Kitabı oku: «Взыскующие знания», sayfa 6

Ars Magna

Теперь пора, наконец, перейти к рассказу о «Великом Искусстве», ибо, в конечном счете, именно оно заставляет нас вспомнить о его авторе через восемь веков после смерти.

Луллий рассматривал мир как созданную Творцом неподвижную, «застывшую» структуру, состоящую из нескольких возвышающихся одна над другой «ступеней»: неодушевленных тел, растительного и животного мира, мира человека, небес, ангелов и, наконец, Бога. Он полагал, что Бог постигается не только через Священное писание, но и через Книгу Природы, ибо, изучая все многообразие Божественных творений, мы находим в них «следы» Божества и познаем атрибуты Бога, присутствующие на всех уровнях бытия. Эти атрибуты – «достоинства Бога» (dignitates Dei), как называл их Луллий, составляют религиозную основу «Искусства». Они являются изначальными причинами, из которых непосредственно проистекают четыре элемента-стихии и их комбинации. Идея «Ars Magna» поражает одновременно и своей универсальностью, и своей наивностью. Вкратце речь идет вот о чем.

В каждой области знаний можно выделить несколько первичных категорий, из которых могут быть образованы все остальные (подобно тому, как система геометрических теорем выводится из ограниченного числа аксиом). Утверждая это, Луллий следовал так называемому средневековому реализму, то есть учению о том, что общие понятия (универсалии) не создаются рассудком, а существуют реально и предваряют существование конкретных понятий и даже единичных вещей. Луллий полагал, что, комбинируя различным образом эти категории, можно добыть все мыслимые знания о мире, открыть действительную связь вещей. Чтобы облегчить подобные операции, он обозначал первичные категории буквами латинского алфавита, а для получения комбинаций размещал наборы категорий на двух концентрических кругах, разделенных радиальными линиями на секторы, которые называл камерами. В каждую из них помещалось либо наименование категории, либо «замещающая» её буква. Вращая внутренний круг, легко получить таблицу различных комбинаций – в этом, собственно говоря, и заключается смысл «Искусства»! Круги изготовлялись из пергамена или металла и раскрашивались в яркие цвета, чтобы легче было различать комбинации. Несомненно, эти странные, многоцветные «фигуры» создавали ореол таинственности вокруг учения Лул-лия, особенно интригуя тех, кто хотел приобрести знания быстрым и легким способом.

В книге, написанной после озарения на горе Ранда, содержалось семь «фигур». Рассмотрим в качестве примера первую из них, которая посвящена Богу (Рис. 2–5). Она обозначена буквой А, помещенной в центр двух концентрических кругов, которые разделены на шестнадцать камер³⁹. В камерах внешнего круга записаны атрибуты Бога, в камерах внутреннего круга буквы, их обозначающие, например, B – bonitas (доброта) C – magnitudo (величие), D – aeternitas (вечность), E – sapienta (мудрость) и так далее. Вращая внутренний круг относительно внешнего, мы получаем 240 комбинаций, каждая из которых сообщает определенные Сведения об «объекте исследования» (те же размещения данных букв по две получаются при попарном соединении камер так, как показано на рисунке). Мы узнаем, что Его доброта велика (BC) и вечна (CD), мудрость бесконечна (ED), бессмертие истинно (DI) и так далее.

Размышляя над этими комбинациями, можно найти объяснение многим теологическим проблемам, например, ответить на вопрос, противоречит ли Божественное предопределение человеческой судьбы свободе воли, то есть праву человека самостоятельно принимать решения. Не противоречит, заявляет Луллий, поскольку Бог бесконечно мудр, но и бесконечно справедлив. Он знает обо всех поступках человека в его будущем, однако Он не в состоянии лишить любого грешника права выбрать путь спасения. Раймунд называл такое доказательство par aequiparantium (доказательство с помощью эквивалентных отношений). Вместо того чтобы связать идеи в причинно-следственную цепочку, он возвращался к их общему происхождению. Свободная воля и предопределение следуют из равнозначно необходимых атрибутов Божества, подобно тому, как два прутика вырастают на одной и той же ветви одного и того же дерева.

