери.

Телохранитель подскочил и стал тянуть с пола лежащих. Гостиничные охранники тоже подошли и стали их поднимать.

– Дайте мне чистую ложку, – громко, на весь ресторан, сказала Даша капризным тоном. – Что такое!.. Ни семифредо, ни редьки, ни ложек!..

– А вы кем же ему приходитесь, покойному-то? У него сроду не было никого, одинокий он! А как помер, так, стало быть, родственники объявились не запылились!

Тётка была въедливая, ехидная, держалась немного свысока, и Макс Шейнерман её понимал. Приехал какой-то ферт в костюме, зашёл на участок Петра Сергеевича, как к себе домой, и уже в дверь лезет!..

– Да вы не волнуйтесь. – Он сбежал с крыльца, на ходу доставая из небольшого кожаного рюкзака приготовленные бумаги. – Я племянник, сын его сестры, Анны Сергеевны.

– Какая-то ещё сестра… – пробормотала соседка недовольно, приняла бумаги и стала рассматривать. – Сроду у него никакой сестры не было!..

– Мама давно умерла, – проинформировал Макс.

Соседка перевела на него взгляд, и лицо у неё потеплело.

– Так теперь, раз дядя тоже помер, ты сиротой остался?..

Макс ничего не сказал.

Удивительная особенность русского человека – жалеть сирот и пьяниц.

Она опять поглядела в бумаги, моментально соскучилась, вникать ей не хотелось. Раз говорит – племянник, значит, племянник.

– Когда дядю хоронить-то собираешься? Который день пошёл, а покойник всё мается, всё не в земле.

– Как только полиция разрешит.

Соседка махнула рукой:

– Полиция! Чего там они ищут, всё равно не найдут никого! У нас в восемьдесят пятом на Дзержинского мужика зарезали, так до сей поры не посадили никого, а тогда при советской власти ещё порядок был!.. Ну чего? Ключи-то есть у тебя, племянник?

Макс показал связку.

– Проводить, или сам разберёшься?

Он сказал, что, разумеется, лучше проводить, и вновь поднялся на крыльцо. Соседка шла за ним.

– А ты чего, за границей, что ль, обретаешься? Уж больно не по-нашему одет-обут!

И она бесцеремонно придержала его рукой и оглядела с головы до ног. Племянник Петра Сергеевича был в костюме в талию, рубашка в тонкую полоску – синюю и красную. Сверху чепуховое пальтецо с капюшоном, зато подкладка шёлковая, богатая. На ногах почему-то кеды, а на плече рюкзак. Иностранец, как есть!..

– У меня работа такая, – непонятно ответил племянник.

– Как хоть звать-то тебя?

В бумагах, которые он ей совал, его имя повторялось раз двадцать, но она и до имени не дочитала!..

– Максим.

– Ну вот, Максюша, стало быть, тут дядя и жил. Один весь дом занимал, никто к нему не захаживал, да он и не звал особенно. Всё работу работал, над книжками сидел. Ещё в саду возился, яблони прививал. У него мечта была – антоновку возродить, чтоб как раньше, нынешняя-то вся повыродилась. Он по этому вопросу полный профессор был.

Дом стоял в глубине сада так, что с дороги и с соседских участков его почти не было видно. Это логично и правильно – по всей видимости, дом когда-то подбирался именно с таким расчётом, чтобы не слишком много было посторонних глаз.

– Ночевать-то останешься?

– Нет, я в гостиницу.

– Ты гляди, – удивилась соседка, – остался бы у дяди-то, помянули бы его по-людски. А он в гостиницу!

Она зажгла свет в коридоре, один о другой стянула резиновые сапоги и пошла по чистым домотканым дорожкам.

Макс дёрнулся было остановить её – просто так расхаживать по дому Петра Сергеевича, да ещё в отсутствие хозяина, было попросту опасно, – и не стал. Чему быть, того не миновать.

– Тут кухня, там зала. Эту комнату Сергеич под свою лаблаторию приспособил, – она выговорила очень чётко «лаблатория». – Спал тоже тут, на диване. Гляди, черенки всякие, справочники, какие-то всё пробы он брал, кислая почва, не кислая! Мы, бывало, посмеивались над ним.

Рукой в перчатке Макс взял верхнюю книгу из стопки на краю стола. Книга называлась «Особенности почвоведения чернозёмной зоны СССР».

