Kitabı oku: «Рашен-2», sayfa 2
– Я обратил внимание, что по городу всюду развешаны плакаты с фотографиями героев. Что это? Разве Русия с кем-то ведет войну?
– Это такой специальный акций по героизации нашего сегодня…
– Но это хотя бы реальные люди? – удивился я.
– Вполне себе, – подтвердил Клаус. – И подвиги их натуральный, хоть и немного приукрасить.
Я остановился у одного из плакатов и стал читать. Под фотографией бравого молодца в военной форме и с автоматом красивым шрифтом было выведено: «Сержант Николас Ивановман, командир роты разведчиков Управления немедленного реагирования в катастрофических ситуациях. Выполняя боевую задачу по недопущение надругательства над русиянскими ценностями со стороны зарубежных содомитов и выродков, проявил крайнюю степень упорства и нечеловеческого мужества. В результате его действий в целях недопущения сдачи врагу были сожжены три деревни со всеми жителями, скотом и сельхозтехникой».
– Странный какой-то подвиг, – искренне удивился я. – Уничтожил людей, имущества на миллионы и стал героем.
– Ничего странного, – ответил Клаус. – Лучше уж так, чем все это доставаться врагу. Пусть знай суки, что русияне и снег зимой с собой забрать, если это потребуется. С врагом у нас разговор короток. Кто к нам с мечом пришл, тот от голод и холод сдыхай, как собачака на мороз.
– Но погоди, – возразил я, дочитав текст до конца. – Сержант Ивановман воевал не на территории Русии, а где-то в далеких южных странах. Получается, что враг к нам и не приходил.
– Не приходил, значит прийти бы. Просто мы работ на опережение, – спокойным голосом увещевал меня подчиненный Марии. По его хладнокровию было заметно, что Клауса проинструктировали насчет меня и категорически запретили перечить наглому представителю золотой молодежи.
– Поймите, господин Петцев, русиянский мир – он не иметь граница. Для нас не существовай понятий «где-то там, далеко». Мы стоими на стража скрепоносных принцип во весь мир. Иначе нельзя. Стоит расслабиться, напримера, где-нибудь в Колумбии или Ирак, и тут же орды извращенцев поимеют нас в самой груба форме. Поэтому надо быть во всеоружии всегда и везде, даже в Антарктид.
– А вы точно уверены, что нас все хотят поиметь? – в который раз подивился я бараньему упрямству местного населения.
– Посмотрите телевизор, послушать радио, если не хватат информаций. И тогда вам сразу станет яснее, кто друга, а кто врага, – подытожил Клаус и одернул меня за рукав, поскольку мы уже пришли.
Городской аналитический центр располагался в здании обычной районной поликлиники – в меру запущенной и без любви ремонтируемой. Ряды стариков и старушек, сидящих в длинных коридорах на дерматиновых скамеечках в ожидании чудесного элексира от участкового терапевта, который вновь сделает их молодыми и здоровыми, явно не вязались с режимом повышенной секретности.
У центрального входа нас встретил заместитель главного врача, невысокий полноватый мужчина с бегающим глазками. Я много раз встречал подобных типажей и даже придумал для них шуточную характеристику: такие люди либо ищут, что им украсть, либо уже украли и теперь волнуются, как бы сохранить добычу и не попасться. И все это из-за постоянного виноватого выражения лица, контрастирующего с дерзким, нервозным взглядом.
– Крюгер Хвостовинг, – протянул он нам в нижайшем поклоне пухлую, вялую ладошку. – Проси вас, господа, следой за мноу.
Мы прошли через первый этаж, прорываясь сквозь гул обывательских разговоров завсегдатаев лечебного заведения:
– Не спорьте со мной! Я двадцать лет мажусь этой мазью! – на повышенных тонах вещала сухонькая бабулька в сиреневом вязаном берете.
– Да хоть пятьдесят. Дерьмо полное, – отмахнулся от нее плотный старик в заношенном костюме, явно военный пенсионер.
– Не могут по телевизору дерьмо рекламировать! – пришла на помощь «намазанной» соседка. – Я собственными глазами видела, как один известный актер ее хвалил.
– Мази, таблетки… Сколько можно себя гробить? – ни к кому не обращаясь, изрек представитель «молодого» поколения лет пятидесяти. – Природа сама дает нам лекарство от всех болезней: солнце, воздух, физкультура и никакого мяса. Не стоит травить организм трупятиной. Тогда будете здоровы до ста лет.