В дальнейшем Луллий шел в двух направлениях: с одной стороны он усложнял «фигуры», с другой – упрощал их, уменьшая число исходных понятий. Вершиной его изобретательности была figura universalis — громоздкое сооружение из четырнадцати раскрашенных металлических дисков. При помощи этого устройства можно было получить около восемнадцати квадриллионов сочетаний различных понятий! Диковинная машина как бы воплощала в себе некий всеобъемлющий ум, способный выразить в формализованных суждениях все, что можно знать обо всем на свете. Надо полагать, что современники Луллия рассматривали универсальную «фигуру» скорее как доказательство гениальности её автора, а не как практически применимое инструментальное средство «Искусства».

Рис. 2–5. Фигура «А» из «Великого Искусства».

Какие только теологические затруднения он не разрешал или пытался разрешить с помощью своих кругов! Могли ли Адам и Ева сожительствовать до того, как вкусили от запретного плода? Как ангелы говорят друг с другом? Может ли раскаяться падший ангел? Как ангелы переносятся с места на место в одно мгновение? Если ребенок погиб в утробе матери-мученицы, то спасется ли он в загробном мире? И прочая, и прочая… Луллий даже сочинил книгу для священников, в которой показал, как, используя «Искусство», они могут найти новые темы для проповедей. В качестве примера он привел сто (!) проповедей, полученных «механизированным» путем. Впрочем, он далеко не всегда снисходил до подробностей, а иногда лишь указывал, какие фигуры необходимо использовать для решения проблемы, или просто сообщал соответствующую комбинацию понятий.

Постоянно памятуя о теоцентристской направленности «Искусства», Луллий исследует с его помощью всю картину средневекового мироздания, постепенно переходя по ступенькам «лестницы» (любимый мистический символ Луллия) от элементного мира через растительный, животный и человеческий миры к мирам небесному и ангельскому и далее – к Богу. На рис. 2–6, заимствованном из «Книги восхождения и нисхождения разума», Разум держит в руке одну из Луллиевых «фигур», а ступеньки лестницы соответствующим образом проиллюстрированы – камнем, огнем, деревом, львом, человеком, небом, ангелом и, наконец, небесным дворцом, в котором обитает Бог.

Но теология была лишь верхушкой айсберга: логика, риторика, грамматика, этика, астрономия (астрология), метафизика, физика, математика, навигация, военное дело, медицина, юриспруденция, метеорология, управление государством, ботаника, физиология, география – вот далеко не полный перечень областей знания (в их современном наименовании), которые рассматривал в своих книгах Учитель просветленный.

Еще одно графическое воплощение основной идеи «Ars Magna» – идеи «структурирования» знания, Луллий реализует в «древе понятий», которое часто появляется в его трудах как некий магический символ. В предисловии к одноименному трактату – тысячатрехсотстраничной последней великой энциклопедии Средневековья, Луллий рассказывает такую историю. Однажды весь в слезах сидел он под огромным Древом и распевал свою поэму «Безутешность», чтобы хоть как-то облегчить страдания, вызванные тем, что не удалось ему исполнить при римском дворе священный долг во славу Иисусу Христа и благополучия всего христианского мира. Некий монах, услышав пение Раймунда, успокаивает его и, узнав о причине печали, советует сочинить энциклопедию науки, которая была бы легче для понимания, чем другие книги об «Искусстве». Луллий соглашается с монахом и, глядя в задумчивости на зеленую крону дерева, приходит к мысли, что его «Ars Magna» выросло из «первичных принципов», так же как эти корни, ствол, ветви, листья и плоды произросли из немногих, брошенных в благодатную почву семян (еще одно озарение!). Структура «деревьев» Луллия такова: корни (первичные принципы «Искусства»); ствол (субъект); ветви (основные части или виды субъекта); сучья (его различные свойства); листья (естественные отношения); цветы (операции между различными частями дерева); цветы (результат этих операций). В «лесу» Луллия шестнадцать таких деревьев: Древо всех наук, Древо растений, Древо морали и так далее.

