Kitabı oku: «Тирания экспертов. Экономисты, диктаторы и забытые права бедных», sayfa 3

Хайек бежит от нацистов

Чтобы понять, почему Хайек был столь озабочен защитой прав личности, стоит вспомнить историю его жизни. Фридрих Август фон Хайек родился 8 мая 1899 года в Вене, столице тогдашней Австро-Венгерской империи. Его родители происходили из мелкопоместных дворян, так что Хайек имел полное право на аристократическую приставку «фон». В 1919 году дворянские титулы были упразднены, и фамилия «Хайек» стала писаться без приставки (впрочем, многие оппоненты продолжали называть Фридриха Августа «фон Хайек», подчеркивая его сословное происхождение в надежде вызвать этим негативные ассоциации)¹⁶.

Первый контакт с англоязычным миром возник у Хайека в 24 года, после того как в Вене он познакомился с Иеремией Дженксом, профессором Нью-Йоркского университета. Дженкс предложил Хайеку поработать в Америке в качестве научного ассистента. Пребывание Хайека в Нью-Йорке продлилось с марта 1923 года по май 1924 года и имело два важных последствия¹⁷. Во-первых, Хайек освоил английский язык; во-вторых, углубил свои познания в англоязычной экономической литературе. Последнее позволяло ему всегда быть в курсе мировых достижений в сфере экономики, первое – открывало доступ к международной аудитории, особенно в Соединенных Штатах и в Великобритании.

Вернувшись в Вену, Хайек окунулся в ее бурную интеллектуальную атмосферу. В Вене существовала одна из крупнейших еврейских общин Европы, и ее члены были широко представлены в научных кругах. Впоследствии Хайек писал: «трудно переоценить, сколь многим я обязан… знакомству… с еврейской интеллигенцией Вены… чей академический и общекультурный уровень далеко превосходил мои скромные личные достижения»¹⁸.

В 1930-е годы партия австрийских нацистов развивалась по примеру немецких нацистов Гитлера (который и сам, как мы помним, был по происхождению австрийцем). Большинству австрийских евреев – друзей Хайека – пришлось отправиться в эмиграцию. Одним из первых эмигрантов стал его близкий друг Фриц Махлуп. В письме от 1 мая 1936 года Хайек писал Махлупу о Вене: «Быстрота интеллектуальной капитуляции и политического распада…потрясает»¹⁹. Сам Хайек к тому моменту нашел прибежище в Лондонской школе экономики, где ему предложили должность. С 1 марта 1933 года Хайек, еще мало кому известный 34-летний экономист, приступает к преподаванию в Лондонской школе экономики.

Месяцем ранее к власти в Германии пришел Гитлер. За день до того, как Хайек прочел первую лекцию в Лондонской школе экономики, Гитлер, в качестве предлога сославшись на поджог Рейхстага, требует от президента Гинденбурга подписать декрет такого содержания: «На основании пункта 2 статьи 48 имперской конституции в целях противодействия коммунистическим актам насилия, представляющим угрозу для государства, постановляется следующее: […] ограничения свободы личности, свободы выражения мнений, включая сюда свободу печати, право союзов и собраний, […] производство обысков и конфискаций, а также ограничения права собственности, допускаются независимо от пределов, обычно установленных законом»²⁰.

Хайек был одним из первых в волне беженцев из стран Центральной и Восточной Европы – частью знаменитых, частью ныне забытых, – которые в 1940-е и 1950-е годы писали о происхождении и природе тоталитаризма: Ханна Арендт, Исайя Берлин, Майкл Полани, Карл Поппер и Якоб Талмон. Они оспаривали расхожее мнение, согласно которому тоталитарные (нацистский и коммунистический) режимы находятся на противоположных концах политического спектра. Хайек – как и его единомышленники – полагал, что оппозицию в этом спектре составляют не крайне правые и крайне левые доктрины, а идеи индивидуализма и коллективизма, которым соответствуют либерализм на одном фланге – и фашизм вместе с коммунизмом на другом. Сталина и Гитлера объединяло характерное для обоих режимов насильственное подавление личности ради коллективных целей.