Компьютера не было.

– Ну чего, оставайся, смотри, чего тебе тут надо, а я пойду. Дом продавать будешь?

Макс сказал, что скорее всего продаст.

– Ты гляди, хорошим людям продавай, не абы кому! Тут у нас вокруг все соседи работящие, трезвые. А продашь горлопанам каким-нибудь, тунеядцам, пропала наша улица!.. Слышишь, племянник?!

Макс сказал, что продаст непременно хорошим.

– Ну, если чего, к забору подойдёшь да крикнешь тётю Зою, это я, стало быть. С крыльца не зови, не дозовёшься.

Оставшись один, он первым делом погасил везде свет и осмотрелся. Дом как дом, ничего особенного. Вокруг таких десятки, это называется «частный сектор».

Макс знал, что в доме Пётр Сергеевич ничего не хранил, но это не означает, что здесь нет секреток и ловушек.

Он вытащил фонарь, оставил рюкзак у двери и прислушался. Заходить – вот так, с ходу, без подготовки, – он не решился.

За окнами вечерело, и в доме царил синий сумрак, какой бывает в деревенских домах только весной. Прислушиваясь, Макс стянул с плеч дафлкот, свернул его, аккуратно пристроил сверху на рюкзак и огляделся.

Коридорчик был пуст, только вешалка с пальто, дождевиком и кепкой на крючке. Справа подальше дверь, соседка сказала, что там кухня. Ещё две двери слева, за одной из них «лаблатория». В торце «зала».

Не двигаясь с места, Макс огляделся ещё раз. Под вешалкой стояли болотные сапоги, грубые ботинки на толстой подошве, а в углу почему-то… гимнастическая гиря.

Должно быть, Пётр Сергеевич упражнялся с гирей прямо тут, при входе.

Макс зажёг фонарь, взял его в зубы, присел и осмотрел гирю. Она была переделана из старинного пушечного ядра. Сверху приделана ручка на шурупах и выпилен желоб, чтоб ручку можно было убрать.

…Пётр Сергеевич, да вы шутник!..

Не выпуская фонаря, Макс надавил на ручку. Она хрустнула и легла в желоб, получился чугунный шар. Макс взял его обеими руками – он был холодный и тяжёлый, – и с усилием катнул по коридору, прямо по домотканой дорожке.

Шар неторопливо покатился.

Примерно в середине коридора что-то щёлкнуло, треснуло, крашеные доски пола провалились, и шар ухнул в тёмное подполье, потянув за собой дорожку.

Выждав время, Макс подошёл, присел и заглянул.

Ничего особенного. Просто открылись дверцы подпола, и все дела.

Откинув дорожку, Макс посветил вниз. Подпол был не слишком глубок, в человеческий рост, может быть, чуть поглубже. Он попробовал потянуть на себя дверцу, она не поддалась, видимо, пружина жёстко фиксировала её, когда подпол открывался вот так, неожиданно. Никакой лестницы не было.

Ловушка оказалась прямо посреди коридора, они с соседкой не дошли до неё, должно быть, пары шагов.

Макс спрыгнул вниз, осмотрел нехитрую систему приводов и пружин, открывающую подпол. Её приводила в рабочее состояние рейка, которую можно было потянуть снаружи. Если рейка утоплена, при небольшом давлении сверху дверцы открываются. Если вытянута, можно ходить.

Встав на чугунное ядро, Макс выбрался из подпола, нащупал рейку и потянул. Зафиксированные дверцы сразу ослабли. Он с усилием захлопнул их и вытащил рейку. Поправил дорожку.

…В конце концов соседка непременно наведается ещё раз, не дождавшись, когда племянник станет поминать покойного дядю. Так она по крайней мере ноги не переломает.

С порога «лаблатории» Макс долго и внимательно осматривал стены, потолок и пол.

Крашеный пол без всяких подвохов. В потолке ни люков, ни лазов. Со стенами хуже – они были заклеены старыми выцветшими обоями, а что под ними – непонятно.

Осторожно и медленно ступая, Макс подошёл к столу. Один раз они уже подходили, и ничего не произошло, но нужно быть внимательным всегда. Его так учили.