Во всех религиозно-мистических построениях Учителя просветленного «просматривается» догмат троичности. Для него три способности души – разум (intellectus), память (memoria) и воля (voluntas) – представляют собой отражение, «образ» Троицы в человеческой природе. В «Книге созерцания Бога» он персонифицирует эти способности, представляя их в образах прекрасных и благородных дам, стоящих на вершине высокой горы: «Первая помнит то, что вторая понимает, а третья желает; вторая понимает то, что первая помнит, а третья желает; третья желает то, что первая помнит, а вторая понимает». Числовой символике соответствуют геометрические фигуры, используемые Луллием в «Искусстве»: круг, треугольник и квадрат. В «Древе науки» он дает им такое аллегорическое толкование: Овен, Сатурн и их братья защищают Круг как фигуру, не имеющую ни конца, ни начала и наиболее угодную Богу; Квадрат утверждает, что из-за содержащихся в нем четырех элементов именно он близок Богу; Треугольник же настаивает на том, что он более любезен Богу и Троице, чем братья Круг и Квадрат, поскольку он ближе человеческой душе, чем они.

Луллий, конечно, не рассматривал свой метод как замену или нечто равновеликое формальной логике Аристотеля и схоластов, которую, судя по его книгам, он превосходно знал. Он понимал, что простое сопоставление или наложение понятий еще не дает ratio necessaria, но надеялся получить посредством механического комбинирования «первичных принципов» те необходимые «строительные блоки», из которых в дальнейшем можно будет построить здание безукоризненного доказательства. Задача исследователя, пользующегося «Ars Magna» (мы бы сказали сегодня – программирование), сводится к тому, чтобы составить для каждой науки реестр основополагающих понятий; остальное, то есть вывод научных положений, сделает машина. Луллию не приходило (да и не могло прийти) в голову, что выработка понятий – скорее результат познания, чем его предпосылка, что самоочевидные «первичные принципы» и «аналитическая структура» знания отсутствуют во всех науках, за исключением логики и математики. И в этом главная ошибка Учителя просветленного!

Рис. 2–6. «Лестница мироздания»

Кто возьмется сосчитать?

Современные исследователи считают, что перу Луллия принадлежит около трехсот книг, написанных латынью, арабским и каталанским языками. Он был первым из тех, кто, подобно Уиклифу, Лютеру и некоторым другим понял, что народный язык достоин, чтобы излагать на нем высокие истины и откровения. Среди его сочинений – энциклопедические обзоры знаний, заключенные в огромные фолианты; краткие трактаты; богословские и научные труды; аллегорические романы и поэмы и даже собрание пословиц (общим числом шесть тысяч!). Все они с определенной степенью условности можно разделить на три группы.

Первую составляют сугубо научные труды (энциклопедии, учебники, трактаты), часто написанные в форме сократовских диалогов и включающие в себя все области средневекового знания.

Во вторую группу входят литературные произведения, в художественную ткань которых вплетено (в той или иной мере) изложение принципов «Ars Magna». Непременным героем этих сочинений является мудрый отшельник. В «Книге о рыцарском ордене» старый воин, удалившись от мира, поселяется в отшельнической хижине и проводит свои дни в благочестивых размышлениях, сидя под плодоносящем Древом вблизи струящегося фонтана («фонтан знаний» – еще один мистический символ Луллия). К отшельнику приходит молодой рыцарь, которого отшельник научает уму-разуму и достойному поведению и вручает ему книгу о семи грехах и семи добродетелях в «великоискуссной» интерпретации. В «Феликсе, или Книге Чудес» героя одолевают религиозные сомнения, рожденные печальной судьбой его возлюбленной пастушки. Но Святой отшельник укрепляет его в вере, и Феликс отправляется в странствия. В дремучем лесу он находит философа, который становится его спутником и учителем в постижении «чудес Господних». Ведя своего героя по полям и лесам, горам и пустыням, деревням и городам, хижинам и дворцам, Луллий одновременно и постепенно «поднимает» его вверх по ступенькам лестницы мироздания – от элементного, земного мира до Божества, предоставляя ему таким образом возможность постижения всех «субъектов» «Искусства».

