К предыдущему комментатору.
Уверен, что Томас Манн не задавался целью научить людей распознавать нацизм «в соседней стране».
Нацизм надо видеть в своей стране.
Но Ваш комментарий – хороший пример тому;)
К предыдущему комментатору.
Уверен, что Томас Манн не задавался целью научить людей распознавать нацизм «в соседней стране».
Нацизм надо видеть в своей стране.
Но Ваш комментарий – хороший пример тому;)
Классика. Это должен прочитать каждый, интересующийся классической музыкой и историей музыки Германии. Когда читал , всё время думал о Шостаковиче.Очень много пересечений.
Наверное, один из самых сложных художественных текстов, что я читал. Если вам, как мне, интересна музыка, то он, конечно, обязателен к прочтению.
Все книги, которые мы не читали, не о том, о чём нам кажется. Некоторые по итогам разочаровывают, некоторые становятся приятным открытием, но впервые в жизни я закрыл книгу с чувством, будто это я разочаровал её.
Человеку, музыкальное образование которого сводится к урокам музыки в обычной общеобразовательной школе, на которых в лучшем случае вы распевали военные песни, придётся тяжело с «Доктором Фаустусом». По какой-то фантастической случайности у меня был период, когда я пытался восполнить этот пробел, поэтому мне кое-что всё же говорят имена вроде «Перотинус Магнус», но это мало меня спасло, потому что от обилия музыкальных терминов порой хотелось капитулировать. Пожалуй, ощущение беспомощной глухоты – самое тяжёлое в моих отношениях с этим произведением. Читать о гениальном композиторе, читать страстные описания его музыки, но не слышать ничего, лишь смутно догадываясь по сочетаниям слов, что это всё, должно быть, безумно красиво, – это читательский мазохизм.
Под его руками зазвучал аккорд, сплошь чёрные клавиши фа-диез, ля-диез, до-диез, он прибавил к ним ми и этим демаскировал аккорд, поначалу казавшийся фа-диез-мажором, в качестве си-мажора, а именно – в виде его пятой или доминантной ступени. – Такое созвучие, – заметил он, – само по себе не имеет тональности. Здесь всё взаимосвязь, и взаимосвязь образует круг. Звук ля, который стремится к разрешению в соль-диез, то есть переводит тональность из си-мажора в ми-мажор, повёл его дальше, и вот он через ля, ре и соль пришёл к до-мажору, и Адриан тут же мне показал, как, прибегая к бемолям, можно на каждой из двадцати звуков хроматической гаммы построить мажорную и минорную тональность.
Если во время чтения этого фрагмента вы смогли хоть что-то услышать, читайте «Доктора Фаустуса», не сомневаясь, если же нет – подумайте ещё раз, потому что такой фрагмент там далеко не один.
И всё-таки музыка – не всё, чем прекрасна и ужасна эта книга. Манн остаётся Манном: это писатель с восхитительным стилем, глубоким чувством прекрасного, умеющий забраться в человеческую душу и вынуть её из вас. «Доктора Фаустуса» стоит читать. Быть может, не так рано, предварительно восполнив пробелы в образовании, но, несомненно, стоит. Почему-то хочется отдельно сказать о том, какое сильное впечатление оставила история с маленьким эльфоподобным Эхо. Даже судьба главного героя за все 500 страниц не смогла тронуть настолько, насколько эти несколько глав.
Есть и ещё одна вещь, за которую я безгранично благодарен Томасу Манну. Это возможность увидеть Первую и Вторую мировые войны глазами немца. Мы привыкли рассматривать все военные события с точки зрения победителей, людей, чувствовавших моральное превосходство над соперником, развязавшим войну. Каково же было тем, кому нечем было оправдывать жестокость своей страны? Горечь по разрушенным городам, уничтоженным фактически собственными руками, по тысячам тысяч, погибших за идею, которая обратилась монстром, поглотившим половину мира. Это тяжело передать, здесь можно только слушать того, кто всё это прочувствовал на себе.
