Kitabı oku: «Грани одиночества», sayfa 5
Глава 7
*
Накануне трое воинов в сопровождении пятерых рабочих паучков перенесли Сэпия в цветущий зал к старому гнезду, а я, естественно, последовала за ним. Мой любимый выглядел измученным и уставшим, он буквально засыпал на ходу.
Тревога росла как снежный ком, и меня уже не устраивали отговорки арахнидов, что все идет так, как должно. Почему-то в голове постоянно крутилось воспоминание о подслушанном разговоре.
Что они скрывают? Почему гнездовой так истощен, а главное – как он сможет прийти в норму после извлечения такого большого тела из него? Через тонкую, ставшую прозрачной кожу было отчетливо видно, что гнездо гораздо больше старого.
Все эти мысли сводили меня с ума, не давая расслабиться ни на минуту. Несмотря ни на какие уговоры, я больше не отходила от Сэпия и даже спала у его ног на покрывале.
– Аллаида, в левом крыле прорыв. Вы хотели потренироваться, – предложил Форст.
– Нет в другой раз. Я не оставлю сейчас Сэпия, – сказала я тихо, стараясь его не разбудить, но арахнид не спал и тихим голосом сказал:
– Все в порядке, Алла, сходи, сегодня ничего не случится.
– Нет, потом. Я от тебя не отойду. Меня тревожит твое состояние, я маг жизни и смогу тебе помочь в случае, если что-то пойдет не так.
Сэпий тяжко вздохнул и выразительно посмотрел на Фороса.
– Аллаида, прорыв значительный, им может понадобиться ваша помощь, – как-то нехотя сказал ткачик.
– Алла, помоги им, я себя хорошо чувствую, думаю, что раньше завтрашнего вечера ничего не будет, – сказал любимый и нежно поцеловал меня в губы.
Это был подлый прием: я и так ему не могла ни в чем отказать, а тем более сейчас, когда, возможно, на кону стояла чья-то жизнь, которую можно спасти.
Пересилив свое беспокойство, я села на Форста, и мы отправились длинными извилистыми коридорами. Я не находила себе места, с каждой секундой ощущая все возрастающую тревогу, а ткачик, как назло, шел слишком медленно.
– Форст, вернись. Я должна быть с Сэпием, я чувствую, что ему плохо.
– Сэпий не хотел, чтобы Аллаида это видела, – проскрипел паук.
– Форст, если ты не вернешься немедленно, то клянусь – я вам всем этого не прощу. Умоляю, миленький, давай быстрее, мне очень нужно, я чувствую это, – я буквально подпрыгивала на остановившемся арахниде.
– Сэпий отдал приказ, мне нельзя его нарушить, – мялся ткачик, борясь с собой.
Я была уже не в силах сдерживаться. Разрыдавшись, соскочила с Форста и побежала обратно. Я петляла в извилистых коридорах, пока меня не подхватил ткачик и не понес в зал к Сэпию.
– Раньше он приказывал беречь тебя и помогать.
Найдя компромисс со своей совестью, мой друг настолько ускорился, что мне пришлось вцепиться клещом в мягкую шерсть, чтобы не соскочить с его спины.
Еще на подъезде к пещере я услышала надрывный крик моего арахнида, поэтому, как только мы приблизились, пулей соскочила с паука и подбежала к Сэпию.
– Тише, тише, любимый, сейчас, – уговаривала я мужчину, обнимая его за талию и выпуская свою силу. Меня объяла нестерпимая боль, которую испытывал мой арахнид, но, сжав зубы, я терпела, продолжая вливать в него свою энергию. Сэпий, немного отдышавшись, попытался меня отодвинуть, разорвать контакт, но после пережитого мной ужаса это было непросто.
– Алла, перестань. Меня не спасти, я не хочу, чтобы ты это терпела, – охрипшим от крика голосом уговаривал он меня, но это было бесполезно. Я ни за что не допущу, чтобы он погиб!
Спазм нестерпимой боли стал потихоньку стихать, давая мне возможность дышать и говорить.
– Ты хотел, чтобы я ушла и не видела, как ты умираешь? Ты не оставишь меня, Сэпий, даже если мне придется тебя из-под земли достать, я тебя не отпущу, ты будешь жить, – просипела я, поскольку на окончание фразы пришелся новый приступ раздирающей боли.
Я застонала и задрожала всем телом от напряжения, но рук не отпустила.
– Алла, прекрати это. Ни один гнездовой не пережил появления на свет потомства, и я исключением не буду. В нем мои органы, мы так созданы, чтобы жить только до появления нового гнезда, – уговаривал он меня, гладя и целуя мои зареванные глаза, но я чувствовала, что скорее умру, чем позволю ему от меня уйти.
