Kitabı oku: «Взыскующие знания», sayfa 7

Глава 3
Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago

 
… есть ли что милей на свете,
Чем уноситься в дух иных столетий
И умозаключать из их работ,
Как далеко шагнули мы вперед
 

Иоганн Вольфганг Гете (1749–1832)

Время действия

Чинквеченто – последний век Возрождения, этой героической и возвышенной эпохи, когда, по словам историка, «человек дрожал, как натянутая струна, приведенная в движение смычком: он проявлял исключительную энергию, гениальную изобретательность, умопомрачительную фантазию и с неслыханной быстротой достигал высот чистейшего героизма». Возвращенная культура классической древности, высокие нравственные ценности дохристианской цивилизации, великие художественные творения античности, открывшиеся человеку, сняли пелену с его глаз, разорвали цепи гиганта, и он превратился в творца и созидателя, гуманиста, философа, ученого, поэта, художника, с непостижимой щедростью и безоглядной верой в свои силы создающего пантеон собственной славы.

Чинквеченто, XVI век, – это время, когда жили и творили Леонардо да Винчи, Тициан, Лудовико Ариосто, Торквато Тассо, Микеланджело Буонаротти, Николай Коперник, Эразм Роттердамский, Тихо Браге, Андреас Везалий, Франсуа Виет, Джордано Бруно, Джироламо Кардано и многие, многие другие. В этот век Земля была низвергнута с пьедестала и перенесена из центра Вселенной на орбиту, по которой она вращалась вокруг великого и неподвижного Светила, и этим был нанесен сокрушительный удар по религиозному антропоцентризму, ибо если Земля – рядовая планета, то и человек – не венец божественного творения. А еще раньше монах-августинец Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге лист со своими знаменитыми богословскими тезисами, положив тем самым начало конца религиозного монополизма католической церкви.

Церковная реформация отторгла от папской власти целые страны и народы. Перед угрозой дальнейшего падения авторитета римско-католической церкви ее руководители приняли ряд энергичных мер, и во второй половине века религиозный либерализм Возрождения сменился жестокой ортодоксией, свойственной, в частности, испанскому католицизму. Для подавления инакомыслия папа Павел III учредил в 1542 году в Риме Высший инквизиционный трибунал, а один из его преемников – Павел IV, ограниченный, жестокий и упрямый церковник, издал через семнадцать лет «Индекс запрещенных книг»: согласно ему категорически возбранялось «переписывать, издавать, печатать, давать под предлогом обмена или под иным каким видом, принимать открыто или тайно, держать у себя или отдавать на хранение книги или писания тех, что означены в этом индексе святой службы».

Темная ночь опустилась на родину Возрождения, где, по выражению Николо Макиавелли, власть папы была недостаточно сильной, чтобы объединить страну, но достаточно сильной, чтобы такому объединению воспрепятствовать. Государственно раздробленная, состоявшая из многочисленных мелких монархий и городских республик, Италия стала легкой добычей двух могущественных держав – Франции и Испании. Соперничество между ними привело к тому, что французы, в конце концов, были вытеснены из страны и бóльшая её часть оказалась под пятой испанских Габсбургов: по мирному договору 1559 года Испания получила Ломбардию, южную Италию и Сицилию; в Неаполе сел правителем испанский вице-король. Так в Италии второй половины ХVI век гнет религиозный соединился с гнетом чужеземного владычества, и этот двойной пресс, усиленный общим экономическим упадком в стране, в начале следующего века переместил родину Возрождения на второй план театра европейской истории.

Чудо-ребенок

Предметом особой гордости людей Возрождения была древность их рода, и поэтому члены обширного клана делла Порт настойчиво, но без достаточных на то оснований утверждали, что их семейное древо пустило корни еще во времена Ганнибала. Одна из ветвей клана, к которой принадлежал отец нашего героя Нардо Антонио, процветала в Неаполе и была не столь знатна, сколь богата – землями, домами, кораблями. Кроме того, отец Джамбаттисты занимал важную должность Королевского секретаря по гражданским делам при викариате, а мать была родной сестрой городского архивариуса.