Пусть то, что сейчас обнаружилось, зовется мрачными сторонами общечеловеческой природы, немцы, десятки, сотни тысяч немцев совершили преступления, от которых содрогается весь мир, и все, что жило на немецкой земле, отныне вызывает дрожь отвращения, служит примером беспросветного зла. Каково будет принадлежать к народу, история которого несла в себе этот гнусный самообман, к народу, запутавшемуся в собственных тенетах, духовно сожженному, откровенно отчаявшемуся в умении управлять собой, к народу, которому кажется, что стать колонией других держав для него еще наилучший исход, к народу, который будет жить отрешенно от других народов, как евреи в гетто, ибо ярая ненависть, им пробужденная, не даст ему выйти из своей берлоги, к народу, который не смеет поднять глаза перед другими.
Романы позднего Томаса Манна можно читать в двух случаях: либо если вы очень умный, всесторонне образованный человек, либо если вы безумно любите автора. Пожалуй, это единственное, что меня спасло, потому что там, где не хватало первого, вытягивало лишь упрямство и огромное желание не просто читать буквы, а понимать писателя. Я читал, перечитывал, гуглил (очень много гуглил), рассматривал гравюры Дюрера, слушал Брамса, Баха и компанию, я даже просил знакомую пианистку наигрывать мне фрагменты из книги, но после всего перечисленного у меня всё равно осталось чувство досадного разочарования. Собой, но не книгой. С одним из лайвлибовцев мы как-то раз говорили о том, в каком возрасте стоит читать «Доктора Фаустуса». Если вы сейчас это читаете, то знайте, что, пожалуй, вы всё-таки выиграли.
Faery_Trickster Отличная рецензия о произведении!
Буквально с первых страниц я поняла, что эта книга будет даваться мне непросто, и я не ошиблась. Первые страниц 100 сто шли у меня очень медленно, тягуче, ведь в произведении практически не было событий и диалогов, сам сюжет был пресыщен сплошными описаниями, размышлениями, воспитириятие также затрудняло наличие обилия музыкальных терминов. С каждым днем мне хотелось прекратить чтение, но я давала книге шанс снова и снова, о чем в конечном итоге не пожалела. Книга непростая, интеллектуально и эмоционально, потому она совсем не подойдёт для знакомства с творчеством Томаса Манна (и хорошо, что я уже была знакома, иначе маловероятно, что рвалась бы дальше читать романы автора). В ней переплетаются размышления писателя о своей стране и нации в самый расцвет нацизма (что писатель откровенно презирал), философские рассуждения о свободе, выборе, вере, любви, человечности. В самой основе сюжета - история, рассказанная неким Серенусом Цейтбломом о своем друге, гениальном музыканте и композиторе Андриане Леверкюне, который продал душу дьяволу. Человек отказался от любви во имя искусства, во благо собственного гения и его признания. Томас Манн показывает нам жизнь композитора, вынужденного из раза в раз расставаться и прощаться со всеми теми, к кому он привязывался, испытывал чувства сильнее простой симпатии. Так красочно и открыто Манн показывает нам, что нет места искусству там, где царит диктатура и нацизм, и судьба главного героя произведения - это, в сущности, судьба Германии во времена фашизма, жизнь, лишённая любви, счастья и будущего.
Гений и... Злодейство, безумие, человечество... Кто вы, доктор Фаустус? Герой «очередной» интерпретации классического мифа о соблазнении художника тёмными силами? Предмет романа-размышления об искусстве и творчестве? Или результат постмодернистской игры, несмолкающее эхо литературы прошедших веков?
Многозначительность, символичность, политональность создают различные узоры в калейдоскопе смыслов романа, в зависимости от взгляда читателя. Какие-то элементы выходят на первый план, что-то остаётся незамеченным. Но «чудовищный диалог» не пропустит никто. Апейрон, центр и сердце романа, в котором выкристаллизовывается Идея произведения. Но сначала примета времени: Великий Данте в «Божественной комедии» не решался описать словами Рай («о, если б слово мысль мою вмещало»), Томас Манн несколько веков спустя не берётся «облечь в слова» видения Ада. Но в «Романе одного романа» неожиданно указывает, что неописуемый ад… уже существует на земле.