Я не смогу без него жить. Судя по ошарашенному и грустному лицу Сэпия и арахнидов, я сказала это вслух, но для меня сейчас имело значение не это, а только боль и тепло бьющегося сердца.
На следующем приступе острой боли раздался хруст, и мы вместе с арахнидом закричали – я не смогла полностью сдержать это своими силами.
Это длилось бесконечно долго: адская боль, треск разрываемой плоти и любимые черно-золотые глаза, полные печали, любви и страдания. Я ни за что бы его не отпустила, но в определенный момент мой мир померк, я провалилась в обморок.
Очнувшись, я резко села и нашла глазами ЕГО. Сэпий умирал. Несмотря на все наши усилия, он не мог выжить: паучье брюшко было буквально разорвано напополам, а пушистые лапы лежали, вывернутые под немыслимым углом. Но он еще дышал и смотрел на меня своими невозможными глазами из-под длинных, мокрых от слез ресниц. Я бросилась к нему, осторожно обнимая за похудевшие плечи, целуя куда только могла дотянуться.
Я попыталась перетянуть его боль на себя, но ему не было больно, он уже почти ничего не чувствовал.
– Я люблю тебя, – шепотом сказал мой единственный и взгляд его потух.
– НЕТ!!! – я кричала, надрывая голос, стискивая в объятиях ставшее безвольным тело, и стала вливать свою магию и свою жизнь в него, но это было бесполезно.
Ничего не происходило. Другие арахниды пытались оттащить меня от него, но я парализовала их, продолжая трясти тело Сэпия и убивая себя в этом отчаянии.
Внезапно произошло что-то странное: раздался резкий свист и помещение заполнилось светящимися искрами.
Потом свист повторился, но с другой стороны и в другой тональности. Оторвавшись от тела любимого, я увидела, что эти резкие звуки издают гнезда, которые теперь не просто лежали, колышась от дыхания, а поднялись как гусеницы и выпускали эти странные светлячки.
Светящиеся точки стали сгущаться над телом моего любимого, образуя кокон света, а гнезда продолжали свою странную песнь, пока кокон не дрогнул и не осыпался искрами, явив моему взору то, чего мое измученное сознание уже не могло вынести, и я снова позорно упала в обморок.
В этот раз я очнулась от нежных поцелуев, которыми осыпали мое лицо. Весь прошедший день казался далеким и нереальным, как странный и страшный сон. От воспоминаний о нем из моих закрытых глаз полились слезы.
– Алла, любимая, не плачь. Все уже хорошо, хотя я еще сам не верю, что выжил. Открой глаза, пожалуйста, – уговаривал меня самый дорогой моему сердцу голос.
Я боялась, что, очнувшись, лишусь его, но все же открыла глаза и утонула в обеспокоенном взгляде моего Сэпия. Это был он и не он одновременно. Его лицо утратило три пары глаз, а скулы хоть и остались резкими, но были вполне человеческими, без скрытых мандибул. Это был мой мужчина – тот, который подарил мне семью.
Еще толком не опомнившись, порывисто обняла его за шею, прижимая к себе, вдыхая родной запах, зарываясь руками в мягкие, шелковистые волосы.
– Слава богам! Ты почти сутки была без сознания, мы не могли тебя разбудить, – сказал Сэпий, нежно целуя меня в губы.
– Сэпий, это правда ты? Я видела, как ты умер, а потом… я не поняла, что произошло, – сказала я, пытаясь осознать то, что случилось.
– Это называется Благословением богини, только его еще никто из арахнидов никогда не получал. По легенде, если кто-то полюбит нас так сильно, что готов будет отдать свою жизнь, то Елея – богиня любви – подарит ему возможность быть с любимой до конца ее дней. Мы думали, что это сказка, которой утешают гнездовых, хотя я и так не противился своей судьбе. Только жалел, что ты будешь страдать. Глупая, ты же чуть не умерла, вливая свои силы в мое тело, – серьезно глядя мне в глаза, сказал арахнид. – Никогда, слышишь, никогда больше не спасай меня такой ценой.
– Нет, – так же серьезно ответила я. – Если хочешь, чтобы я жила, не смей больше умирать.
В ответ на это мужчина впился в мои губы страстным поцелуем. Мы ласкали друг друга как сумасшедшие, как будто это первый и последний раз и больше ничего не будет, пока нас не прервал скрежет Диззи.
– Сэпий задушит Аллаиду. Она истощенна, а он непонятно о чем думает, – возмущался мой пушистый тень.
