Kitabı oku: «Не хочу в Нормандию!», sayfa 2

Ладно, если даже съест меня бедную овечку, зато во Франции! И пусть только хоть что-нибудь сдвинется с места в моей пустой жизни, что-нибудь, наконец, произойдёт!..

Догадываясь, что я ломаю голову над подарком к её дню рождения, Лолка строго предупредила:

– Смотри, золото мне не покупай! Здесь оно более высокой пробы, совсем другого оттенка – светло-жёлтое. Наши отечественные безделушки по сравнению с европейскими сильно красным отдают. Я когда сюда приехала, у меня многие интересовались, почему я ношу украшения из меди?

По совету любимого Хоббита я приготовила имениннице то, чего во Франции, по-моему мнению, точно не было – накупила книг по фэн-шуй. Это ей точно понравится, ведь подруга так любит всё кардинально менять.

Но непредупреждённая Лолкина бабушка, зная о пристрастиях внучки, купила целый золотой комплект: цепь с кулоном, дутый браслет, два колечка. Чтобы не огорчать старушку пришлось мне везти всю эту красоту через границу, напялив на себя, как «в лесу родилась ёлочка» чтобы не заполнять никаких деклараций.

– Так, теперь слушай внимательно историю вашего знакомства. Не вздумай ляпнуть, что едешь к жениху и не отрицаешь возможности остаться во Франции! Говори, что любишь Родину, а главное обожаешь свою работу – жизни без неё не представляешь! Решающая и наиглавнейшая бумажка в консульстве – справка с работы, что ты работаешь там-то и там-то и не уволена. Говори, что изучаешь французскую культуру – едешь на ознакомительную экскурсию. С Месье познакомилась случайно, через соседей (то есть через меня). Потом вы долго переписывались на почве взаимных историко-географических интересов…

– Что за чушь?!

– Ты слушай, чего говорю! Они верят в любую удобную чушь. Тут всё годится, кроме правды. Главное выучи все данные Месье: телефон, факс, адрес, как выглядит, когда родился. А ещё лучше скажи, что у тебя в России жених и ты его безумно любишь. Короче, ври всё, чтобы они даже не заподозрили, что ты можешь здесь остаться…

– А я что разве могу остаться?..

– Ну, это в лучшем случае. Ты заказала рандеву в консульстве? Без назначенного времени визу не дадут. Кстати, звонок в посольство стоит примерно рублей восемьсот. Все страховки купишь у барыг в очереди. К воротам приходи первая. Не жди, пока метро откроют. Заказывай такси на пол пятого утра, чтоб в очереди первая была, а то растопчут…

– Лола, а как же те кому всего этого не сказали.

– Это уж как повезёт. Многие назад домой повернут. Самое главное – вырваться!

– Лол, я целыми днями с бумагами бегаю, некогда даже купить себе чего-нибудь новенького из одежды. Надо ведь как-то выглядеть, а я себе, извините, даже забыла, когда трусы покупала.

– Ты только не вздумай наряжаться! Тут все в люди ходят так, как мы на картошку ездим. Я вечернее платье из России привезла – до сих пор висит, не надёвано. Тебе главное – сюда попасть, тут уж мы Месье раскрутим по полной. А трусы тебе, Солнце моё, очень на это надеюсь, вообще не понадобятся.

По Лолкиному совету я обратилась в брачное агентство «Ламбада», там мне предстояло выпросить «Памятку для выезжающих во Францию» с заветными телефонами визового отдела и ещё множеством нужных сведений. Ушлая Лолка строго предупредила, чтобы я в агентстве врала что угодно про путешествующих родственников, только ни в коем случае не раскалывалась, что еду к мужчине по приглашению: «Если сдуру брякнешь – уж они тогда «обуют» и тебя и Месье на кругленькую сумму! А что поделаешь, это их профессия».

В «Ламбаде» я состояла уже несколько абсолютно бескрылых лет. Видимо я была сразу же признана хронически бесперспективной. Хотя когда у меня брали деньги, то были чрезвычайно любезны, вселили надежду, и даже сама хозяйка мне лично тогда ослепительно улыбнулась. На следующий же день о моём существовании крепко-накрепко забыли, а когда я робко пробовала позвонить, то грубо и безапелляционно дали понять, что такая корова, как я не нужна никому на всём белом свете.