И всё же, почему роковая сделка стала возможна? Почему Адриан Леверкюн готов отдать бессмертную душу за двадцать четыре гениальных года, за мучительное сверхъестественное вдохновение и «адов огонь под котлом»? При всей уникальности и неповторимости творческого процесса, самих художников, с определённой долей условности, конечно, можно разделить на две группы: первые создают свои творения потом, а вторые – кровью. Если первые - сильные и цельные личности, способные к самоорганизации, например, ежедневной работе с 9 до 12, то вторые проводят жизнь в «вечном стремлении», созидательный процесс – как это видится со стороны – даётся им несравнимо тяжелее: за возможность творить они «расплачиваются» семейным счастьем, физическим здоровьем, а иногда и рассудком. И главное, они явственно ощущают угрозу бесплодия. Среди первых - Гёте, Моэм и сам Томас Манн, в числе вторых - Кафка, Рюноскэ, Фолкнер, Адриан Леверкюн. Поэтому насмешливый вопрос чёрта: «ну, а опасность бесплодия, как, по-твоему: это всё ещё опасность или уже совершившийся факт?» - попадает точно в цель. Но вот, что важно: результат, точнее ценность результата, от процесса не зависит: и тем и другим «способом» создаются шедевры, и в том и в другом случае возможны неудачи. Потому что цель одна. И вот в чём, кажется, укоряет автор своего несчастного героя: честолюбивый композитор, по всей видимости, забыл, что в Культуре участие, это всегда со-участие, а творчество всегда со-творчество. Искусство, «священный трепет и слёзы блаженства», не бывает для себя, оно всегда для кого-то.
Можно по-разному относиться к другу немецкого композитора, рассказавшему его жизнь, с его навязчивой любовь-ревностью, мелким тщеславием «быть причастным» к творчеству гения, с его наивно-поверхностными суждениями о новаторской музыке друга. Серенус Цейтблом – верящий в прогресс гуманитарий «патрицианского» толка (когда декларируемая любовь к людям не распространяется на толпу и чернь, чем существенно отличается от сострадательной любви Франциска Ассизского - впрочем, не стоит путать гуманизм со святостью) – может вызывать насмешку, но озвучить главную идею своего романа – без всяких аллегорический ухищрений и иносказаний – автор доверяет именно ему: «Благочестие, пиетет, душевное благородство, религиозность возможны только относительно человека и через человека, только в пределах земного и человеческого». Осталось только отметить, что в действии эту великую Идею Человека воплощает матушка Швейгештиль.
«Но звенящая нота, что повисла среди молчания...» Оптимистическая нота в трагедии Леверкюна? Безусловно! Ведь герой Томаса Манна верит в чёрта. А если веришь в чёрта, то по определению предполагается и Бог. Куда страшнее полное отрицание метафизического и трансцендентного, когда и возникает абсолютная свобода, неизменно ведущая к вседозволенности. Вторая примета времени: художники XXI века уже не соглашаются с немецким писателем-гуманистом в интерпретации искушения Фауста: «сегодня не чёрт соблазняет человека, а человек соблазняет чёрта, причем к чёрту стоит длинная очередь. В итоге, чёрт стал какой-то пылинкой, несущественным персонажем по сравнению со злом, воплощённым в человеке». Но именно поэтому такие романы, как «Доктор Фаустус» жизненно важны: пусть иллюзорная, но это всё же константа художественной веры в возможность Воскресения. Последнее убежище от одичания и зверства.
И никого уже не удивит искусство без страдания, духовно здоровое, непатетическое, беспечально-доверчивое, побратавшееся с человечеством…
«Доктор Фаустус» - один из последних романов Томаса Манна, лауреата Нобелевской премии по литературе. Книга, входящая в список классики, которую должен прочитать каждый. Как любой уважающий себя читатель и эксперт, периодически знакомлюсь с этим списком, чтобы торжественно заявить, что это не так, кругом все врут. Но шутки в сторону, «Доктор Фаустус» вещь самая серьезная.
Видя аннотацию, в голову приходит куда более известный роман другого немецкого писателя - Гете «Фауст». Прочитав оба, скажу, что сходство равняется нулю. Главное отличие в том, что «Фауст» более личностный, чем «Доктор Фаустус». Роман Гете – история о человеке, подписавшем сделку с дьяволом. Роман Манна - история целой страны, которая пыталась совершить такую сделку.
В основе сюжета биография композитора Адриана Леверкюна, рассказанная его другом детства, доктором философии, Серенусом Цейтблом.
