Kitabı oku: «Теория Девушки. Предварительные материалы»

– I did love you once.

Hamlet

Tiqqun. 1999. № 1 и Tiqqun. Premiers matériaux pour une théorie de la Jeune-Fille.

Paris: Mille et une nuits, 2001

Введение

I

Под гипнотической гримасой официального умиротворения скрывается война. Война, которую нельзя больше назвать просто экономической, социальной или гуманитарной по той причине, что она – тотальная. И хотя каждый из нас чувствует, что его собственное существование стремится стать полем битвы, на котором неврозы, фобии, соматизации, депрессии и тревоги трубят отступление; никому не удаётся постичь ни хода битвы, ни целей войны. Парадоксальным образом именно тотальный характер этой войны (тотальный и в отношении средств, и в отношении целей) в первую очередь и позволил сделать её настолько невидимой.

Империя предпочитает открытому наступлению китайские методы, хроническую профилактику, молекулярную диффузию принуждения в повседневности. Самослежение полностью заменяет всеобщую слежку, а индивидуальный самоконтроль подменяет собой контроль со стороны общества. В итоге вездесущность новой полиции сделала её практически незаметной.

II

Целью этой войны являются стили жизни: с точки зрения Империи борьба ведётся за право отбирать, назначать и упрощать эти стили. Захват Спектаклем общественного выражения желаний, биополитическая монополия всех медицинских знаний и возможностей, подавление всякого несоответствия армией, состоящей преимущественно из психиатров, тренеров и других благожелательных «посредников», эстетикополицейская регистрация биологических параметров каждого, непрерывная и всё более настойчивая и пристальная слежка за поведением, принятый по плебисциту запрет «насилия» – всё это соединено в антропологическом, или даже антропотехническом, проекте Империи. Его задача – создание облика граждан.

Очевидно, простая политика репрессий не может полностью препятствовать выражению людьми их стилей жизни (стили жизни в данном случае – не что-то, что должно сформировать извне бесформенную без этого материю, «голую жизнь», а наоборот, как некое внутреннее движение, которое определяет выбор варианта для определённого индивидуума в определённой ситуации). Здесь задействованы все имперские силы по отвлечению, запутыванию, поляризации индивидуума через отсутствие и невозможность. Выполнение цели не является безотлагательным, но требует максимальной надёжности. Со временем и благодаря такому комплексу действий всё закончится достижением требуемого разоружения индивидуума, особенно в области иммунитета.

Гражданские являются в меньшей степени проигравшими в этой войне, чем те, кто, отрицая её реальность, сразу же сдались: всё, что оставлено им в качестве «экзистенции», является не более чем попыткой длиною в жизнь сделать себя совместимым с Империей. Но для остальных, для нас, каждое действие, каждое желание, каждое чувство в определённый момент сводится к необходимости ликвидации Империи и её граждан. Эта задача в нашем дыхании, в амплитуде наших страстей. На этом криминальном пути у нас нет недостатка во времени, ничто не заставляет нас вступать в прямую конфронтацию. Более того, она бы свидетельствовала о нашей слабости. Начатые атаки, однако, будут иметь меньшее значение, чем позиция, с которой они будут исходить, поскольку наши атаки подрывают силы Империи, в то время как наша позиция подрывает её стратегию. И чем более Империи будет казаться, что она накапливает победы, тем более глубоким и необратимым окажется её поражение. Имперская стратегия заключается, главным образом, в организации слепоты во всех формах жизни, неграмотности во всех этических различиях, делая фронт нераспознаваемым, а следовательно, и невидимым; а также в наиболее критических случаях, в маскировке подлинной войны всеми типами фальшивых конфликтов.

Возобновление наступления с нашей стороны требует нового очерчивания линии фронта. Фигура Девушки – это зрительная конструкция, созданная для этой цели. Одни воспользуются ею, чтобы констатировать массовость враждебных оккупационных сил в нашей жизни; другие, более яростные, – чтобы выявить скорость и направление движения этих сил. Каждый увидит в ней то, чего он заслуживает.

III

Обратите внимание: концепт Девушки, безусловно, не является гендерным концептом. Клубный тусовщик соответствует ему не менее, чем загримированная под порнозвезду провинциалка. По отношению к бодрому работнику телекоммуникационного холдинга, вышедшему в отставку и проводящему время между Лазурным Берегом и своими парижскими офисами, где он ещё сохраняет опору, этот концепт не менее справедлив, чем по отношению к незамужней жительнице крупного города, слишком сильно занятой своей карьерой в сфере консалтинга, чтобы осознать, что она уже впустую потратила на неё пятнадцать лет жизни. И как этот концепт позволил бы обнаружить внешне незаметное сходство, связывающее модного, нахального и холёного пидорка из аристократических кварталов Парижа с американской мещанкой, живущей в пригороде со своей пластиковой семьёй, если бы этот концепт был гендерным?

В действительности Девушка – это лишь модель гражданина, созданная рыночным обществом после Первой мировой войны в ответ на угрозу революции. Таким образом, Девушка является полюсной фигурой, которая определяет будущее тем сильнее, чем больше она в нём преобладает.