На счастье в офисе не было никого из тех, кто зачислял меня в соискательницы элитных женихов, видимо, все они умело пользуясь остапобендеровскими способами отъёма денег у населения, повыходили замуж более чем удачно, и в данный момент, сняв белые штаны, нежились на райских пляжах Рио-де-Жанейро.

И всё же одна из наследниц Великого Комбинатора случайно задержалась и теперь стучала по клавиатуре одновременно разговаривая по телефону. Клиентка на другом конце провода наверняка ещё не успела оплатить услуги агентства, поэтому с ней разговаривали медоточивым ангельским голоском. В каждом слове слышался незаретушированный подтекст, что теперь серая бытность «счастливицы» расцветится всеми цветами радуги. Отныне жизнь станет похожа на сказку полную захватывающих приключений и бесконечных головокружительных романов – то есть всем тем, что было обещано и мне когда «ламбандитки» обдирали меня на «символическую» сумму, равную моей зарплате.

Данная служительница «агентства счастья» представляла собой банально-собирательный образ секретарши: юбка бесстыже короткая (до сики, как моя бабушка выражается), бюст напоказ, ногти нарощенные, да и ресницы, похоже, тоже…

Увидев меня «секретарша» растянула губы в приторно-сладчайшей улыбке, но узнав, что я не очередная жертва, пришедшая в поисках кому бы побыстрее отдать деньги за возможность помечтать о принце, произвела молниеносный допрос. Кто я? Зачем пришла? Для каких целей мне понадобилась «Памятка для выезжающих»?

Я волновалась. Путалась в показаниях… И похоже была полностью прозрачна, как начинающий воришка робко пытающийся надуть тёртого урку. Она, конечно, вычислила меня на первой же фразе. Но удивительно, не стала даже пытаться выводить на чистую воду. Смотрела пронзительно, понимая всё и видя неуклюжий обман. Словно приняв условия игры, выдала мне не только вожделенный буклет, но и схему «как пройти в Москве к посольству Франции». Эх, рыбак рыбака… И, вдруг, совершенно неожиданно и резко пригвоздила:

– И где только вы их находите?! Тут сидишь целыми днями, из Интернета не вылезаешь. Два полка переберёшь и всё отстой – пустая порода. Я тут намедни статистику выудила – так у меня волосы дыбом встали, причём на всех местах. Во Франции на одну потенциальную невесту – восемь женихов, в Англии – пять, а в нашей деревне Гадюкино на тринадцать баб – один замухрышка. О качестве я вообще молчу! У нас что ни девушка, то красавица, обеспеченная, с образованием. А мужик какой пошёл? Безработный пэтэушник на инвалидности и как минимум хронический алкоголик. И это в лучшем случае. И где только качественных особей вылавливают?! Места штоль рыбные знаете?!

Забыв о конспирации, я начала что-то мямлить про подругу и её соседа… «Ламбандитка» равнодушно пропустила мой рассказ мимо ушей, будто и не спрашивала у меня ничего вовсе. Устало глядя поверх моей головы, она дарила мне опасный и бесценный опыт, стёрший с её лица последнюю молодую свежесть:

– Всё правильно. Чего тут ловить? Только сильно варежку не разевай. Они там сейчас тоже ушлые стали. Им русскую девку дешевле из России выписать, чем свою местную проститутку оплатить. Это они только с виду холёные.

Среди русских мужиков я хороших любовников не встречала, тем более мужей. Тупые потребители. С импортными не сравнить. Бабы русские сами виноваты – всё на себе тащат от нехватки. Хотя знаешь, за француза не ходи. У них постель и жизнь – две большие разницы. В сексе он нежный умелец, а в жизни злой, жадный, и не поверишь, что это один и тот же человек.