– Ты прав, я увлекся, – с сожалением сказал мой арахнид, отстраняясь от меня. Только тогда я осознала, что у него НОГИ, обычные человеческие конечности, и что он вообще ничем, кроме черно-золотых глаз, не отличается от человека. Я с интересом снова знакомилась со своим любимым.
– Сэпий, ты теперь человек? – не могла не спросить я.
– Нет, я не совсем человек, но внешне теперь почти не отличаюсь.
– Почти? – покраснев, спросила я.
– Глаза у меня прежние и возможности нечеловеческие, а анатомически мы теперь вполне совместимы, – с доброй улыбкой ответил он, понимая причину моего смущения.
Мужчина неуверенно встал и протянул мне руку. Я вложила свою ладонь в его, и меня проводили до ванной комнаты.
Совершив все утренние процедуры, я присоединилась к нему за столом. Перекусив, мы отправились к гнездам.
Сэпий еще не совсем привык к ровным длинным ногам и ходил неуклюже, часто спотыкаясь и бухтя про себя, как люди живут с такими неудобными конечностями, поэтому мы поехали на пауках.
Меня, как всегда, повез Форст, а Сэпий поехал на крупном воине по имени Адаин.
В хорошо освещенном зале, под мирным шумом воды, стекающей по камню, и в благоухании цветов мерно колыхались гнезда.
О том, трудном для нас дне не напоминало ничего, кроме второго гнезда. В отличие от старого, почти прозрачного, наше гнездо было ярко-синего цвета, с красивыми круглыми пятнами, напоминающими орнамент на крыльях некоторых бабочек, и еще оно было просто огромным, более чем вдвое крупнее предыдущего.
Чтобы выразить свою благодарность тем, кто вернул мне любимого, я подошла и аккуратно поцеловала сначала то, из которого появился мой арахнид, потом наше.
В ответ на мою ласку существа немного вздрагивали и, как мне показалось, довольно урчали, удивляя арахнидов, которые раньше такой самодеятельности от них не видели.
– Сэпий, а когда появятся наши дети? – спросил я, гладя их.
– Вчера появились гнездовые, а через неделю будут первые воины, – ответил мой арахнид, не скрывая своей гордости. – Хочешь на них посмотреть?
– Ты еще спрашиваешь? Конечно! – едва не подпрыгивая, сказала я.
Мы прошли в незамеченный мной ранее проход. Там на тонкой, прозрачной паутине, в окружении десятка ткачиков сидели маленькие чуда: светлые пушистые паучьи тельца размером с большую собаку переходили в детские тела.
Что меня удивило, человеческая часть их была примерно двухгодовалого ребенка. Увидев нас, они издали радостный писк и, перескакивая через своих нянек, облепили нас с Сэпием.
Я раньше никогда не испытывала таких эмоций: нежность, гордость, желание защитить от всего мира и подарить им всю себя меня просто переполняли.
Я гладила их пушистые паучьи спинки и целовала пухлые детские щечки и ручки, не в силах надышаться сладковатым ароматом моих детей. Сэпий тоже млел от возможности прикоснуться к малышам и потрепать их по вихрастым головам.
Целовать их он не стал, но и без этого было видно, как дороги ему мальчики.
– Сэпий, как их зовут? – спросила я, с любовью рассматривая рыжеволосого сына, так похожего на меня, но, к моему удивлению, он сам мне и ответил тонким детским голосом:
– У нас еще нет имени. Для нас будет честью, если его нам подарит наша Аллаида.
– Для вас я не аллаида, а мама, вы все и каждый, кто появится из нашего гнезда, –мои сыновья. А тебя я бы хотела назвать Тарионом, в честь сильного и храброго воина, который отдал жизнь, чтобы защитить меня и гнездо.
Еще троих наших сыновей я назвала в честь арахнидов, чьи неспасенные мной жизни стали голубыми жемчужинами – Равен, Сайрус и Вейс. Оставшихся назвал Сэпий: одного в честь погибшего со своим гнездом брата – Тереем, других в честь предков – Саудом и Наримом.
К моему сожалению, ни один из детей не был похож на Сэпия. Все кукольно хорошенькие, с правильными, аристократическими чертами лица, что было видно даже несмотря на детскую пухлощекость и нежность, с разных оттенков огненными волосами.
Только одного можно назвать золотистым блондином, остальные рыжики. У каждого из них на плече было родимое пятно сердечком, что вызвало мой интерес.
– Сэпий, а что это за родинка? – спросила я, поглаживая отметину на хрупком плечике.