Неаполитанские Порты владели тремя семейными гнездами: городским особняком на виа Толедо, домом в крохотной горной деревушке Дуэ Парте северо-западнее Неаполя и, наконец, роскошной виллой делла Праделла в Вико Экуенсе. Этот маленький рай у моря, расположенный в двенадцати милях от Неаполя, был излюбленным местом отдыха городской знати. По-видимому, вилла и стала местом рождения Джамбаттисты. Точная дата этого события неизвестна, но историки считают, что оно произошло либо между 7 декабря 1534 и 6 июня 1535 года, либо между 3 октября и 15 ноября 1535 года.

Джамбаттиста, как и его братья (младший Джан Ферранте и старший Джан Винченцо), получил домашнее образование, разнообразное и обширное, хотя и несистематическое. Мозаичность знаний, приобретенных им в детстве и юности, в значительной степени предопределила его научную и литературную всеядность, не ослабевавшую с годами любознательность, стремление внести собственный вклад в самые разнообразные области умственной деятельности. И «повинен» в этом был, прежде всего, его отец. Он слыл большим поклонником наук и искусств, и двери его неаполитанского дома всегда были открыты для философов, математиков, врачей, музыкантов и литераторов. А в жаркие летние дни все сообщество эрудитов отправлялось на виллу делла Праделла, где на берегу моря или в густой тени старых деревьев, поощряемые любознательностью хозяина и обильными угощениями, гости вели нескончаемые научные беседы, читали стихи или, облачаясь в театральные костюмы, разыгрывали комедии.

В таком интеллектуальном окружении и прошли детские годы Джамбаттисты и его братьев. Их учителями были члены кружка Нардо Антонио, известные неаполитанские врачи, знатоки алхимии и астрологии, философы, переводчики с древнегреческого и distinti letterati (выдающиеся литераторы). Обучая мальчиков, они больше всего «налегали» на латынь, математику и медицину, и уже в десятилетнем возрасте Джамбаттиста сочинял эссе на родном и латинском языках и смело вступал в споры с наставниками, когда дело касалось натуральной философии. Не довольствуясь домашними уроками, он посещал неаполитанскую Scuola publiche, где совершенствовался в медицине и математике. Возможно, здесь ему довелось слушать лекции неукротимого и блестящего, парадоксального и одержимого энциклопедиста, математика, врача, философа, астролога и изобретателя Джироламо Кардано (1501–1575).

По-видимому, уже в юном возрасте Джамбаттиста начал экспериментировать с магнитами, химикалиями, изучать жизнь растений и животных, собирать рассказы и слухи, вошедшие затем в его книги. Ему помогали братья. Джан Винченцо коллекционировал редкие рукописи, статуи, античные скульптуры. Полем его деятельности была не лаборатория, а библиотека, где он отыскивал для брата необходимые сведения в сочинениях классиков. Оба они охотно и много занимались астрологией, причем Джамбаттиста всегда признавал первенство старшего брата в этом искусстве. Джан Ферранте разделял научные интересы братьев, но умер сравнительно молодым, оставив после себя превосходную коллекцию камней и минералов.

Памятуя, вероятно, о своей высокой должности, Нардо Антонио стремился дать своим сыновьям не только хорошее образование, но и светское воспитание. Их учили одеваться со вкусом, танцевать, ездить верхом, фехтовать и музицировать. Одно время братья так увлеклись музыкой, что даже пытались совершенствоваться в академии музыкантов Scuola di Pitagora, но вынуждены были отказаться от этого намерения ввиду полного отсутствия слуха. Впрочем, светское воспитание впоследствии не пригодилось Джамбаттисте. Он, хотя и был неравнодушен к титулам и вниманию сильных мира сего, мало заботился о внешней стороне своего существования и одеждой, манерами, образом жизни походил на отрешенного от мирских волнений cognoscente (ученого).

Как стать магом

Итак, Джамбаттиста рос, активно поглощал знания и, вероятно, экспериментировал. И уже тянулась его рука к перу и бумаге, все чаще и чаще возникало у него желание увидеть собственное имя на титуле книги, чтобы если и не сравняться известностью со своими учителями, то хотя бы полноправно войти в их кружок уважаемым сочинителем, а не почтительно внимающим учеником. Первым литературным опытом Джамбаттисты была комедия «Олимпия» (одна из его семнадцати дошедших до нас пьес), а первым сочинением, увидевшим свет, – «Естественная магия («Magia Naturalis»), или О чудесах вещей естественных, в четырех книгах» – собрание алхимических, физических и ботанических диковин, фокусов и «секретов».