У меня подруга в международном аэропорту в киоске работает, говорит хуже французов покупателей нет. Как французский рейс – хоть товар прячь. Всё перероют, перекопают, обгадят и ничего в результате не возьмут. Скряги картавые!

Самые щедрые ухажёры – итальянцы, только их страсть очень быстро заканчивается. А с немцем или англичанином сама с тоски вздёрнешься.

Сомнений не было – передо мной знающая коллекционерка, и мне – полному дилетанту в столь пикантном вопросе, конечно, стало интересно:

– Знаете, я бы с удовольствие с американцем познакомилась, мне кажется, они такие открытые.

– С американцем? Ты в своём уме? Мужик там, конечно, дрессированный, феминизмом пуганый, только чего мы там, в Америке не видали-то?! Такой же беспредел как у нас, только ещё покруче.

– Ещё у меня мечта с детства – хочу в Иерусалиме побывать, а у евреев – самые крепкие семьи…

– Арабский мир и близлежащие территории сразу отпадают. Или, может, ты мазохистка?!

Я поняла, что это тупик и выбора нет! Хотя оставались ещё неизведанные «секретаршей» территории чёрной Африки. И чтобы сохранить надежду, что есть ещё на земле порядочные мужчины, про японцев и аборигенов Австралии спрашивать я уже опасалась.

Весь следующий день я провела в банке, похожем на секретный бункер фюрера. Сначала получала деньги, отстояв три очереди и заполнив квитанции о международном переводе латинскими буквами. Затем в обратной последовательности перевела часть денег, предназначенных на билеты до Парижа и обратно, на имя бандюгана Дрюлика.

Дело в том, что заказанные Лолкой авиабилеты (не по грабительским ценам, которые предлагают в наших авиакассах, а по щадящим через Интернет) нужно было оплатить раньше, чем я окажусь в Москве. В столице у меня было только два знакомых человека – это бывший одноклассник, а ныне криминальный авторитет Дрюлик и товарищ по музыкалке, рафинированная поп-звезда мелкого калибра Костя. Проще было бы обратиться к Костику, но расписание его жизни предполагало бодрствование лишь в ночные часы, поэтому пришлось договариваться с «братвой».

Вскоре я об этом не раз пожалела, но другого выхода всё равно не было. Деньги не сгинули бесследно в пучине криминальных разборок. Вовсе нет. Билеты были выкуплены в срок, но мне пришлось, дрожа и сгорая от стыда неоднократно выслушивать мрачные тирады моего брутального однокашника о том, как «круто он всех построил и раздолбал в их сраном агентстве». Пообещав на прощание обязательно «обращаться елиф чо», я дала себе зарок ни под каким видом больше не связываться со столичным криминалом.

К вечеру после беготни по бюрократическим кабинетам я едва волочила ноги. Нормальная еда и сон были забыты, как пережитки прошлого. Фигура моя таяла на глазах. Как и пророчила Лолка, я сильно похудела, вся одежда на мне болталась, движения приобрели угловатую подростковую грацию, а в глазах пылал безумный яростный огонь.

Рухнув на диван, я была тут же поднята бесцеремонным звонком в дверь. На пороге стояла самая вреднющая из всех соседок в мире – баба Зельда. Пацаны во дворе называли её «хулиганский патруль» из-за привычки преграждать путь каждому человеку, входящему в наш подъезд. Непрошеный гость обязан был откровенно отчитаться перед Зельдой куда он идёт, к кому и зачем.

С неистребимым любопытством, граничащим с ненавистью, Зельда многозначительно протянула мне большой пакет, испещрённый иностранными надписями и заклеенный разноцветными марками.

– Вот десять раз приносили, а тебя всё носит где-то. Велели лично в руки передать. Пришлось расписываться за тебя в куче документов. Чево это?! За чево я подписалась из-за тебя?!

– Да эт-так, ничего особенного. Журнал прислали заграничный. По музыке. Это для школы.

– А-аа… – разочарованно протянула бдительная блюстительница правопорядка. И я почувствовала, что стала досадной помехой на пути подробного виртуозно сочинённого доноса в компетентные органы.