Хайек почувствовал это едва ли не сразу после прихода нацистов к власти. В докладной записке, поданной руководству Лондонской школы экономики весной 1933 года, Хайек указал на единые для Германии и России принципы «всеобщего принуждения» и «нетерпимость и грубое подавление всякого инакомыслия». Он отметил, что «фундаментальное методологическое и идейное сходство» Германии и России скрывается за различиями во фразеологии и отборе привилегированных групп»²¹. Позднее Хайек вспоминал, какое воздействие успехи австрийских нацистов произвели на интеллектуальную жизнь Вены, особенно на ее университет: «…в начале 1930-х годов эта жизнь замирает, причем не только в сфере экономической науки, а повсюду»²². В 1938 году, осознав, что его любимый город при нацистах лишен будущего, Хайек переходит в британское подданство. До конца своей жизни он больше в Вене не появится.

Тревога за судьбу друзей и коллег, пребывавших под властью нацистов, не оставляла Хайека. Его научный руководитель, Людвиг фон Мизес, был евреем. В 1934 году он смог перебраться из Вены в Женеву, где ему предложили работу, но с началом войны Швейцария перестала быть безопасным местом, так как ее власти выдавали австрийских евреев нацистам. Менее чем через месяц после Дюнкерка, 21 июня 1940 года, Хайек писал Махлупу: «Сейчас меня больше всего тревожит вопрос: смог ли Мизес… вовремя покинуть Женеву… Последнее письмо он отослал в конце мая и тогда надеялся выехать со дня на день. Я постарался через друзей во Франции достать ему транзитную визу, но боюсь, что она будет готова слишком поздно, и лишь надеюсь, что Мизес… успел вылететь по маршруту Локарно – Барселона до его закрытия»²³. Лишь спустя некоторое время Хайек получил сведения о том, что Мизесу все же удалось эмигрировать.

«Дорога к рабству»

Из нашей книги читатель узнает о многих отговорках, применявшихся ради того, чтобы не допустить идейного спора между сторонниками свободного развития, с одной стороны, и авторитарного развития – с другой. Самой яркой иллюстрацией этого является судьба другой книги, вышедшей 70 лет назад и ставшей одной из самых известных и противоречивых публикаций ХХ века. У автора книги было много учеников и коллег – известных экономистов со специализацией в вопросах развития. Его высказывания являются принципиальной критикой технократической концепции – и вместе с тем защитой индивидуальных прав как инструмента преодоления бедности. Однако книга и ее автор так и не получили отклика со стороны теоретиков, занятых проблемами развития; они просто проигнорировали и автора, и его книгу.

Автора звали Фридрих Хайек, а книга, вышедшая в 1944 году, называлась «Дорога к рабству». Причина, по которой Хайек был проигнорирован, состояла в том, что он предположительно подразумевал «скользкий путь», по которому любое вмешательство государства в экономику низвергнет общество в тоталитаризм. Я не согласен с этой идеей. Я также не верю, что Хайек его постулировал (сам он это тоже отрицал). Однако даже если бы Хайек так думал, то это не повод отвергать все другие его идеи. Если бы мы отказались от всех позитивных идей любого мыслителя, у которого возникали ошибочные – или даже вредные – мысли, то у нас почти не осталось бы хороших идей.

Многим позиция Хайека показалась неоднозначной потому, что «Дорога к рабству» была пронизана духом алармизма. Автор предостерегал против угрозы свободе в Соединенном Королевстве – угрозы, нарастание которой после Второй мировой войны он считал реальным. Учитывая, что Хайек стал свидетелем поражения культуры (символом которой была любимая им Вена) в столкновении с нацизмом, можно простить ученому его избыточный алармизм. Как известно, сторонники как левых, так и правых идей нередко делают алармистские заявления о том, что произойдет, если они не будут услышаны. Однако с репутацией Хайека, как мне кажется, произошло следующее: его алармизм совпал с алармизмом правого крыла Республиканской партии в США, а поскольку оно опасалось как нового курса, так и угрозы коммунизма, взгляды Хайека стали отождествлять с позицией крайне правых.

