Kitabı oku: «Право на счастье», sayfa 3

ГЛАВА 5

Грузная соседка, чьего имени я не помнила, в отличие от лица, которое ничуть не изменилось за последние восемь лет, с разбегу запрыгнула на крыльцо, едва его не проломив.

– Аленка, выросла-то как! – в восхищении женщина распростерла руки мне навстречу, а заметив, что я не проявляю никакой радости от ее появления, воскликнула. – Ну, тетя Клара же, ну! Забыла уже что ль?

Я ловко увернулась от ее руки, когда она попыталась схватить меня за щеку, как в детстве, и улыбнулась. Клара, точно. И как могла забыть?

– Я так понимаю, уже вся деревня в курсе моего возвращения?

– Еще не вся, – Клара отпихнула меня тяжелой рукой и вошла в дом. Ей не нужно было приглашение, она вообще не понимала, зачем к соседям в дома нужно стучать, прежде чем войти. – Но я-то как услышала, сразу и побежала. Ох, Аленка! Помню тебя вот такусенькой, маленькой, худющей, а сейчас ты погляди-ка! Волосищи… Где волосищи-то? Подстриглась?

– Пришлось, – кивнула я, поморщившись. Потеря волос для меня была морально болезненной, Савару не нравились длинные “лохмы”, как он их называл, и заставил меня укоротить роскошные локоны. Сейчас они, конечно, уже отросли, но все равно были едва длиннее лопаток.

Пока Клара по-хозяйски осматривала дом, возмущалась загрязненности, чихала от пыли и вспоминала Герду с ее излишней любовью к чистоте, из кухни выглянула Вероника.

– Батюшки! – Клара испуганно дернулась ко мне, а потом, прищурившись, глянула на мою дочку. – Ребенок! Не мой ли?.. Ой, нет. Я было уж подумала, из моих кто прибежал.

Не успела я удивиться и хоть что-то спросить, соседка объяснила:

– Вот будет у тебя тринадцать детей, поймешь!

– Тринадцать? – я присвистнула. – Я помню только пятерых…

– Да окстись, Аленка, ты чего? Еще при тебе у меня было уж три дочки, да четыре сыночка. А тебя поди как долго не было тут, восемь лет уж прошло, так я еще нарожала. Кстати, – Клара, будто спохватившись, обернулась ко мне, и по ее взгляду сразу стало ясно – будет что-то просить. – Я к тебе чего так торопилась-то… Бабка-то твоя полгода назад померла, а я тогда была беременна Ашенькой. Разродилась прямо перед ее смертью. Ну пока похороны, пока проводы, пока малыш мой от титьки оторвался, я и не думала… Аленка, помоги, а?

По моим вмиг взлетевшим бровям соседка поняла, что лично я ничего не поняла.

– Ну не могу я забеременеть уже месяца три как! Это разве дело? Все мои детки появлялись в животе уже через пару месяцев после родов, а тут никак, и все. Была бы жива Герда, я б к ней обратилась, но ее ведь нет уже.

– Тринадцать деток? – переспросила я, хотя точно помнила названное ею количество. – Последний родился полгода назад?

Клара закивала, из-под светлой косынки выбилась темная прядь. В серых глазах читалась скорбь и надежда, грустно поджатые губы не позволяли мне спросить, зачем Кларе четырнадцатый ребенок так скоро. Но чужие предпочтения меня не волновали, волновало другое – почему все вдруг решили, что я могу помочь?

– Герда ведь была целительницей, – аккуратно заметила я. – Не я, а Герда. И она умерла.

– Ой, – женщина замахала руками. – Все прекрасно понимают, зачем тебя бабка оставила, когда нашла. Думаешь, просто сжалилась? Да как бы не так. Эта старуха и голодного котенка на порог не пустит, не то что чужого ребенка. Герда должна была передать свои знания девочке, а тут ты. Ну, конечно же, все прекрасно понимают, что ты и есть ее… как это… эм…

– Преемница? – подсказала я.