Третья группа сочинений Луллия – религиозные экстатические поэмы, такие, как «Безутешность», «Сто имен Бога», «Часы Богородицы», и романы, в которых принципы «Искусства» не излагаются, а лишь упоминаются (автор предполагает, что читатель с ними уже знаком). Самым знаменитым из этих романов, полным аллегорий и символов, является «Книга об Эвасте и Бланкерне». Сюжет его в общих чертах таков.

Знатный, богатый и хорошо образованный дворянин по имени Эваст женится на красавице Аломе, дочери вдовствующей благородной дамы. Долгие годы супруги оставались бездетными, но вот, наконец, у них родился сын, которому дали имя Бланкерна («Носящий Белые Одежды»). Мальчик рос и воспитывался под присмотром внимательных учителей и (в отличие от автора!) проявлял большой интерес к наукам и теологии. С помощью «Искусства» он овладел грамматикой, логикой, риторикой, естественной философией, медициной и теологией. Когда Бланкерна достиг возраста зрелости, он – к великой радости отца – выказал желание стать отшельником. Ибо Эваст также намеревался избрать своим уделом отшельничество, но жена удерживала его, говоря, что он может служить Богу, не разрывая супружеских уз. Между тем, Бланкерна влюбляется в красивую и набожную донну Кану. Благочестие, однако, берет вверх: он отказывается от женитьбы, а Кана становится монахиней и затем аббатисой в монастыре, которому Эваст завещал все свое состояние. Бланкерна, ища душевного успокоения, попадает в дремучий лес и выходит к Магическому Замку, над воротами которого выгравированы Десять заповедей. В большом зале замка, отделанном золотом и слоновой костью, он находит глубокого старика с седой бородой и длинными волосами. Старик поражает Бланкерну возвышенными суждениями о праведной жизни, об отказе от мирских благ. Преисполненный благочестивыми целями, юноша пускается в путь по лесу, полному диковинных обитателей. Его одолевает Страх, но он побеждает его с помощью Надежды и Мужества, напоминающих Бланкерне о могуществе Бога, а Любовь и Праведность укрепляют его сердце. Две сестры – Вера и Истина – плача и стеная, приходят к нему и умоляют помочь в борьбе с язычниками. Пройдя все испытания, Бланкерна выходит из леса духовно окрепшим и подготовленным к служению Богу. Подобно своей возлюбленной он становится монахом и аббатом монастыря, кельи которого именуются «Слава деве Марии», «Господь с тобой», «Благословенны деяния Твои» и так далее. Блан-керна обучает монахов «посредством аргументов естественной философии» четырем «главным наукам» – теологии, медицине, юриспруденции и натуральной философии, причем обучает столь успешно, что становится знаменитейшим учителем и проповедником. Но монастырская келья тесна для Бланкерны (как и для Луллия!), поэтому автор поднимает его вверх по ступенькам церковной иерархии, возводя в сан епископа, архиепископа и, наконец, римского папы. И тут с высоты престола св. Петра, Бланкерна совершает то, чего Раймунд безуспешно пытался добиться от реальных пап: с помощью artista широко внедряет (как мы бы сказали сегодня) «Искусство» в практику преподавания. Но затем Бланкерна отказывается от папской тиары и поселяется отшельником в горах неподалеку от Рима. Здесь он пишет сладчайшую «Книгу о Любящем и Возлюбленном»⁴⁰, навеянную мотивами мистических сочинений суфиcтов⁴¹. «Любящий» – это Бланкерна, «Возлюбленный» – Иисус Христос, образ которого в душе «Носящего Белые Одежды» сублимировал (пользуюсь терминологией Фрейда) образ его возлюбленной. Хотя «Возлюбленный» и «Любящий» раздельны, но «как вода смешивается с вином» и как «цвет смешивается со светом», так они становятся неким единым существом. «Неведома Любящему и Возлюбленному разница между близостью и разлукой. Ибо подобно тому, как смешивают вино и воду, смешана и любовь Любящего и Возлюбленного; и как нерасторжимы тепло и свет, такова и взаимная любовь их; подобно сущности и сущему тянутся и стремятся они друг к другу».

Луллий использует выражения человеческой любви как символы любви Божественной – так делали до него мусульманские, а после испанские мистики, начиная со св. Терезы. Неукротимый темперамент Раймунда находит отдушину в описании отношений «Возлюбленного» и «Любящего», поэтому вся книга полна легко угадываемых эротических символов. И в других книгах Луллия светская любовь изображается в столь откровенных сценах, что невольно возникают сомнения относительно глубокой убежденности автора в непорочном зачатии Богородицы. Луллий находит этому «естественнонаучное» объяснение: «В каждом теле, состоящем из четырех элементов, один элемент проникает в другой, не разрушая его и не разрушаясь сам».

По ступенькам веков

Мы расстались с Раймундом Луллием в тот момент, когда корабль с его телом приближался к берегам Майорки.

Легенда пятая. Стефан Колумб и его команда решили не оповещать жителей острова о смерти Учителя просветленного, а доставить священные останки в Геную и торжественно похоронить их там. Но только лишь попытались моряки выйти в море, поднялся такой сильный ветер, что как не налегали они на весла, как ни подгонял их капитан, судно оставалось неподвижным. Тем временем на его борт взошли представители магистрата Пальмы, и Колумб вынужден был рассказать им о том, что произошло в Бугии. Известие об ужасном конце Раймунда моментально облетело город, и большая толпа собралась на берегу, плача и стеная.

Тело праведника погребли в маленькой боковой часовенке монастыря св. Франциска, где останки Луллия покоятся и поныне. Жители Балеарских островов почитали и почитают Раймунда как святого и чудотворца, но попыткам его канонизации препятствовали доминиканцы – главным образом из-за учения о непорочном зачатии Богородицы, которое защищал Луллий и отвергали доминиканцы (они приняли этот догмат только в XIX веке). Были, конечно, и другие причины. Луллиева идея «алгоритмизации» мыслительных процессов противоречила богословскому представлению о мышлении как об «искре Божьей в человеке». Поэтому вовсе не парадоксально звучит утверждение историка, что «ревностный поклонник христианских идеалов и самозабвенный миссионер, Луллий подтачивал самую сердцевину религиозного догматизма». Настораживало церковных иерархов и мученичество Раймунда, «спровоцированное» им и наводящее на мысль о самоубийстве – акте, который отвергала церковь; постоянные же настойчивые высказывания о богодухновенности «Искусства», о его ни с чем не сравнимом значении при обращении мусульман делали Луллия в глазах некоторых церковников чуть ли не помешанным.

Впрочем, и сам Учитель просветленный отчетливо осознавал всю необычность своего учения, и если св. Франциск говорил о себе как о «жонглере Божьем», то Раймунд именовал себя «Рамоном-фантазером», «Рамоном-безумцем» и «дурачком»⁴². Скептическое отношение ряда теологов к Раймунду и к его «Искусству» «материализовалось» в 1358 году, когда главный арагонский инквизитор Николай Эймерик обвинил Луллия в ереси. Главным доводом обвинения служило то обстоятельство, что Раймунд был некрепок в вере и поэтому не столько обращал неверных, сколько сам проникался их тлетворным влиянием, делающим его сочинения неприемлемыми для правоверных католиков. Эймерик, однако, встретил сильное противодействие со стороны короля и испанского духовенства, а сочиненная им папская булла в 1417 году была признана подложной.

На протяжении следующих трех и даже четырех столетий судьба творческого наследия Луллия складывалась достаточно счастливо. По всей Европе возникали школы Луллистов, пропагандировавших и развивавших «Искусство», а имя Раймунда было окружено ореолом славы гения и мученика. Последователи испанского подвижника рассматривали Ветхий завет как творение Бога-Отца, Новый завет – Бога-сына, а Искусство – как творение Святого Духа. Из глубины веков до нас дошло двустишие:

 
Tres sabios huba en el mundo:
Adan, Salomon y Raymundo.⁴³
 

Вплоть до ХVIII века книжный рынок наполнялся сочинениями различных авторов об «Ars Magna». Некоторые из них содержали подвижные Луллиевы круги, крепившиеся на осях непосредственно к страницам книги, в другие вкладывались листы с рисунками этих кругов, которые надлежало вырезать и «монтировать» отдельно. Вероятно, последним преданным поклонником Луллия был профессор иезуитского университета Collegio Romano в Риме Афанасий Кирхер, выпустивший в 1669 году в Амстердаме пятисотстраничную «Науку о Великом Искусстве, или Комбинаторику».