В начале 1920-х годов капитализм установил, что он не сможет поддерживать себя как эксплуатацию человеческого труда, если не колонизирует также всё, что находится вне строгих рамок сферы производства. Перед лицом вызова социализма он также ощутил необходимость социализироваться. Потому он создаёт свою культуру, своё времяпровождение, свою медицину, свой урбанизм, своё чувственное воспитание и свою собственную нравственность, так же, как и тенденцию к их непрестанному обновлению. Это был фордистский компромисс, welfare state, планирование семьи: социал-демократический капитализм. Подчинение работой – ограниченное, поскольку работник всё ещё отличался от своей работы, – заменяется в наши дни интегрированием путём субъективного и экзистенциального соответствия, то есть, по сути, путём потребления.

Господство Капитала из формального становится всё более и более реальным. Рыночное общество собирается искать лучших защитников этого господства среди маргинализированных элементов традиционного общества: в первую очередь женщин и молодёжи, а также среди гомосексуалистов и иммигрантов.

Тем, кто ещё недавно был в меньшинстве и по этой причине был наиболее инородным, инстинктивно наиболее неприязненно относящимся к рыночному обществу, не поддавшимся нормам господствующей интеграции, рыночное общество может дать видимость эмансипации. «Молодёжь и их матери соединяют предлагаемый рекламой образ жизни с социальными принципами этики потребителя», – указывает Стюарт Юэн. Молодёжь, поскольку юношеский возраст – это «период жизни, определяемый отношениями чистого потребления в гражданском обществе» (Стюарт Юэн, Сознание под влиянием)¹; женщины, поскольку речь идёт о колонизации сферы воспроизводства, над которой они ещё господствуют. Молодёжь и Женщины, гипостазированные, абстрактные и перекодированные в Молодёжность и Женственность, оказываются с той поры поднятыми в ранг идеальных регуляторов интеграции гражданина Империи. Фигура Девушки реализует наиболее тесное, непосредственное и в высшей степени желанное единство этих двух установок.

Холостячка предстаёт носительницей современного характера, более сенсационного, чем у всех этих звёзд и звёздочек, которые так быстро заполняют глобализированное воображение. Альбертина, встреченная на курорте, исчерпывает своей непринуждённой и пансексуальной жизненной силой весь ветхий мир «поисков утраченного времени». Студентка устанавливает свой закон в Фердидурке². Рождена новая фигура власти, которая деклассирует их всех.

IV

Сейчас человечество, переформатированное Спектаклем и биополитически нейтрализованное, полагает, что, провозглашая себя состоящим из «граждан», бросает кому-то вызов. Женские журналы исправляют ошибку практически столетней давности, выпуская специальные версии для мужской аудитории. Все прошлые облики патриархальной власти, от политика до босса и даже мента, оказываются девушкизированы, и даже главный из них – папа римский.

Множество знаков указывает на то, что новый облик Капитала, лишь намеченный в межвоенный период, достиг своего совершенства в наши дни. «Когда обобщают его вымышленного персонажа, антропоморфизм Капитала становится свершившимся фактом. После этого воплощается мистическое заклинание, благодаря которому централизованный кредит, который управляет всяким обменом (от банкноты до векселя, от трудового или брачного контракта до “человеческих” и дружеских отношений, от занятий, дипломов и сопутствующих им карьер до обещаний любой идеологии: всякий обмен сейчас является обменом запоздалыми видимостями) впихивает в образ своей единообразной пустоты “сердце тьмы” всех “личностей” и всех “характеров”. Вот что растит людей Капитала здесь, где, как кажется, исчезли все родовые различия, всякая классовая и этническая принадлежность. Этот факт не перестаёт удивлять такое количество наивных людей с глазами, обращёнными в прошлое, которые всё ещё “думают” об этом» (Джорджо Чезарано, Хроника бала-маскарада). Девушка – кульминационная точка антропоморфизации Капитала. В имперской фазе процесс повышения стоимости более не является исключительно капиталистическим, ОН СОВПАДАЕТ С ОБЩЕСТВЕННЫМ. Интеграция в этот процесс, который теперь неотделим от интеграции в имперское «общество» и который не базируется более ни на каком «объективном» основании, требует от каждого непрестанного самооценивания.

Империя – этап окончательной социализации общества, на котором каждый призван относиться к себе как к стоимости, то есть при общем посредничестве серии контролируемых абстракций. Таким образом, Девушка и станет этим существом, которое будет находиться в связи с собой лишь как со стоимостью, и потому всякая её деятельность во всех мелочах будет заканчиваться её самооцениванием. В каждый момент она утверждается как независимый субъект своего собственного овеществления. Весь неоспоримый характер её могущества, вся подавляющая уверенность этой модели существа, созданной исключительно из правил поведения, условностей и скоротечно меняющихся представлений, вся власть, которая заключена даже в наименее значимых её действиях, – всё это непосредственно индексируется в соответствии с её абсолютной прозрачностью для «общества».

И именно по причине её ничтожества каждое из её суждений несёт повелительную тяжесть всей социальной организации, и она это знает.