Есть печальная ирония в том, что человек, совершивший переворот в традиционном понимании различий между правыми и левыми идеологиями в рамках спора о роли индивидуальной свободы, в известных кругах долго считался сторонником реакционных идей. В действительности, как отмечалось выше, есть множество свидетельств, что Хайек – вопреки утверждениям оппонентов – не был консервативным идеологом. В «Дороге к рабству» он выступал в поддержку далеких от консерватизма требований, таких как право на прожиточный минимум, гарантированный государством: «нет никакого сомнения, что определенный минимум в еде, жилье и одежде, достаточный для сохранения здоровья и работоспособности, может быть обеспечен каждому»²⁴.

В сущности, Хайек выступал с осуждением тех самых кругов, с которыми его отождествляли оппоненты. В предисловии к американскому изданию 1956 года «Дороги к рабству» он обвинял британских консерваторов в приверженности «патерналистским и националистическим тенденциям»… склонности к «преклонению перед сильной властью»… одержимости «традиционализмом, антиинтеллектуализмом, а подчас и мистицизмом»²⁵. Впоследствии Хайек сам признавал, что внимание некоторых последователей, с которыми он не был согласен, обходилось ему недешево: «то, как это все [прочтение „Дороги к рабству“] происходило [в Соединенных Штатах], в очередной раз доказывало справедливость слов лорда Актона о том, что „во все времена истинные друзья свободы были редки, и своими триумфами она была обязана меньшинству, которое одерживало победу, объединяясь с другими, чьи цели часто отличались от их собственных; и это объединение, всегда опасное, подчас приводило к катастрофе“»²⁶.

Содержащаяся в этой книге аргументация не касается дискуссии между правыми и левыми в американской внутренней политике; не направлена она и на защиту Хайека как такового. Меня интересуют лишь некоторые его идеи, ценные сами по себе. Весь смысл этого раздела состоит в том, чтобы показать: у нас нет оснований автоматически отвергать идеи Хайека как экстремистские. Оставляя в стороне неоднозначность некоторых его утверждений, мы здесь рассматриваем позитивные идеи «Дороги к рабству», многие из которых опровергают расхожее мнение об этой книге. В той части, где автор не поддается алармизму, книга представляет собой защиту прав личности и объяснение того, как эти права обеспечили свободному обществу дорогу к экономическому процветанию.

Содержание книги противоречило идеям о технократическом развитии отсталых стран. Бывшим ученикам и коллегам Хайека, ставшим экспертами в вопросах развития, включая Гуннара Мюрдаля, идеи Хайека были известны, но они предпочитали их не обсуждать. Отсутствие дискуссии между Хайеком и Мюрдалем по вопросам развития стало одной из интеллектуальных потерь ХХ века. Как мы увидим в последующих главах, причиной того, что в течение последних 60 лет идеи сторонников свободного развития игнорировались, была отнюдь не идеологическая путаница. Они были проигнорированы по другим причинам, и мы все их обсудим. А сейчас посмотрим, о чем дискутировали бы Хайек и Мюрдаль, если бы спор между ними все же состоялся. Мы сопоставим взгляды Хайека и Мюрдаля, опираясь на их сочинения, опубликованные на протяжении всей их научной карьеры.

Чтобы оценить содержание диспута между сторонниками автократии и свободы и понять, почему в борьбе за лидерство победили первые, а не вторые, полезно разделить концепцию автократии на три составляющие. Каждую из трех мы отобразим в виде дихотомии, где крайние позиции будут не самыми представительными (и вообще будут казаться менее экстремистскими по сравнению с тем, как они воспринимались в 1950-е годы):

Строительство экономики «с чистого листа» – против извлечения уроков из истории. Имеет ли эксперт право начать работу «с чистого листа»? Или же будущее каждой страны определяется ее прошлым, т. е. ограничивает ли история произвол эксперта в выработке новых решений «с нуля»? Нужен ли эксперту совсем свежий взгляд на каждую страну – или сопоставление ее исторических путей с историей других стран позволяет больше узнать о том, как происходит процесс развития?