Отличительная черта – манера написания. Неимоверно трудная. Читая этот слог, я каждый раз чувствовала свою косноязычность. Вот, например, простое наблюдение автора о Леверкюне:
В отличие от меня он очень заботился о том, чтобы в самой насмешке оставить за собой свободу признания, право на дистанцию, дающую возможность сочетать благосклонное попустительство, условное приятие, даже восхищение, с издевкой, с язвительным хохотком.
Прибавьте к этому рассуждения о философии и музыке, где превалируют свои термины, и читать станет затруднительно. Признаюсь, только со второй попытки мне удалось прочитать полностью этот роман.
Возможно, я так бы и не дочитала творчество Манна, если бы не нашла тему, которая меня заинтересовала. Такой темой стала жизнь Серенуса Цейтблома. Меня поразили чувства героя к Леверкюну. Сам рассказчик признается в том, что своя жизнь для него ничто по сравнению с жизнью Леверкюна. Хоть Манн и пишет о трагедии Леверкюна, но, на мой взгляд, эта трагедия Цейтблома, играть роль стороннего свидетеля в жизни дорогого тебе человека.
Но прежде всего это трагедия человека, который любит свою Родину и осознает, что она идет к гибели.
Итак, с надеждой и гордостью, которые внушает нам демонстрация немецкой мощи, встретили мы начало новых атак наших войск на русские полчища, зачищающие свою негостеприимную, но явно горячо любимую страну…
Манн, как гуманист и патриот, страшится одновременно победы и поражения Германии. Его роман – это удивительная возможность посмотреть на военную Германию, на ее народ с другой стороны. Это будет правдивая, полная отчаяния и боли исповедь.
Не стоит забывать и про искусство. Вот что пишет в 1947 году писатель об искусстве будущего:
Грядущие поколения будут смотреть на музыку, да и она на себя, как на служанку общества, далеко выходящего за рамки «образованности», не обладающего культурой, но, возможно, ею являющегося.
Не мне судить о нынешней культуре, но в чем-то Манн был безусловно прав.
Классический роман в самом «классическом» понимании. Требующей внимания и думающей головы, вряд ли такие книги читаются за чашечкой чая за один день. «Доктор Фаустус» как классическая музыка – слушаешь не часто, а по особенным случаям, когда душе хочется благородного искусства.
Искусство – это дух, а дух вовсе не должен чувствовать себя в долгу перед обществом или сообществом, - на мой взгляд, он обязан этого избежать ради своей свободы, своего благородства.
____♪_______|___Т_о_________________НН____|_____♫________________|____________________________|___________________ ____________|________м____________А_______|___________-_э_т_о_____|_______________В_Ь_____♫____|__________________ ________♪___|___________а_с_____М_________|_____♪_________________|__________Б_О_______________|______♫___________ ____________|______♫______________________|___________♪___________|_____Л_Ю___________________|___________________ ____________|___________________♫_________|_______________________|_________♪__________________|___________________
В 1943 году, когда, словно барабаны, звучали взрывы бомб, когда немецкие солдаты, движимые безумным дирижером, уходили завоевывать мир, маэстро Томас Манн присоединяется к хору предшественников, которые воспели вечный дуэт Фауста и Мефистофеля. Его цель – исполнить Реквием и одновременно Осанну погибающе-воскресающей Германии.
Свое сочинение немецкий классик начинает в аллегро и не сбавляет темпа до последнего такта; богатая инструментовка: философские, религиозные и музыкальные термины, сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, обилие определений, - тем не менее, не затрудняет восприятие прекрасного труда.
Несмотря на то, что произведение посвящено отдельному человеку, изменению его характера под влиянием обстоятельств, окружающих людей, и скорее напоминает роман воспитания, просматриваются и эпические мотивы. В оркестре звучат контрабасы (степенный хозяин дома Ионатан Леверкюн), лютни (беспечные крестьянские голоса – те, что типичны для сельской местности начала XX века), трубы и гитары (студенты, рассуждающие о том, что представляет собой немецкий дух), флейты, арфы и виолончели (светские дамы вроде сестер Инесы и Клариссы). И настолько гармонично все ноты слигованы, так плавно перетекают одна в другую, что у вас не появится и тени сомнений, а нужно ли их было добавлять в данную композицию. И что самое важное, они не заглушают главное действующее лицо – Адриана Леверкюна.