Да, вскрыть послание баба Зельда не рискнула, хотя я могу себе представить её конвульсивные муки. Мне даже после значительных усилий разорвать пластиковый конверт не удалось. Таинственный пакет подчинился лишь острым ножницам.

Мой любезный Месье прислал увесистый альбом с репродукциями «Импрессионисты Нормандии». На первой странице красивым размашистым почерком было написано по-английски понятное всем без перевода: «My dear Elena, I love you! Many kisses…» Но погрузиться в созерцание бессмертных творений импрессионистов Нормандии мне не позволил поздний телефонный звонок:

– Привьет, Русья! Се Сибири? Мадам Элина?! Я тэбья лублу! Я тэбья ошнь, ошнь жьду!

КОСТИК И СТОЛИЧНЫЙ ШОУ-БИЗНЕС

Чем талантливее человек, тем больше у него проблем в сексе, потому что сексуальная и творческая энергия исходят из одного источника. Чем удачнее одна из этих сфер, тем вычурнее и ущербнее вторая…

Андрюша (самый высокооплачиваемый колдун нашего города)

С Костиком мы долгое время были близкими… но не друзьями, а скорее подругами. Основной из трагических оплошностей Костика было то, что он нисколько не скрывал своей принадлежности к сексуальному меньшинству. Осознание и поразительно упорная бравада этим качеством окончательно оформились к концу девятого класса. Поэтому несчастному «меньшевику» пришлось испытать на себе все «прелести» школьной гомофобии. Над ним нещадно издевались, могли открыто и безбоязненно оскорбить даже посреди урока. Парни его методично били, и лишь на восьмое марта дарили цветы. Потом связываться с Костиком стало «западло» и к концу школы от него отстали и презирали молча. Лишь безбашенные семиклашки самозабвенно без устали дразнили его всей толпой.

В музыкальном училище стало, конечно, несравнимо легче. Но дурная слава шла за Костиком по пятам и настигала его на любом месте работы. Это только по телевизору или глядя на эстраду, кажется, что мы живём в просвещённую эпоху демократии, и все вольны жить, как им вздумается. Но из суровой патриархальной провинции такие «белые вороны» вынуждены спасаться бегством.

Благодаря чуду, Костик не озлобился на весь мир, а остался таким же удивительно открытым и общительным, как создала его природа. Сочетание музыкальной одарённости, необыкновенно чистого голоса и невообразимой наглости позволили ему в рекордно короткие сроки прочно обосноваться в столице. Удачная карьера певца ночных клубов и ресторанов его, правда, мало устраивала, и он с настойчивостью заводного дятла рвался на большую эстраду.

Однажды в порыве отчаяния Костик позвонил в приёмную президента и попросил обратить внимание на свой несомненный талант. И тут ему покатило! Костика пригласили на певческий конкурс, который он с блеском выиграл и приобрёл пожизненный титул «Хрустальный голос Москвы».

После этого Костик смело шёл к любому спонсору и продюсеру и, в конце концов, попал-таки в нужную струю. Он так и потерялся бы из обыденной действительности, навеки перебравшись в родную среду голубого экрана, но отличная память не позволяла ему так запросто выбросить меня из жизни. Он помнил, что я была единственным на свете человеком искренне его любившим, уважающим его талант, когда все остальные готовы были смешать «урода» с землёй. А, может, Костик держал меня прозапас, авось пригожусь? Но, так или иначе, мы поддерживали тесное дружеское общение, происходившее последние годы преимущественно по телефону. Я была в курсе интриг, романов, разнообразных обид моего друга, и даже его навязчивого страха заразиться СПИДом.

Московский район, в котором проживал Костик, отличался удручающим однообразием серых свечек-многоэтажек и чем-то напоминал спальные окраины нашей общей малой Родины. Нужную остановку я узнавала лишь по кричащей надписи на гараже «КАПИТАЛИЗЬМ – ДЕРМО!», намалёванную каким-то агрессивно настроенным и малограмотным поборником диктатуры пролетариата. Мне предстояло провести неопределённое количество дней у Костика на съёмной квартире в ожидании решения вопроса с визой.