– Точно, она самая! Так ты поможешь мне?

Вероника ретировалась на кухню, но напоследок тяжело вздохнула. Я обещала ей прогулку по лесу, а сама болтаю с соседкой.

– Ладно, помогу, – согласилась я, не столько ради продуктов, сколько ради того, чтобы уже спровадить женщину. – Но не просто так! Мы только приехали, и так получилось, что у нас ни денег, ни каких-то вещей. Плату пока беру продуктами.

– Да откуда у меня лишняя еда-то? – в отчаянии воскликнула женщина. – Я же говорю, тринадцать деток, малыши совсем почти все! Нам самим-то пропитания не хватает.

Отказать ей я уже не могла. Клара снова чихнула, с отвращением осмотрела грязный пол и уходить не собиралась.

– Пошли ко мне Есю и Лельку, пусть помогут в доме убраться, – предложила я. – За услугу и охапку поленьев сделаю тебе и твоему мужу отвар. Он ведь все еще занимается заготовкой дров для деревни?

– Детей-то я пошлю и дров передам, вот только отвар мужу не нужен. Он пить его не будет, что ты!

– А должен, если ты хочешь забеременеть. Сомневаюсь, что у вас дети без его участия появляются. У мужа все в порядке с… тем самым?

Клара вспыхнула, и, наверное, забыв, что я давно выросла, возмутилась:

– Ты что такое говоришь? Тьфу, похабство какое!

– Клара! – мне тоже пришлось говорить громче. – Ты пришла ко мне за помощью, как к целительнице. И мне уже давно не десять и даже не восемнадцать, как ты могла заметить.

Женщина замялась, краска с ее лица ушла, но взгляд забегал по стенам.

– Не все у него в порядке… Да и не в этом дело! Он всегда таким был, понимаешь? Вялый какой-то, небольшой…

Тут пришла моя очередь краснеть. В надежде, что Вероника ничего не слышит, я заглянула на кухню. Дочка сидела на подоконнике и играла с Заплаточкой, и до взрослых разговоров ей не было никакого дела.

– Ему нужно выпить отвар для профилактики, – объяснила я. – Может быть, ты не можешь забеременеть не по своим каким-то причинам.

– Да не будет он пить!

– Скажи, что это чай такой.

– У нас чая в деревне нет, – покачала головой соседка. – Деньги когда появляются, то стараемся купить что-то полезное, а не эти все ненужные излишества. Да и в Бирцан ходить далеко, редко муж мой туда выбирается.

– Придумай сама, ладно? Мое дело – приготовить лекарство.

– Хорошо, – проворчала Клара. – Детей пошлю завтра с утра, сейчас они на огороде заняты.

– За отваром тоже с утра приходи, – сказала я, помня, что вечером мне встречаться с Зафаром, а он просил никому не говорить. Вдруг пересекутся с Кларой у моего дома? Нехорошо получится.

Спровадив Клару, я понаблюдала через окно за ней, чтобы узнать, где та живет. С удивлением поняла, что вон тот соседний дом, в котором я и видела толпу детишек, принадлежит ей. А когда-то они с мужем и детьми жили в другой стороне деревни, это я точно помнила.

– Мамулечка-а-а?

– Идем, милая. Мне нужно было поговорить с этой тетей, она пообещала, что ее дети помогут нам с уборкой.

– Я слышала, что у нее их тринадцать. Кошмар, да, мам?

Я фыркнула. Вспомнив, как намучилась с дочерью, пока та была еще совсем малышкой, я не могла даже примерно представить, как справляется Клара. Бессонные ночи, визги, крики, постоянное “не хочу”, а что хочет – не понятно. Наверное, на второго ребенка я уже никогда не решусь.

И на этой мысли улыбка сошла с моих губ – от кого мне заводить второго? Остаток своей жизни я проведу здесь, в Отшельниках, и то если не выгонят, а в этой деревне я вряд ли смогу кого-то полюбить. Нет, не потому что парни здесь плохие, просто я слишком хорошо знала менталитет местных, и мне он совсем не нравился… Да и я, наверное, больше никогда не смогу доверять мужчинам после того, что произошло.