– Какого хера ты тогда здесь сидишь, место в очереди занимаешь? – разом обернулись к нему пенсионеры, забыв про конфликт. – Иди, рожу под лучи подставь, воды из лужи попей да лопухом закуси. Уже не молодой, а такой дурной, ей Богу.
– Да, потеряли мы молодежь, – запричитала очередь. – Вот раньше как жили: не стреляют на улицах – уже хорошо. Не прилетела ночью в твой дом бомба самолетная, значит, любит тебя Боженька. Кашку на воде сваришь, корочкой черствой закусишь, вот и пообедали. А уж щи с мясом только по праздникам видали. Зато дружные были, ни зависти, ни злобы. А нынче что? Выучили вас охламонов на свою голову. Телевизор в каждой квартире поставили. В школе принудительный труд после уроков отменили. Даже летние трудовые лагеря в Сибирейской тайге для детей душевыми с теплой водой оборудовали. Нет же, им все мало, постоянно нас учить норовят. Неблагодарные…
Мы подошли к небольшой лестнице, спустились на два пролета и остановились перед обшарпанной дверью с вывеской «Пункт приема анализов».
Крюгер открыл дверь и жестом пригласил нас в небольшую комнату. Ничего, кроме стеклянных столиков, заставленных банками с мочой и спичечными коробками (очевидно, с калом), прикрытыми бумажками с данными «доноров», здесь не было. Однако мужчина уверенно подошел к одному из столов, положил руку на самую наполненную банку и повернул ее вокруг оси. Одна из стен бесшумно отъехала вверх, обнажив находящуюся за ней блестящую металлическую дверь с массивными заклепками по контуру. Из всей фурнитуры на двери присутствовал лишь небольшой смотровой глазок.
На мгновение в глазке блеснул свет и тут же исчез, очевидно, «потушенный» глазом смотрящего.
– Открывай, свой тута же! – отчеканил Хвостовинг и для верности пару раз стукнул кулаком по металлу.
Почти бесшумно сработал замковый механизм, и дверь отъехала в сторону.
– На сегодень никтож не записан. Что приперлись? – «приветствовал» нас с порога солдат с автоматом.
– Поговорить мне тута, Жива в Сибирейскую тайгу уедешь, уроды охранять! – заткнул его Крюгер. – Старшего звать! Бегом!
Я же во время этого «выстраивания» вертикали власти не мог оторваться от огромного плаката, занимавшего одну из стен центра. «Сила Русии в алгоритмах!» —безапелляционно утверждал заляпанный краской и испачканный птичьим пометом баннер.
Откуда в суперсекретном бункере птицы, спросите вы? Все очень просто —аналитический центр накрывала двухскатная стеклянная крыша. Большие квадраты были в трещинах, заклеенных изолентой, а местами так и вовсе без стекол. Вместе с дождем и ветром сюда проникали проныры голуби и бесстрашные воробьи.
Городской аналитический центр возглавлял высокий черноволосый мужчина лет сорока. По виду он напоминал узника концлагеря, только упитанного. Умное, изможденное лицо и грустный взгляд, выдавали в нем человека несчастного, отбывающего на этом Свете повинность за преступление, которого он не совершал.
– Здравствуйте, я Сергиус Мищинг, – поприветствовал он нас. – Мне уже звонили из управления СС и приказали провести экскурсию для уважаемого Алексиса Петцева. Это вы, я полагаю?
– Правильно полагаете, – ответил я, не сводя глаз с чистого неба над головой.
Хвостовинг отдал честь и спиной вперед попятился к выходу, якобы по неотложным делам. Клаус предпочел остаться у двери и принялся трепаться с охранником.
– Пойдемте, не будем терять времени, – поторопил Сергиус.
– Зачем вам стеклянная крыша? А вдруг враги с воздуха разглядят великие секреты Русии?
– По мнению строителей, это была весьма здравая идея. Дело в том, что наши вычислительные машины потребляют чудовищное количество электричества. Поэтому городские энергетические службы ненавидят нас всеми фибрами души. А стеклянная крыша, по крайней мере, позволяет существенно экономить на освещении.