Хотя стоит оговориться: настоящего композитора мы так ни разу и не увидим, поскольку его личность преломляется под взглядами страдающего, скорбящего о нем друга – Серенуса Цейтблома. И, конечно, рассказчик, познавший к тому же ужасы мира, объятого войной, смягчает демонические, сумасшедшие черты и настроения мастера. А ведь их у него немало! С самого начала это инфернальный, пугающий смех; далее – тяга к богословию (одной из веток Древа Познания и его плодам); стремление превзойти, преступить все мыслимые и немыслимые границы в искусстве.
При этом схожие особенности просматриваются не только с чертом, но и с легендарным, гетевским Фаустом, особенно ближе к финалу, к последним аккордам песни. Скрипач Рудольф Швердтфегер – это своеобразная Елена Прекрасная, Непомук – то ли Гомункул, созданный Вагнером, то ли погибший сын Фауста. Я больше склоняюсь к первой версии, поскольку и внешне, и по настроению смешной человечек в колбе и маленький "эльф" Эхо повторяют друг друга. И, естественно, исповедь, которая роднит Леверкюна со средневековым героем.
Возникает только вопрос: почему Фаустус? Зачем понадобился этот знак альтерации – латинизированный суффикс –ус? Мне видятся в том несколько причин. Во-первых, Фауст «уже не тот». Прежде от простого пойдем: средневековый мыслитель --- композитор 20-х годов XX века. Во-вторых, данный словообразовательный элемент подчеркивает архаичность героя, который в своем творчестве возрождал первобытное синкретичное начало («Апокалипсис») и музыкальные темы XVII столетия («Плач доктора Фаустуса»). В-третьих, если, по мнению И. В. Гете, Фауст и Мефистофель воплощают две стороны его собственного «Я», то в образе Адриана Леверкюна нам представлен портрет всего поколения, подкошенного страшной болезнью – нацизмом, который толкает страну в пропасть. И этой, с одной стороны, разлагающей силой, а с другой стороны, гармонично проистекающей из немецкого характера, является новый Дьявол.
Итaк, сaтaнa верен был своему слову двaдцaть четыре годa; ныне все зaвершено, убийцa и рaспутник, я зaкончил свое творение, и, может быть, из милосердия будет хорошим сотворенное во зле, не знaю, - подводит итог жизни Леверкюн.
Теперь мы знаем, что родившаяся из мыслей о благе идея безумного дирижера провалилась в 1945 году, а история Адриана Леверкюна, продавшегося злу, вечна до сих пор.
____♪_______|_____В_С_Е_М________________|_____♫_________________|____________________________|___________________ ____________|_____________________________|_____Ч___И_____________|_______________________♫____|__m___u___s____t__ ________♪___|_____________________________|_____♪_________________|_______Т__А_________________|______♫___________ ____________|______♫______________________|___________♪___________|________________Т__Ь!_______|__r_e___a_d________ ____________|___________________♫_________|_______________________|_________♪__________________|___________________
Прочитано в рамках Борьбы с долгостроем
Бледная трепонема (лат. Treponema pallidum) — грамотрицательная спирохета, T. pallidum подвид pallidum является возбудителем сифилиса.
Википедия
Итак...сифилис с осложнением на мозг. А можно сказать и по-другому: Итак - триумф. Итак - безумие. И то, и другое было обещано и свершилось... Маленькие бледные помощники дьявола заштриховали совсем крошечный участок мозга Ливеркюна и он получил то, чего так жаждал - свободу. Пали все оковы, раздвинулись все границы, разжали свои челюсти все правила - ах, какая упоительная, какая первобытная, какая стихийная свобода. Пусть импотенты от искусства восхищаются ею, а он ее получил. И триумф! Его он тоже получил.
Да, это как раз то, что предложил ему Старый Ник, дьявол. Неплохая сделка, верно? Условие - никакой любви. Смешное условие, честно сказать. Разве Адриан любил хоть кого-то всю свою жизнь? Да этот ребенок с детства был отмечен печатью для будущей сделки. Он смеялся, всегда смеялся, как в древних словах покаянной молитвы "без ума смеяхся". Над отцом, над учителем, над учением, над богословием в конце концов. Его ледяные, математически выверенные творения всегда отдавали пародийностью. Да, Старый Ник знал где делать ставки...