Знала бы я тогда, что совсем скоро моя жизнь преподнесет мне такой сюрприз, о котором я и подумать не могла… Но я не знала и, полная уверенности в том, что личная жизнь закончилась после переезда, повела дочку в лес изучать травы.

Несколько шагов – и вот мы уже стоим под тенью разлапистого дерева, вдыхаем кристально чистый воздух. Пение птиц греет душу, шелест листвы будто вторит заливистому чириканью, и даже Вероника заслушалась. У меня с природой были особые отношения еще и до инициации, а уж после я могла слышать в шуме ветра то, что недоступно никому другому.

Бирцанский лес отличался от всех других мшистыми деревьями с толстыми стволами – руками не обхватить. Под ногами во все стороны стелился махровый ковер из мелкой изумрудной травки, усыпанный бесполезными, но очень красивыми цветами и лекарственными травами. Но, на самом деле, в зелья шло почти все. Взять хотя бы листья вот этого дерева, олыхи, три таких листочка на чашку сосновой коры, потомить на огне два часа, и этим средством в считанные дни можно залечить даже очень глубокий порез.

Вот только если любому другому лекарю все это нужно было заучивать, то Герде и мне достаточно просто прикоснуться к растению или листочку, чтобы понять, какими свойствами они обладают. Дневники же у нас были на случай, если пропадет связь с природой, такое уже бывало по словам бабушки. Да и мне они сейчас пригодятся, я в своих способностях общаться с природой все еще сильно сомневалась.

Вероника бегала по кругу, не отставая от меня, но и не убегая вперед. Для нее этот лес был словно сказочный замок, сплошь поросший зеленью, и она верила, что где-то тут живут феи. В сказках они жили именно в таких лесах.

Я довольно быстро наполнила корзинку нужными мне растениями – веточка паралуса, листья олыхи, сосновые иглы, цветки крамануса. Всего этого хватит на отвар для Клары и для Зафара. Брать больше я не стала – пока не было смысла рвать траву, лелея призрачную надежду, что ко мне кто-то еще придет за помощью. Правда, для себя я набрала немного листьев с куста малины, несколько соцветий римиуса и ягоды горенджи. Чая в Отшельниках нет? А у нас с Вероникой будет.

Уходить из леса не хотелось. Будь моя воля, осталась бы в нем жить, наслаждаться приятной прохладой и запахом мха, слушать заливистое пение кастарок, и знать – вокруг ни души. Этот лес не любят местные, боятся, вот уж не знаю, почему. Хищники здесь водятся, но встретить их можно, только если уйти гораздо глубже.

На глаза попалось еще одно очень полезное растение, которое Герда добавляла едва ли не в каждый отвар – вероника.

– Дочка? – я позвала ребенка, оглянувшись.

Малышка носилась меж деревьев за крошечным зайцем, заливисто хохотала, а стоило услышать меня, остановилась и крикнула:

– Беги, зайчик!

– Эту травку зовут так же, как и тебя, – улыбнулась я, когда дочка присела рядом со мной на корточки.

Глаза ребенка распахнулись при виде высокого стебля и ярко сиреневых мелких соцветий.

– Ты назвала меня в честь травы, мама?

– Нет, – рассмеялась я. – Мою маму звали Вероника, и тебя я назвала в честь нее.

– У тебя тоже была мама? – дочь недоверчиво глянула на меня.

Я никогда ей не рассказывала о своих родителях, и никогда не говорила правду о своем происхождении. Никто, кроме Герды, этого не знал и никогда не узнает.

– Конечно, была. У всех есть мамы.

– И папы?

Я не нашлась, что ответить. Папа у Вероники есть, но… Есть ли? За семь лет он ни разу не пригласил ее на прогулку, ни разу не играл с ней, даже говорить с дочерью не рвался. Всего лишь однажды пожелал Веронике спокойной ночи, и после этого она два дня пребывала в возбуждении, а каждый вечер кричала папе:

– Добрых снов!