На столе, огромном, старинном, должно быть очень неудобном, лежали книги, бумаги, стояли колбочки, до половины насыпанные землёй. Справа на выцветшей жёлтой афише лежали ровно срезанные короткие веточки – видимо, той самой антоновки, которую садовод и библиотекарь Пётр Сергеевич намеревался возродить и вернуть народу. Там же, справа, валялись какие-то кроссворды – стопкой, – ручки, карандаши, среди них затесалась отвёртка.

Лампа с левой стороны, тоже старая, с проржавевшим ободом и молочным треснутым абажуром, стояла криво – каменная её подставка одним углом наехала на какую-то книжку, и лампа перекосилась.

Макс подумал, наклонился и посветил под абажур. Изнутри к спицам за четыре угла был подвешен на нитках тонкий носовой платок, в который было что-то насыпано. Если лампу вернуть в вертикальное положение, нитка оборвётся, содержимое платка непременно разлетится во все стороны. Макс сунулся ещё поближе и осторожно перчаткой тронул платок. Тот сразу закачался, над ним взвилось облако порошка. Порошок был синий и очень мелкий, мельче пыли.

Перчатку, подставку и стол вокруг лампы запорошило тонкой синей гадостью, стряхнуть которую не было никакой возможности.

Макс потёр друг о друга перчаточные пальцы.

…Н-да.

Он бесшумно вернулся в коридор, достал из рюкзака шарик, чуть поменьше пинг-понговского. Возле лампы он встряхнул шарик – тот превратился в безразмерный пакет, – подвёл его под нитки, дёрнул и мгновенно затянул завязки. Пакет изнутри весь окрасился синим.

Макс положил пакет к стене и продолжил осмотр.

Часа через два он пересмотрел все книги, прочёл все записи, изучил все кроссворды. Можно перемещаться дальше.

За окнами давно стемнело, и работать стало неудобно, но Макс должен был закончить.

Следующей на очереди была кухня. Не торопясь, Макс обвёл фонарём стены, потолок, пол, чёрный провал окна.

Кухонька оказалась тесной, крошечной, зато здесь имелись целых две плиты – дровяная с чугунными конфорками, и обычная газовая. На дровяной стояли две сковороды, а на газовой – чайник со свистком.

…Ретроград и консерватор был этот самый Пётр Сергеевич!.. Ни компьютера, ни телевизора, ни даже электрического чайника.

Макс принялся методично осматривать кухню и тут чуть было не дал маху.

На холодильнике стоял павлин, дымковская игрушка. С того места, где находился Макс, было не видно, что стоит павлин как-то боком и держится на холодильнике едва-едва. Он слегка задел холодильник, павлин покачнулся и начал падать, но Макс Шейнерман всё же оказался проворнее павлина и подхватил его над самым полом.

Павлин – тяжёлый, словно отлитый из свинца, – шлёпнулся ему в руки, Макс потерял равновесие, упал, перекатился, стараясь не уронить и не перевернуть игрушку.

Сидя на полу с павлином в руках, Макс поискал глазами фонарь. Тот завалился под плиту.

Макс аккуратно, не выпуская павлина, достал фонарь и посветил.

Дырка в глиняном днище была плотно закупорена. Открывать её Макс не стал. Он внимательно изучил глину вокруг крышки, колупнул, понюхал и аккуратно поставил павлина на подоконник.

Труба дровяной печи входила в дымоход как-то криво, и Макс, забравшись на плиту, осторожно снял её. В дымоходе оказалась жестяная коробка из-под чая, а в ней какие-то деньги, перетянутые резинкой.

Макс не выдержал и засмеялся.

Коробку он поместил рядом с павлином.

Он обшарил кухню сантиметр за сантиметром. Вся посуда была перемыта и убрана в буфет. Там же, в нижнем отделении, стояли трёхлитровые банки с сахарным песком, гречкой, пшеном и консервы – тушёнка, бычки в томате, перловка с салом.

Макс передёрнул плечами. Хотелось есть, но при виде перловки с салом – расхотелось.

Вытащив банки, он внимательно изучил газету, которая была постелена на дно буфета. Так же скрупулёзно он осмотрел обе плиты и холодильник.

На холодильнике сверху тоже лежали какие-то газеты, жёлтые от времени и кухонных паров, и ещё один сборник кроссвордов и головоломок.