Демоническое в жизни людей прорастает так естественно и постепенно... Не звучит тревожная музыка, не начерчено роковой границы, не снятся вещие сны. Но, глядишь, а твое жизненное пространство уже запачкано, заражено, заштриховано. В окружении не лица - личины, маски, тихое сопение и яростное толкание локтями у твоих ног. Ну вот тебе твой триумф. Думаешь, не видят твоего почти-безумия? Видят, и это им нравится, как и было обещано. Все во славу немецкой нации!
Но вот вопрос: что дала тебе эта сделка? Дала ли она тебе превосходство над другими творцами? Над Бетховеном, гений которого все не дает тебе покоя? Или твой триумф, тяжкое дитя твоего безумия, лишь следствие такого же безумия окружающих? Они, безумцы, как и ты, радуются предельной свободе твоего цинизма. Ура? Но ведь это не то, не то... ты не стал гением. А никто и не обещал.
Зато свою цену ты заплатил сполна. Ты думал одиночество, это когда никто тебя не полюбит, а тебе и не надо. А потом твоего друга убивает похотливая баба, да если бы еще физически похотливая. Отвратительно то, что морально, умственно похотливая. Эмма Бовари немецкого разлива в твоем любимом парадийном жанре. А потом в страшных мучениях на твоих руках умирает самый прекрасный, самый любимый, самый родной ребенок на свете, а ведь ты даже боялся погладить его по голове - лишь бы не допустить расплаты. Ты надеялся на жалость безжалостного? Ну и как? Оно того стоило?
Страшный роман о судьбе Германии, параллели с нацизмом, с Гитлером, да. Но и не только. Параллель с каждым творцом. Что хочешь ты, художник? Занимает ли тебя вопрос Адриана Леверкюна:
Как прорваться? Как выйти на волю? Как разорвать куколку и стать бабочкой?
Или у тебя в душе есть Любовь?
Очень тяжеловесная и монументальная книга, если бы не аудиоверсия, сомневаюсь, что глазами я бы ее дочитала. Как и ранее читанная у Манна "Волшебная гора", из-за многословности автора и его любви к пространным рассуждениям о музыке, богословии, философии, судьбах родины и т.д., роман является идеальным снотворным на случай бессонницы, а вкупе с дождливой погодой последних дней стал таковым втройне. В выходные не закрывать глаза помогала только угроза случайно отчекрыжить себе палец тесаком. Когда продралась через первые 350 страниц, наконец-то начался хоть какой-то движ, появились интересные персонажи, хоть и с похожими фамилиями, труднопроизносимыми для русскоговорящего человека, и на кураже я уже дослушала роман до конца.
Да, он понравился мне больше, чем "Волшебная гора", потому что здесь, слушая рассказ доктора философии Серенуса Цейтблома о жизни и судьбе его друга детства Адриана Леверкюна с детства и до самой его смерти, я вместе с автором много думала о разном. Манн начал писать свой роман в 1943 году, когда для многих немцев уже стало очевидно, что их страна на всех парах летит к военному поражению, и хотя он сам уже давно эмигрировал, все равно судьба Германии была ему небезразлична. Он рассказывает о разных периодах жизни страны - с конца 19 века, когда Серенус с Адрианом росли на хуторе Бюхель близ вымышленного города Кайзерсашерна (прах империи), через Первую мировую войну и ко Второй. Показательно, что фамилия фюрера ни разу не упоминается, да и нет ни слова про изменения в сознании нации под влиянием пропаганды - возможно, потому что сам Манн уехал сразу же в 1933 году и не находился внутри этого общества, поэтому писал все в том же неспешном духе девятнадцатого века. Если вам, как мне, хотелось бы прочитать мысли автора по поводу нацистского режима, то нет, здесь этого не будет, разве что иносказательно - в самом сюжете про сделку с дьяволом, которую заключил Адриан.
Мне во многом помогало при прочтении, что у меня есть музыкальное образование, поэтому многостраничные пассажи про исполнение и сочинение музыки не звучали тарабарщиной. Рассуждения же автора о природе гениальности и мистике тоже показались довольно интересными, как и об индивидуализме и приоритетах. Адриан, например, предпочел талант и славу любви, о чем потом не раз сильно пожалел.
Остались у меня два вопроса, которые я не до конца поняла и очень жду воскресенья, чтобы обсудить эти моменты в книжном клубе.
Yorum gönderin
«Доктор Фаустус» kitabının incelemeleri