Но он ей не отвечал.

– Мы возьмем эту травку, мам?

– Возьмем, – кивнула я. Растение пригодится, оно действительно помогало едва ли не от любых воспалений.

Вероника обнаружила, что в лесу можно кричать, и никого этим не напугаешь, носилась по узким полянкам, выбрасывала энергию. Я же расположилась на изогнутом стволе дерева, прислонилась к нему спиной и отбросила все-все мысли. Меня не волновал наш разрыв с Саваром, наоборот, я была рада тому, что больше не увижу его, что моя дочь будет расти в любви и заботе, ну и пусть без отца. Такой отец, как Савар, ей все равно не нужен.

Прекрасное настроение омрачало только одно – мне уже пора идти к старосте и говорить, что я остаюсь. Возможно, он сразу же попросит меня уехать, а когда я откажусь, то соберет деревню на совет, и они уж точно меня прогонят. Мне не дадут жизни, если останусь, и как сделать так, чтобы меня простили, я не представляла.

Домой вернулись не скоро, а по возвращению Вероника засела с книжкой на диване, намаявшись за утро. Я же впервые за восемь лет готовилась варить отвары.

Начисто вымыла котел, не жалея воды, поставила его на огонь. Мелко нарубила нужные растения, и как учила бабушка – говорила с ними, просила помочь тому, кто будет пить зелье. И мне даже казалось, что они отвечают. Легкое покалывание кончиков пальцев и было ответом.

Пока готовился первый отвар для Зафара, я отыскала пустые пузырьки. Ополоснула их, приготовила под розлив.

Мне хотелось, чтобы все было красиво, как в городских аптеках. Там я была лишь однажды и видела, как симпатично выглядят крошечные стеклянные пузырьки с деревянными пробками, к которым на тонкой бечевке был привязан картонный квадратик с названием лекарств. Таких картонок у меня не было, а вот бечевка нашлась, и когда разлила готовые зелья по бутылочкам, то просто повязала веревочки на них бантиком.

Зафар придет не раньше, чем наступит вечер. Впереди было еще полдня, которые я собиралась потратить на реке, чтобы поймать на обед и ужин пару рыбин, но перед этим мне нужно было настроиться и сходить наконец к старосте.

Настроиться я не успела, Шерп пришел сам. Я увидела его в окно, когда остатками воды протирала кухонный стол от пыли. Старик ковылял по дорожке к моему дому, опираясь на кривую палку, но что-то мне подсказывало, что староста идет в мой дом не за тем, чтобы я помогла ему с ногой, которую он за собой едва ли не волочил. Шерп никогда не пользовался услугами целительницы. Ни разу за те восемь лет, что я жила с Гердой, он не приходил за помощью, даже когда провалился под лед и серьезно заболел.

ГЛАВА 6

Шерп за прошедшие годы сильно постарел и ослаб, это было заметно по тому, как трясутся его руки, удерживающие клюку, как сильно выцвели его некогда темные зрачки. Пушистые седые волосы трепыхались на голове от ветра, делая старика похожим на одуванчика. Казалось, если ветер подует чуть сильнее, он мгновенно станет лысым.

Я вежливо поздоровалась, в дом приглашать не спешила. А Шерп замер у крыльца моего дома и смотрел на меня таким взглядом, что я не знала, бояться мне его визита или, наоборот, радоваться.

– Выросла, – сказал он, пошамкав морщинистыми губами. – Бабка была бы рада знать, что ты не сгинула в этом своем городе.

– Почему я должна была сгинуть?

– Что, уже стала такой же, как они все? – презрительно усмехнулся старик. – Поддалась влиянию законов да правил? Небось, тоже ходила на эти ваши ярмарки, тратила грязные деньги да радовалась, в то время как бедняки не могут себе позволить купить и ломоть хлеба? Платье на тебе, смотрю, совсем простецкое. Нарядные спрятала, решила не показываться в деревне в них?