– Это знак, что они были рождены в любви, а значит, проклятие не коснется ни одного из них, и в положенный срок они смогут принять человеческий облик и найти свою аллаиду.
– А почему с тебя раньше не спало проклятие, я ведь почти сразу тебя полюбила?
– Потому, что этот знак дается только с рождения, как и возможность оборачиваться. Но то, что случилось со мной, – это нечто другое. Без проклятия гнездовые просто могли становиться мужчинами на период выбора аллаиды, но все равно умирали, давая новую жизнь, а то, что ты сделала для меня, – это настоящее чудо, такого вообще никогда еще не случалось.
– Ты хочешь сказать, что когда придет их время, наши дети умрут, рожая гнезда? – в ужасе спросила я.
– Необязательно. Теперь они знают, что такое настоящая любовь и искренность, и будут искать ее и добиваться, так что у них будет шанс на счастье, – сказал Сэпий, перебирая рыжие прядки одному из малышей, пока тот засыпал, сидя на коленях у отца.
Ткачики забрали утомившихся мальчиков, уложив их отдыхать в паутины, похожие на гамаки, а мы отправились к себе.
Пока мы ехали на арахнидах по извилистым коридорам, я думала, как бы деликатнее попросить их потом оставить нас одних, но, к счастью, после того, как мы поужинали, они сами удалились.
Я приняла ванну и жутко нервничала от мысли, что наконец сбудутся мои самые смелые мечты и я стану женщиной в объятиях самого лучшего из всех мужчин.
Я с нетерпением ждала, когда Сэпий вернется из ванной, но, к моему огорчению, он лег рядом и обнял меня с явным намерением уснуть. Мне даже обидно как-то стало.
Неужели он меня не хочет? Может, я что-то не так делаю? Я вертелась, не в силах успокоиться, пока у моего мужчины не закончилась выдержка и он не навис надо мной.
– Алла, прекращай крутиться. Ты во мне дырку сделаешь, – тихо сказал он, целуя меня в губы.
– Сэпий, а я нравлюсь тебе как женщина? – спросила я.
– Ты единственная женщина, которая мне нравится, и не просто нравится – я тебя люблю, но ты еще ребенок. Смелая, умная, красивая, желанная и во всем безупречная, но пока слишком юная. Мне больше трех сотен лет, а тебе только двадцать. Я живу для тебя и ради тебя, но ты еще ничего не видела. Хочу, чтобы ты могла сама определиться с тем, что тебе нужно, – мягко сказал мужчина.
От обиды глаза обожгло набежавшими слезами. Сколько я ни старалась сдержаться, но предательская влага все же полилась из глаз.
Вот, значит, кто я для него – милый ребенок, с которым можно спасать гнездо, рожать детей, но не быть близкими. Я встала и, надев тапочки, пошла в угол, в котором мы тренировались владеть мечом.
Я взяла деревянную палку и стала бить специально установленную для меня грушу. Никогда раньше мне не приходилось злиться на Сэпия. Он всегда был для меня примером самых положительных качеств, которые только могут быть у мужчины, хоть и не был им в полном понимании этого слова, а теперь… я ему не нужна? Слишком маленькая?
Я истово молотила по несчастному снаряду, пока ко мне не подошел расстроенный арахнид, хотя от арахнида внешне в нем ничего не осталось.
– Почему ты расстроилась? – спросил он.
Я немного помолчала, обдумывая, как выразить свою обиду на его недоверие правильности моего выбора.
– Кто я для тебя, Сэпий? Не для гнезда, не для наших детей или других арахнидов, а именно для тебя? – спросила я, затаив дыхание.
– Ты для меня сама жизнь – без тебя я не просто бы умер, без твоего тепла мне незачем было бы дальше жить, – тихо и вдумчиво ответил мой любимый.
– Тогда почему? Почему даже боги твоего мира не сомневаются в моих чувствах, а ты… Неужели я не показала тебе, что сделала свой осознанный выбор? Для меня нет и не будет другого мужчины, но ты мне не веришь. Как еще я должна доказать тебе свою преданность? – почти кричала я от обиды.
– Прости меня. Ты во всем права, просто мне страшно. Страшно, что не оправдаю твоих надежд как мужчина или причиню тебе боль, а больше всего боюсь не увидеть больше в твоих глазах любви. Я мечтаю о близости с тобой, но не хочу тебя оттолкнуть своей неопытностью, – почти шепотом ответил Сэпий.
– Неужели ты думаешь, что в случае неудачи я забуду обо всем, что между нами было, и стану тебя избегать? Я же знаю, что у тебя никого не было, но я точно понимаю, что хочу именно тебя, Сэпий, а ты не желаешь даже попробовать, – сказала я, и слезы снова потекли по моим щекам.