Благосостояние государства – против благосостояния индивидуума. Что должно быть главным объектом усилий в сфере развития – общество или личность? В чем задача развития – в достижении масштабных национальных целей или в том, чтобы позволить каждому человеку самому определять и преследовать собственные интересы? Происходит ли развитие лишь тогда, когда выбор делается в пользу достижения общенародных целей, или оно возможно и в случае поддержки обществом индивидуальной инициативы?

Осознанный план развития – против стихийных решений. Является ли развитие итогом сознательных усилий со стороны экспертов, руководящих централизованным процессом, или это – продукт стихийных решений, принимаемых множеством индивидов? Сводится ли развитие к совокупности технических проблем, сознательно решаемых усилиями технических специалистов? Или развитие – продукт решений, принимаемых в ходе конкуренции между частными лицами, обладающими неодинаковыми объемами информации?

В споре автократии со свободой сторонники свободного развития воспринимали левую сторону каждой из этих дихотомий как угрозу индивидуальным правам. Другая сторона каждой дихотомии рассматривалась ими как ценность сама по себе и как средство достижения целей развития. Попробуем же разобраться в каждом из этих трех компонентов нашей общей дискуссии.

^{Дискуссия 1: строительство «с чистого листа» – против извлечения уроков из истории}

В 1955 году правительство Швеции назначило Альву Мюрдаль, супругу Гуннара Мюрдаля, послом в Индию. За женой последовал и Гуннар, вскоре получивший заказ на проведение масштабного исследования по вопросам развития Южной и Восточной Азии. Эта работа продлилась до 1968 года и завершилась опубликованием 2200-страничного труда под названием «Азиатская драма». То был итог масштабного проекта по диагностике и лечению «синдрома экономической отсталости» в азиатских странах.

Против картины Индии в описании Мюрдаля как наглядного примера мышления «с чистого листа» выступил американский антрополог Клиффорд Гирц, назвавший это описание «грешащим стереотипами… на удивление отвлеченным… лишенным нюансов и конкретики… Казалось бы, нельзя написать книгу в миллион слов о стране со столь насыщенной историей, богатой культурой и сложной социальной системой – и не отразить ее своеобразия и жизненного духа. Тем не менее профессору Мюрдалю это удалось»²⁷.

Мышление «с чистого листа» игнорирует историю и рассматривает слаборазвитые страны как бесконечно пластичный материал в руках эксперта, предлагающего технические решения проблем развития. В качестве альтернативы можно было бы извлечь уроки из истории, чтобы понять, почему одно общество бедно, а другое – богато и, соответственно, как преодолеть бедность. Поскольку мышление «с чистого листа» не интересуется историей бедных стран, а технические специалисты в каждой стране начинают с нуля, то все развивающиеся страны представляются им одинаковыми. Ярким примером такого мышления в среде экспертов является само понятие слаборазвитости (underdevelopment). Принятые термины (например, «слаборазвитые страны» и «страны третьего мира») сводят в единую категорию такие – во всех иных отношениях разные – страны, как Китай, Колумбия или Бенин.

Концепция «чистого листа» популярна отчасти в силу того, что отражает некую реальность. А именно ту, что уровни дохода на душу населения в странах третьего мира гораздо ближе друг к другу, чем к уровням в развитых странах. С низкими доходами связаны другие характеристики общества, например: низкий уровень здравоохранения и образования, высокий уровень коррупции и т. д. Кроме того, страны третьего мира сильно отличаются от развитых стран, но во многом похожи друг на друга. Это привело Мюрдаля и его сторонников к той мысли, что слаборазвитым странам – прежде чем их жители смогут заботиться о себе сами – необходимо в первую очередь покончить с неграмотностью, недоеданием и массовыми болезнями.