Я растерянно обернулась, убедилась, что дочка занята книжкой, и прикрыла за собой дверь, выйдя на улицу.

– Шерп, я вас не понимаю. Я все та же Алена, которую вы знали, и, почему я уехала в город, вы тоже знаете.

– Снюхалась с городским, обрюхатил он тебя, что тут не знать? Бабка-то мне все рассказала. Зачем ты вернулась?

– Жить здесь буду, – ответила я сквозь зубы, растеряв всю вежливость.

– Ты здесь не нужна. Возвращайся к своим, а нашу деревню забудь!

– Мне некуда возвращаться. И если Герда с вами говорила, то должна была объяснить, что уехала я не по своей воле, а по ее.

– Все она мне говорила! Только кто ж поверит-то? Предательница! Жила здесь, пользовалась добротой соседской, мы тебя приняли как дочку родную. Повелась на прелести городской жизни? Из-за таких, как ты, в мире никогда не будет нормальной власти! Налоги поди платила? Только на твои налоги король-то себе еще одну летнюю резиденцию отгрохает, а ты в старости побираться будешь!

– Шерп! – я вспылила. Не могла больше молча слушать его недовольства и только каким-то чудом заставила себя не послать старосту к чертям собачьим. – Я прожила восемь лет в Бирцане из-за того, что Герда прогнала меня к отцу ребенка. Моя дочь сейчас со мной, мы ушли от него и сразу вернулись в деревню…

– Уезжай, – выплюнул старик. – Я не дам тебе жизни в Отшельниках, пока я жив, на моих землях предательства не будет! Сегодня – ты, завтра – кто-то другой, а через год оглянуться не успеешь, как граф Фьорд и нас налогами обложит! Знаешь ли ты, что он уже пытался стребовать часть доходов с леса? А с огородов? Он приезжал той осенью и просил часть урожая.

“Лес точно не ваш”, – мелькнула в моей голове мысль, но я ее озвучивать не стала. В моей душе еще теплилась надежда на то, что Шерп сжалится и позволит мне остаться, все-таки не чужие люди.

– Я один тебя прогнать не в силах, – уже чуть тише сказал он. – Но будь уверена, деревенские не дадут тебе здесь жить. После твоего отъезда несколько недель не утихали споры, дети рвались следом, говорили, что вырастут и тоже уедут. Отшельникам придет конец, а все из-за тебя!

Что-то мне подсказывало, что Шерп сильно преувеличивает. Я глянула на старика с подозрением, прищурившись. Староста стушевался, но продолжил смотреть мне в глаза, не мигая. В эту минуту между нами шел равный бой: с одной стороны – он главный в этой деревне, с другой – единственный лекарь куда важнее зазнавшегося старика.

– Хорошего вам дня, Шерп, – я кивнула на прощание, резко развернулась и ушла в дом.

Прислонилась к двери, перевела дыхание, и мысли прояснились. Шерп меня и правда не сможет выгнать, но только если не найдет себе союзников. Что такого плохого я натворила? Да ничего, но староста слишком идейный, чтобы отступать от своих принципов.

Оставалось только одно – как можно скорее наладить отношения с жителями деревни. Вот только, кроме лечения, я не могу ничего им предложить, но не буду же нарочно ходить по домам и спрашивать, не болеет ли кто?

Шерп ушел. Я проследила за ним из окна, схватила острогу из кладовой, и мы с Вероникой отправились на реку. Поймать двух довольно жирненьких рыб не составило большого труда – когда их целая стая на одном пятачке, то даже острогой пользоваться не пришлось, поймали руками.

Еще полчаса ушло на то, чтобы разделать ее и пожарить на огне в камине. Веронике понравился обед, да и мне тоже, так что было решено рыбачить почаще.

– Сейчас сходим в гости к одной старушке, – сказала я, убирая со стола.