В эпоху Возрождения, когда эрудиция ценилась не менее чем новизна открытий и изобретений, когда еще сильна была убежденность, что эти открытия можно сделать не в лаборатории, а за письменным столом, читая сочинения древних и новых авторов, книжный рынок непрерывно пополнялся трактатами, названия которых, не нуждающиеся в переводе, звучали примерно одинаково: Secreti Nuovi, De Secretis, Il Secreti, Secreti marvigliosi de Natura, Secretos de naturals, Della summa de’secreti universali. Это были книги о «секретах» природы, подлинных и мнимых, «секретах», кочевавших из одной книги в другую и порождавших – в зависимости от эрудиции и трудолюбия их авторов – либо тонкие брошюры, либо пухлые энциклопедии. «Из этой книги, искренний читатель, – утверждал Джироламо Кардано в предисловии к своему трактату «О тонких материях», – ты узнаешь причины, силы и свойства более полутора тысяч различных и не обыкновенных, а трудных, скрытых и прекраснейших вещей…». Но и «полторы тысячи прекраснейших вещей» были не пределом для эрудиции Кардано, и в следующем своем сочинении «О разнообразии вещей» он добавил к ним не меньшее число «секретов» и «чудес». Интересно, что обе эти энциклопедии и первое издание «Магии» появились в одно и то же десятилетие!

«Magia Naturalis», опубликованная в Неаполе в 1558 году и содержавшая четыре части («книги»), имела оглушительный успех. «Ее читали так усердно, она прошла столько рук, что первое издание было почти совершенно истерто от употребления и до нас дошли лишь позднейшие отпечатки», – писал историк науки. В течение следующего десятилетия «Магия…» была, по крайней мере, пять раз переиздана и переведена на латинский, итальянский, французский, немецкий, голландский и (как утверждал автор) испанский и арабский языки, а Порта получил у неаполитанцев прозвища Мага (Mago) и Прорицателя (Indovino).

Он неоднократно подчеркивал, что его чудеса и секреты необходимы для практически полезных дел и развлечений, что естественная, белая магия основана на природных явлениях, и резко отмежевывался от магии того рода, которую называли черной или демонической. Тем не менее, многие видели в нем адепта оккультных наук, тайными узами связанного с потусторонними силами. Справедливости ради надо сказать, что на то были определенные основания: грань между черной и белой магией казалась весьма зыбкой, а Порта, сообщая об очередном «чуде», не считал нужным подчеркивать его божественное или, напротив, дьявольское происхождение. Он утверждал, что лично проделал все опыты, описанные в книге; если это так, то он, очевидно, не обращал ни малейшего внимания на их успех или неудачу, поскольку многие из опытов и (или) рекомендаций автора являются совершеннейшей нелепицей.

Братья нашего героя были душой «Академии тайн природы», которую Джамбаттиста организовал во второй половине пятидесятых годов (ее еще иногда называли «Академией секретов»). Каждый, кто желал стать ее членом, должен был рассказать другим академикам хотя бы об одной тайне природы, еще не известной человечеству. Впрочем, в доме на виа Толедо не только слушали, спорили и обсуждали meraviglia (чудеса), но и ставили разнообразные физические, оптические и ботанические эксперименты. Они были, по-видимому, дорогостоящими, так как братья испытывали недостаток средств и вынуждены были продать коллекцию Джан Ферранте. Кроме того, деньги нужны были для путешествий, поскольку около 1561 года Порта отправился в большую поездку по Италии, Франции и Испании. Везде, где бы ни оказался неаполитанский Mago, он заводил знакомства с учеными и библиофилами, посещал библиотеки, покупал (насколько позволяли средства) книги и собирал всяческие «секреты». В Испании его принял король Филипп II, которому Порта преподнес антверпенское издание «Магии» и рукопись своей книги «Тайнопись». Первое путешествие Джамбаттисты было далеко не последним в его жизни. Хотя он неоднократно повторял, что философ должен путешествовать в юности, а в зрелые годы ему незачем переступать порог своего дома, жажда новых впечатлений и встреч звала его в путь даже в преклонном возрасте. Он объездил всю Италию, жил в Риме, Венеции, Ферраре, бывал в Бергамо, Сицилии, Калабрии.