В единственной, но довольно просторной комнате царил невообразимый перманентный бардак. Все горизонтальные поверхности были обильно усеяны записными книжками, косметикой, дисками, визитками, сувенирами и плакатами с изображениями небесной костиковой красоты во всех ракурсах. Трогать и менять вещи местами мне было категорически запрещено, так как, по мнению хозяина, всё лежало на своих местах. А ведь помнится, что когда-то, в школьном детстве Костик отличался педантичной аккуратностью. Об этом удивительном обстоятельстве напоминали лишь красиво развешанные по стенам концертные костюмы и поставленная рядком у стены вычищенная обувь.

Вскоре я поняла, что это не произошедшие в друге безалаберные перемены, а сам дикий образ жизни не позволяет даже подумать о том, чтобы потратить несколько драгоценных минут на бесполезную уборку. Между гастролями и концертами Костик умудрился оставить за собой работу в ночных клубах. И теперь без устали «стриг бабло, пока пипл хавает».

Мы сидели на полу посреди всего этого безобразия, больше сидеть было не на чем, и пили «Шампанское» – за встречу. Костик рассказывал, что помаленьку сколачивает свой коллектив музыкантов, скоро возьмёт обслуживающий персонал и встанет во главе небольшого коллектива. Ещё о том, что бьётся над записью диска, но от композитора не в восторге, хотя это известная распиаренная фамилия. А главное, ищет продюсера для сольной карьеры на большой сцене, и о сволочном тандеме раскрученного Свистуса с полюбовником, которые ставят ему палки в колёса из зависти. Про коварного депутата-толстосума Мишу готового пожертвовать деньгами на раскрутку молодого дарования только в обмен на интимные услуги.

Выслушав незамысловатый рассказ о женихе-французе, Костик почему-то яростно воспротивился моей решимости перебраться на жительство в Европу:

– Ты что, Ленк, серьёзно?! Ну, погулять там, свет поглядеть, себя показать. А вообще, навсегда?.. Чего там делать-то собралась? Окстись, коровушка! Настоящая жизнь она тутачки – ин Москоу! Так что сиди на попе ровно, не дёргайся.

– Ой, молчи, Костик, мне самой так страшно, аж душа навыворот!

Приканчивая вторую бутылку шипучего французского изобретения российского производства, Костик ударился в воспоминания, отчасти объяснившие мне его неприязнь к загранице:

– Помню, когда ещё в Барнеаполе на подиуме манекенщиком подрабатывал. Молодой, лет в шестнадцать. То надо было выйти на сцену и американскую фирму за спонсорские бабосы поблагодарить. А я ж всю жизнь немецкий учил, да и то, как нам преподавали-то?.. – через пень-колоду. Выхожу – волнуюсь жутко. Протягиваю букет бабе америкосовой и вдруг вместо «Феньк-ю», говорю: «Фак-ю!», прямо в микрофон. Видать фильмов американских обсмотрелся. У бабы глаза по восемь долларов! На морде и ужас, и восторг одновременно. В зале смех истерический. Я с тех пор комплексую перед иностранцами…

– Мда–а… Ну, ты даёшь, Константин! Знаешь, сыр такой есть «Советский парафин» называется? Так вот это как раз он и есть. Подразумевается – позорище ты моё!

– А вот касательно французов, то про них мало что знаю, но судя по репертуару в моём клубе, с рэпом у них совсем беда. Даже чёткий ритм не может разделить слов. Это так смешно звучит. На фоне ударов – одно бесконечно зажеван-н-ное слово… Хотя был у меня один Жан-Польчик… кудрявенький такой… А ничего не получилось. Ты же знаешь, как я инфекции опасаюсь.

На широком барском матраце, лежащем на полу, решено было спать по сменам. Костик уходил на свою ночную работу часам к десяти вечера, и я укладывалась спать после целого дня беготни по столице. Утром, часам к восьми, Костика привозило такси. Он устало вваливался в квартиру увешанный костюмами и сумками с дармовыми трофейными деликатесами, доставшимися после банкетов и вечеринок. И я должна была освободить ложе. Виделись мы мельком, лишь рано утром в полусне и вечером впопыхах, когда Костик метался между телефонными звонками и подготовкой к ночному шоу.