Дочка лениво пожала плечами, по гостям ходить она не любила, но и сидеть дома в одиночестве ей тоже не хотелось. Я, помня о своем не счастливом детстве без друзей, решила познакомить Веронику с детьми Клары. Но это завтра, а сегодня были другие дела.

Первый выход в деревню, где меня никто не ждал, был волнительным. Благо, Уля жила совсем рядом, нужно было пройти всего несколько домов, и вон та светленькая соломенная крыша, которая виднелась впереди, и есть крыша дома Ули.

Я нервничала и старалась не смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться на взгляды соседей. Вероника шагала рядом, с любопытством оборачиваясь на играющих во дворе детей Клары, пару раз порывалась отпроситься у меня к ним, и мне пришлось пообещать, что отпущу, только чуть позже.

Покосившийся забор Улиного дома заставил меня нахмуриться. Старушка никогда бы не оставила его в таком виде – часть штакетника выломана, часть сгнила. Двор заросший и какой-то не жилой, но за грязным окном мелькнула чья-то тень, и я двинулась к входной двери. Раньше на крыльце всегда была постелена дорожка, сейчас ее не было, как и венка из сухоцветов на двери.

– Здрасти! – парнишка лет тринадцати выглянул через окошечко, заметив нас.

Я его плохо помнила, но догадывалась, что передо мной внук Ули – Гаскон. Вот только восемь лет назад он жил с родителями неподалеку от Шерпа.

– Уля дома?

– Дома, где ж ей быть, – хмыкнул мальчик. Растрепал пятерней кудрявые волосы, скинул защелку с двери и впустил нас внутрь. – Только вы это, особо не докучайте… Болеет бабка. А вы-то кто?

– Алена, – представилась я. – А это моя дочь Вероника.

– Не помню таких, – Гаскон глянул на меня подозрительно. – Приезжие что ль?

– Вроде того.

Я вошла дом, осторожно ступая по прогнившему полу. Доски скрипели, повсюду пыль, в воздухе стоял затхлый запах, несмотря на то что все окна были открыты. Из небольшой прихожей узкий дверной проем вел в одну из двух комнат, а во второй, из которой был отдельный выход на улицу, нашлась Уля. Она сидела в кресле у распахнутого настежь окна.

В первую минуту мне показалось, что старушка бодра и полна жизни, пока она не повернулась ко мне. Абсолютно белые глаза, какие бывают у давно слепых людей, морщинистое лицо, похожее на мелкую рыбацкую сеть, седые волосы давно спутавшиеся и слипшиеся от грязи. Сухонькая Уля всегда была низкого роста, сейчас же она казалась совсем крошечной, едва ли выше моей дочери. В старенькое теплое платье она куталась, словно мерзла в жаркий летний день, костлявыми пальцами трепала уголок шерстяной шали, накинутой на плечи.

– Уля, здравствуйте, – тихонько обратилась я к ней, присаживаясь перед старушкой на корточки. Уля меня не видела, но я надеялась, что вспомнит.

– Да вы не обращайте внимания, – Гаскон прыгнул на узкую кровать, та заскрипела так громко, что звон отдался в ушах набатом. – Бабка уже год не видит, и столько же как из ума выжила. Она почти не говорит, а если говорит, то несет какой-то бред.

– Она все еще одна живет? – ужаснулась я, оборачиваясь к мальчишке.

– Я тут живу, мои мамка и папка померли пять лет назад. Ну я к бабке и переехал, а потом и она заболела, сейчас вот помогаю ей, как могу.

Я снова глянула на Улю. Помнила ее всегда жизнерадостной, полной сил и энергии, даже в ее восемьдесят три она не уходила из огорода до заката солнца. Как начинала с утра что-то сажать, пропалывать, выкапывать, так и занималась этим днями на пролет. Там же, в огороде, старушка держала горного козла по имени Кукуй, он был ей и собеседником, и другом.

– А Кукуй где?