Но вернемся в Неаполь. Здесь в 1566 году вышла книга Порты «Искусство памяти». Искусство это, родившееся еще в Древней Греции, было чрезвычайно популярно в Средневековье и эпоху Возрождения, когда для успеха в теологическом или философском диспуте участники должны были знать наизусть места из Библии, сочинений классиков и новых авторов, соответствующие теме состязания. И тогда на помощь приходила мнемоника («искусство памяти» по-гречески) – совокупность способов и приемов, позволяющих запомнить нужные сведения путем создания искусственных ассоциаций.

Порта не обладал фотографической памятью, а широта интересов и стремление классифицировать и систематизировать всё и вся заставляли его активно изучать и использовать приемы этого древнего искусства. Но коль нечто изучено и понято, оно должно быть немедленно перенесено на бумагу – таково было жизненное правило Порта, и так родилась книга. Она была написана латынью, но автор предпочел перевести и издать ее сначала на materna lingva (родном языке), дабы сделать достоянием, не только научной, но и более широкой читательской аудитории. В книге мало оригинальных находок, и стоит, пожалуй, лишь отметить эстетическое «наполнение» мнемонических приемов Порта: он предлагал использовать в качестве образов памяти картины Микеланджело, Рафаэля, Тициана, архитектуру дворцов и театров, античные скульптуры. «Искусство памяти» свидетельствует о неослабевающем интересе автора к драматургии: он подчеркивает важность хорошей памяти для актеров и приводит способы, позволяющие запомнить трудные имена персонажей выдающегося римского комедиографа Тита Макция Плавта (254–182 до н. э.), чьи пьесы были тогда очень популярны в Италии.

В шестидесятые-семидесятые годы Порта продолжал сочинять пьесы, хотя и не публиковал их. Надо думать, они были известны неаполитанским letterati, поскольку один из них, Джованни Маттео Тоскане, в 1578 году назвал его «цветком итальянской литературы».

Тайнопись

Не приходится удивляться, что при любви Порты ко всему таинственному и секретному одной из первых его литературных работ стала книга, целиком посвященная тайнописи, которая широко использовалась в эпоху Возрождения, изобиловавшую дипломатическими интригами, заговорами, мятежами и переворотами. Уже в «Магии» Порта сообщает о некоторых способах тайной передачи сообщений. Он приводит многочисленные рецепты симпатических чернил (например, из чернильных орешков и медного купороса) и рекомендует писать ими на куриных яйцах или на человеческой коже («чтобы можно было отправить гонца, который даже не знает, что несет на себе письмо»). Другой способ, предложенный Джамбаттистой, и вовсе фантастичен: послание необходимо упрятать в пищу и скормить ею собаку; получателю же надлежит убить несчастное животное и извлечь послание из его желудка.

«Тайнопись» – труд более серьезный и основательный, посвященной способам шифровки и дешифровки текстов, и нимало способствовавший росту популярности молодого автора.

Мастера тайнописи Возрождения обычно пользовались двумя системами шифровки: в первой, более простой (шифровка перестановкой) менялись местами буквы в словах исходного (открытого) текста; во второй (шифровка подстановкой) одни буквы алфавита заменялись другими, согласно специальному ключу. В простейшем случае в качестве ключа использовался шифровальный алфавит, каждому символу которого ставилась в соответствие буква исходного алфавита. Такая шифровка называется моноалфавитной подстановкой. Основной ее недостаток заключался в жестко зафиксированном соответствии символов обоих алфавитов. Это позволяло без особого труда дешифровать сообщение, например, сопоставляя частоту появления символов в шифрограмме с известной частотой букв в языке исходного текста. Первым человеком, попытавшимся устранить этот недостаток, был Леон Баттиста Альберти (1404–1472) – выдающийся итальянский архитектор, художник, композитор и теоретик искусства. Около 1466 года он написал небольшой двадцатишестистраничный трактат «О шифрах», в котором предложил так называемую поли-алфавитную подстановку. Альберти ввел позиционную зависимость между буквами исходного и символами нескольких шифровальных алфавитов: каждому символу в шифрограмме соответствовали различные – в зависимости от их положения в открытом тексте – буквы исходного алфавита. В дальнейшем полиалфавитные шифры усовершенствовал в 1499 году аббат монастыря св. Михаила в Спонхайме Иоганн Тритемий (1462–1516), а в 1553 году – дворянин из Бреши Джованни Баттиста Белазо.