– Да ладно… Чтобы у каких-то коммунальщиков поднялась рука на спец учреждение? – не поверил я.
– Не знаю, что у них там поднялось, но уровень жизни в городе существенно снизился. Дело в том, что каждому населенному пункту на территории Русии отпущен определенный ежемесячный лимит воды, тепла и электрической энергии. И если жители его превышают, то до начала нового месяца будут сидеть немытые, в холоде или темноте, как в нашем случае.
– Какая дикость! И это в стране с богатейшими запасами нефти, газа и прочих полезных ископаемых. Лимит на электричество в XXI веке – как до этого вообще можно было додуматься? – разошелся я, забыв про осторожность.
– Не дикость, а рачительное управление и забота о будущем страны, – парировал господин Мищинг.
– Нефть и газ – наши кормильцы. От их экспорта зависит благополучие каждого русиянца. На вырученные средства закупаем продовольствие, технику, одежду и много чего еще. И в этой ситуации лучше посидеть пару дней без света, чем остаться без трусов или хлеба.
– Согласен, – кивнул я. – «Забивая болт» на собственное производство, государство обрекает себя на вечные рыночные отношения купи-продай. И хорошо, если продают, да еще по адекватным ценам. А как перестанут? Встанут в позу, пойдут на принцип… Нельзя же постоянно зависеть от милости других, хотя бы в вопросах пропитания и одежды!
– Сегодня мы живем в условиях труднопрогнозируемой стабильности, – без энтузиазма пояснил Сергиус. – То есть все понимают, что в общем-то неплохо. Только никто не может точно предсказать, в какой момент это «неплохо» превратится в «ужасно». Вон, буквально на той неделе, содомиты из Китая решили запретить ввоз в Русию электронных микросхем и запасных частей для принтеров. Теперь мы не можем работать в нормальном режиме, а больше молимся, чтобы, не дай Бог, в компьютерах ничего не вышло из строя. Заменить-то будет нечем!
И действительно, только сейчас я заметил, что большинство рабочих мест у компьютеров были свободными, отчего огромный зал аналитического центра казался почти необитаемым.
– И как сказываются на вашей работе вынужденные простои? – поинтересовался я.
– Человек не блоха – ко всему привыкает, – пожал плечами Сергиус. – Поначалу было непросто: то свет вырубят на самом «интересном» месте так, что даже сохраняться не успевали, то дефицит запчастей или бумаги образуется. Но потом, с внедрением системы «Активная память», работать стало гораздо легче.
– «Активная память»? Очередной шедевр русиянской мысли?
– Безусловно, – не понял сарказма Мищинг. – Это просто гениальная система, заключающаяся в том, что теперь архивы чистятся с завидным постоянством. Главная установка – народ не должен знать своих корней. Людьми, которые не гордятся, и уж тем более не стыдятся поступков своих предков, гораздо проще управлять. Общественному стаду просто не с чем сравнивать, поэтому они будут принимать ЛЮБОЕ настоящее за самое лучшее и единственно возможное. Надо лишь постоянно напоминать, какое проклятое прошлое было до них.
– Какие возмутительные, крамольные речи! Хорошо, что офицеры из Департамента морального контроля и учета вас не слышат.
– Могу себе позволить, – небрежно отмахнулся Сергиус. – Мы же здесь находимся 24 часа в сутки, выход за пределы аналитического центра категорически запрещен. Здесь спим, едим, живем и умираем. За теми дверьми, – указал он, – находятся еще два таких же зала. Один для мужчин, другой для женщин. Плюс бассейн и столовая. Там мы и проводим свое свободное время. Праздники, свадьбы, похороны…
– Больше смахивает на тюрьму, чем на высокотехнологичное предприятие.
– Не знаю, по мне так все, что происходит за дверью, и есть самый настоящий ад. Все куда-то бегут, торопятся, боятся слово лишнее сказать. Экономят, недоедают, переживают за родных и близких. Погибают от войн и болезней. То ли дело у нас: четырехразовое питание, удобная униформа, которую стирают и гладят. Всегда свежее постельное белье. А самое главное – постоянный доступ к компьютерам и глобальной информационной сети. Чего еще желать человеку с пытливым умом и языком без костей, который не хочет быть расстрелянным за одно неосторожное слово?
– И что же вы анализируете денно и нощно?