– Так Михей забрал. Мне продать его пришлось, зачем он теперь бабке-то? Пользы от него никакой, только блеет без конца да жрет.

– Как она заболела? – нахмурилась я, а в голове мелькнула одна мысль…

Нет, я конечно, понимала, что старость никого не щадит, но Уле можно было помочь, если не вернуть зрение, то хотя бы разговорить. Только если правильно все сделать, а я точно знала, как правильно. На лечение понадобится немало времени, но я надеялась, что оно у меня есть. Разве что помощи от Ули теперь ждать не приходится… Она бы этого Шерпа в каральку свернула, когда узнала, что он меня прогнать хочет!

– Не знаю толком, – вздохнул парнишка. – После смерти деда утром встала, поняла, что не видит. Плакала, пыталась что-то делать на огороде, постоянно спотыкалась, падала. Я заставил ее сидеть дома и никуда не выходить, не могу ж все время следить за ней, так она где-то через месяцок перестала говорить. Но вот вчера она заговорила, просила что-то найти для нее, так я и не понял, что хотела. То ли в лесу что-то нужно было, то ли еще что…

– На что вы живете? Тебе же лет… тринадцать?

– Четырнадцать будет уже скоро. Да на что? Кто чем поможет, тем и живем, да рыбу ловлю. Фион дрова привозит, Шерп молоко дает. Но вот вчера письмо прислали старосте из города, он его чуть не выкинул! А потом пришел ко мне и говорит, что одному хорошему мужику, – так было написано в письме, – нужно жилье. Мол, устал он от жизни городской, хочет к нам, в Отшельники. А у меня-то что? Комната вот свободная. Бабку переселю вон в ту, а в этой и дверь отдельная есть. Так что мужик тот, если денег не имеет, будет жить в обмен на помощь по хозяйству.

Гаскон говорил складно и будто бы без тени горечи, но мне все равно в его голосе слышалась мольба. Парнишка устал, в его возрасте невозможно быть самостоятельным, да еще и все время следить за больной бабушкой. Ему с пацанами бегать бы, навык какой получить, да хотя бы у того же Фиона научиться дрова заготавливать!

– Так что приедет скоро, сдам ему комнату, мне все полегче будет, – заключил Гаскон и сам себе утвердительно кивнул.

Я поднялась на ноги, еще раз взглянула на старушку, и сердце сжалось от боли. Уля, как мне показалось, все слышала, только сказать ничего не могла, но я видела, как увлажнились ее глаза.

– Я попробую помочь, – сказала я. – Не обещаю, но постараюсь. Уле нужно будет принимать отвар каждый день утром и вечером, и я, как смогу, буду приходить следить за ее состоянием.

– И что будет? – Гаскон недоверчиво нахмурился.

– Говорить сможет, надеюсь. Зрение уже не вернуть, его забрала старость, а вот разум прояснить получится.

– Она ж опять в огород соберется!

Я развела руками, улыбнувшись. В том, что Уля, едва придя в себя, немедленно побежит приводить в порядок двор, сомнений быть не могло. Главное, чтобы вместе с речью, к ней вернулась и способность ходить. Вряд ли у старушки отнялись ноги, скорее всего она “слегла” от горя.

– Мужик этот твой пусть за ней следит, – намекнула я. – Он чем заниматься-то здесь будет?

– Не знаю, – пожал плечами парнишка. – К нам еще никогда не приезжали вот так, с рекомендательным письмом… Странно все это. Его ж и не знает никто, мы уже всю деревню опросили с Шерпом. Отшельники-то на этом месте живут всего лет тридцать, само собой, что население будет расти не только традиционно, а и из города часто приезжают насовсем. Ну, Шерп так сказал. Еще говорит, что всех приезжих надо приучать к труду и любви к большим семьям, а не как они привыкли там, в своем городе.

Я умолчала, что и в городе без труда не выживешь, но у местного старосты, видимо, свои познания. В конце концов, он сам из города, и именно он основал деревню, но, чем занимался до переселения, я не знала.