Но до логического завершения идею Альберти довел Джамбаттиста, предложивший диаграфический шифр, в котором две буквы исходного текста с помощью особой таблицы представлялись одним символом шифровального алфавита. Кроме того, он весьма толково обобщил и упорядочил все, что к тому времени было известно об искусстве тайнописи, и дал ряд советов, основываясь, быть может, на собственном практическом опыте. В частности, он рекомендовал использовать синонимы в исходном тексте («если мы будем избегать повторения одних и тех же слов, это усложнит толкование письма») и делать умышленные грамматические ошибки («ибо лучше, чтобы пишущего считали неграмотным, чем поплатиться обнаружением замысла»). Желая эпатировать читателя, он подбирает пикантные примеры исходных текстов («сегодня я лишил девственности предмет моей страсти»).

Несколько полезных идей содержится в разделе книги, посвященной дешифровке. Порта впервые показал, как можно прочитать текст, записанный с помощью моноалфавитной подстановки в том случае, когда в шифрограмме нет деления на слова или это деление ложно. По-видимому, раньше, чем другие тайнописцы, он понял, что если при дешифровке удается угадать наиболее вероятные слова в тексте, то можно отказаться от его лингвистического анализа: «Когда тема послания известна, дешифровщик может сделать проницательное предположение об общепринятых словах, относящихся к предметам, о которых идет речь в послании, и эти слова могут быть легко обнаружены путем наблюдения за числом знаков, подобием и различием в положении букв в каждом слове предложения. В любом предмете есть некоторое количество общих слов, которые по необходимости используются в его описании. Если, например, речь идет о любви, то такими словами являются: любовь, пламя, сжигаемый, смерть, жалость, жестокость, если о войне – то солдат, командир, генерал, лагерь, армия, сражение и так далее. Таким образом, мы имеем здесь дело с родом дешифровки, которая основывается на рассмотрении собственно документов, а не на попытке отличить гласные от согласных».

Делла Порта и инквизиция

Казалось бы судьба уготовила нашему герою жизнь легкую и счастливую: он богат, известен (если не знаменит!), он может без особых забот заниматься наукой и литературой. Но, как заметил Публий Сир, «Fortuna vitrea esti tunc cum splendet» («Судьба – стекло, блестя, разбивается»). Незамутненное стекло судьбы Порты неожиданно треснуло, когда в дом на виа Толедо постучался скромный монашек, с поклоном передавший привратнику конверт из плотной бумаги. А в конверте было вежливое, но настойчивое приглашение посетить трибунал инквизиции. Чем же Порта привлек к себе внимание «сторожевых псов веры»? Точно ответить на этот вопрос невозможно, поскольку история его взаимоотношений с инквизицией совершенно не документирована: протоколы допросов и суда (если суд состоялся) не сохранились. Друзья же и близкие ученого попытались тщательно скрыть от будущих поколений этот мрачный эпизод его биографии, уничтожив в письмах и бумагах Порты всякое упоминание о встречах с отцами-инквизиторами.

Трудно представить Джамбаттисту атеистом, еретиком или мучеником свободомыслия. Он был верующим католиком, хотя подобно многим другим интеллектуалам Чинквеченто, сдержанно относился к контрреформации. Более того, его никогда не интересовали проблемы теологии и онтологии, он предпочитал изучение осязаемых, чувственных объектов, утверждая, что «споры о первых принципах природы, о пространстве, о зарождении и разрушении и тому подобных предметах, поскольку они чрезвычайно запутаны неясностями и совершенно непостижимы для нас, не столь приятны для души, чтобы любознательный человек обращался к их исследованию».