Таким образом, «мышление с чистого листа» позволило экспертам по развитию отрицать, что связь между правами личности и экономическими успехами Запада не является случайной. Если развивающимся странам нечему научиться у собственной истории, то не стоит изучать и историю Запада. Позже Мюрдаль напишет, что «все консультанты развивающихся стран» согласны в том, что все они «сегодня применяют к социальным и экономическим проблемам стран третьего мира не тот подход, который исторически применялся к развитым странам»²⁸.

Вместо необходимости изучать конкретные исторические условия каждой страны «мышление с чистого листа» позволило технократам предлагать универсальные решения, подходящие ко всем случаям жизни. Легко понять привлекательность решений, обещавших быть эффективными сразу во всех слаборазвитых странах. Обратясь к анализу подобного мышления в «Дороге к рабству», Хайек подверг критике убеждение, будто в жизни можно разрушить старое и начать все заново, и будто «только приверженность старым принципам стоит на пути прогресса»²⁹. В подтверждение он привел традиционный пример, как торжество индивидуальных прав и свобод обеспечило развитие науки. «Быть может, самым значительным результатом высвобождения индивидуальных энергий стал поразительный расцвет науки, сопровождавший шествие идеологии свободы из Италии в Англию и дальше… И только когда свобода предпринимательства открыла дорогу использованию нового знания, все стало возможным – лишь бы нашелся кто-нибудь, кто готов действовать на свой страх и риск – начинается бурное развитие науки, изменившее за последние сто пятьдесят лет облик нашего мира»³⁰.

Однако тогда, в 1944 году, в «Дороге к рабству» Хайек опасался новых поводов для пренебрежительного отношения к историческим урокам, допускающим возможность «прогресса на изведанных путях». Хайек не мог не видеть и альтернативы – возможности «начать с нуля», допускающей «полную переделку общества». Его беспокоили те, кто не желал учиться у истории: «речь шла при этом не о совершенствовании старого механизма, а о том, чтобы полностью его демонтировать и заменить другим»³¹.

В начале карьеры Гуннар Мюрдаль уже являл миру пример «мышления с чистого листа», типичного для богатых стран и порицаемого Хайеком. После успешного старта академической карьеры, что позволило ему в 1933 году занять престижную кафедру в Стокгольмском университете, Мюрдаль был готов к своей новой роли, которую сегодня мы назвали бы «интеллектуал на службе обществу» (public intellectual). Гуннар и его жена Альва лелеяли большие планы переделки шведского общества. Летом 1934 года, укрывшись в небольшом домике в горной Норвегии, они написали книгу «Проблемы народонаселения в условиях кризиса». Авторы рассматривали феномен, тогда казавшийся кризисом: резкое замедление роста численности населения в Швеции. Сегодня детали этой проблемы и предлагавшиеся решения менее важны, чем готовность ученой четы Мюрдаль приступить к тому, что Хайек назовет «полной переделкой общества».

Книга Альвы и Гуннара советовала шведам отказаться от «едва ли не патологической», по слову авторов, традиционной семьи, с ее преувеличенной заботой о детях. То, что каждому ребенку оказывалось избыточное родительское внимание, для типичной семьи оборачивалось малодетностью. Вот почему авторы предложили создать в Швеции своего рода «общенациональную семью» (great national household), т. е. единую систему детских учреждений, где воспитание было бы в основном организовано государством. По словам авторов, они хотели, чтобы все это «сформировало более совершенный человеческий материал»³².