Рано утром меня разбудил звонок: «Наверное, Костик ключ забыл?» Со сна, не заботясь о безопасности, я открыла дверь и остолбенела. В дверь ввалился бледный и всклокоченный, но всё же не потерявший узнаваемости скандально-популярный эстрадный «звездун» Стас Пеньков с соответствующей кличкой «Пенёк», но активно внедряющий через СМИ другой творческий псевдоним – «Герцог Лучезарный»:

– Ты кто? Костя где?

– А? А-аа… он…

– Чё, тормозишь, как из московской области?!

– Костя сейчас придёт. Он на работе. Скоро будет, наверное…

– Слышь, подруга, у тебя часом подлечиться нечем? А то тут, короче, неважная тема. Их бин больной. Совсем. Притащился вот к вам на конец географии. Уважь по дружбе. Исключительно ради жизни на земле. Слышь?

Лучезарный Герцог Пенёк от меня явно чего-то добивался, а я никак не могла взять в толк, что ему было нужно. На моё счастье на лестнице зашуршали концертные туалеты, и в коридоре выросла пушистая ёлочка из пакетов с лицом Костика. Хозяина утреннее посещение коронованной особы явно не обрадовало:

– Что за пипец с утра пораньше? Что Дитэр опять Болен?

– Косточка моя! Ну, где же ты где, звёздочка ясная? Вам наш респект! Тут, понимаешь ли, такие дела, короче… выручай подлеца в предпоследний раз…

– Любой каприз за Ваши деньги. Только припомни, кто-то мне грозился оторвать орган обаяния. Уж не Вы ли?! Ленка, чего стоишь? Иди отсюда! Нечего тебе слушать, маленькая ещё.

– Котик, ты чего? Какой орган? Когда?!

– Вот она, значит, земля-то круглая оказалась. А ну, пошёл!!!

Бесцеремонно вытолкав за дверь кумира миллионов, Костик мрачно ворчал: «Кидалово. Кидалово кругом…» В его статной высокой фигуре вдруг явно стало проглядывать нечто стариковское. Устало ссутулившись, он, как заторможенный, развешивал костюмы, раскладывал еду на полочки в холодильнике. Потом долго плескался в ванной. Но как только Костик рухнул на вожделенный матрац, за окном во всю мощь прогресса урбанизации взревела соседняя стройка. Затрещали отбойные молотки. Затрясли мироздание гигантские адские машины, вбивающие сваи в недра земли. Завизжали истеричные тормоза. Самозабвенно заматерились прорабы… В столице нашей Родины городе-герое Москве начинался новый трудовой день. Неумолимо ширились и росли кварталы в предвкушении неминуемого заселения новыми поколениями искателей счастья и приключений.

Вдруг, обычно уравновешенный Костик подскочил, как ужаленный и, завернувшись в простыню, словно в индийское сари выскочил на балкон:

– Козлы-ы! Деби-илы! Чтоб у вас кайло отвалилось!

Но его высокоартистичные ругательства слились с индустриальным шумом и растворились в разноголосом хоре праздника труда и созидания. И тогда, раскинув руки, не в силах выплеснуть весь поток ярости на провинившийся город, Костик вдруг запел невероятно красивым сильным голосом: «Да, я – шут, я – циркач, так что же…» Всё смолкло. Над бескрайним строительным морем во внезапно оглохшей тишине был слышен только его чудесный густой голос. Покорившись перед дерзким талантом из провинции, Москва пристыженно замолкла и дослушала арию мистера Икс до конца…

Я выронила помаду и застыла от изумления и восторга. Успокоенный и совершенно прежний Костик повернулся ко мне и, как древний философ, завёрнутый в своё древнее философское одеяние, вещал:

– Вот мне, Ленка, как не дёргайся, как не ерепенься, а придётся под Мишу-депутата ложиться – а это всё равно, что под паровоз. А ты, коровушка моя, какого-то французского дедушки испугалась. Он и мелкий-то, поди, как все французы? Фигня-война, главное – манёвры. Представь, что это твоя работа, и всё! Преподаватель музыки, ты как к своим служебным обязанностям относишься? Вот и давай старательно, прилежно, скрупулёзно – не для забавы, а исключительно за деньги. Ничего, выживем…

ОЧЕРЕДЬ ЗА СЧАСТЬЕМ

Тюменская область размером похожа на Францию.