Мой арахнид подхватил меня на руки и понес в кровать.
Он осушил мои слезы нежными, как крылья бабочек, поцелуями, а я млела от удовольствия, зарываясь пальцами в мягкие темные пряди.
Его губы опускались ниже, сначала на подбородок, потом обжигающе острой лаской прошлись по чувствительной шее, а когда сомкнулись на моем соске, меня выгнуло от наслаждения и желания прижаться ближе к его сладким губам. Я застонала, а мужчина, вдохновленный моей реакцией, опускался ниже, заставляя затаить дыхание от неизведанного мной удовольствия и ожидания.
Я даже не заметила, когда он успел снять с меня сорочку, и сейчас его руки, подрагивая от напряжения, гладили мое средоточие женственности через тонкое кружево трусиков.
Я изгибалась как кошка и постанывала от удовольствия, но мне хотелось понимать, что ему так же хорошо, как и мне, поэтому я толкнула его на спину, любуясь и изучая своего любимого.
Он сильно изменился – крепкое, сухопарое тело теперь ничем не отличалось от человеческого. Пусть у меня нет опыта в отношениях с противоположным полом, но я отлично знаю анатомию, благодаря профилю техникума, где когда-то училась, так что с удовлетворением отметила оттопыренные пижамные штаны.
Сэпий с нежностью смотрел на меня, позволяя мне перехватить инициативу, а я, окрыленная такой возможностью, повторила те сладкие пытки, которыми только что он меня мучил сам. Мой арахнид послушно выгибался навстречу моим рукам и губам, а когда я лизнула и немного прикусила в порыве страсти темную горошину его соска, то крепкая ткань простыни, сжатая его сильными пальцами, затрещала.
Окончательно осмелев, я запустила руку под резинку штанов и погладила его горячую бархатистую плоть, заставляя Сэпия громко стонать.
Ткань мешала, и я стянула ее с длинных, ровных ног любимого, открывая своему жадному взору его напряженный член. Боги этого мира были щедры к нам, подарив Сэпию большой и даже красивый орган: светлый, с розовой головкой и темными дорожками вен, бежевой мошонкой. Я как зачарованная любовалась им, гладила, ласкала, слушая сдавленные стоны и вскрики, от которых у меня самой давно лоно налилось горячей, влажной тяжестью, но я не могла остановиться, продолжая свои исследования, пока Сэпий не закричал, излившись мне в руку.
Я нежно целовала любимого, пока он приходил в себя, потом он меня резко перевернул на спину, придавив своим горячим телом.
– Теперь моя очередь, – хрипло сказал арахнид, целуя ушко. От неудовлетворенного желания, легкое касание его губ вызвало волну горячих мурашек по всему телу, заставляя меня ерзать под ним в попытке сильнее прижаться к моему мужчине.
Я чувствовала, как его напряженный орган упирается мне в живот, и потянулась к нему рукой, но Сэпий перехватил ее и завел мне за голову, а сам стал покусывать и сосать мои груди, проникая длинными пальцами под трусики.
От обилия ощущений я совсем потерялась в охватившем меня возбуждении. Любимый нашел чувствительную точку и стал медленными круговыми движениями ее гладить, рассылая по моему телу невероятно острые волны наслаждения.
Внутри меня росло дикое желание заполнить тянущую пустоту внутри. Мне было почти больно от томления. Я просила, умоляла, хныкала, впиваясь ногтями в спину Сэпию в попытке притянуть его ближе, пока он не сдался и не опустился, упираясь своим членом мне в лоно.
– Ты правда этого хочешь? – хриплым низким голосом спросил мой мужчина, заставив посмотреть ему в глаза.
– Больше всего на свете, – честно сказала я, раскрываясь ему навстречу. Сэпий застонал и толкнулся в меня. Сначала немного, лишь скользя горячей, твердой плотью по мокрым складочкам, а потом вошел в меня.
Вопреки ожиданиям, никакой боли или дискомфорта не было, только непривычное ощущение наполненности и давления горячего тела. Я расслабилась и сама стала подаваться навстречу замершему мужчине.
Мы начали извечный танец сначала осторожно, неуверенно, а когда страсть захватила нас полностью, то горячо и неистово. Томление переросло в горячую лавину удовольствия, которая накрыла нас одновременно, заставляя кричать и содрогаться.
– Я люблю тебя, – услышала я жаркий шепот, прежде чем уснуть самой счастливой женщиной на свете.