Гуннар Мюрдаль увлекся, как он сам это называл, «социальной инженерией», т. е. был готов отбросить все предшествующие институты и традиции независимо от свидетельств их исторической эффективности. Новые институты и традиции предполагалось создавать с нуля, силами экспертов, с опорой на чистый разум. В 1932 году Мюрдаль пояснил, что новая идеология социальной политики является «рациональной, тогда как старая …была довольно сентиментальной». Эксперт-реформатор должен быть «свободен от бремени» преклонения перед историческим наследием. Мюрдаль воспринял новый технократический подход как «чисто технический анализ проблем социальной политики». Такой подход «имеет определенную тенденцию развиваться в крайне радикальном направлении». Это объяснялось тем, что технические решения действительно разрабатывались «с нуля» и отбрасывали предыдущие институты «просто потому, что в структуре чисто технического анализа нет места институциональным традициям»³³. Это было то самое мышление, которое привело Гуннара и Альву к идее поменять в Швеции традиционную семью на государственную систему воспитательных учреждений.

Технократические претензии на построение нового общества «с нуля» не могли не ужаснуть Хайека. Истоки «мышления с чистого листа» он увидел в «одержимости технологическими решениями». Это было своего рода «пробным вариантом» мышления экспертов по развитию, существующего по сей день и стремящегося решать проблему бедности техническими способами, почерпнутыми у естествоиспытателей и инженеров. Согласно Хайеку, технократия представляет собой «некритический перенос в общественные науки методов и интеллектуальных привычек, выработанных в науках технических и естественных». Технократы «пытались дискредитировать результаты многолетнего изучения процессов, происходящих в обществе, которые не укладывались в прокрустово ложе их предвзятых представлений» о том, каким должно быть верное техническое решение. Децентрализованное решение [социальной] проблемы усилиями свободного общества, где нет конкретного ответственного лица, не является аналогом инженерного решения технической проблемы, находящейся под контролем соответствующего специалиста³⁴.

Относительно роли индивидуальной свободы в экономическом развитии у концепции «чистого листа» имелось два важных последствия. Во-первых – как мы покажем в следующих главах – в ней отбрасывались позитивные свидетельства того, насколько велик был исторический вклад индивидуальной свободы в процессы развития. Забвение уроков прошлого сделало возможным отрицание принципов свободы в современном экономическом развитии [стран третьего мира].

Во-вторых, чтобы заставить людей отречься от старых институтов и принять новые технические решения, навязываемые экспертами, принцип «начинать с чистого листа» требовал более жесткого подавления личной свободы. В западных странах технократия в основном провалилась, поскольку там демократические традиции позволили людям сохранить традиционные институты и отвергнуть предложенные экспертами альтернативы. Шведы, например, не отказались от семьи, которую супруги Мюрдаль назвали «патологически» традиционной, и не пожелали отдавать детей в единую «общенациональную семью». Возможность постепенного развития, в основном согласно традиции, не является результатом принуждения – оно происходит естественным путем.

Хайек защищал тех, кто хотел вместо экспертных новаций сохранить собственные институты, и не требовал от них исчерпывающего и рационального обоснования каждой социальной практики. Технократы не понимали, что институты (например, семья) являются сложными решениями сложных же проблем; они развивались без участия каких-либо специалистов. Это были «результаты социального процесса, никем не планировавшегося и происходившего по причинам, никому не известным»³⁵. Урок был не в том, чтобы всегда избегать перемен, а в том, чтобы эксперты проявляли больше смирения перед лицом традиций, которые они не способны до конца понять. Располагая знанием местных условий, простые люди – в отличие от заезжих западных технократов – могут лучше оценить полезность собственных традиций. В меняющихся условиях традиционные институты не теряют способности развиваться самостоятельно. Важный урок состоит в том, чтобы дать людям возможность самим выбирать, что им нужно.

Отказ от подхода «с чистого листа» на Западе стал возможным благодаря наличию там демократических институтов. В странах же третьего мира автократы и их советники из числа экспертов имели неограниченную власть, позволявшую им навязывать населению подобные подходы. Споры между любителями начинать «с чистого листа» и желающими учиться у истории, происходили на Западе, но не могли произойти в остальном мире. Сторона, проигравшая этот спор на Западе, в странах третьего мира победила без всякого спора.