Больше на Францию она ничем не похожа…

Чётко следуя всем Лолкиным инструкциям, я примчалась к консульству затемно. До открытия тяжёлых дубовых дверей было ещё несколько часов, но, несмотря на это в очереди я была уже четвёртой. В течение десяти минут очередь удвоилась, затем стала быстро расти, и вскоре напоминала взбудораженную колонну первомайской демонстрации в славные доперестроечные годы. Вдоль очереди, как из-под земли, выросли столы, за которыми уселись всезнающие коммерсантки. Они принялись бойко торговать медицинскими страховками, без которых входить в дубовую дверь не рекомендовалось. За отдельную плату эти же тётки заполняли необходимые замысловатые анкеты. Тут же шныряли агенты транспортных компаний с веерами из рекламных проспектов.

Время побежало быстрее. И по мере приближения заветного часа – открытия дубовых дверей, очередь становилась всё оживлённее. Людская река забурлила, вспенилась, заволновалась. От стресса, голода и многочасового неподвижного ожидания люди кинулись нервно общаться, рассказывать свои истории, давать друг другу бесконечные советы:

– Тут надо знать, что и как сказать. А то откажут в визе. Они ж ничего не объясняют. Всё спросят, и кто приглашает, и зачем, и какие отношения.

– Почему такой допрос с пристрастием?

– Странный вопрос. Да потому что бегство русских женщин за границу приобрело масштабы государственного бедствия!

– По телевидению запугивают документальными триллерами про маньяков-иностранцев, что, мол, женятся на русских, чтобы всю жизнь потом издеваться. Только бесполезно – пуганые уже. Как будто свои не так! Там хоть с голоду сдохнуть не дадут.

Когда до штурма неприступной крепости оставались считанные минуты, все возбудились ещё больше и были объяты выяснением одного всеобщего вопроса: «На какое время у вас назначено?» Рандеву начинались с 8.00, а моё время было 8.05. Я, не предчувствуя беды, назвала своё время. И тут выяснилось, что у огромного числа людей время на 8.00. Точь-в-точь как бывает во всех поликлиниках, переполненных озлобленными больными, жаждущими немедленного излечения.

Я была нещадно отброшена от заветной цели на несколько часов барахтанья в потном людском месиве. Из жерла выныривал надменно-бесчувственный человекоподобный робот и, не замечая никаких криков, разборок и назревающих драк, запускал в счастливую жизнь строго по одному человеку.

Тем временем кипящая река решила выбросить такую мелкую щепку, как я на грязный загаженный берег, оставив без единой надежды достигнуть океана. Теперь у всех в этой бесконечной очереди время оказалось назначено ровно на 8.00!

Положение становилось безвыходным. Консульство принимало страждущих только несколько часов. Тем, кто не укладывался, предстояло повторить всю процедуру штурма заново, на следующий день, а таким образом я могла не попасть на самолёт. От ужаса, что все усилия могут пропасть даром, у меня ослабли ноги, и похолодело внутри.

Во мне будто включился спящий доселе неведомый механизм, и я, молча, с решимостью крошечного буксира, тянущего за собой громоздкую баржу, попёрла против течения.

Я помню перекошенные злобой лица, захлёстывающие волны ненависти и тычки со всех сторон, рвущихся в дубовые двери агрессивных монстров. Эта жуткая картина даже сейчас, спустя много лет, стоит перед моими глазами. Я не помню персонажей, но то состояние опасности, обиды и торжества несправедливости навсегда что-то изменили в моём отношении к человеческой природе, отнюдь не в лучшую сторону.

Но я должна была противостоять, и во что бы то ни стало вынести всё это. Безысходность подсказала единственно правильную манеру поведения.