Неизвестно, появились ли на листьях кустарника после Луллиева озарения на Ранде буквы кириллицы, но примерно через тридцать лет после выхода книги Кирхера об «Искусстве» узнала Россия. Первым отечественным луллистом был писатель, переводчик, философ и поэт Ян Белобоцкий, обрусевший поляк или белорус, который после крещения принял имя Андрея Христофоровича. В конце XVII века из под его пера вышла рукопись «Великая и предивная наука кабалистичная великого Богом преосвященного Раймунда Люллия, в Сарбоне Парижской академии философии и богословия и прочих наук славноименитого учителя, Маиорикскаия академии в Царстве Гишпанском заводчика, первоначальника, воздвижителя и нового учения, до его в прочих академиях не предлагаемого, творца и установителя».

Автор называет «Искусство» «ароматоуханным гроздополезным овощем». Он приводит слова «славноименитого мудреца Эндрика Корнилия Агриппа (Генриха Корнелия Агриппы Неттесгеймского. – Ю. П.), который в своем письме ко Иоанну Лавренцию (Лоренцо Валле. – Ю. П.) Академии Лунгдунская правителю и первоначальному учителю» называет философию Раймунда Луллия «мудростью всем мудростям царицею, понеже сама единая беспостижения иных, нетребуючи никакия помощи построения, неошибно со всякою надежностью, подлинностью и светлостию о всякой вещи истину и мудрость без труда великого и усумления предлагает, заключает убо в себе вей прочий мудрости, и к познанию истины наставляет… доводы полагает подлинныя, Светлыя, неоспоримыя, им же никто противится может… Сверх того сице удобная и скоропренятная есть наука сия».

Какое испытываешь наслаждение, погружаясь в этот изначальный, странновато звучащий для нашего уха, но свободный от канцеляризмов, новояза и сленга великий и могучий русский язык!

Бог есть существо простое, сиречь несложное с разных естеств, ниже с частей естественных. Все, кроме Бога, сложенная суть или с материи и формы, обоих тленных, тако сложенная суть вся под кругом луны пребывающая.

Аггел есть естество первее по Бозе, честнейшее создание мира, Дух бесплотный. Аггел есть дух с плотию не сложенный.

Небо есть плоть чистая, Светлая, твердая, не смешанная, не тленная, по естеству Своему кругом движима.

Чювствительное есть существо. Богом созданное, чювствительную дущу имеющее. Чувствительное есть естество, мыслительную и растительную силу имущее, есть существо, сложенное с четырех элементов, тлению и переменами подлежащее.

Человек есть естество, сложенное с плоти тленныя и духа нетленна.

Человек есть существо плотное, совокупленное с существом безплотным, смертное с бессмертным.

Человек есть плоть, одушевленная душею разумною.

Человек есть существо, живущее сугубою жизнью, временное по плоти, вечное по разуме.

Человек есть животное, ему же свойственно есть, смеятися, плакати, мудрости навыкати.

Человек есть существо, ему же естественно есть родити подобни себе.

Человек причастник есть доброты божией, не точию временная, но вечные.

Сугубая в человеке противность есть. Душа убо ратует на плоть, а плоть ратует на душу, суть случается убо ему здравие и немощь, жизнь и смерть, добродетели и прегрешения и многие сим подобная.

Орудие есть естество бездушное, хитростью человека изобретенное на пребывание бытия его, и внешне человеку есть.

Количество есть случай существу придано и им же случаемым вещи мерами бывают… Количество сугубо есть сиречь количество плоти и количество совершенства.