Скорее всего Джаматтиста предстал перед инквизиторами по доносу кого-то из своих неаполитанских знакомых, завидовавших его репутации мага и прорицателя. Джамбаттиста охотно составлял гороскопы для всех желающих и практиковал другие методы предсказаний, не требуя платы (что уже само по себе вызывало подозрение). Он был довольно удачливым Indovino, его пророчества часто сбывались, и это не оставляло сомнений у тех, кто искал доказательств его связи с потусторонними силами. Вызывали подозрения и эксперименты, проводимые его Академией, которые Порта, с его страстью к «секретам», облекал некой таинственной аурой, и, конечно же, «Естественная магия». Хотя ее автор постоянно настаивал на «естественности» своих исследований, те, кто хотел уличить его в практике оккультных наук, прежде всего, обращали внимание на «магию» (тем более, что из этой свалки сведений при желании всегда можно было извлечь доказательства приверженности Порта к магии другого рода).

Из косвенных свидетельств известно, что инквизиторы допросили Порту и постановили передать дело в римский Высший трибунал. Поэтому впервые в Вечный город Джамбаттиста попал не по своей воле. В Риме Mago поместили в тюрьму, где он в одиночестве мог бы поразмыслить над своими прегрешениями. Решение Верховного инквизитора было довольно гуманным: Порте приказали распустить «Академию тайн природы» и прекратить занятия магией (а неофициально порекомендовали полностью переключиться на сочинение комедий). Уже после смерти Джамбаттисты его родственники утверждали, что инквизиторы были поражены эрудицией ученого, и когда он убедительно доказал, что все его «секреты» имеют естественное происхождение, ему даровали прощение и с почестями отпустили в родной город. Но если судить по последующим событиям, ничего подобного не произошло. Инквизиторы не захлопнули за ним двери своего мрачного учреждения; через оставленную щель они зорко следили за поведением неаполитанского гения. Его письма подвергались перлюстрации, а рукописи подолгу вылеживались у церковных цензоров. Порта горько шутил, что он тратит меньше времени на сочинение книг, чем на получение разрешений на их публикацию. Впрочем, у цензоров были все основания для подозрительного отношения к научному творчеству Mago.

Увлечение магическим промыслом не оставляло его до конца дней, и тонкая грань, разделявшая белую и черную магии, то появлялась, то вовсе исчезала в его рукописях, таких, как, например, «Тауматология» – энциклопедия семидесятипяти «секретов», которую Порта безуспешно пытался издать. Что он только не делал для этого! Надеясь усыпить бдительность цензоров, посвятил книгу императору Рудольфу II; обращался за помощью к своему юному другу князю Федериго Чези (1585–1650), племяннику влиятельного римского кардинала; другому известному кардиналу, миланцу Федериго Барромео (1564–1631), презентовал ценные книги и обещал завещать всю свою библиотеку, если он поспособствует изданию книги… Все оказалось напрасным (много позже из-за противодействия инквизиции венецианским купцам не удалось издать полное собрание сочинений Порты).

Особенно осложнилось положение Джамбаттисты в 1592 году во время его пребывания в Венеции. В мае этого года неукротимый Ноланец, доминиканский монах Джордано Бруно, был объявлен еретиком, подвергнут пыткам и суду и передан в руки римской инквизиции. А за шесть недель до вынесения этого приговора Порта был ознакомлен с приказом кардинала Федериго Сансеверино, в котором под страхом отлучения от церкви и штрафа в пятьсот золотых дукатов ему запрещалось публиковать что-либо без разрешения цензоров римского Высшего трибунала. Венецианские инквизиторы, поставившие и свои подписи под приказом, были (за одним исключением) членами суда, рассматривавшего дело Бруно. Теперь Порта вынужден был отправлять все рукописи в Рим, и это, конечно, еще больше усложняло и удлиняло процедуру цензуры.

Боязнь тюрьмы, пыток, смерти заставляла Порту предпринимать действия, которые убедили бы церковников в его набожности и ортодоксальности. Сразу же после своей вынужденной поездки в Рим он вступил в Терциарий Ордена иезуитов и с подчеркнутым рвением принялся выполнять религиозные обязанности, посвящая один день в неделю благотворительным делам. А в конце жизни построил рядом со своей виллой церковь св. Иоанна Крестителя, получив за это отпущение грехов от самого папы.

Конечно, «случай» Порты не столь трагичен как судьба Галилея, Кампанеллы и тем более – Бруно. Но он, этот случай, является наглядной иллюстрацией того, как в кризисных ситуациях церковь умела подавлять не только свободомыслие, но и даже небольшое инакомыслие.