– Практически все: какая погода в Америке, сколько новых геев появилось в Париже, сколько старых умерло в Лондоне, какое вино пьют в этом месяце в Лиссабоне, когда начнется очередная война в Анголе и так далее…
– И с какой целью?
– Цель одна – показать русиянам, какая жуткая реальность царит за стенами нашей страны. Насколько власть содомитов хуже политического курса, выбранного Великими вождями. Мы вселяем веру в каждого русиянца, помогаем ему почувствовать себя богоизбранным.
– А вы, аналитики, сами в это верите?
– Не важно, во что мы верим, важно, что простым людям это помогает. Ведь гораздо легче переносить мороз в дырявых валенках, зная, что ты не такой, как все, а существо высшего порядке. Ну и пусть твой туалет – деревянный сарай с дыркой в земле. Зато ты равный с ангелами. И не спасут извращенцев и шайтанов их мерседесы, хорошее вино и современная техника. Ведь они всего-навсего сдохнут, а мы попадем сразу в рай!
– Ваш рай даже нельзя назвать золотой клеткой, – указал я на крышу, уворачиваясь от пикирующего воробья. – Страшно подумать, что здесь творится во время дождя.
– Это все мелочи. Стекла поменяют, дайте срок.
– Сергиус, я смотрю, Вы человек неглупый и стоите над пропагандой, поскольку сами принимаете участие в ее формировании. Так вот, ответьте мне, не для протокола – как великая держава с тысячелетней историей докатилась до жизни такой? Обещаю, что ваши слова не выйдут за пределы этих секретных стен.
– Знаете, век аналитика в Русии недолог. Мы никогда не доживаем до пенсии, – немного подумав, ответил мужчина. – И во многом это обстоятельство позволяет говорить то, что думаешь, не боясь быть осужденным на поселение в Сибирейскую тайгу. Нас отбирают еще в роддоме, навсегда отрывая от родителей. Растят и обучают в специальных питомниках, потом распределяют на работу по аналитическим центрам нашей родины. Совсем тупых утилизируют. Тех, кто профессионально непригоден, разбирают на органы.
С посторонними людьми мы не общаемся, родных и близких не имеем. Жены и дети, привязанности и чувства – это не про нас. Просто делаем свою работу, проживая большую часть жизни в виртуальном мире. Я никогда не разговаривал с представителями старшего поколения, тем более довоенного, поэтому не могу провести анализ исторических событий, благодаря которым мы оказались там, где оказались. Но, с точки зрения современности, все абсолютно ясно.
Знаете, на чем зиждется вера наших вождей? Эти «боги» и их приспешники воруют днем и ночью, но почему-то считают, что остальное население этого делать не должно. И свято верят, что в парадигме тотального воровства и мздоимства, когда по-другому заработать уже не получается, все равно найдутся святоши, которые отринут саму идею отъема чужого имущества для личного блага.
– Умрут, но не возьмут? – пошутил я.
– Точно. Оглянитесь вокруг. Мы буквально тонем в омуте воровства. Воруют все: предприниматели, скрывая доходы и недоплачивая налоги в бюджет, воруют пенсии у наших стариков и пособия у инвалидов. В магазинах, продавая просроченные продукты, воруют наше здоровье. Учителя, от страха за собственную судьбу преподавая сущую ересь, воруют будущее у наших детей. Полицейские, отпуская за взятку преступника, воруют нашу безопасность и спокойствие. Что уж говорить про врачей, лечащих не ради результата, а ради прибыли.
– В итоге все воруют у других, но в конечном счете обворовывают свое настоящее, – резюмировал я.
– Совершенно верно. Государство отходит на второй, третий и даже четвертый план в ряду ценностей общества. И чем дальше оно отходит, тем меньшее уважение к нему испытывает народ.
– Неужели этого не видят мудрые правители? Вы же им даете полный расклад, вон даже счет извращенцев ведете, – удивился я.
– Тому есть закономерное объяснение. Старое поколение вождей уходит. Только не обижайтесь, но на смену приходит племя молодое, состоящее в основном, из гламурных отпрысков – тупиц, бездельников, зачастую зависимых от жидких и сыпучих пороков.
Они не умеют и не хотят трудиться, зато хотят жить красиво и богато, чему приучены с рождения. Отсюда их главный вывод: «не можешь заработать – укради!»