Качество – естество случайное, прилагаемо существительному естеству, то, которым качество существо наречется, доброе или злое. Плотное качество есть материя сиречь четырех стихиях живительная. Кое основание качеству по преданию Аристотеля? Аристотель сказует есть естество сила или безсилство и сия качества причитаются им в неровного смешения четырех стихий живительных во всякой плоти земной. По сему бывает инныя суть благолепны, безсилны, немощни. Калерики, флегматики, меленколики, сухии, толстыи, кровастыи, мокротные, посиле изобилующего во плоти элементу».

Переместимся, однако, из России XVII века в следующее столетие, в Германию, где в 1721–1742 годах Иво Зальцингер издал в Майнце первое собрание сочинений Луллия в восьми огромных томах, и тем самым предоставил историкам идей обширное поле деятельности. Увы! Век Просвещения оказался равнодушным к трудам Учителя просветленного. Нечего и говорить, что к этому времени бесплодность «Искусства» стала вполне очевидным фактом, и другие проблемы волновали ученых: французских scavans, итальянских cognoscenti, английских virtuosi и так далее. Постепенно детище Луллия превратилась в объект насмешек и подтрунивания досужих научных и околонаучных сочинителей и памфлетистов. Такое же скептическое (если не сказать большее) отношение к автору «Ars Magna» сохранилось, в общем, и в следующем столетии, хотя, ради справедливости, надо заметить, что при этом вырос интерес к Луллию как мистику и поэту (особенно в Испании⁴⁴). Историки науки, писавшие в XIX и XX веках о его творчестве, всегда предупреждали читателей, что касаются лишь части гигантского наследия испанского подвижника. И действительно: вряд ли найдется смельчак, который бы утверждал, что полностью изучил этот необъятный, необозримый мир «Раймунда безумного».

А теперь, чтобы ответить на поставленный в начале главы вопрос о месте Луллия в истории идей призовем на помощь признанные авторитеты.

ИСТОРИК-МЕДИЕВИСТ: Способный дорого платить своей жизнью, страстный, но не коварный, полный чувств и умеющий плакать, как ребенок, неистовый, но сожалеющий о своих ошибках, которые мог искупать даже жизнью, грешащий, но с сознанием греха и готовностью к раскаянию, – со всеми своими пороками и амбициями он особенно высоко ставил ценности рыцарства, выражая восхищение тем, кто мог быть доблестным и великодушным» (Режин Перну)

ИСТОРИК НАУКИ: «Ars Magna» – это первая попытка в истории формальной логики использовать геометрические диаграммы с целью нахождения нематематических истин и первая попытка создания механического устройства – рода примитивной логической машины – для облегчения действий в логической системе» (Мартин Гарднер).

ИСТОРИК КУЛЬТУРЫ: «Луллий – основоположник каталонской литературы, поэт, чьи произведения пользуются популярностью и в современной Испании» (Фрэнсис Амалия Иейтс).

ФИЛОСОФ: «Луллий останется в истории благодаря его идее о взаимоотношении между разумом и верой (философией и религией) как внутренне восполняющими, а не ограничивающими друг друга формами истины…» (Владимир Соловьев).

Что же касается автора настоящей книги, то для него Луллий замечателен, прежде всего, как человек. Когда эмоциональный шок вывел его, дуэлянта и поэта, любившего музыку, женщин и лошадей, на новую стезю, он сумел сохранить неизменными свои душевные качества – неукротимую энергию, для которой не было преград, пламенную любовь к предмету обожания, непреклонную твердость духа.

Движущими силами его жизни были страсть и милосердие. «Он любил Бога и любил людей, что еще реже встречается» – эти слова Герберта Кита Честертона о Франциске Ассизском как нельзя лучше относятся и к Раймунду Луллию.

Трубадур и праведник, он прошел долгий земной путь, неся на знамени своем слова, которых так часто не хватает нам, людям жестокого и неумолимого времени: «Тот, кто не любит – не живет… Тот, кто ищет Бога, пусть познает Его в любви, верности, преданности, вере, надежде, справедливости и правде, ибо везде, где есть они, обретает и Он».