Макс перелистал его, задержался на одной из страниц, вновь перелистал и сунул в карман пиджака.

Больше в доме покойного Петра Сергеевича ему было делать нечего.

Перед президентским люксом Хабаров помедлил немного, не потому что хотел оглядеться по сторонам, а со страху. Никого не было в коридоре, и он это знал. В холле возле лифта встретились ему два чувака при спортивных сумках – один с подбитым глазом. В левом крыле возилась горничная со своей тележкой, до люкса она доберётся ещё нескоро, а больше никого.

Хабаров постучал.

Дверь ему открыла Джахан. Он не видел её, казалось, целую вечность.

– Привет, – сказала она. – Ты будешь чай?

– Здравствуй, – ответил Хабаров. – Здравствуй, Джахан!

Должно быть, голос у него был странный, потому что она сразу ушла, даже не взглянув ему в лицо.

Хабаров с силой выдохнул, зашёл в номер, прикрыл за собой дверь и постоял немного.

Здесь, как и во всём отеле «Тамбов-Палас», было богато, позолочено и мраморно. Канделябры с висюльками, ковры с диковинными розами и райскими птицами. И такие же райские птицы на обоях и шторах.

Впрочем, райские птицы Хабарова решительно не интересовали, он их и не заметил. Он готовился к встрече, уговаривал себя не волноваться и всё-таки волновался.

Он пошёл на звук – в глубине люкса надрывался телевизор. Не иначе Дашка смотрит какую-нибудь утреннюю ерунду про моду или путешествия.

Они все были там, все вместе в одной комнате.

Хабаров остановился на пороге и зажмурился на секунду. Как будто не было всех этих долгих месяцев, сложившихся в два неполных года.

– Только без восклицаний, пожалуйста, – попросила Джахан, которая всё понимала и всё замечала – всегда.

– Ну что ты, – пробормотал Хабаров. – Минутная слабость.

На стойке зелёной пластмассы, имитирующей малахит, она заваривала чай в крохотном расписном чайничке. От чайничка поднимался пар.

Даша лежала в кресле поперёк – длинные белые волосы свешивались с одной стороны, а длинные джинсовые ноги болтались с другой.

– Леха! – закричала она и стала выбираться из кресла. – Это ты?!

Макс Шейнерман оглянулся от окна, и они встретились с Хабаровым глазами.

Даша кинулась ему на шею, повисла, заболтала ногами. Он немного покружил её и отпустил. Потом пожал Максу руку.

– Чаю? – спросила Джахан.

Хабаров знал – момент встречи нельзя затягивать! Нельзя ничего – ни вспоминать, ни восклицать, ни плакать. Нельзя считать потери. Нельзя хвастаться приобретениями.

Он всё это понимал, но сердце у него дрожало, и холодно было в спине, и он не знал, куда девать глаза.

– Садись сюда! – Даша потянула его к креслу. – Ты садись, а мы будем на тебя любоваться!

– Любоваться, – подал голос Макс, – лучше на тебя, дорогая. Ты не изменился, Алексей Ильич. Ну… почти.

– Тебе, конечно, кофе, Макс? – почти перебила Джахан.

– Конечно.

– Я в прошлом году был на твоей первой выставке, – сообщил Хабаров Даше. Она захохотала. – Даша Жу, московская знаменитость!

– Ещё какая, – согласилась Даша, подбежала к Максу, взяла его под руку и сделала особенное лицо.

– Художник, – начала она голосом, тоже особенным, – видится в первую очередь манипулятором – произведений и идей. Он может оказаться тактиком, который за счёт просчитывания рыночной и медийной конъюнктуры осуществляет поддержание своей личной власти, собственного символического и реального капитала.

– Даша Жу – твоя идея? – наслаждаясь, спросил Хабаров у Макса.

– Отчасти.

– Ну, разумеется, он всё придумал. Мне бы и в голову не пришло! Главное, какой успех, Лёша! Какой успех!.. От смеха сдохнуть можно!..

Джахан принесла поднос с пиалами и чайником. Хабаров старался на неё не смотреть.

Она разлила чай, высоко поднимая и вновь опуская над пиалами носик чайника, и ни одна капля не пролилась, ничего не брызнуло на стол! Отдельно она подала Максу чашку кофе, забралась в кресло и поджала под себя ноги.