– Пропустите. Мне назначено. У меня на восемь ноль-ноль. – Как заведенная монотонно твердила я, пробиваясь к Райским вратам.

– У тебя же на восемь, ноль пять!!! – орали вокруг. Но я усиленно делала вид, что ничего не слышу и не замечаю.

И вот когда вожделенная дверь была уже почти передо мной… Разъярённая слоноподобная тётка такого революционно-базарного вида, будто только что продавала махновцам махорку и патроны, решительно преградила мне путь к счастью. (Неужели и она тоже надеется обрести нежную любовь в предместье Парижа?!) Захлёбываясь площадной бранью, комиссарша принялась толкать меня кулачищем в плечо, намереваясь, раз и навсегда покончить с моей никчёмной классово-несознательной жизнью. И быть бы мне затоптанной ревущей, жаждущей возмездия, рвущейся на штурм Зимнего, толпой революционных матросов… Но в эту самую секунду волшебная дверь отворилась! Отчаянно вырываясь из десятка вцепившихся в меня алчных потных рук, я кинулась внутрь, чуть не сбив с ног, невозмутимого андроида.

Всё! Победа! Так вот что имела в виду Лолка, говоря: «Главное вырваться!»

Прохлада. Полумрак. Будто из жерла адского пекла попала внутрь чудесного облака. Теперь мне больше никуда не нужно будет торопиться, психовать и рвать жилы – это где-то там… Тихие вежливые голоса задают простейшие вопросы, а я всё никак не могу опомниться и с первого раза правильно произнести даже собственного имени.

– В Интернете познакомились? – с подозрением интересуется аккуратный холёный клерк.

Но не тут-то было, не поймаешь, морда заграничная. Я-то знаю, что и как нужно отвечать. Дай Бог моей Лолке здоровья, денег и море французских поцелуев!

И вот снова очередь. Но совсем другая. Неспешная. Вальяжная. Добродушно-расслабленная. У всех такой вид, будто никто никуда и не собирается лететь вовсе. Медленно и лениво загружаются на движущуюся дорожку сумки и чемоданы. Паспорта и билеты протягивают с непременно отсутствующим заспанным выражением лица.

Какие разные очереди! В России даже у дверей морга волнуется нервная толпа. Потому, что жизнью учёные – вдруг не достанется. И ведь правы – иногда не достаётся…

Иноземцы, наверное, не приучены волноваться по этому поводу – им всегда всё доставалось, что положено. Избалованы. Десятый раз по всему аэровокзалу на трёх языках просят пройти на посадку некоего мистера. А его нет. Никто не подорвался как на пожар, подхватив авоськи. Никто не прыгает и не ругается, не извиняется – вообще не шевелится. Мистер не торопится, он в баре не допил свой виски с тоником или не сторговался о цене матрёшки в сувенирном киоске. И плевать. У него всё схвачено. Он не отвалил за авиабилеты гигантскую сумму в годовую зарплату. Главное – перейти черту, и окажешься в волшебном серебряном мире с новыми запахами и переливами хрустальных колокольчиков перед каждым объявлением по радио. Нет проблем.

– Привьет. Путьешествие?

От неожиданности я вздрогнула – никак не ожидала, что в этом новом неведомом мире со мной так внезапно захотят общаться инопланетяне-небожители.

Передо мной стояло нечто абсолютно баба-рязанского вида, если бы не пирсинг в губе и цветные татуировки, покрывающие предплечья с заходом на шею. Не смотря на то, что фигура девушки представляла бесформенную желеобразную гору целлюлита, она была одета, словно без стеснения гуляла по пляжу, причём нудистскому. Приспущенные до неприличия необъятные шорты выставляли на всеобщее обозрение грязно-розовые стринги. Бывшая когда-то белой застиранная маечка не скрывала прелестей хозяйки, принципиально не носящей бюстгальтера. Хотя я думаю, зря. Образ уверенной в себе на все сто иностранки был гармонично дополнен жирными нечёсаными волосами-сосульками и россыпями прыщей по всему круглому невыразительному лицу: